CC BY
12Аксенова О.В.
Акторская парадигма
управления в эпоху перемен: адаптация или противодействие
АКСЕНОВА Ольга Владимировна — кандидат социологических наук, ведущий научный сотрудник, Центр социологии образования, науки и культуры ИС РАН,
Аннотация. В статье рассматривается реакция профессионалов и управленцев на преобразования, направленные на встраивание страны в глобальный рынок. Представленный в ней анализ является продолжением исследования роли профессионалов в системе управления. Одним из его основных итогов был вывод о существовании акторской парадигмы российской управленческой традиции, в основании которой лежит относительная свобода действий профессионала. В настоящей работе рассматриваются перспективы адаптации данной парадигмы к трансформациям постсоветской эпохи, т. е. к рыночным реформам и их последствиям, а также к внедрению западных стандартов управления и профессиональной деятельности. Показана невозможность адаптации профессионалов и управленцев к изменениям, которые они считают разрушительными для своих отраслей. Их реакция интерпретируется как противодействие, которое носит характер гражданского и профессионального активизма.
Ключевые слова: адаптация профессионалов, акторская парадигма, управление, реформы, активизм.
Aksenova O. V.
Activist paradigm of management
at the transitional epoch: adaptation or resistance
AKSENOVA Olga Vladimirovna — Candidate of Sociological Sciences, Leading Researcher, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences, [email protected].
Abstract. The paper considers the response of professionals on the change oriented towards introduction of the country into global market. The presented analysis is the last part of the research of the role of professionals in the management system. One of the results of this research is the concept of actor paradigm of Russian managerial tradition that is basing on the relative freedom of professional action. The paper analyzes the perspectives of above paradigm to market reforms and its consequences, and to introduction of Western standards of management and professional activities. Professionals cannot adapt to the changes, which they consider as destructive for their activities. Their reaction is interpreted as resistance to such changes.
bywords: adaptation of professionals, actor paradigm, management, reforms, activism.
Название представленного в данной главе анализа, а также его исследовательская проблема нуждаются в разъяснении. Они сформулированы на основании выводов исследования активизма профессионалов в России и СССР, результаты которого хотя и опубликованы, общеизвестными не являются1.
Прежде всего отметим, что понятие профессионала в нашей работе использовалось для обозначения субъекта сложного труда, контролирующего относительно большой его участок, в отличие, например, от работника конвейера. В качестве профессионалов поэтому рассматриваются специалисты с высшим и средним образованием, рабочие высокой
1 Методология и основные результаты исследования опубликованы в 2012 г. [Аксенова 2012а; 2012б; 2012в].
квалификации. Кроме того, в данную категорию включены и управленцы, так как руководящие позиции в советском управлении были ступеньками профессиональной карьеры. Изучение профессионального и социального активизма, т. е. действий, выходящих за рамки должностных инструкций, обнаружило существенные различия между российской и западной традицией управления и профессиональной деятельности.
Индустриальное развитие с его постоянно углубляющимся разделением труда формировало тенденцию формализации управления и профессиональной деятельности, которая со времен промышленного переворота постоянно усиливалась. В условиях высокотехнологического постмодерна даже сложный труд максимально алгоритмизирован. Задача работника, будь он профессионал или менеджер, заключается в дисциплинированном и точном исполнении заданной последовательности действий. Изменить или нарушить ее он не может. Узкий специалист, по сути, перестает быть субъектом действия и становится равным всем прочим элементам системы [Latour 2005], его личность редуцирована к функции в системе. Это обеспечивает прозрачность управления и минимизирует риски, рожденные человеческим фактором.
Российская управленческая традиция в силу различных обстоятельств, во-первых, сохранила профессионала-универсала, во-вторых, включила в процесс производства и управления личность со всеми ее качествами, интересами и ценностями. Профессионал обладает относительной свободой действия, которое нельзя в полной мере контролировать. В такой системе действительно все решают кадры и все зависит от человека.
Ключевым элементом системы является актор, способный, согласно определению А. Турена, действовать самостоятельно и менять окружающую его реальность [Турен 1998; Touraine 2007], а формальные составляющие (организации, структуры, институты, функции и т.п.) при всей их неоспоримой важности вторичны. Ценности профессионала, наряду с широкими и фундаментальными знаниями, способностью к научному мышлению и к осмыслению собственных действий являются инструментами регулирования
не менее важными, чем, например, инструкции, стандарты, нормы и правила2.
Перечисленные особенности включения работника в систему носят парадигмальный характер. Они имеют глубокие исторические корни, сохранялись даже при самых радикальных изменениях самого управления и реставрировались после каждой попытки копировать его западную модель.
В этой связи важно выяснить, что происходит с этой традиционной акторской парадигмой управления по мере современного встраивания страны в глобальный рынок. Как воспринимают профессионалы и управленцы давление рыночных реформ и стандартов управления, требующих формализации и функционализации субъекта действий, минимизации и даже полной ликвидации его свободы? Адаптируются они к преобразованиям или реагируют на них иным способом?
