Агентность, опосредованная объективацией: субъектность и технологии Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Агентность, опосредованная объективацией: субъектность и технологии

Хармс Томпсон

Почетный профессор, факультет гендерных и женских исследований, Университет Калифорнии в Беркли. Адрес: 608 Barrows Hall, 94720-1070 Berkeley, CA, USA. E-mail: c.m.thompson@lse.ac.uk.

Ключевые слова: онтологическая хореография; исследования науки и технологий; репродуктивные технологии; этнография; феминистские исследования технологий; идентичность.

Статья обращается к этнографии клиник репродуктивных технологий для ответа на вопрос: в какой мере и в каких ситуациях технологии, объективирующие тела пациенток этих клиник, не редуцируют агентность и самость этих пациенток, а, наоборот, способствуют проявлению их возможностей? Автор вступает в спор с теми традициями в феминистских исследованиях технологий, которые рассматривают последние как деструктивные и объективирующие по отношению к телам и пациентам. На основе своего полевого опыта (включенного наблюдения при гинекологическом осмотре, процедурах УЗИ, хирургических операциях и т. д.) автор показывает, что определенные формы объективации, выраженные в подчинении пациента техническим врачебным процедурам, эпистемологическому дисциплиниро-ванию и бюрократизации в клиниках, способствуют активизации возможностей частей тела и личности, которые не могут быть проявлены в жизни вне клиники.

Однако эти формы объективации являются действующими и релевантными для пациенток лишь до тех пор, пока они выстраиваются в общий маршрут перемещения пациенток от неспособности забеременеть к ситуации, когда такая способность открывается. В обратном случае они оборачиваются отчуждением и механизацией тела и личности. Авторская концептуальная и политическая ставка состоят в том, чтобы указать на возможность сохранить сопоставимые отношения между объективированными частями тела или идентичностью пациенток, инструментами и репродуктивными технологиями, бюрократическим и эпистемологическим дисциплини-рованием внутри клиник ЭКО, и «Я» пациенток, с которым им нужно будет жить после удачной или неудачной операции. Процесс формирования функциональной зоны подобной сопоставимости автор называет онтологической хореографией.

ТОТ текст посвящен вопросам самости и агентности \ пациента, в частности агентности женщин, в ситуаци-J ях взаимодействия со вспомогательными репродуктив-^^^ ными технологиями (ВРТ)1. Я рассматриваю эту тему, исследуя эпистемические представления и практики в телесном, культурном и историческом контекстах в учреждениях, где производится экстракорпоральное оплодотворение (ЭКО). Взаимодействие между пациентками и этой медицинской технологией я изучаю на основе интервью и этнографических данных, чтобы поставить под вопрос гуманистический аргумент о необходимости защищать самость от технологической объективации, дабы сохранить агентность и аутентичность. Я доказываю, что объективация лишь иногда является редуцирующим состоянием, противостоящим присутствию или целям субъекта. В ряде случаев, когда она действует нередуцирующим образом, пациенты могут проявлять агентность (и тем самым осуществлять свою субъектность) благодаря собственной объективации. Кроме того, я показываю, что обстоятельства, в которых объективация противоположна личностности (personhood), можно отследить и проанализировать. Это важно для понимания медицинских вмешательств.

При проблематизации связи между объективацией и потерей личностности обстоятельства, в которых люди подвергаются объективации, изменчивы: иногда она противостоит личностности, а иногда нет. В клиниках репродуктивной медицины проводятся процедуры, в ходе которых самость (self) и тело пациентов (особенно пациенток) объективируются множеством разных способов, но обычно — при участии авторитета и экспертизы других.

Перевод выполнен Николаем Руденко и Юрием Шубиным по изданию: © Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2005. Ch. 6. Agency through Objectification: Subjectivity and Technology. P. 179-204. Публикуется с любезного разрешения автора и издательства.

1. Я благодарна Адриану Кассинсу за полезные дискуссии во время написания работы, из которой выросла эта глава. Именно ему принадлежит понятие маршрутов (trails).

Кроме того, как правило, пациенты в этих клиниках лично заинтересованы (финансово и эмоционально, в связи с долгосрочными жизненными планами) в том, через что им приходится проходить. Все это делает клиники по лечению бесплодия подходящим местом для поиска возможного сосуществования объективации, агентности и субъектности. Механики реальных случаев объективации здесь рассматриваются на основании этнографических данных.

Я оспариваю позицию, согласно которой медицинская технология объективирует пациента и таким образом лишает ее или его агентности. Для постановки вопросов о личностности и объективации, структурирующих этот текст, есть две причины.

Во-первых, я полемизирую с давней традицией рассматривать объективацию как отчуждение, а технологию — как угрозу узурпации самости2. Даже там, где объективация считается важной для понимания современной личностности, она все равно метафизически противопоставляется субъектности3. Эта традиция

2. Континентальная критическая традиция теоретизировала технологию главным образом как неотъемлемую часть современной индустриализации, поэтому тяготела к тому, чтобы уравнять социальные и личностные воздействия технологии с классовыми отношениями, опосредованными средствами производства промышленного капитализма. Сравните работы Маркса (Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года / Экономическо-философские рукописи 1844 года и другие ранние философские работы. М.: Академический проект, 2010) и Вебера (Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избр. произв. М.: Прогресс, 1990), где технологический аппарат бюрократии рассматривается в качестве железных прутьев, из которых куется «железная клетка» растущих рационализации и контроля социальной жизни, с недавними работами, развивающими тематику деквалификации (напр.: Braverman H. Labor and Monopoly Capitalism. N.Y.: Monthly Review, 1974; Noble D. Forces of Production: A Social History of Industrial Automation. N.Y.: Knopf, 1984), а также со спекуляциями о том, что растущая бюрократизация и надзор причаст-ны к утрате личностности, автономии и агентности (напр.: Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / Пер. с фр. В. Наумова; под ред. И. Борисовой. M.: Ad Marginem, 1999; Garson B. The Electronic Sweatshop. N.Y.: Simon and Schuster, 1988; Zuboff Sh. In the Age of the Smart Machine. N.Y.: Basic Books, 1988).

3. См. работы Фуко (Foucault M. Subject of Power // Critical Inquiry. 1982. Vol. 8. P. 777-795; Фуко М. Рождение клиники / Пер. с фр., науч. ред. и предисл. А. Ш. Тхостова. М.: Смысл, 1998), в которых он доказывает, что способность делать индивида «одновременно субъектом и объектом его собственного познания» — это историческая особенность современной медицины, а также книгу Адорно и Хоркхаймера (Адорно Т., Хорк-хаймер М. Диалектика просвещения. Философские фрагменты. СПб.:

представлена рядом работ, посвященных искусственному оплодотворению. В первую очередь это сильные феминистские тексты, критикующие репродуктивные технологии за объективацию женщин. Я нисколько не отрицаю подчиняющее и дисциплинирующее воздействие многих технологий, включая репродуктивные, на тех, кто работает с ними или наблюдается с их помощью; скорее, моя цель состоит в том, чтобы выяснить, действительно ли разнообразные формы объективации per se несовместимы с личностностью.

Критика этой традиции является как политическим, так и философским жестом. В философском плане она вносит вклад в попытки исследований науки и технологий (STS) оживить онтологию и объяснять бинарные оппозиции вроде субъект-объектной, а не принимать их в качестве предпосылок. В политическом плане эта глава вдохновляется работами нового поколения STS- и феминистских исследователей технонауки, которые не отвергают науку и технологии, а пытаются обсуждать политику в области их применения и развития, уделяя внимание возможностям, которые открываются различным женщинам местами научных, технологических и медицинских практик4. Как утверждала Сара Франклин, с репродуктивными технологиями пациенты и врачи особенно тесно связаны, поэтому в данном случае политика в стиле just say no неубедительна5. В ряде интересных свежих публикаций, посвященных гендеру и технологиям, удалось объединить философские и политические направления исторических и актуальных исследований со-конструирования субъекта и технологии6. Пред-

Медиум Ювента, 1997), которые настаивают на применении инструментального подхода к объективации.

