CC BY
10пытаясь передать ощущение, вызываемое светом уличного фонаря» [Исигуро 2007а: 203]. Оно и Мори при последней встрече окутывает атмосфера их же картин: «В беседке царил какой-то странный смешанный свет - прощальные отблески заката на темно-синем вечернем небе смешивались со сверканием фонариков, которые я все продолжал зажигать» [Исигуро 2007а: 258]. Свою задачу они как раз видели в том, чтобы воспевать «эти доставляющие мимолетное наслаждение вещи, которые исчезают вместе с рассветом» [Исигуро 2007 а: 260].
Атмосфера картин Мориямы присутствует и в романе «Там, где в дымке холмы»: «В японской городах ... владельцы ресторанов и чайных домиков, магазинов и лавочек словно бы торопят наступление темноты: еще до сумерек в окнах зажигаются фонари, а над дверьми - светящиеся вывески» [Исигуро 2007: 143]. Создает подобную неуловимость мотив горящего фонаря: «Я встала и сняла фонарь с балки. Когда я шагнула к порогу, по стенам комнаты побежали тени. Уходя, я оглянулась на Сатико. На фоне раздвинутой перегородки виднелся только ее силуэт, небо за ее спиной выглядело почти совсем ночным» [Исигуро 2007: 206].
А в финале романа «Остаток дня» атмосфера вечера и горящих фонариков перекликается с мыслями дворецкого о смысле прожитой жизни, а также с названием всего романа: «Над молом зажглись фонарики, по какому случаю толпа у меня за спиной только что разразилась ликующими возгласами» [Исигуро 1992: 93]. И далее: «Вечер - лучшее время суток, лучшее и самое долгожданное. Что ж, как я сказал, в его словах, судя по всему, содержится доля истины, а то с чего бы всем людям ликовать в едином порыве лишь потому, что над молом зажглись фонарики?» [Исигуро 1992: 94].
Эта неуловимая, призрачная красота, передающаяся с помощью образа горящих фонариков, существует в окружающем мире, который становится изменчивым и уплывающим - не случайно герои Исигуро все время сомневаются в происходящем.
Таким образом, категория красоты, наполняясь японским неклишированным содержанием через такие понятия как ваби-саби, югэн, пустота, является определяющей для всего творчества К.Исигуро и находит свое выражение как в японских, так и в английских образах его романов, располагаясь на стыке двух культур.
Список литературы
Григорьева Т.П. Красотой Японии рожденный. Японская литература 20 века. М., 2005.
Исигуро К. Остаток дня // Иностранная литература. 1992. №2. С.5-118.
Исигуро К. Там, где в дымке холмы: Роман. М.; СПб., 2007.
Исигуро К. Художник зыбкого мира: Роман. М.; СПб., 2007а.
Сидорова О.Г. Британский постколониальный роман последней трети 20 века в контексте литературы Великобритании: Дис. ... д-ра филол. наук: 10.01.03. М., 2005.
Толкачев С.П. Мультикультурный контекст современного английского романа: дис.... д-ра филол. наук. М., 2003.
Успенский М.В. Японская гравюра // Культура классической Японии: Словарь-справочник / сост.: С.Б.Рыбалко, А.Ю.Корнев. Ростов-на-Дону; Харьков, 2002. С. 249-256.
Япония. Как ее понять: очерки современной японской культуры / под ред. Р.Дж.Дэвис, Осаму Икэно. М., 2008.
О.А.Плахова (Тольятти) АКТУАЛИЗАЦИЯ ЭТИОДИФФЕРЕНЦИРУЮЩИХ ПРИЗНАКОВ В АНГЛИЙСКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРЕ (НА МАТЕРИАЛЕ НАРОДНЫХ СКАЗОК)
В отечественной и зарубежной литературе, посвященной проблемам культурогенеза и этногенеза, культурной и этнической идентичности, понятие этноса до сих пор не получило однозначной трактовки. Зарубежные исследователи, как правило, заменяют данное понятие более узким по своему содержанию понятием этнической группы. Энциклопедия «Британника» предлагает следующую характеристику этнической группе: «социальная группа или часть населения, входящая в состав большего общества, территориально обособленная и имеющая особое самосознание, а также общие расовые, языковые и культурные связи» (перевод наш. - О.П.) [Encyclopaedia Britannica 2003].