Настоящее исследование основывалось на качественных методах сбора данных, в первую очередь глубинных интервью, а также на анализе публикаций в интернете, в которых представлена позиция специалистов в связи с той или иной реформой. Опрашивались в первую очередь действующие врачи и инженеры как представители наиболее массовых профессий, к тому же непосредственно связанные с модернизацией в любом ее значении. Возраст респондентов колеблется в широком диапазоне (от 26 лет до 80 с лишним), так как многие специалисты старшего возраста по разным причинам продолжают работать. Использовались данные исследований, проводившихся сотрудниками сектора изучения социокультурного развития регионов России ИС РАН
2 Ценности в данном случае определяются как идеальные цели и жизненные принципы. Основной целью использования данной категории была необходимость зафиксировать отличие внутренних ориентиров и установок, осваивающихся через эмоциональное переживание, понимание их сути и необходимости им следовать, от тех, которые следует просто запомнить, выучить наизусть. Последние здесь обозначены как нормы и правила. Главными и общими для представителей всех профессий является ценность своего дела, свобода принятий профессиональных решений и ответственность за них. Кроме того, условием профессионализма является универсальная подготовка, включающая достаточно широкие для индустриального общества знания и научное или понятийное мышление, которые все респонденты называют умением думать, т. е. обобщать, выявлять сущность предмета действия и находить причинно-следственные связи.
в 1990-е гг. Методологический подход разработан на основании ретроспективного исследования трансформации общепринятой в западной социологии концепции субъекта действия по версии А. Турена [Турен 1998; Touraine 2007] до интерпретации Б. Латура [Latour 2005], а также ряда системных теорий, включая концепцию технологической системы Ж. Эллюля [Ellul 1980]3.
Рыночные реформы 1990-х.
День простоять и ночь продержаться
Переход к рынку для всей профессионально-управленческой сферы обернулся катастрофой, точнее сплетением множества разрушительных процессов, основными причинами которых было разрушение централизованной системы управления и планирования, деиндустриализация, сокращение финансирования бюджетных структур, коммерциализация профессиональной деятельности. Система, которую со времен перестройки называли административно-командной, перестала существовать практически одномоментно. Управленческие структуры ликвидировались, вместе с ними из употребления выходили методики и технологии, исчезали базы данных. По словам одного из наших респондентов-инженеров, «это было похоже на исчезновение античной цивилизации, когда многое из ее достижений пришлось изобретать заново. Давно решенные проблемы возвращаются в своем первозданном виде, падающими на прохожих петербургскими сосульками и московским карстом, или экзотическим варварством вроде забитых в туннель метро свай».
Деиндустриализация была неизбежна в условиях рыночных реформ при полном отсутствии государственного протекционизма. Ее ускорил и усилил распад СССР в сочетании с обрывом горизонтальных связей между производствами. Например, ивановское ткацкое производство обеспечивалось узбекским хлопком. В 1990-е гг. его использование стало дорогим, ткачи не выдержали конкуренции с китайским демпингом, регион на долгие годы стал одним из самых депрессивных.
3 Подробно о методологии исследования активизма профессионалов можно прочитать в статье автора [Аксенова 2012а]
Ликвидация централизованного управления и деиндустриализация устраняли систему чисто физически. Они сокращают число специалистов, превращая их как, впрочем, и простых рабочих в безработных, выталкивая в другие сферы деятельности, иногда вовсе не связанные с их профессией. Например, трудовой путь врача, оставившего свое дело в 1990-е гг., включал в себя работу помощника депутата, представителя политических партий, торговца куриными окорочками, несколько попыток начать гостиничный и туристический бизнес, мануальную терапию и еще ряд подобных занятий. В этот же период бросили работу многие инженеры: «Мои родители окончили Бауманку. Но в девяностые пришлось работу по специальности бросить, поэтому не хотели, чтобы я стал инженером». Резко упал конкурс в технических вузах, а те, кто их окончил, сталкивались с крайне низкой оплатой труда: «Я пришел на завод в 2000 году, к руководству в механический цех. Меня брали, но когда я узнал зарплату, то был потрясен. Я впервые пожалел, что не пошел в экономисты. Я приложил столько усилий, а обстановка говорила, что нужны прежде всего экономисты и финансисты. В лицее нас учили, что инженеры самые главные в современном обществе. Тогда я пошел в аспирантуру и оттянул проблему до 2007 г.». Популярностью пользовались специальности экономистов, юристов и загадочная профессия менеджера, в которой не учили, с точки зрения наших респондентов, вообще никакому делу. Опасность этого персонажа для российской управленческой традиции в те годы не осознавалась, она проявится позже.
Тем не менее при всех провалах и потерях акторская парадигма сохранялась. Первый ощутимый удар по ней нанесла коммерциализация профессии, так как воздействовала непосредственно на ценности. Если для советского профессионала главным было его дело, а карьера имела исключительно отрицательные коннотации, то теперь жизненной целью провозглашался успех, измерявшийся в деньгах и карьерных позициях. Само дело превращалось в товар или услугу. Идеология дикого рынка, когда товаром становится даже безопасность, была неизбежной, распространялась стремительно, и тем не менее ценностного основания деятельности профессионалов ей разрушить не удалось.
Надо сказать, что значительное число советских профессионалов поначалу поддержало реформы. У этого феномена есть
причины более глубокие, чем влияние пропаганды. Дело в том, что сочетание актора и системы изначально противоречиво и потенциально конфликтно. Стремление к максимальной профессиональной свободе неизбежно наталкивается на внутреннюю логику самой системы, на требование прозрачности и предсказуемости. Иногда это противоречие проявляется в противостоянии с руководством, при одновременных попытках добиться строгого выполнения собственных распоряжений от подчиненных. В других случаях проектировщик обвиняет начальство в косности и зажимании инициативы и одновременно рассказывает о борьбе с инициативной эксплуатационников, с изменениями в его проекте, грозящими ослабить прочность конструкции.