4. См. статьи в: Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques and Bodies / M. Berg, A. Mol (eds). L.: Libbey, 1998. См. также: Clarke A., Mon-tini T. The Many Faces of RU 486: Tales of Situated Knowledges and Technological Contestations // Science, Technology and Human Values. 1993. Vol. 18. P. 42-78; Singleton V., Michael M. Actor Networks and Ambivalence: General Practitioners in the U.K. Cervical Screening Programme // Social Studies of Science. 1993. Vol. 23. P. 227-264; Traweek Sh. An Introduction to Cultural, Gender, and Social Studies of Science and Technologies // Culture, Medicine, and Psychiatry. 1993. Vol. 17. P. 3-25.

5. См. рецензию на работу: Squier S. M. Babies in Bottles: Twentieth-Century Visions of Reproductive Technology. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1994, в книге: Franklin S. Embodied Progress: A Cultural Account of Assisted Conception. L.: Routledge, 1997.

6. См.: Martin M. "Hello Central?" Gender, Technology and Culture in the Formation of Telephone Systems. Montreal: Queen's University Press, 1991. В этой работе Мишель Мартин перерабатывает поздние идеи Фуко о возмож-

ставленный здесь анализ показывает, что отдельные компоненты субъектной позиции и власть технологий взаимодействуют чрезвычайно тесно.

Во-вторых, постановка вопросов о личностности и объективации мотивирована их потенциальным вкладом в дискуссию об отношениях между людьми и вещами, находящуюся в центре современных STS. Зависимости самости от технологий в этом исследовательском поле не уделяли столько внимания, сколько обратной зависимости — науки и технологий от социальных, индивидуальных и политических факторов. Между тем благодаря росту исследовательского интереса к цифровым и медицинским технологиям растет количество работ, описывающих связи между технологиями и самостью7. Кроме того, в последние годы наблюдается междисциплинарное возрождение антропологических исследований в духе Марселя Мосса, посвященных характерным для разных культур конфигурациям самости8. Такое исследование разно-

ностях развития самости и сопротивления технологии (см., напр.: Foucault M. Subject of Power). Она рассказывает о том, как производятся новые телефонные станции и как конструируются одновременно дисциплинированные и гендерно заданные идентичности для феминизации их рабочей силы. Европейские исследования кейсов совместного производства гендерных идентичностей и технологий см. в: Cockburn C., Furst-Dilic R. Bringing Technology Home: Gender and Technology in a Changing Europe. Milton Keynes, UK: Open University Press, 1994.

7. Образцовой является работа: Charmaz K. Good Days, Bad Days: The Self in Chronic Illness and Time. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1991. Она посвящена поддержанию связных нарративов о себе хроническими больными на протяжении времени. См. прекрасные медицинские кейсы из области ВРТ и акушерства: Casper M. Reframing and Grounding

"Non-human" Agency: What Makes a Fetus an Agent? // American Behavioral Scientist. 1994. Vol. 37. № 6. P. 839-857; Franklin S. Fetal Fascinations: New Medical Constructions of Fetal Personhood // Off-Centre: Feminism and Cultural Studies / S. Franklin et al. (eds). N.Y.: Harper Collins Academic, 1991. P. 190-206; Layne L. Motherhood Lost: A Feminist Account of Pregnancy Loss in America. N.Y.: Routledge, 2002. См. кейсы о цифровых технологиях: The Cybercultures Reader / D. Bell, B. Kennedy (eds). N.Y.: Routledge, 2000; Digital Desires: Language, Identity and New Technologies / Cutting Edge Women's Research Group (eds). L.: Taurus, 2000; Downey G. L. The Machine in Me: An Anthropologist Sits among Computer Engineers. N.Y.: Routledge, 1998.

8. См.: The Category of the Person: Anthropology, Philosophy, History / M. Car-rithers et al. (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1985; Ferguson R. et al. Out There: Marginalization and Contemporary Cultures. Cambridge, MA: MIT Press, 1990; Gergen K. The Saturated Self: Dilemmas of Identity in Contemporary Life. N.Y.: Basic Books, 1991; Kondo D. Crafting Selves: Power, Gender and Discourses of Identity in a Japanese Workplace. Chicago: Univer-

образия самостей — различных типов личин, или личностей, или социальных ролей, между которыми мы рутинно переключаемся в своей повседневной жизни, — сделало возможными содержательные концепции самости, не привязанные к единству как ее существенному свойству. Я опираюсь именно на такую литературу, серьезно изучающую конструирование самости и связи между самостью и технологией, в которой эти темы соотносятся с другими вопросами, разрабатываемыми STS.

Агентность и самости

Для многих философов агентность — это просто способность

о о 9

действовать, поэтому действие и агентность почти неразличимы. Здесь же агентность, напротив, указывает на действия, приписываемые людям другими или ими самими, которые имеют определения и атрибуции, составляющие моральную ткань человеческих жизней, и обладают закрепленными за ними сетями ответственности, локально значимыми и имеющими силу принуждения10. В ряде философских текстов дискуссии по поводу самости, а также тождества личности" разворачиваются вокруг условий единства жизни. От чего зависит непрерывность существования личности между двумя моментами времени? Какие физические и психические условия необходимы и достаточны

sity of Chicago Press, 1990; Prins B. The Ethics of Hybrid Subjects: Feminist Constructivism according to Donna Haraway // Science, Technology, and Human Values. 1995. Vol. 20. P. 352-367.

9. Agency также может переводиться как «деятельность». — Прим. ред.

10. См. работу Стивена Шейпина (Shapin S. Essay Review: Personal Development and Intellectual Biography: The Case of Robert Boyle // British Journal for the History of Science. 1993. Vol. 26. P. 338), превосходно анализирующего центральную роль приписывания значимости в «историях о самореализации», которые являются неотъемлемой частью нашего чувства самости: «Мы рассказываем о себе „истории о самореализации", и те, от кого мы получаем одобрение, помогают нам рассказывать эти истории, таким образом наделяя эти действия значимостью. Поскольку такие нарративы являются кладезями значимости, их правдоподобность хорошо защищена большим арсеналом повседневных и академических практик».

11. Personal identity передается здесь как «тождество личности» или как «идентичность личности» в зависимости от контекста. Это связано с тем, что для передачи identity в метафизическом и социально-политическом контекстах в русском философском словаре зарезервированы разные термины. — Прим. ред.

для сохранения самости?12 В этой работе я рассматриваю самость в рамках гораздо более широкого проекта, нежели традиция Лок-ка и Юма. В принятой мной оптике идентичность личности включает в себя по меньшей мере три элемента: долгосрочную ориентацию на благо, динамичность как существенное свойство и неустранимо нарративный характер". Для пациентки с бесплодием не так уж важно, является ли она одним и тем же воплощением одной и той же видовой сущности, — точно так же, как непрерывность нашего существования редко становится предметом сомнения для нас или кого-то другого. В исследовании агентно-сти, как я понимаю ее здесь, характер изменения бытия субъектом является результатом и одновременно доказательством наличия у личности агентности. Чтобы понять эту взаимозависимость, необходимо взглянуть на то, как тождество достигается локально, не решая заранее, что может, а что не может быть элементом такого процесса.

Определяющую апорию нынешних дискуссий вокруг агентности можно сформулировать следующим образом: сконструи-рованность единого человеческого субъекта является для социальных наук само собой разумеющейся, однако агентность невозможно объяснить, не допуская единого человеческого субъекта".

12. Обсуждение этой проблемы было начато Локком и Юмом, считавшими, что самость состоит из пучка переживаний. Каждый из элементов этого пучка конституируется независимо от самости. Этому представлению противостояло кантианское, согласно которому любой опыт неизменно несет на себе печать акта от первого лица — быть переживаемым — и потому неотделим от самости. См., напр.: Parfit D. Reasons and Persons. Oxford: Oxford University Press, 1984. Pt. 3. В третьей части этой работы Дерека Парфита представлено современное осмысление идущей от Юма и Локка традиции мышления о тождестве личности, содержащее экзотические мысленные эксперименты, столь характерные для этого направления философии.

13. См.: Taylor Ch. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1989; Макинтайр А. После добродетели: Исследования теории морали / Пер. с англ. В. В. Целищева. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000. Чарлз Тейлор критикует Парфита за то, что он продолжает традицию понимания тождества личности как «стремления к абстрагированному (disengaged) субъекту рационального контроля» и потому неспособен увидеть коллективные, темпоральные и моральные аспекты идентичности.