В отечественной этнологии понятия этнической группы и этноса находятся иерархических отношениях. При этом этнос рассматривается как природ-но-географическое (Л.Н.Гумилев) или социальноисторическое явление (Ю.В.Бромлей). Среди важнейших характеристик этноса отмечаются самосознание и стереотипы поведения [Гумилев 1993: 285]; единство территории, стабильные особенности языка, культуры, психики, сознание своего единства и отличия от других подобных образований [Бромлей 1983; Исаев 2002: 179]; язык, обычаи, религия [Пименов 1994].
Следовательно, этнос можно определить следующим образом: «Этнос - группа людей, осознающих себя ее членами на основе любых признаков, воспринимаемых как естественные и устойчивые этнодифференцирующие характеристики» [Стефаненко 2004: 31]. Широкая трактовка понятия позволяет включить в разряд дифференцирующих признаков этноса достаточно широкий спектр характеристик: этничность, язык, систему ценностей, обычаи, религию, национальный характер, фольклорное искусство, историческую память и т.д., что делает возможным многоаспектное и полное изучение данного феномена, проводимое в рамках разных наук (антропологии, этнологии, этнопсихологии, этнолингвистики).
Фольклорные источники в силу многовекового бытования произведений устного творчества в народной среде выступают в качестве ценнейшего
© О.А.Плахова, 2009
материала, аккумулировавшего первичные народные представления о собственном этносе и культуре. В рамках настоящей статьи предполагается рассмотреть репрезентацию в языковой картине мира английской народной сказки (корпус анализируемых текстов составляют 162 сказки общим объемом 789 страниц) таких ведущих характеристик этноса, как единство территории и хозяйственной деятельности, а также стабильные особенности культуры.
Языковая характеристика административно-территориального деления находит отражение в лексико-семантическом поле (ЛСП) «Государственные и административные реалии», лексические единицы которого распределены по тематическим группам (ТГ), описывающим основные административно-территориальные единицы, населенные пункты, расположенные на их территории архитектурные и строительные объекты и соединяющие их пути сообщения.
Особенности административно-территориального членения пространства представлены названиями государств, различающихся географическим положением и типом правления (hot-country, kingdom, realm); отдельных административных территориальных единиц (county, district, part) и церковных приходов (parish). Среди обозначений населенных пунктов названия урбанизированных центров противопоставлены разнообразным номинациям сельской местности (town, market-town, capital vs village, hamlet, countryside). Названия путей сообщения внутри и между населенными пунктами (roadside, wayside, roadway, roundabout) представлены 58,3 % существительных данной ТГ, что, безусловно, свидетельствует о жесткой зависимости от путей сообщения хозяйственно-трудовой деятельности отдельных индивидов и стабильного экономического функционирования любого центра страны.
Облик любого из населенных пунктов создается в сказочной картине мира, в основном, посредством названий строений культового характера (church, chapel, cathedral); исправительных учреждений и орудий казни (scaffold, gallows-tree, jail); торговых заведений и мест торговли (fair, market, shop, inn) и образовательных учреждений (school, college).
Как показывает анализ элементов ЛСП, язык сказочных текстов воспроизводит достаточно четкую систему территориально-административного деления государства; содержит многообразные средства обозначения населенных пунктов разной величины и значимости в социально-политической жизни общества, а также путей сообщения (шоссейных, проселочных дорог, улиц, переулков; окольных и прямых путей). К обозначениям внутригородских объектов и объектов, расположенных внутри сельских населенных пунктов, относятся названия сооружений, связанных с торговой деятельностью людей; предназначенных для удовлетворения их духовных потребностей и решения задач по формированию личности и корректировке ее поведения.
Важнейшие особенности культуры (народное искусство, обычаи, традиции, нормы поведения, верования), позволяющие рассматривать совокупность людей как единую этническую группу, пред-
ставлены в ЛСП «Искусство и культура этноса». Данное ЛСП составляют существительные из ТГ, характеризующих различные формы народной культуры (народные песни, танцы, игры, праздники, обряды, языческие и религиозные представления).
Музыкальное творчество английского этноса представлено в сказочной картине мира обозначениями музыкальных инструментов (trumpet, harp, lute, bell, drum); музыки и музыкальных произведений (tune, music, melody); танцев (dance, dancing, jig). Гипероним большинства ЛЕ, входящих в состав данной ТГ, существительное music этимологически связано с именами богинь - покровительниц изящных искусств, называемых в древнегреческой мифологии музами [Ayto 2001: 358]. Следовательно, уже в ее названии в скрытой форме присутствуют представления об иррациональном, происхождении музыки, ее сверхъестественном, неземном характере.