Советский профессионал действительно хотел свободы, но свободы мышления, принятия решений и действий в своем деле. Изолированность СССР в этом смысле сыграла с ним злую шутку: актор казался ему главным элементом управления в планетарном масштабе, только в развитых капиталистических странах пространство его свободы должно было быть обширнее. Но стоит обратить внимание на то, что подавляющей инициативу советские профессионалы считают именно брежневскую эпоху, противопоставляя ее не только воображаемому Западу, но и военному времени. Особенность их понимания свободы хорошо иллюстрируют слова создателя единой энергетической системы Петра Степановича Непорожнего: «Я тогда мечтал: вот кончится война — чтоб такая свобода была для нашего командного состава, как в войну. Дана тебе команда — и действуй, лишь бы дело было сделано. Куда размещать, как размещать, как мне было дано в Средней Азии, и как я там разбирался. Была такая раскованность — все для фронта, все во имя фронта. Если делаешь и получается — хорошо, нет — тебя уничтожают. Но при этом — полная инициатива. Полное раскрепощение личности, если хотите. А кончилась война, и опять — никакой свободы инициативы, очень стало тяжело работать» [Боброва 2013: 270].
Все, что случилось после распада Союза, воспринималось как временные трудности, которые следует не просто перетерпеть, но именно продержаться, сохранить в первую очередь свое дело, успеть передать его следующему поколению. Эта установка также парадигмальна, она актуализировалась в России всякий раз во время войны и разрухи. Следует иметь
в виду, что специалисты и рабочие, занявшиеся бизнесом, челночным в первую очередь, не допустили еще более катастрофического развития событий в сфере социально-экономической. Некоторые из них смогли удержаться и на своей основной работе.
Способность и стремление советских специалистов к самостоятельному действию позволили целому ряду структур функционировать практически автономно. В середине девяностых при исследовании экологического управления мы сталкиваемся со множеством его моделей в разных регионах, которые трудно было систематизировать, так как ни одна из них не повторялась. Инженеры, экологи, геологи создавали систему управления снизу, удерживая свои отрасли от распада.
Для инженеров коммерциализация их деятельности была в меньшей степени сопряжена с конфликтом ценностей, нежели для врачей и учителей. Работа в частных компаниях позволяла сохранить подход к работе, а в ряде случаев и действовать в соответствии с гражданской позицией. Примеры такого сочетания управленческого творчества, профессионализма и гражданской активности мы встречали во всех регионах, одним из наиболее ярких примеров была деятельность руководителя ООО «Геоэкология» В.В. Земляной. Валентина Васильевна работала маркшейдером на шахтах Донбасса, работала всю жизнь творчески и самоотверженно, была активисткой, часто конфликтовала с начальством, вернулась в Тверь и работала в структурах Министерства геологии. Участвовала в комиссиях по строительству АЭС в Удомле, Ржевского гидроузла и строительства ВСМ Москва — Санкт-Петербург, везде упорно отстаивала свои выводы и свою позицию. Приглашали экспертом — за честность. В перестройку система контроля начала рушится: «А когда перестройка началась, такие пертурбации по нашему ведомству пошли — только держись. И тогда мой директор, Бродский Петр Абрамович, говорит: Валентина Васильевна, давай делать товарищество с ограниченной ответственностью. Создали мы такое товарищество. Как назвать? Геологи в то время страшно боялись конкуренции и никому не позволяли никакие организации образовывать. Но тут появляется экология, и я даю в одной своей статье определение, что экология — это наука об обеспечении безопасности всего живого на земле. Отсюда и получилось наше название: ТОО «Геоэкология» — производственно-информационный центр. А когда
нас перерегистрировали из ТОО в ООО, наших организаций-учредителей уже не стало, и осталось нас четверо учредителей — физических лиц с уставным фондом в сорок рублей. Нам оставили только две наши комнаты и мебель, так все это и по сию пору. Мы продолжали работать. У нас была большая-большая производственная тема «Инвентаризация нарушенных земель» и научная — «Определение закономерностей образования песчано-гравийных месторождений в условиях ледниковых процессов на примере Тверской области». И все равно, несмотря на «негеологическое» название — «Геоэкология» — работали-то мы с геологами в одном поле, хотя проекты вроде и не пересекались, и никаких заказов мы у них не отнимали. Но у них постоянно к нам какие-то претензии были, подчас выливающиеся в открытые конфликты. И наоборот, часто результаты их деятельности вызывали необходимость реакции с нашей стороны, поскольку мы были уверены в ошибочности, а подчас и просто в недобросовестности или безграмотности их выводов, публикаций, выступлений. Но мое противостояние неправомочным или неверным действиям и поступкам началось даже не в то время. Как-то так выходило, что жизнь заставляла отстаивать свою позицию, что называется, с младых ногтей» [Земляная 2004]. В результате функция контроля в системе сохраняется, несмотря на разрыв связей с управляющим центром.
В отличие от правила, ценность осмысливается и соизмеряется с ситуацией, что позволило выжить физически и профессионально, не отказавшись от наиболее важных принципов. Например, в 1990-е гг. во врачебном сообществе актуализируется принцип, действовавший еще в XIX в., забытый в советской время: пациент платит в зависимости от материального положения, бедный не платит совсем. Частные услуги оказывают многие доктора, так как зарплата врача просто не давала средств к существованию.