14. Вызванная деконструированием (в противовес принятию как самоочевидного или конструированию) человеческого агента напряженность рассматривается как определяющее противоречие постмодернизма и критической теории: агентность необходима для поддержания жиз-

Эта апория особенно заметна в медицинских сеттингах, где мы привыкли видеть в пациентах дисциплинированных субъектов par excellence—кого угодно, но только не активных агентов — и где тем не менее задействованы разные описания пациентов, причем по крайней мере некоторые из них требуют признания агент-ности15. Цель моей работы — прояснить это явное напряжение в контексте ВРТ, показав, что субъект зависит от непрерывного онтологического переплетения между нами и нашей средой. Эта онтологическая хореография меняет количество описаний, под которые мы попадаем, количество частей, из которых мы состоим, и то, насколько мы интегрированы в среду или нуждаемся в том, чтобы быть в нее интегрированными. В случае исследуемого места мы не можем исходить из онтологии единого субъекта как предпосылки, потому что связный нарратив о себе требует онтологической гетерогенности.

Клиники ВРТ хорошо подходят для исследования агентности и сопряженных с ней онтологических требований. Они ежедневно имеют дело с человеческими гаметами и эмбрионами, которые в этом клиническом сеттинге функционируют как проблематичные личности, потенциальные личности или же элементы, участвующие в создании личностей" Эмбрионы, например, могут быть потенциальными личностями (являясь частью лечебного процесса), затем — перейти в состояние приостановки жизненных функций (будучи замороженными), затем — перестать быть потенциальными личностями (если принято реше-

неспособных оппозиционных или маргинальных идентичностей, однако запрещена из-за своей исторической укорененности в капитализме и постпросвещенческом фаллологоцентризме. Донне Харауэй принадлежит удивительно провокационное исследование пророчествующих фигур [Иисуса и Соджорнер Трут], «которые могут пошатнуть наши представления о „человеке" — все: классические, библейские, научные, модернистские, постмодернистские и феминистские — и одновременно заставить нас вспомнить, почему мы не можем не желать это проблематичное универсальное» (Haraway D. Ecce Homo, Ain't (Ar'n't) I a Woman, and Inappropriate/d Others: The Human in a Post-Humanist Landscape // Feminists Theorize the Political / J. Butler, J. Scott (eds). N.Y.: Routled-ge, 1992. P. 98).

15. Краткое изложение этой апории в медицине см.: Dodier N. L'Expertise médicale: Essai de sociologie sur l'exercise du jugement. P.: Métailié, 1993. P. 325. В отличие от Николя Додье, я доказываю, что агентность и субъектность возможны при некоторых обстоятельствах в рамках объективного и публичного аспекта тела, находящегося под медицинским взглядом.

16. См.: Thompson Ch. Op. cit. Ch. 8: The Sacred and Profane Human Embryo: A Biomedical Mode of (Re)Production?

ние, что они будут забракованы или пожертвованы для исследования) и даже, наоборот, вернуться в состояние потенциальной личности (когда пара изменила намерения и замороженные эмбрионы размораживаются для личного пользования или чтобы передать их в дар). Как показано в литературе, посвященной личностности эмбриона, риторика потенциальности жизни опирается на фигуру женщины и будущей матери, которая должна буквально воплотить в своем теле потенциальную жизнь, приписываемую эмбрионам.

Подобно тому как оплодотворение в пробирке существенно меняет статус эмбриона в этом месте, значительные онтологические перемены происходят и с пациентами. Пациентка, проходящая цикл лечения, иногда является женщиной, перетасовывающей свое рабочее расписание, чтобы попасть в клинику, иногда рядовой пациенткой, сидящей в зале ожидания, иногда яичниками и фолликулами, которые появляются на экране УЗИ, иногда анестезированным телом, лежащим на операционном столе, иногда пациенткой с непроходимостью маточных труб и т. д. Гений этого сеттинга — его техники — позволяет этим онтологическим изменениям осуществляться, множиться и координироваться. Проходя через них, пациентка воплощает в своем теле новые возможности для своей долговременной самости (long-term self).

Чтобы проследить эти онтологические изменения, я обращаюсь к свидетельствам пациенток. Меня не интересует использование их свидетельств или опыта для выдвижения аргументов за или против ВРТ. Такие критика и оценка в качестве отправной точки предполагают определенность и стабильность пациенток и технологий и используют одно, чтобы похвалить или раскритиковать другое. Я же привлекаю свидетельства пациенток, чтобы понять, как воздействие этих технологий может трансформировать их и как не может, как технологии участвуют в производстве женщинами своих самостей и как делают его возможным.

Я допускаю, что при оценке высказываний пациенток уместна интерпретационная благожелательность17. Иными словами, я до-

17. Принцип благожелательности в том виде, в котором его ввел Куайн (Ку-айн У. О. Слово и объект. М.: Логос; Праксис, 2000), предписывает аналитику интерпретировать высказывания таким образом, чтобы как можно больше из них оказались правдой (согласно убеждениям самого аналитика). Для Дональда Дэвидсона и Уилларда ван Ормана Куайна аналитик является неподвижной точкой отсчета, и высказывания других интерпретируются и переводятся в рамках его интерпретативной схемы. Напро-

пускаю, что пациентки являются в целом рациональными и последовательными свидетельницами своего лечения и что явные противоречия следует объяснять не как указание на всего лишь ситуативные, ретроспективные, невежественные, оправдывающиеся или корыстные рассуждения, но как важные элементы контекста, которые меняются от одного высказывания или говорящего к другому. Выстраивание личного интереса и оправданий происходит по мере того, как пациентки меняются в ходе лечения. Такое использование принципа благожелательности дает в высшей степени чувствительные к контексту смыслы. Контекст включает в себя такие характеристики мира, как «где» и «когда», проясняющие значение индексальных выражений и указательных местоимений. В клинической среде контекст также включает меняющиеся характеристики пациентов, позволяющие прояснять, чему и кому что-либо приписывается.

Следствие чувствительной к контексту интерпретативной благожелательности состоит в том, что высказывание пациентки до беременности может быть несовместимо с высказыванием, сделанным ею позднее, когда она беременна. Например, она может сказать, что процедура объективировала ее или прошла неудачно в тот цикл, когда ей не удалось забеременеть, но может высказаться и совсем иначе о той же процедуре после цикла, в который ей удалось забеременеть. Если процедура была одна и та же, разницу можно объявить наглядным примером иррационального поведения, движимого личными интересами или потребностью в оправданиях. Однако оправдательное или заинтересованное объяснение можно рассматривать и как эмоциональное, помогающее пациентке восстановить свою идентичность в тот период, когда она высказывается18. Таким образом, личный интерес или оправдание становятся одним из аспектов содержания сказанного, снимая явное противоречие между высказываниями. Ни история, отсылающая только к лич-

тив, благожелательность в том виде, в каком ее используют в социологии и антропологии, выделяет «понимающий» (Verstehende) аспект принципа, это требует инициации и концептуального движения аналитика. Следовательно, в этом отношении куайновский и этнографический принципы противоречат друг другу; последний я применяю в этой работе.

18. См.: Charmaz K. Op. cit. В этой работе обсуждается самость индивидов, страдающих от хронических заболеваний, и то, что такие явления, как «отрицание», не являются простыми сбоями понимания; для понимания хронического состояния необходимы изменение и управление множественными самостями заболевания и повседневной жизни.

ному интересу, ни история, в которой интересы игнорируются или рассматриваются как побочный фактор, не являются верной. Нет ничего исключительно иррационального или необходимо иррационального в следовании личному интересу или в оправданиях, если интерпретация смысла сказанного иногда требует принять во внимание меняющиеся жизни пациенток, интервьюируемых на разных этапах лечения.