Анализ сказочных текстов свидетельствует о том, что музыка занимала значимое место в народных представлениях. В сказке ей присущи магические свойства, поскольку она всегда, так или иначе, связана с «чужим» миром. Издают мелодичные звуки, принадлежащие потустороннему миру, музыкальные инструменты (иногда сделанные из кости невинных жертв) [Jacobs 1890: № 9, 13]; музыка преображает героев [Steel 1927: № 5]; уводит людей в иной мир, откуда они не возвращаются [Jacobs 1894: № 1]; разрушает злые чары [Steel 1927: № 1].
По народным представлениям, музыкальными способностями обладают многие мифологические существа. Эльфы проводят ночное время в танцах под музыку своих музыкантов.
a) The prince entered a magnificent hall, brightly lighted up, and many beautiful fairies surrounded the prince and led him off to the dance. ... There she saw the prince dancing, and dancing, and dancing, till he could dance no longer and fell upon a couch [Jacobs 1890: № 37].
b) The pixie babies are fast asleep, and there go the pixie folk themselves to dance in the meadow grass [Риордан 1987: № 2].
Отличительной чертой жителей подводного мира является необычайной красоты и гипнотического воздействия пение. Для обозначения голоса и пения русалки используются такие эпитеты, метафоры и сравнения, как “a sea-weedy sort of song, like the wailing of a woman or the crying of a child”, “her sea-weedy song”, “her sweet-sad song”, “flutelike melody”, “her plaintive tone”, “a more unearthly yell”, “melody of her voice”, “music of her voice” [Риордан 1987: № 3]. В основе использования отдельных эпитетов лежит явление метафорического переноса, поэтому понимание характера коннотаций, сопутствующих денотативному значению прилагательных, возможно лишь при обращении к контексту. Например, вероятность наличия положительного коннотатив-ного компонента в лексеме unearthly усиливается окружающими его прилагательными (“a fairer woman”; “the comely creature”; “her lovely head and swanlike neck”; “the beautiful creature”; “the fair one”). В результате у реципиента возникает представление о том, что крик, изданный таким прелестным создани-
ем, не может быть ужасным или пугающим. Понимание значения прилагательного sea-weedy достигается благодаря глаголам - обозначениям эмоционального состояния героини (“he longed to comfort her”; “stayed her crying”; “what makes 'ее grieve so”) и контекстуальному синониму plaintive.
Сверхъестественная природа музыки проявляется в том, что в сказках названия музыкальных инструментов могут сопровождаться эпитетом magic (the magic harp) или сочетаться с глаголами, характеризующими их как субъект действия (“the golden harp sang most beautifully”, “it began to sing by itself’, “the harp began singing again”). Эстетическое и магическое воздействие музыкальных звуков на людей уточняется посредством использования сравнений, а также положительно окрашенных прилагательных и наречий (“he would play so gaily on his little pipe, that she forgot all her troubles”, “play to her so merrily on his little pipe”, “played a few low notes that sounded like a bird singing far off in the woods”, “the tone was joyful and resonant, full of happy laughter and merry play”, “the most beautiful music”). Перечисленные волшебные свойства музыкальных произведений в фольклорном тексте, вероятно, могут быть объяснены изначальным ритуальным назначением музыки, которая представляла собой наряду с движением и словом неотъемлемый компонент языческого обряда.
Названия народных игр и развлечений (games, wrestling, turn-the-trancher, blind-man’s-buff), брачных ритуальных действий и пиршеств (wedding-day, wedding, marriage-day), погребальных обычаев (funeral, burial) и традиций, связанных с хозяйственной деятельностью (market day / market-day, fair, payday) и особенностями быта (curfew), репрезентируют типичные черты народной жизни. Например, развлечения рождественского вечера описываются в сказке следующим образом.
In the evening, fireside games, riddles, cards, and dancing took the place of the ordinary occupations of spinning and winding:
“Well, whad did’n ‘ее do, if theer wuz no dancing’! W’y, we played’n at turn-the-trancher an’ blind-man’s-buff till we wun tired, an’ then begun to tell ridlesses, an’ whad twix puzzlin’ to fine ‘em out, an’ then cryin’ the weds, we gotten to three o’clock i’ the mornin’” [Риордан 1987: № 15].