Работа одной из областных больниц могла бы и вовсе остановиться, так как государственное снабжение ее необходимыми для хирургических операций материалами не обеспечивало даже требуемый минимум. Пациенты покупали некоторые из них самостоятельно, количество необходимых предметов завышалось, что позволяло оперировать самых бедных. Протестов такая система не вызывала, и в целом деятельность больницы представляла собой удивительное сочетание солидарности и самоорганизации врачей и больных. Работа врачей и сестер
была подвижнической. Хирург в одном из отделений больницы проводил три-четыре плановых операции в день, в выходные работал в санавиации, без чего семья не могла бы выжить. Эту сверхнагрузку не каждый мог выдержать.
Врачи и учителя попадают под самый мощный удар разрухи социальной. Скорая помощь выезжает в социально неблагополучные кварталы, к бомжам и к наркоманам, просто бандитам, а в число профессиональных умений входит навык не стоять спиной к дверям [Халий 2007: 246—275]. В СМИ на них перекладывается ответственность за провалы управления. Доктора презрительно относятся к пафосным формулировкам о долге и клятве Гиппократа и т.п., но работу и своих больных не оставляют.
Врачи продолжают лечить, а учителя учить, несмотря на годовые задержки по зарплате. Некоторые подрабатывают в других местах, в частных клиниках, чтобы продолжить работу практически даром. В школах удаленных поселков работают детские кружки, издаются газеты для всего села. Тихие и незаметные работницы библиотек превращают их в центры местной культуры, собирая писателей, поэтов и художников. Даже в самых разрушенных селах 1990-х в школах и библиотеках чистота и порядок. Сотрудники центральных библиотек включают все возможности сетевой организации, снабжая поселковые филиалы литературой, организуют в них выставки и конференции. Также действуют музеи, дома культуры, местная администрация. В начале 1990-х гг. в одном из районных центров Нижегородской области строят новую библиотеку. У городка в этот период множество проблем, связанных с выживанием сообщества, но представитель городского управления настаивает на острой необходимости именно библиотеки: «В то время позарез была нужна центральная библиотека. Она находилась в центре города в двухэтажном особнячке. Требовалось новое помещение, площади были маленькие, перегруз был. Построили. Десять лет у нас эта библиотека лучшая в области, оснащена с иголочки».
Мы едва ли не в каждой статье писали о том, что актор не может быть массовым, актуализация ценностей требует, помимо согласия с ними, ряда личностных качеств, которые не всем даны. Число героев сложно измерить количественными методами или прямыми вопросами. Однако наше исследование показало, что их количество было достаточным, чтобы максимально смягчить последствия
катастрофы управления при практически полном самоустранении федерального центра. Они в результате предотвратили социокультурную деградацию российской провинции. Копирование западных институтов, осуществлявшееся в те годы, было бесполезным, так как акторская парадигма на любом уровне, в государственном или в частном секторе, сохранялась, как было показано на примере ООО «Геоэкология», новые институты наполнялись вполне традиционным для советского активиста содержанием.
Модернизация. Соблазн комфорта
Девяностые годы как явление социально-экономическое продлились чуть дольше своих хронологических рамок. Затем социально-экономическая ситуация стала меняться. Росли, хотя и неравномерно, зарплаты, снижалась безработица. Неблагополучных семей в регионах, по словам учителей, стало мало. Правда, для многих социальные бедствия закончились печально, в разных регионах в последние годы мы часто слышали одни и те же слова: «Те, кто начал пить в девяностые, уже умерли». Оплата труда врачей и инженеров повышается, на некоторых предприятиях достигает приемлемых для жизни семьи размеров. Рост доходов населения расширяет рынок медицинских услуг. Появляются достаточно оптимистические оценки профессиональных перспектив: «Я начала работать в 1980-е годы, считаю, что сейчас возможностей у молодого врача намного больше, чем было у нас. Тогда, в последнее десятилетие в СССР действительно был застой. Сейчас и в государственном здравоохранении много разных вариантов можно найти для профессионального роста, можно в частной клинике работать, можно в обеих сразу». Это слова столичного доктора, однако и в региональных центрах начался процесс возвращения специалистов в государственное здравоохранение после нескольких лет работы в бизнесе: «Папа у меня реаниматолог-анестезиолог, уходил в фармацевтическую фирму, теперь вернулся в областную больницу, переучивается на невролога». Таких примеров немало. Доктор, пытавшийся заняться политикой, а потом бизнесом, становится заведующим отделением экстренной помощи.
Однако во всех этих благоприятных тенденциях очень скоро обнаружились риски едва ли не более серьезные, чем разруха предыдущего десятилетия. Они связаны с встраи-
ванием страны в глобальный рынок и с копированием формализованной, менеджерской парадигмы управления, соответствующей требованиям этого рынка.
Контуры схемы, которую выстраивает глобализация во всем мире, в российских регионах выявляются достаточно легко: экономическое и социальное благополучие сосредотачивается в узлах глобальной сети, на пересечении финансовых и товарных потоков. Модернизация самых разных сфер жизнедеятельности общества ускоряет формирование такой модели. Так, все медицинские реформы последних лет были ориентированы на концентрацию ресурсов в областных центрах, районные и поселковые больницы, фельдшерско-акушерские пункты закрывались. Возникает впечатляющий контраст между областью и районом: «Врегионах медицина развивается. В больнице есть все, что нужно, оборудование современное, специалисты, а в районе я как будто в пятидесятые годы попал, только все разрушенное, простыни серые. Оборудование как будто с самолетов времен войны сняли. Современное оборудование они не распаковали, потому что некому на нем работать. Оттуда всех стараются везти в областной центр, но это если успеют».