Последний методологический пункт касается восстанавливаемости конститутивных элементов социально-природного порядка, из которого и в поддержку которого возникают целенаправленные действия. Во-первых, можно выявить устойчивые характеристики организации деятельности и выделить факторы, повлиявшие на эти характеристики. Во-вторых, можно найти или спровоцировать разрывы в нормальном течении процесса, чтобы выявить то, что относится к нормальным условиям19. Недостаток первого подхода в том, что он упускает контингент-ность организации деятельности и не видит в таком случае механизмов приписывания и осуществления агентности. Недостаток второго подхода в том, что необязательно присутствует хорошая корреляция между тем, что необходимо, чтобы соорудить разрыв, и тем, что в нормальной ситуации удерживает все в рабочем состоянии.

Однако альтернативы не исчерпываются фокусированием внимания или на стабильности, или на разрывах. Если стабильные характеристики стабильны только на определенном уровне абстракции, то мышление социальных миров через представление гладкой поверхности, которую можно либо изучать как таковую, либо раскапывать, становится менее убедительным. Если иссле-

19. Эти две позиции соответствуют раскритикованной Гарольдом Гарфинке-лем социологии и его собственной методологии работы с экспериментами: «Объясняя устойчивость и преемственность черт согласованных действий, социологи обычно выбирают некоторую совокупность стабильных черт организации деятельности и пытаются выявить переменные, способствующие их стабильности. Более экономичной была бы альтернативная процедура: начать с системы, обладающей стабильными чертами, и попытаться выявить, что можно сделать, чтобы создать затруднение. Операции, которые необходимо выполнить для производства и сохранения аномийных черт воспринимаемых сред и дезорганизованного взаимодействия, должны рассказать нам кое-что о том, как обыденно и рутинно поддерживаются социальные структуры» (Гарфинкель Г. Концепции и экспериментальные исследования «доверия» как условия стабильных согласованных действий / Пер. с англ. А. Корбута // Социологическое обозрение. 2009. Т. 8. № 1. С. 10).

довать сеттинг при другом разрешении, то его нормально работающие механизмы могут что-то сказать о его устройстве^. Используя этнографические данные, я варьирую разрешение, в котором изучаю сеттинг лечебного процесса, и рассматриваю нормально работающие механизмы этого места сквозь призму меняющейся метафизики клиники, пациенток, частей тела и инструментов. Поскольку примеры технологии, объективации и субъектности берутся из области ВРТ, говорить о ВРТ — подходящий способ вести речь о субъектности, и наоборот.

Нарративы о вспомогательных репродуктивных технологиях

Риторические конвенции «прочтения» ВРТ на удивление быстро сформировались за более чем двадцать лет с тех пор, как эти технологии стали доступны в Соединенных Штатах. Одна из этих условностей — образ счастливой (пополненной с помощью медицины) семьи — гетеросексуальная пара, врач в белом халате и долгожданный чудо-малыш (или малыши). Другая риторическая условность" включает в себя низкие показатели успешности ВРТ, использование женских тел как экспериментальных площадок, рвение бесплодных пациенток, классовые эффекты суррогатного материнства, эксклюзивность и высокую стоимость медицинских процедур, риски многоплодной беременности, высокую вероятность выкидыша, характерную для ВРТ, повышенное давление, принуждающее завести биологических детей, и евгенические расклады, с которыми так легко увязываются эти тех-

20. Это продемонстрировано в работе Джордана и Линча: «Используемая социальными конструктивистами аналогия с черным ящиком относит разнородность и раздробленность к предварительной стадии нарратива, однако мы наблюдаем постоянную дисперсию инноваций даже в весьма согласованных практиках» (Jordan K., Lynch M. The Sociology of a Genetic Engineering Technique: Ritual and Rationality in the Performance of the

"Plasmid Prep" // The Right Tools for the Job: At Work in Twentieth-Century Life Sciences / A. Clarke, J. Fujimura (eds). Princeton, NJ: Princeton University Press, 1992. P. 77-114). Они развенчали идею о том, что разнородность и контингентность присутствуют лишь в моменты неопределенности и противоречивости. Социально-природный порядок демонстрирует непрерывную разнородность и раздробленность, он сохраняет и подрывает стабильность различных сеттингов и другие свойства черного ящика.

21. См. подробнее: Thompson Ch. Op. cit. Ch. 2: Fertile Ground: Feminists Theorize Reproductive Technologies.

нологии. Кроме того, есть условности, связанные с халатностью и служебным преступлением: инсеминация пациентки, при которой доктор использует собственную сперму, смерти пациенток от гиперстимуляции яичников и случай воровства яйцеклеток и эмбрионов, имевший место в середине 1990-х годов в клинике Рикардо Эша, в Калифорнийском университете в Ирвайне. В крайнем случае эти нарративы очерчивают стереотипную пациентку22 с бесплодием, образец объективированного пациента — то ли беспомощного и спасаемого с помощью технологий, то ли ставшего их жертвой. Если предполагается, что такая пациентка беспомощна, то технологии и врачи преимущественно мужского пола спасают женщину, которая без них не способна достичь отчаянно желаемой беременности3. Так как у этой пациентки нет агентности, значимость и доблесть достаются врачам и технологии. Если же она жертва, то стремится к эксклюзивному и дорогому медицинскому вмешательству не ради спасения своей жизни, а ради соответствия норме (стать матерью). Она превращается в объект исследования, подвергаемый экспериментам и сводимый к физическому присутствию ради редко срабатывающих процедур. Поскольку и у такой пациентки нет агентности, вся критика и разоблачения достаются врачу и технологии. Пациентка не играет никакой роли в формировании и применении технологий, но получает выгоду от своей объективации в клинике, если становится одной из тех, кому посчастливилось забеременеть.

Между тем другая конфигурация отношений пациентов, врачей и техник приводит к другому нарративу об агентности и объективации. Внимание к собственным нарративам пациентов и нюансам обстоятельств производства конкретных нарративов предполагает, что множественно объективируемый пользователь не является ни беспомощным, ни жертвой. Объективация жен-

22. Обсуждение первичности женщин в качестве пациенток см. в: Ibidem. См. также: Van der Ploeg I. Prosthetic Bodies: Female Embodiment in Reproductive Technologies. Maastricht: Maastricht University Press, 1998.

23. О конструировании «отчаянности» у пациенток и пациентов с бесплодием см.: Franklin S. Deconstructing 'Desperateness': The Social Construction of Infertility in Popular Representations of New Reproductive Technologies // The New Reproductive Technologies / M. McNeil et al. (eds). L.: Macmillan, 1990. P. 200-229. «Достижение» беременности — интересная формулировка, которая используется врачами, занимающимися лечением бесплодия, и консультантами, когда «самая естественная вещь в мире» (зачатие) становится работой.

щины включает в себя активное участие самой женщины и в той же степени управляется ею самой, как и врачами, процедурами и инструментам^4. Агентность пациентки не только не является несовместимой с объективацией, но иногда и требует периодов объективации.

Поэтому я обращусь к нарративам пациентов, чтобы наметить возможные онтологические связи между техниками и тем, как пациентки объясняют и понимают собственное состоя-ние25. Представленные ниже комментарии были даны пациентками спонтанно или получены в ответ на мои вопросы о том, почему пройденная процедура сработала или не сработала. В выдержках — комментарии об успешных или неудачных циклах лечения, данные женщинами, которым удалось или не удалось забеременеть26.

Неудачный цикл лечения с помощью ЭКО, пациентка еще лечится

Все шло хорошо; он поместил назад трех эмбрионов... Это лотерея... Но, возможно, у меня не выработалось достаточно прогестерона, чтобы поддержать беременность. Может быть, гормоны повлияли на мое тело, и оно не было готово к беременности.

24. Мне не удалось найти никакой прочной связи между опытом обладания агентностью и какой-либо конкретной концепцией большего блага.

25. См. любопытные примеры критического использования свидетельств в: Test-Tube Women: What Future for Motherhood? / R. Arditti et al. (eds). L.: Pandora, 1989; особенно см.: Infertility: Women Speak Out about Their Experiences of Reproductive Technologies / R. Klein (ed.). L.: Pandora Press, 1989. Более ориентированный на ценности подход, опирающийся на переживания женщин, см. в: Birke L. et al. Tomorrow's Child: Reproductive Technologies in the 1990s. L.: Virago Press, 1990. См., напр., дискурсивный анализ свидетельств пациентов, демонстрирующий, как больные рассеянным склерозом приписывают врачам научную рациональность, даже когда последним не удается поставить правильный диагноз или вообще как-либо помочь пациенту: Wynne A. Accounting for Accounts of the Diagnosis of Multiple Sclerosis // Knowledge and Reflexivity: New Frontiers in the Sociology of Knowledge / S. Woolgar (ed.). L.: Sage, 1988.