Среди обозначений предметов культового и культурного обихода особый интерес представляет лексема cross. Исследователи английского фольклора (M.Baker, J.Simpson, S.Roud) отмечают, что по народным представлениям крест является мощным средством защиты от злых сил и обеспечения благополучного окончания дел [Baker 1974; Simpson, Roud 2003]. Этими свойствами и объясняется наличие знаков креста на столбах в доме, пороге, камне в камине, посуде, хлебобулочных изделиях. В английской сказочной традиции сохранились случаи использования знака креста (например, лежащие крестообразно нож и вилка или ветки осины) с целью избавления от призраков (а) и наложения на них запрета общения с людьми (Ь).
a) Well, I set to work an’ I bound they branches acrost an’ acrost of her grave, I did. I fared to hear a sort of a whimperin’ when I’d done, but I says: You ha’ got to lar where you are now! [Риордан 1987: № 22].
b) ...she ollus afterwards crossed the knives and forks, to keep the ghost from telling what she had done [Риордан 1987: № 20].
В сказочных текстах упоминаются также каменные кресты, стоящие вдоль и на пересечении дорог. Согласно общепринятой точке зрения, они служили путешественникам и жителям деревень местом молитвы еще до появления приходских церквей, а также дорожными указательными столбами [Baring-Gold 1912: 39-40]. В английских сказках, однако, у сооружений подобного рода в определенное время можно было встретить существ потустороннего мира [Jacobs 1894: № 32; Риордан 1987: № 1], что, вероятно, позволяет рассматривать их как локусы, соединяющие два мира.
Именования легендарных мест в сказочной картине мира организованы в оппозиции свой vs чужой. Данная оппозиция характеризуется обобщенным значением, и эксплицитную языковую репрезентацию в ней получают лишь правые, отрицательно маркированные члены (fairyland, t’ other place). Маркеры «чужого» пространства формируют частную оппозицию место вечного спасения vs место вечной гибели (heaven, good place vs hell, bad place, t’ other place), которую можно рассматривать как составляющую первой оппозиции. На форму языковой реализации частной оппозиции наложили отпечаток христианские воззрения народа, обусловивших распределение данных миров по вертикали. Следует отметить, что в семантике существительных данной ТГ сохраняются элементы народных представлений о структурных характеристиках Мироздания, мирах его составляющих, его горизонтальном и вертикальном членении.
Таким образом, единство культурных ценностей и традиций отражается в номинациях народных развлечений, пиршеств, брачных и погребальных ритуальных действий, репрезентирующих такие важные для английского народа формы культуры, как народная музыка, музыкальные инструменты, танцы, игры, обычаи. Общие для английского этноса мифологические и религиозные воззрения ярче всего проявляются в номинациях легендарных мест, реализующих на языковом уровне масштабные оппозиции сакральный vs мирской, свой vs чужой и обусловливающих (в последнем случае) вертикальную организацию пространства.
Список литературы
Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.
Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. М., 1993.
Исаев М.И. Словарь этнолингвистических понятий и терминов. 2-е изд. М.: Флинта: Наука, 2002.
Народные сказки Британских островов. Сборник / сост. Дж.Риордан. М.: Радуга, 1987.
Пименов В.В. Этнология: предметная область, социальные функции, понятийный аппарат // Этнология. М., 1994. С. 5-14.
Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М.: Аспект Пресс, 2004.
Ayto J. Dictionary of Word Origins. London: Bloomsbury Publishing Pic., 2001.
Baker M. Folklore and Customs of Rural England. London: David & Charles, 1974.
Baring-Gold S. A Book of Cornwall. London: Methuen & Co. Ltd., 1912.
Encyclopaedia Britannica 2003 Ultimate Reference Suite CD-ROM.
English Fairy Tales / Retold by Joseph Jacobs. London: David Nutt, 1890.
English Fairy Tales / Retold by Flora Annie Steel. London: Macmillan and Co. Ltd, 1927.
More English Fairy Tales / Retold by Joseph Jacobs. London: David Nutt, 1894.
Simpson J., Roud S. A Dictionary of English Folklore. Oxford: Oxford University Press, 2003.
А.С.Поршнева (Екатеринбург) ЭМИГРАНТЫ И ЭМИГРАЦИЯ В РОМАНАХ Э.М.РЕМАРКА
Тема эмиграции из национал-социалистической Германии играет важную роль в творчестве Э.М.Ремарка. Сам он покинул Германию в 1932 г., был лишен немецкого гражданства в 1938 и до конца жизни так и не вернулся на родину [Kurzbiogra-phie in Daten]. В его творчестве есть ряд романов, посвященных эмигрантам (прежде всего немецким),
- «Возлюби ближнего своего», «Триумфальная арка», «Ночь в Лиссабоне», «Тени в раю» и незавершенный роман «Земля обетованная». Все они характеризуются сходством сюжетов, персонажей и особой эмигрантской картиной мира.