Коммерциализация становится достаточно серьезной угрозой для ценностей учителей и врачей, которые традиционно были ориентированы на бесплатность, общедоступность, ответственность за детей и пациентов, не связанную с оплатой труда, на развитие всех детей и лечение всех больных. Если в девяностые годы частное образование и медицина существовали рядом с государственными, то современные реформы сокращают бесплатное образование и здравоохранение в принципе: «С 2000 годом сравнивать сложно, все изменилось. Главное медицина была бесплатной, сейчас все идет в сторону капитализма. У меня в отделении больше половины больных платные». Инженерное дело, как уже говорилось, легче приспосабливалось к рынку. В то же время старые инженеры отмечают изменения в ценностных установках: «Я, когда осуществлял авторский надзор, ходил на объект намного чаще, чем это было положено по инструкции. Я проектировал здание и чувствовал ответственность за него, там же люди будут жить. В нашей фирме молодые мальчики и девочки лишний раз ни за что не пойдут».
Тем не менее районы, лишившиеся ресурсов, до сих пор спасают врачи старой советской школы: «Младенца семидневного
спас главврач больницы, он сумел катетер подключенный поставить вслепую, да еще и катетер не того размера был, что требуется. В результате мы ребенка довезли, все в порядке. А уйдет этот врач, что же будет тогда?»
Но самым, с нашей точки зрения, главным риском, непосредственно угрожающим профессиональной свободе, является копирование модели управления, в которой, как говорилось выше, главную роль исполняет не актор и его ценности, а формализованные составляющие системы (правила, функции, алгоритмы). Наиболее сильное влияние на деятельность профессионалов оказывает, во-первых, формализация образования, переход к тестовой системе проверки знаний и подготовке узкого специалиста вместо профессионала-универсала, во-вторых, формализация управления и контроля.
В 2009 г. ЕГЭ стал единственной формой оценки знаний выпускников школы. Тестовая система проверки знаний вводится и в вузах одновременно с введением болонской системы высшего образования. Взаимодействие учителя и ученика предельно формализуется. Из него изымается вся сложность человеческих взаимодействий, минимизируются отношения учителя и ученика.
В настоящее время профессионалы, получившие такое образование, окончили институты и приступили к работе. Профессиональное сообщество в результате раскололось на две пока еще очень неравновесные группы. Первая включает в себя профессионалов традиционного, советского типа, им от 30—35 до 80 с лишним лет. В 1990-е гг. школьное и высшее образование по своей сути не отличалось от советского: «Десять лет образование никто не трогал. Запас прочности у системы оказался большой. Те, кто обучал в 1990-е годы, получили постсоветское образование почти такое же, как советское. В результате я могу сравнивать, я знаю, что было тогда, что сейчас и куда все идет». Во вторую группу входят недавние выпускники вузов, получившие образование западного типа (некоторые респонденты назвали перемены в образовании американизацией, другие соотносили его с влиянием Западной Европы).
Однако такое деление приблизительно. В старшей возрастной группе есть профессионалы, принявшие перемены, готовые соответствовать им. А в новом поколении есть те, кто себя относит к старой школе и негативно оценивает современную модер-
низацию этой сферы. Например, студент-медик характеризует его следующим образом: «Как учились мои родители и как учимся мы это небо и земля. Мы в яме. Их учили думать, а нас вызубрить и ответить». Другое дело, что среди молодых таких сравнительно мало. Дело в том, что результатом зубрежки действительно становится вымывание понятийного мышления, того самого умения думать, обобщать, понимать сущность явлений, искать причины и следствия: «Сейчас выпускники технических вузов не понимают истинных, глубинных процессов. Когда я на пальцах им начинаю рассказывать, они удивляются, что это можно так объяснить. Я говорю, что можно представить собственное тело как конструкцию, тогда многое станет понятно»; «Молодежь чудесная, прекрасно разбирается в программах, я и сам их все освоил, но программы очень плохо работают в узлах конструкции, а ребята не понимают физических процессов, которые в них происходят, и это опасно».
От медиков и инженеров приходится слышать одинаковые, с незначительными вариациями, слова о молодых коллегах: «Если задать им вопрос, они вспоминают такой же вопрос в тестах и варианты ответов», «Я ей показываю результаты томографии, задаю вопрос, а она — «А какие варианты ответа?».