26. Эти комментарии были собраны сразу после выполнения процедуры, как успешного, так и безуспешного (во время последующего лечения, на ранних предродовых осмотрах или за пределами клиники). Николя Додье указал, что позднее свидетельства, вероятно, любопытным образом изменились бы, так как изменился бы разворачивающийся нарратив от первого лица.

У меня было немало яйцеклеток — одиннадцать, — но не все были хорошими, и только несколько из них были зрелыми... А потом только два эмбриона выглядели как надо, так что, думаю, что-то с самого начала пошло не так.

У меня маточные трубы серьезно повреждены, поэтому не знаю даже, много ли внутри матки рубцовой ткани. Он сказал, что яйцеклетку сложно было извлекать.

Если не сработает в следующий раз, будем использовать донора для смешивания [использование как донорской спермы, так и спермы мужа во время ЭКО, чтобы повысить шансы оплодотворения]. Джейк [ее муж] плохо прошел «хомячковый» пе-нетрационный тест [Ham test, анализ спермы, определяющий, достаточно ли подвижны сперматозоиды для проникновения в яйцеклетки самки хомяка].27 Нужно много денег и времени, чтобы продолжать пытаться in vitro, притом что получаем мы всего одну-две оплодотворенные яйцеклетки. [В другом центре] проводят микроманипуляции [микрохирургические методы для проделывания в мембране входа в яйцеклетку, чтобы позволить сперме проникнуть внутрь; к ним прибегают в случаях, когда спонтанное оплодотворение не происходит], поэтому можем попробовать их, если это не сработает.

Это как американские горки. Сначала вы проходите сканирование и анализы крови, и вы вне себя от счастья, если яйцеклетки развиваются как надо и можно переходить к операции. Тут начинается паника: смогут ли вообще достать яйцеклетки?.. Врач говорит вам в операционной, сколько яйцеклеток получено и в хорошем ли они состоянии, а вы не уверены, правильно ли вы расслышали, потому что все еще находитесь в полубессознательном состоянии. Затем ожидание оплодотворения, и, если оно проходит как надо, дальше возникает также вопрос о том, есть ли еще эмбрион для заморозки. И снова волнение, когда переходите к переносу эмбрионов. Это что-то вроде последнего шага. И шанс определенно есть, если удалось так далеко зайти.

27. Джейк не был в лаборатории, когда проводился «хомячковый» анализ спермы; там была только его сперма. Обычно сперма вне человеческого тела — это отход, однако в данном контексте она продолжает отсылать к конкретному человеку. Клиника работает, только если ей удается удержать сперму на маршруте, который размечает потенциальную беременность. При таких условиях части тела могут отделяться без потери их мереологической роли или отчуждения от субъекта. Такое частичное отделение без отчуждения применимо и к пациентам, и к пациенткам клиники.

До этого все может идти прекрасно, но без возможности забеременеть. Затем наступает долгое ожидание [около двух недель до менструального цикла или до того, как можно сделать тест на беременность]. Если цикл начинается, значит, все было зря. Это низшая точка. Возвращаетесь к тому, с чего начали, — все эти расходы, все, через что мы прошли.

Доктор С. говорил вначале, что в идеальном мире мы были бы кандидатами на ЭКО, но наша страховка не покрывает его. Поэтому мы несколько циклов делали ИИСМ [искусственная инсеминация спермой мужа] с пергоналом [медицинский препарат, содержащий лютеинизирующий гормон и фолликулостимули-рующий гормон (ФСГ), который вызывает созревание множества яйцеклеток за один цикл вместо обычной одной яйцеклетки в месяц]. Но, так или иначе, теперь, делая ЭКО, мы думаем, что надо было делать ее с самого начала. ИИСМ на самом деле не был показан в нашем случае, потому что у меня два года назад была внематочная беременность [трубная беременность, когда эмбрион имплантируется в фаллопиевую трубу вместо матки; у эмбриона нет шансов выжить, и внематочная беременность опасна для жизни женщины].

Неудачный предшествующий цикл лечения с помощью ЭКО, пациентка впоследствии смогла забеременеть благодаря ВРТ

Думаю, в прошлый раз не сработало потому, что гормоны мне не подходили. Знаете, иногда через все это проходишь, а лечат на самом деле не совсем тебя. Ты просто еще одна женщина на операционном столе — принимаешь лекарства, которые принимают все остальные, проходишь все эти обследования. Хотя в этот раз я больше чувствовала себя личностью. Я больше знала о том, что происходит, а доктор С. кое-что поменял, ну, понимаете, потому что в прошлый раз не сработало.

В этот раз ощущение было такое, будто он дал моему телу возможность больше справляться самому. словно мое тело взялось за работу. В прошлый раз все было так, словно они что-то со мной делали, а мое тело не участвовало. В плане количества полученных яйцеклеток, или показателя оплодотворения, или еще каких-то показателей никакой разницы не было.

[В другом центре ЭКО] как на конвейере. Через них за день проходит столько пациенток, что неудивительно, что не сработа-

ло... Вы никогда не знаете, какой врач попадется на этот раз. Я слышала, как один врач пошутил с другой женщиной, которая, как и я, ждала забора яйцеклетки, что, мол, у нее нет яйцеклеток. Затем засмеялся своим обольстительным смехом, шлепнул ее по ляжке и сказал, что просто шутит: у нее семь отличных яйцеклеток. Женщину еще трясло после того, как он ушел, хотя ей и удалось выдавить из себя смешок и улыбку, потому что, ну вы понимаете, с врачом надо быть приятельницей, лучшей пациенткой. Я бы не называла это юмором. Он должен был понимать, как она это воспримет. Вряд ли она забеременеет, если с ней так обращаются, — она словно зависит от его милости.

Успешный цикл лечения с помощью ЭКО, пациентке удалось забеременеть благодаря ВРТ

Думаю, мне просто повезло — еще и с первого раза! Теперь мы хотим, чтобы у нее был брат или сестра. Надеюсь, снова сработает, но, знаете, все равно продолжаешь говорить себе, что может и не получиться, потому что знаешь, что срабатывает только один раз из пяти. Но про себя все равно в это не веришь, потому что в опыте-то был только удачный случай. Знаете, думаешь: «Может быть, была какая-то причина, благодаря которой я забеременела в первый раз. Может быть, у меня в таких условиях на самом деле все в порядке с фертильностью».

Тогда мы использовали пергонал, но в этот раз перешли на метродин [ФСГ-содержащий препарат, схожий с перго-налом и производящийся той же компанией, но не содержащий лютеинизирующего гормона], и главная медсестра говорит, что, по ее мнению, у метродина более высокие показатели эффективности.

В этот раз я чувствовала себя действительно хорошо. Доктор С. знал, как отреагирует мое тело, и, хотя яйцеклеток было меньше, чем в прошлый раз, у меня просто было хорошее предчувствие по поводу этого. Может, их и было меньше, но они были лучше. В конце концов, все, что нужно, — это один хороший эмбрион. Я, возможно, не говорила бы так, если бы это уже не сработало!

Здесь хорошо заботятся. Не думаю, что дело в чем-то одном, но на каждом этапе лечения здесь относятся с таким вниманием по сравнению с [другим центром]. Я не могу выделить какую-то одну вещь, все в совокупности сошлось.

Теперь, когда все получилось, я не хочу об этом думать. Все это кажется неважным теперь, когда есть беременность. Теперь это наш ребенок, и мы просто надеемся, что беременность пройдет хорошо.