Сюжет указанных эмигрантских романов Ремарка строится на передвижениях героев за пределами Германии - от ближайших к ней стран (Чехия, Австрия) до Америки. Жизнь эмигрантов осложняется безденежьем, отсутствием документов и возможности легально работать, постоянной угрозой выдворения из страны. При этом в образы эмигрантов вводятся черты, составляющие их «инаковость» по отношению к людям, имеющим официально зафиксированный социальный статус.
Первым параметром отличия эмигрантского мира от мира «легального» является имя. Эмигранты крайне редко имеют возможность жить под своим настоящим именем. Так, Йозеф Шварц часть своего эмигрантского пути (до поездки в Оснабрюк за Хелен) проделывает без документов, но под своей первой фамилией Бауманн; через какое-то время он наследует имя и паспорт умирающего Йозефа Шварца; после бегства из тюрьмы гестапо путь от Марселя до Лиссабона Шварц проделывает в автомобиле Георга Юргенса под его именем. Центральный персонаж романа «Триумфальная арка» признается, что его имя Равик - уже третье по счету [Remarque 2000: 47].
Росс называет жизнь под чужим именем «подходящей» для эмигранта: «Мне уже давно не казалось
© А.С.Поршнева, 2009
странным иметь другое имя и жить по паспорту умершего - напротив, это было даже подходящим. Я унаследовал паспорт во Франкфурте; человек, подаривший мне его и умерший в тот же день, звался Росс. Меня, таким образом, тоже звали Роберт Росс. Мое настоящее имя я почти забыл. Многое забывается, когда речь идет о голом выживании»1 [Remarque 1971: 7-8]. Под первым, «настоящим» именем Людвига хоронят антиквара Людвига Зоммера, чей паспорт и чье имя наследует герой [Remarque 1998: 150]. Имя в эмигрантском мире не является константой, сопровождающей человека в течение всей жизни, оно меняется в зависимости от ситуации и не бывает закреплено за эмигрантом раз и навсегда.
В романе «Возлюби ближнего своего» тему имени обсуждают Керн и Штайнер: «Иногда это смешно, что у тебя есть имя, правда? Особенно ночью - »
- ...«А еще когда у тебя нет паспорта. Имена должны быть записаны, иначе они тебе не принадлежат» [Remarque 1956: 108]. Этот разговор иллюстрирует феномен отторжения имени от эмигранта: имя для него перестает быть основой для выстраивания отношений с окружающим пространством и осознания своего места в мире.
Очень велика в жизни эмигранта роль случая: так, случайное стечение обстоятельств становится причиной выдворения Равика из Франции [Remarque 2000: 219-236] и Людвига Керна из Швейцарии [Remarque 1956: 206-213]. В романе «Ночь в Лиссабоне» именно случай сталкивает героев (Хелен и Йозефа Шварца) с американцем, благодаря которому они получают визы и билеты на корабль, уходящий в Америку, то есть - возможность спасения [Remarque 2005: 321-324]. Эмигрант Лахманн («Тени в раю») на вопрос Роберта о том, как ему удалось перебраться в Америку, отвечает: «Как мы все сюда попали? Через сотню случайностей» [Remarque 1971: 19]. Людвиг Керн называет случай «судьбой эмигрантов» [Remarque 1956: 64]. Случай становится для эмигрантов аналогом закономерности.
Сообщество эмигрантов, несмотря на всю «асо-циальность» эмигрантского бытия, имеет свою внутреннюю социальную иерархию. Признание русского эмигранта Черникова, что у него есть нансе-новский паспорт, один из находящихся в камере эмигрантов иронически комментирует так: «Нансе-новский паспорт! Тогда вы, конечно, принадлежите к аристократии среди лишенных родины» [Remarque 1956: 19]. О русских белоэмигрантах в романе «Тени в раю» говорится так: «Меликов был из другого поколения - поколения 1917 года. То, что для нас еще горело, для него уже стало воспоминанием» [Remarque 1971: 19-20] - в зависимости от длительности эмигрантской биографии трансформируется и мировоззрение эмигранта.
Эмигрант Мариль («Возлюби ближнего своего») следующим образом описывает структуру эмигрантского сообщества: «У всех русских есть нансе-новские паспорта и разрешение на работу. Они были первой волной эмиграции. Двадцать лет назад. Они работают официантами, поварами, массажистами, портье, сапожниками, шоферами и все в таком роде. Итальянцы тоже большей частью устрое-