Современные профессионалы хорошо понимают, что является моделью перемен. Они утратили советскую наивность по отношению к западному образованию и менеджменту. Многие успели стажироваться и работать в Европе, США, Канаде, Израиле, оценивали и принимали решение относительно собственной идентификации. Надо сказать, что западная парадигма соединения системы и человека привлекательна. Выучить алгоритм проще, чем научиться думать. Разумеется, это требует усердия, памяти и мобилизации ряда других качеств, однако избавляет от необходимости понимать глубинные процессы, происходящие в конструкции, организме или любом ином предмете деятельности. Жесткий регламент, от которого нельзя отклониться, снимает большую часть ответственности, а высокая оплата — хороший стимул для запоминания больших объемов информации и четкого соблюдения дисциплины. Некоторые учителя говорили о том, что преимущества западной школьной системы в ее комфортности для детской психики. Нет нужды решать сложнейшие дилеммы, например, как не предать коллектив и одновременно не подчиниться ему, можно
ябедничать и не приходится мучиться решением сложных задач. Эта система эффективна, так как научить большое число людей зазубрить и следовать нормам, проще, чем научить думать и действовать осмысленно и в соответствии со своими ценностями. В нее безболезненно включались те, кто предпочитал комфорт такого рода. Других она привлекла возможностью заниматься исключительно своим делом: «В Германии уровень медицины во всех учреждениях одинаковый. У них официальные подходы к решению проблем отдельных групп больных. Регламент достаточно жесткий. Каждый своим делом должен заниматься. Хирург должен оперировать, а то у меня организационных дел больше, чем хирургических. В Германии хирург только оперирует, лечит другой специалист. Хирургу не нужно ходить по палатам проверять ту ли таблетку дали, правильную ли клизму поставили. Мне все в ручном режиме приходится делать. Правда, в Германии есть свои нюансы, мой товарищ с температурой 40 неделю пролежал, прежде, чем его начали лечить. Пневмонию проглядели»; «Я могу сравнивать, так как работал в Европе и в США. У нас в Армении и в России, особенно в регионах врач — уважаемый человек. В США это обыкновенный служащий, который очень много зарабатывает. Я и сам к своим коллегам иначе отношусь, с уважением, с вниманием. В остальном что-то лучше у нас, что-то у них. У них у врачей высокая мотивация, потому что им денег много платят. У нас в регионах вижу, что особой мотивации нет. Еще у них нормированное время. В США хирург два дня в палате, два дня на операциях, один день у него прием. У нас нет такой организации. Лечащий врач делает все. Но, может, это и плюс».
Западные дисциплина и порядок российских профессионалов очаровывают не первый век. Однако многие из них не принимают западную парадигму, ликвидирующую их профессиональную свободу, и это неприятие осознано и активно, несмотря на очевидный комфорт, на пропаганду успешности и достижимости, измеряемых величиной оплаты труда и позицией в иерархии управления. Например, инженер, работающий уже 37 лет и на практике знакомый с работой коллег в Австрии, Германии, Чехии, уверен, что для России клонирование их модели опасно и свою позицию аргументирует. Его сопоставление западной и советской инженерной школы мы приводим почти полностью: «Наше образование приближается к западноевропейскому. У них цепочка подготовки начинается в детском
саду, потом продолжается в школе. Дети сами ничего не решают, за них решения уже в начальной школе принимают, проверяют по методикам, если есть предрасположенность к техническим наукам, будет специалистом технической направленности. Ближе к высшей школе корректируют, сужают специализацию и учат дальше. Прежде чем поступать в университет, необходимо найти рабочее место, заключается контракт между университетом, студентом и будущим работодателем. В университете они получают очень конкретные компетенции, оканчивают университет в 25 лет, идут на конкретное рабочее место. Специалист, в результате, настолько узок, что переместить его на другую специальность невозможно. Если не нашел себя, не вписался, то это катастрофа для всех. Если может уйти к конкуренту, должен заплатить своей компании. У советской инженерной школы широкие знания позволяют понять любой процесс, адаптироваться к любой системе. Для обороноспособности страны — это очень хорошо. Потери во время войны компенсировались, приходили специалисты, которые осваивались на новой работе после короткого промежутка времени. У нас сложился отдельный уклад, не надо перенимать модели Западной Европы. Молодые специалисты уже немного другие, у них другая реализация жизненной программы, а жизненная программа задается семьей и системой образования. Приходит специалист по-европейски узкоспециализированный, узкозаточенный, его приходится переобучать. Нет нужды в такой предельно узкой ориентации, в 90% все равно надо адаптироваться к предприятию. К тому же у них система образования платная. Россия страна бедная, у нас почти нет среднего класса, а молодежь — наше будущее. Платность закрывает образование способным детям из множества семей, которые не могут заплатить за учебу. У советской системы образования была человечность, ориентированность на социум. Не было цели производить услуги. Цель была дать образование детям из как можно более широких слоев населения. На Западе нет ориентированности на социум. Сейчас заказчики системы образования — корпорации, часто глобальные. В каждой стране они оставляют заявки, сколько и какого образования им надо, а все остальные по остаточному методу. Бюджетных мест с каждым годом все меньше, они сокращаются. Все это подрыв обороноспособности страны».
Врачи также считают, что у российской медицины есть будущее только в том случае, если сохранится ее акторская парадигма:
«Если не испортят нашу молодежь этими заученными фразами: «Пункт первый выполнен. Перейти ко второму пункту», если они не будут настолько узкими специалистами, чтобы лечить только одну ногу, то, может быть, что-нибудь перехватят. Останется то свободное мышление, прививавшееся на кафедрах, созданных великими людьми. Там нам говорили: учи все, ты не знаешь, с чем ты столкнешься».