Комментарий: неудачный цикл лечения с помощью ЭКО, пациентка еще лечится и пока не беременна

Когда пациентки еще проходят активную фазу лечения, но пока не забеременели, в своих комментариях о предшествующем, неудачном, цикле они склонны выделять определенную фазу лечения как, вероятно, провальный момент всего процесса. Например, в приведенных выше свидетельствах в качестве возможных причин неудачи упоминаются прогестерон, лекарственные препараты, яйцеклетки, рубцовая ткань и подвижность сперматозоидов. Кроме того, оплодотворение яйцеклетки представляется как череда препятствий, которые нужно преодолеть. Когда в таком свидетельстве выделяется какая-то часть тела или фаза лечения, она не специфична для конкретной пары пациентов. Поскольку оплодотворение in vitro должно привести к беременности, у каждой пары, проходящей ЭКО, должно быть достаточно зрелых яйцеклеток для оплодотворения и имплантирования, должны быть достаточно подвижные для оплодотворения яйцеклеток сперматозоиды и должно быть мало внутриматочной рубцовой ткани — для возможности удачной имплантации. Далее, выделяемый провальный момент тесно связан с диагнозом данной пары: подвижность сперматозоидов как мужской фактор, рубцовая ткань как трубный фактор, количество и качество яйцеклеток пациентки, проходящей ЭКО, и т. д. Однако о связанном с диагнозом моменте, который используется, чтобы понять причину неудачи цикла лечения, говорится с сильной личной окраской. Предполагается, что именно по этой причине данная пара не добилась беременности при предыдущем протоколе лечения. Когда эти пациенты упоминают атмосферу, субъектность или что-то личное, то ничто из этого не обозначается ими как причина провала процедуры. Расходы упоминаются регулярно и работают как интегральный элемент диагностического обоснования. Покрытие страховкой каждой процедуры выступает в роли постоянно сужающейся функции для множества возможных вариантов лечения. На врачей же ссылаются просто как на носителей власти.

Часть тела или фаза лечения выделяются как недостающее звено в процессе зачатия, его преодоление репрезентирует беремен-

ность и, следовательно, саму женщину как способную к деторождению. Этот синекдохический аспект диагноза — события, посредством которых части женского тела начинают замещать саму женщину, — делает такие объяснения характерно механистическими28. Процедура имеет дело не с фаллопиевыми трубами, а с самой женщиной, пациентки и пациенты нигде не совершают такой редукционистский жест и не говорят о себе как о фаллопиевых трубах или о чем бы то ни было фигурирующем в диагнозе. Они — индивиды с конкретным диагнозом, который может соответствовать определенному медицинскому лечению. Данное место обещает не обойти или исправить фаллопиевы трубы, а помочь женщине забеременеть, подобно тому как я заклеиваю проколотую шину, чтобы ездить на велосипеде, а не ради того, чтобы у меня была непроколотая шина29.

Пациентка относится к себе как к объекту изучения и вмешательства, к врачу—как к инструменту и носителю эпистемическо-го стандарта, а к инструментам и материальному сеттингу—как к подходящей технологии для воздействия на ее тело. Эта нере-дуктивная, но синекдохически операционализированная онтология (направленное на конкретную цель медицинское вмешатель-

28. The Shorter Oxford English Dictionary определяет синекдохизм в его этнологической версии как «верование или практику, в которой часть объекта или личности считается равносильной целому, так что любое воздействие на эту часть рассматривается как воздействие на целое, а любое действие с помощью части — как действие целого».

29. В центре некоторых из разногласий по поводу показателей успешности репродуктивных технологий находится возможное несовпадение между лечением отдельных частей тела и лечением бесплодия. Некоторые клиники считают успехом не рождение ребенка, а восстановление функционирования отдельных частей тела или этапов зачатия. См., напр.: Mar-cus-Steiff J. Les taux de 'succès' de FIV — Fausses transparences et vrais mensonges // La Recherche. 1991. Vol. 21. P. 1300-1312. Здесь описано тщательное изучение расхождения между, с одной стороны, показателями успешности, которые заявляют клиники (где учитываются внематочные беременности и выкидыши, и потому совокупный показатель выглядит более выигрышно: чем выше процент зачатия, тем больше пациентов и других источников дохода привлечет клиника), а с другой — показателями успешности, важными для пациентов, в частности процентом успешных родов. Тем не менее многие пациенты говорят об ощущении успешности после достижения любого «результата» — даже в таких случаях, как внематочная беременность, когда жизнь пациентки может подвергнуться опасности и когда ей почти наверняка придется перенести дополнительную операцию по извлечению плода. В таких случаях я часто слышала следующий комментарий или его эквивалент: «Теперь я хотя бы знаю, что могу забеременеть».

ство выполняет работу для пациентки в целом) не ставилась под вопрос пациентками, с которыми я говорила, коль скоро каждая пациентка по своей воле находилась в активной фазе лечения.

Комментарий: неудачный предшествующий цикл лечения, пациентка впоследствии забеременела в результате ЭКО

Пациентки после успешного цикла лечения более склонны утверждать, что предыдущие циклы были неудачными из-за того, что женщинам не хватало активности, что недостаточно внимания уделялось ситуации конкретной женщины или что они просто не имели возможности со знанием дела судить о своем лечении: «они что-то со мной делали, а мое тело не участвовало», «дал моему телу возможность больше справляться самому», «гормоны мне не подходили», «Ты просто еще одна женщина на операционном столе — принимаешь лекарства, которые принимают все остальные, проходишь все эти обследования». Эти факторы особенно сильно маркированы, когда неуспешное лечение проводилось в клинике, от которой впоследствии отказались: «как на конвейере», «Вы никогда не знаете, какой врач попадется на этот раз.», «Вряд ли она забеременеет, если с ней так обращаются.» Пациентки, которым удается забеременеть в текущей клинике, склонны понимать все свои циклы в ней как подготовительные фазы успешного лечения и, таким образом, намного менее критичны по отношению к ним. Комментарии по поводу неудавшихся процедур в предыдущих клиниках обычно являются личными, критическими и обличающими30 — частично из-за лояльности к той клинике, где пациентка лечится в настоящий момент, и из-за потребности найти веские причины для смены объекта лояльности.

30. В своей важной книге (Infertility: Women Speak Out about Their Experiences of Reproductive Technologies) Ренате Кляйн работает со свидетельствами нескольких «выживших» после лечения бесплодия, у кого лечение не сработало. Их истории о тяготах лечения и объективации в руках медицинского персонала трогательны, убедительны и зачастую ужасающи. В своей работе я сосредоточилась на пациентках, которые все еще лечатся. Критическая позиция, выявленная в книге Кляйн, — это более сильная версия той позиции, которой придерживаются в моих данных женщины, которые забеременели и рассказали о предыдущих неудачных попытках или имели опыт неудавшейся процедуры в предыдущей клинике.

Неудавшиеся циклы лечения, когда они не подверстываются под последующий успешный цикл, провоцируют пациентку на ответы, в которых ее объективация предстает бесчеловечной или противоречащей целям лечения. Это имеет смысл, если считать, что провалилось синекдохическое отношение, которое работает только при условии, что исправление недостающего звена действительно восстанавливает функционирование целого (обойденные фаллопиевы трубы должны отсылать назад к уже беременной или потенциально беременной женщине). Однако если, к примеру, фаллопиевы трубы обойдены благодаря оплодотворению in vitro, но пациентка не беременеет, то лечение отчуждает ее от собственного тела. Она оказывается ни с чем в фазе, в которую она прошла множество процедур, но так ничего и не добилась. Потеря субъектности и агентности происходит после того, как процедура не удалась или причинила вред, в результате чего функционирующее синекдохическое отношение заменяется онтологией, в которой есть раскол между пациентом в качестве субъекта и пациентом в качестве объекта. Объективация в этих обстоятельствах действительно оказывает редуцирующее воздействие.

Бесчувственные врачи, отпускающие шутки про яйцеклетки пациенток (или, по словам некоторых пациенток, делающие намеки сексуального характера), не дают пациентке участвовать в ее собственной объективации. Вы вынуждены быть «лучшей пациенткой», но если это предполагает разговор, в котором врач или кто-то еще злоупотребляет объективацией или своей властью, то лишение достоинства и автономии выходит за пределы ситуации лечения31. Словно бы врач неверно ведет себя, неправильно понимает природу объективаций, предполагаемых лечением пациентки, и злоупотребляет ею. Такое поведение в высшей степени осуждается другими врачами и сотрудниками, равно как и пациентками.