Не принимают профессионалы и формализацию непосредственно управления. Загадочный менеджер, наконец, приступил к работе и выяснилось, что он не обязан что-либо понимать в предмете деятельности, он специалист по системе, которая везде должна быть одинаковой. Традиционная парадигма требует организации действий в соответствии с особенностями предмета. Человек другой специальности может быть хорошим менеджером только в том случае, когда он смог в этом предмете разобраться. Другим ощутимым проявлением специализации стал контроль. В традиционном российском управлении он требовал соответствующей квалификации проверяющего. Формализованная система позволяет осуществлять его кому угодно. Опять же в западной парадигме услуга должна быть прозрачной для того, чтобы потребитель или представляющие его интересы службы могли разобраться в ее качестве. В России попытки добиться подобной прозрачности начались до алгоритмизации деятельности профессионалов: «Приезжает разношерстный состав, начиная от майора МВД, работника прокуратуры двадцати двух лет, представители власти, и пытаются понять, чем мы тут занимается. Профессионала может оценить только профессионал. С юридической стороны мы никак не защищены. Почему меня не зовут в комиссии хорошего профессионального уровня, а приезжает майор МВД и пытается что-то понять и оценить. Это плановая проверка. Раньше были проверки вышестоящими организациями, то есть людьми из твоей же среды, которые понимали, о чем идет речь. Или разрешите мне делать все, и мои коллеги адекватно меня разберут и поймут, известно, что у каждого хирурга за спиной есть личное кладбище. Или жесткие стандарты, как во многих странах: если не сделаешь пункт один, то не можешь сделать пункт два. У нас сейчас нечто среднее». Жесткие стандарты переносят личное кладбище в пространство, недоступное статистическому подсчету. Строгое выполнение алгоритма, предписанного для конкретной группы больных, не рассматривается как врачебная ошибка в случае неблагопри-
ятного исхода. Нестандартное действие исключается: «Сейчас у нас тенденция такая же. Каждое учреждение старается создать свой стандарт. Единый минздравовский стандарт есть, но у него нет четких границ. Я могу отступить от стандарта, если ситуация сложная, но в таких случаях, как правило, чаще всего решает консилиум».
В постсоветской истории здравоохранения было достаточно много протестных акций, забастовок и демонстраций врачей, попыток привлечь внимание общества через СМИ, наладить диалог с властью и т.п. Однако основная и более успешная форма сопротивления иная, еще менее заметная, ее можно назвать профессиональным противодействием. Преподаватели составляют тесты, требующие размышления, дополняют их устной проверкой знаний. Специалисты старшего поколения пытаются научить думать молодых коллег непосредственно на работе. Они же создают определенную атмосферу в сообществе, заставляющую молодежь ощущать неполноценность своего образования и развивать себя самостоятельно и с помощью старших наставников. Инженеры продолжают работу в проектных институтах, в частных фирмах и в крупных корпорациях после наступления пенсионного возраста, в них заинтересованы руководители, столкнувшиеся с острым дефицитом кадров. Их деятельность сама по себе является противодействием разрушению акторской парадигмы. Но в некоторых случаях они делают это осознанно. Так, старый инженер написал и издал книгу, задача которой научить инженера-строителя думать при проектировании: «Иди по страницам книги. Смотри под ноги. Запоминай, возвращайся и снова иди вперед. И анализируй. Ищи варианты, сравнивай и обосновывай каждое принятое решение, каждый конструктивный элемент, каждый узел. Как сцепки между вагонов у поезда обеспечивают надежное движение состава, так узлы, неважно какие — конструктивные, сантехнические, теплоизоляционные, акустические — обеспечивают надежность здания, безопасную жизнь людей, живущих и работающих в здании, эксплуатационную пригодность и длительную эксплуатацию. Ты отвечаешь за это, ибо ты выбрал эту специальность»4. К написанию книги он привлек профессионалов из отраслей, без которых проектирование здания, с точки зрения представителя советской школы, невозможно. Тысяча страниц уже изданной
4 Цитируется по черновику рукописи.
книги призвана хотя бы отчасти компенсировать потери от реформ.
Эта тактика действий не предполагает немедленного отказа от инноваций, она просто меняет их содержание. Например, П.И. Бартоломей в статье «Электроэнергетике России — новое инженерное образование» предлагает не отказ от болонской системы, но включение в нее базовых принципов традиционной инженерной школы. В частности, предлагается вернуть теории ведущую роль в обучении: «Действительно, практик много знает о современном состоянии, но не может без теории заглянуть в будущее. Дать не только новое направление, но и новый импульс развитию техники» [Бартоломей 2015: 10]. Практико-ориентированное обучение, по мнению автора, тормозит научно-технический прогресс, так как направлено на удовлетворение текущих потребностей. Необходимо также вернуться к взаимодействию учителя и ученика: «Самостоятельнаяработа должна сопровождаться усилением взаимодействия «студент—преподаватель (профессор)», так как необходимо совместное проведение экспериментов, научных и лабораторных исследований, написание статей и докладов и др. Немаловажным фактором является и личное научно-творческое и духовное общение студента с преподавателем» [Бартоломей 2015: 10].
Точно так же сопротивляются переносу на отечественную почву западных образцов управления и местные власти, сохраняющие, например, профессионалов в библиотеках и домах культуры, директора провинциальных школ, не отделяющие вслед за столицей обучение от воспитания, и многие другие [Аксенова 2015].
Заключение
Трансформации, начавшиеся после распада СССР, не предлагали адаптации. Они жестко вытесняли людей из их дела, разрушали его ценностные основы, ликвидировали свободу профессионального мышления и действия, предлагая взамен свободу потребительского и политического выбора, которая сама по себе советских профессионалов не особенно интересовала. Модернизация требовала скорее безоговорочной капитуляции, но именно этого до сих пор не произошло.