Комментарий: успешный цикл лечения с помощью ЭКО

Объяснения успешных циклов менее каузальны (комментарий пациентки касательно метродина каузален, но не специфичен для

31. См. обсуждение «хорошей пациентки», которая прибегает к послушанию как стратегии, направленной, помимо прочего, на уменьшение стигматизации себя и своей семьи вследствие заболевания: Lorber J. Good Patients, Bad Patients // Journal of Health and Social Behavior. 1975. Vol. 16. P. 213-225.

ее диагноза), менее натуралистичны («Думаю, мне просто повезло.») и менее синекдохичны («Не думаю, что дело в чем-то одном, но на каждом этапе лечения здесь относятся с таким вниманием.»). По сравнению с пациентками, проходящими активную фазу лечения, но еще не забеременевшими, беременные пациентки, описывающие успешные или неуспешные циклы лечения, склонны давать личные комментарии другого типа — обычно крайне характерные для них самих, а не для их диагнозов: что-то аморфное задает разницу между протоколом, по которому беременеет конкретная женщина, и стандартным протоколом для других пациенток с таким же диагнозом32. Технические вмешательства, преобладающие в первой группе высказываний («хо-мячковый» пенетрационный тест, точное количество яйцеклеток, качество эмбрионов, рубцовая ткань, микроманипуляции и операционные), выпадают, становясь предопределенными, невидимыми или не имеющими особого значения: «никакой разницы не было», «у меня просто было хорошее предчувствие по поводу этого», «.я не хочу об этом думать. Все это кажется неважным». В рассказах об успешных циклах лечения сработало си-некдохическое отношение. Объективации принесли желаемую трансформацию самой женщины, а причиной этого успеха было скоординированное функционирование всей цепочки референций: желание забеременеть, излеченные части тела и теперь уже беременная женщина. Ответы, соответственно, ориентированы на достигнутую беременность и на факторы, влиявшие на процедуру в целом.

Активное участие пациенток в собственной объективации

В клиниках лечения бесплодия пациенты добровольно принимают роль объекта медицинского взгляда и фактически активно в этом участвуют. Как рассказала одна медсестра, почти все па-

32. Яркий пример — слова пациентки (не проходящей ЭКО), которой сделали искусственную инсеминацию спермой ее мужа с использованием кло-мида и пергонала. Она сказала, что фертильна исключительно по выходным и что протокол лечения сработал только после того, как она убедила лечивших ее медиков в том, что они должны провести инсеминацию в выходной день. Она обосновала это регулярностью своего цикла, овуляцией раз в четыре недели и всегда в выходной день и плотной шейкой матки, которая мешала проникновению катетера для инсеминации во все дни, кроме дня овуляции.

циентки флиртуют с врачами (как с мужчинами, так и с женщинами, хотя с женщинами, как ей казалось, в меньшей степени). По ее словам, многие пациентки хотят, чтобы их считали привлекательными и рассматривали их тела как женственные, несмотря на бесплодие, а также стараются выполнять все требования врачей и хотят быть для них особенными, чтобы стать хорошими кандидатками для процедуры. Медсестра намекала, что обстоятельства отношений врача и пациентки изначально включают соблазнение, сочетают элементы близости и власти и принимаются активно подчиняющейся им пациенткой. Ни одна пациентка в беседе со мной не описывала себя подобным образом, но некоторые упоминали, как здорово они ладят со своим доктором. Женщина, чьи слова я привела выше, говорила: «С врачом надо быть приятельницей, лучшей пациенткой», когда комментировала то, что другая пациентка снесла грубую и неуместную шутку от доктора .

Когда процедура наносила пациентке тяжелый вред без всякого результата, а результат статистически был весьма маловероятен, я часто задавалась вопросом, как пациентке удавалось сохранять самоконтроль, спокойствие и внешнюю покорность. В то же время, когда был шанс на успех, я ожидала от пациентки, что она будет проявлять активный интерес к представлению себя в качестве объекта исследования. Здесь полезна параллель с социологическим феноменом намеренной зависимости — подчинения воли структурной власти другого человека или организации для достижения некоторой насущной цели34. Однако

33. Исследования уровня удовлетворенности пациенток лечением бесплодия показывают высокий уровень одобрения действий врачей и притом критическое отношение к аспектам лечения, которые можно было бы счесть связанными с врачами (Souter V. et al. Patient Satisfaction with the Management of Infertility // Human Reproduction. 1998. Vol. 13. P. 1831-1836).

34. См.: Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates. Harmondsworth: Pelican, 1986. Здесь обсуждаются преимущества, которые обитатели «тотальных институтов» могут получать за счет вежливости, несмотря на свое подчиненное положение. Хотя клиника по лечению бесплодия сильно отличается от тотального института, поразительны параллели между тем, что значит быть хорошим обитателем тотального института, и тем, что значит быть хорошим пациентом, а именно управление собой ради привилегий соответствующего места. Но если Ирвинг Гофман использует социологическую идиому для выявления связного социального мира независимо от технонаучного мира — даже когда он говорит о медицине, — то я в своем подходе акцентирую внимание на том, что именно техническая практика позволяет создавать и поддерживать эту связность. Мне удается избежать эпи-

власть — это не что-то, просто пребывающее во враче или институте, как предполагает это понятие. Врач — это звено в цепи, опосредующее доступ к техникам. Пациентки не столько позволяют относиться к себе как объектам, чтобы подчиняться врачу, сколько подчиняются врачу, чтобы позволить относиться к себе как к объектам.

Далее я кратко опишу некоторые из наиболее рутинных элементов процедур ВРТ: гинекологическое обследование, ультразвук, диагностическую хирургию и манипуляцию гаметами и эмбрионами в лаборатории. Цель этих зарисовок — показать, что удается выявить благодаря различному оборудованию и процедурам. У каждой процедуры есть собственный физический сеттинг и различные методы объективации (частей тела) пациентки. Каждый из этих примеров поможет мне сфокусироваться на одном из аспектов онтологической хореографии.

Гинекологическое обследование

К тому времени, когда пациентка входит в смотровую для гинекологического осмотра, она уже прошла все необходимые общие и специальные обследования (также подготовлены кабинет, инструменты и персонал клиники). Особое значение имеет так называемая антиципаторная соционатурализация. Большинство пациенток с бесплодием тратят не меньше года на попытки забеременеть, прежде чем записываются на прием к специалисту. За это время их представление о своей фертильности сильно меняется. Несколько женщин сообщили мне, что всегда знали, что могут оказаться неспособными забеременеть, даже когда захотят этого, и что до того их основная тревога в связи с фертильностью состояла в том, чтобы не забеременеть.

Одна из характерных черт процесса антиципаторной социо-натурализации, через который проходят пациентки до госпитализации в клинику, заключается в том, чтобы знать фазы менструального цикла и знать, что может помешать забеременеть. Эта осведомленность, как правило, предполагает все или некоторые из этих пунктов: общение с другими людьми, пытающимися зачать ребенка; покупка или одалживание книг с практически-

феноменального характера действий и смыслов пациентов, характерного для подхода Гофмана и других социологов-конструктивистов, за счет того, что я ввожу в интересы пациентов и врачей аспекты технонаучно-го мира.

ми советами, связанными с бесплодием; тщательное наблюдение за своим телом и отслеживание признаков овуляции и менструации; расчет времени секса; знакомство со статистическими аргументами касательно вероятности зачатия на данном цикле; проверка овуляции с помощью тестов домашней диагностики или с помощью измерения температуры каждое утро; приемы у терапевта; анализ спермы своего партнера на количество сперматозоидов; принятие решения по поводу разных групп поддержки (кому рассказать о бесплодии, как и где искать помощь); посещение дней открытых дверей в клиниках лечения бесплодия; формулирование гипотез о причинах неудач в своем случае с опорой на свою историю болезни и подозрения. Эта антиципатор-ная соционатурализация означает, что, когда пациентки приходят в клинику, внутренняя жизнь их тел уже в значительной степени распакована (un-black-boxed). Если до этого они пытались забеременеть или избегнуть зачатия и имели туманные представления о яйцеклетках, гормонах, фаллопиевых трубах, температурах, количестве сперматозоидов, цервикальной слизи, эндометриозе и лютеиновых фазах, то теперь они размечают свои тела именно в этих терминах. Госпитализация позволяет получить новый доступ к этим процессам и частям собственного тела. Клиника делает части тела видимыми и доступными для манипуляций и подвергает их всевозможным обследованиям, чтобы в итоге они привели к фактам, на которых можно построить диагноз и лечение.