Акторская парадигма, позволяющая соединить личность с системой, избежав ее упрощения, на первый взгляд уязвима.
Она недостаточно прозрачна, не поддается в полной мере контролю, действия работника-личности слабо предсказуемы, а его воспроизводство не дает гарантированного результата. Личность может совершать подвиги, но может и допускать преступную халатность, профессиональные ошибки, выстраивать коррупционные схемы и много еще чего опасного для системы в целом. Работник-личность и есть тот самый человеческий фактор, на который списывают все аварии, в том числе и системные, не без основания, так как он повышает сложность и неопределенность управления.
В то же время акторская парадигма оказалась устойчивой. Современные реформы — не первая попытка клонировать западную модель управления. Не менее масштабным было копирование западных паттернов, включая узкую специализацию, во время советской индустриализации конца 1920-х — начала 1930-х гг., которое закончилось реставрацией традиционных принципов школьного и высшего образования и возвращением профессионала-универсала [Тимошенко 1997; Шаттенберг 2011].
У восстановления традиционной парадигмы в 1930-е гг. и борьбы за ее сохранение в наши дни схожие причины. Отсутствие унифицированной среды, разнообразие регионов и локальностей лишь одна из них. Традиционное восхищение порядком и дисциплиной сочетается у профессионала-актора с неприятием обеспечивающего их работника-функции, способного лишь выучить и воспроизвести алгоритм. Он не способен действовать в состоянии хаоса, в который любой технологический порядок превращается в случае аварии. Для профессионалов советской школы характерно четкое понимание постоянного наличия факторов, которые нельзя предсказать и учесть. Главный принцип их обучения наиболее четко сформулирован врачом, но в той или иной форме мы слышали его от представителей самых разных профессий: «Учите все, вы не знаете, с чем придется столкнуться».
Акторская модель управления позволяет решать проблемы в любых условиях, включая хаос, следующий за войнами и катастрофами, так как главным элементом системы является работник, способный действовать самостоятельно. Как было показано, в 1990-е гг. профессионалы и управленцы работали практически автономно в своих регионах и локальностях,
основываясь на собственных представлениях о том, что необходимо их жителям и государству. Они были источниками организации, когда государственные структуры рассыпались, прекращая выполнять свои функции. Они выстраивали институты и структуры, определяли правила. Мы даже не можем предположить, чем могли обернуться шоковые рыночные реформы, если бы не было подвижнической деятельности учителей, врачей и многих других специалистов.
Главной особенностью сопротивления разрушению ак-торской парадигмы является очевидное преобладание нестандартных профессиональных решений над протестами, хотя и последних в постсоветскую историю было не так уж мало. Умение думать и действовать самостоятельно позволяет менять содержание копируемых институтов таким образом, чтобы сохранить основные принципы включения личности в систему. Уловить данный процесс формальными методами невозможно. Стоит также отметить, что необходимость реформирования никто не отрицает. Позиция профессионалов не является консервативной, она предлагает иной путь развития.
Литература
1. Аксенова О.В. К проблемам методологии исследования российского профессионала как субъекта социального действия // Вестник Института социологии (сетевой научный журнал). 2012а. № 5. С. 12—42. URL: http://www.vestnik. isras.ru/files/File/vestnik_is_2012_5.pdf (Дата обращения: 28.10.2015).
2. Аксенова О.В. Особенности активизма российских профессионалов: социальные практики // Вестник Института социологии (сетевой научный журнал). 2012б. № 5. С. 121—144. URL: http://www.vestnik.isras.ru/files/File/ vestnik_is_2012_5.pdf (Дата обращения: 28.10.2015).
3. Аксенова О.В. Сфера управления как пространство действия актора // Россия реформирующаяся. Вып. 11. Ежегодник / Отв. ред. М. К. Горшков. М.: Новый хронограф, 2012в. С. 289-312.
4. Аксенова О.В. Ценностные основания активизма советских и российских профессионалов // Россия реформирующая-
ся. Ежегодник / Отв. ред. М. К. Горшков. М.; СПб.: Институт социологии РАН, Нестор-История, 2011. С. 373—388.
5. Боброва Л.В. Сага о стройбате империи. М.: ИТРК, 2013. — 275 с.
6. Бартоломей П.И. Электроэнергетике России — новое инженерное образование // Электроэнергия. Передача и распределение. 2015. № 1 (28), январь—февраль. С. 6—11.
7. Земляная В.В. Геология и экология. Работа и жизнь // Альманах «Участие». 2004. № 11. С. 50—55.
8. Тимошенко С.П. Инженерное образование в России. Люберцы: Производственно-издательский комбинат ВИНИТИ, 1997. — 82 с.
9. Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии. М.: Научный мир, 1998. — 206 с.
10. Халий И.А. Современные общественные движения: инновационный потенциал российских преобразований в традиционалистской среде. М.: Институт социологии РАН, 2007. — 300 с.
11. Шаттенберг С. Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы. М.: Фонд Президентский центр Б.Н. Ельцина, РОССПЭН, 2011. — 478 с.
12. Ellul J. The technological System. Trans. J. Neugroschel. New York: The continuum-publishing corporation, 1980. — 325 p.
13. Latour B. Reassembling the Social. An Introduction to Actor-Network-Theory. Oxford: Oxford University Press, 2005. — 301 p.
14. Tourain A. A new paradigm for understanding today's world. Cambridge: Polity press. 2007. — 226 p.