Гинекологическое обследование проходит в смотровом кабинете. Пациентка лежит на диагностическом столе, ее ноги размещены на подставках для ног. По мере необходимости медсестра подает врачу очищающие тампоны, гинекологическое зеркало и другие инструменты. Врач располагается на подвижном табурете перед изножьем стола, его или ее взгляд, жесты и гинекологическое зеркало очерчивают физическую зону лечения и обследования. Характер разговора между пациенткой и врачом изменяется так, что в центре внимания оказываются внутренние репродуктивные органы. Это изменение регулируется хореографией согласованного расположения пациентки, врача и медсестры, а также процедурой мазка, пальпированием и введением гинекологического зеркала. Эти будничные действия делают тело и инструменты совместимыми и лежат в основе объективации.

Когда зеркало введено, одна рука в перчатке исследует вагину и шейку матки, в то время как другая пальпирует тазовую область, начиная с верхнего отдела живота. Врач способен установить примерную анатомическую нормальность тела женщины. Он распо-

знает фиброиды (утолщения) на стенке матки, кисты — на ову-лирующих яичниках. Реакции пациентки или сообщения о боли включаются в обследование. Дополнительно врач может пальпировать груди и проверить тело на наличие «необычного» количества терминальных волосЗ5. Соответствующее топографическое знание воплощено в опытных жестах врача, а также в соотнесении инструментов и свидетельств пациентки о себе. Все вместе эти элементы превращают видимое или пальпируемое в то, что является случаем того или иного возможного диагноза. Пациентка обычно вызывается в качестве свидетеля-эксперта в процессе достижения совместимости между телом и инструментами. Она дает доступ к двум типам информации, которых иначе не было бы в этом кабинете: о боли и о ее репродуктивной истории. Эти два классических источника скептицизма — субъективные ощущения и прошлое — полностью встроены в процедуры смотрового кабинета и таким образом через свидетельства пациентки о себе становятся частью онтологии этого места. Ее реакции и ответы на вопросы во время процедуры калибруют эту, иначе недоступную, информацию по остальной активности в комнате.

В повседневной метафизике личности, которая зависит от своего тела, но при этом принципиально отличается от него, женщина предстает дуалистичной: она желает забеременеть и в то же время обладает телом, которое отказывается сотрудничать. Эта закулисная онтология тела больше не может примирять долгосрочный нарратив о себе с физическим теломЗ®. Но как только женщина попадает в клинику, онтология меняется. Гинекологическое обследование выявляет (выводит) и классифицирует неко-

35. Гирсутизм связан с избытком мужских гормонов и потому бесплодием.

36. Другой класс возможностей, потенциально доступных парам с бесплодием в культуре с дуалистической в целом метафизикой — изменение нарратива о себе в том, что касается желания завести детей. Это может быть сделано путем обращения к коллективному (например, как общество относится к бездетным женщинам) или к индивидуальному (например, другие способы, которыми женщина может выразить свою творческую способность). Идея о том, что следует избегать использования ВРТ, частично обосновывается тем, что эти технологии гораздо более радикальны и инвазивны, чем изменение нарратива о себе. Технологии действительно более впечатляющи из-за того, как они смешивают экономику, телесность, социальные институты и души, а также из-за показателей и разнородности сущностей, которые надо привести к одному знаменателю. Но каждый этап ВРТ рутинен. Попытки изменить нарративы о себе без привлечения технологий тоже драматичны — в смысле власти, которая требуется, чтобы изменить личные и социальные нарративы без ВРТ.

торые из компонентов ящика Пандоры, которым теперь является тело пациентки37. Например, холодное и металлическое гинекологическое зеркало — это пассивный и слепой (и часто вызывающий отвращение) рутинный артефакт. Но, будучи инкорпорированным в данную процедуру, оно становится частью маршрута (trail), на протяжении которого матка, яичники, вагина и шейка матки подключаются к возможному лечению. Части тела не более реальны, чем были, и они не становятся внезапно значимыми, потому что открылся «черный ящик» тела, хотя в обеих этих формулировках есть нечто верное. Части тела становятся более реальными только в том смысле, что им дали возможность продемонстрировать свои качества сами по себе. И они более значимы только в том смысле, что представляются в качестве функциональных сцен, к которым может быть применено лечение. Диагностический и лечебный сеттинг выводит части тела в новую метафизическую зону, состоящую из многих доступных наблюдению функциональных сцен, на которых может сфокусироваться лечение. Во время гинекологического обследования эти части тела появляются на месте действия будущих шансов пациентки забеременеть, соединяясь с новыми и различными вещами.

Ультразвук

В любом цикле лечения пациентки обычно проходят несколько процедур вагинального ультразвукового обследования. С их помощью следят за желаемым ростом фолликулов яичников и потенциальными проблемами, такими как приближающаяся спонтанная овуляция, гиперстимуляция, кисты, внематочная и вну-триматочная беременности. Эндометрий, или слизистая оболочка матки, также тщательно измеряется для оценки готовности к имплантации. С середины 1980-х годов в клиниках ВРТ, как правило, вместо абдоминального (брюшного) ультразвукового исследования делается вагинальное. Специалист УЗИ укладывает датчик ультразвука в стерильный презерватив, наносит на презерватив гель и вставляет датчик в вагину пациентки. Вращая датчик в разных направлениях, он выводит на экран сначала один, затем другой яичник. Фолликулы, таким образом, можно измерить и сравнить. Если, к примеру, женщина проходит цикл ЭКО, специалист будет искать несколько одновременно развивающихся фоллику-

37. См.: Latour B. Pandora's Hope: Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. P. 24-79.

лов примерно одинакового размера. Каждый фолликул измеряется; часто делаются снимки экрана, содержащие и изображения, и сопутствующие измерения фолликула. Когда врач сам не смотрит результаты ультразвука или не делает его, в своем решении по поводу продолжения лечения он опирается на составленный специалистом по УЗИ вручную список количеств созревающих фолликулов и их размеров, фотографии и измерения эндометри-альной слизистой. Опираясь на эту информацию, врач также может принять решение о продолжении приема препарата, изменении дозы и о том, какой и когда должна быть следующая фаза лечения.

Как и в случае гинекологического обследования, ультразвук выявляет новые сущности в лечебной зоне, состоящей из маршрутов инструментов, специалистов и объективированного пациента38. Это явление актантов на экране — в списке врача УЗИ и на снимках—есть то, как сеттинг создает места, на которых сосредоточиваются лечебные меры. Один из маршрутов идет от датчика УЗИ в вагине к появлению яичников как изображений на мониторе и на снимках, к появлению фолликулов как цифр в списке, к классификации яичников и фолликулов в личном деле пациентки, в комнату врача, где начинается новая фаза лечения. Поскольку эти маршруты актантов-в-сеттинге возвращаются к пациентке, поддерживается синекдохическое отношение между самой пациенткой и частями ее тела. Это материальное поддержание синекдохи гарантирует, что объективация пациентки, состоящая в выявлении и разметке частей ее тела, не противостоит ее субъектности.

Диагностическая хирургия

Диагностическая хирургия часто оправдывается в глазах пациента тем, что позволяет врачу все «рассмотреть как следует» .

38. О рентгеновских лучах см.: Cartwright L. Women, X-rays, and the Public Culture of Prophylactic Imaging // Camera Obscura. 1992. № 29. P. 19-56. О роли эхограмм в современном ведении беременности на Западе см.: Rapp R. Real Time Fetus: The Role of the Sonogram in the Age of Monitored Reproduction // Cyborgs and Citadels / G. Downey et al. (eds). Seattle: University of Washington Press, 1995. P. 31-48; Mitchell L. Baby's First Picture: Ultrasound and the Politics of Fetal Subjects. Toronto: University of Toronto Press, 2001.

39. Поскольку обычно в Америке лапароскопия, по крайней мере частично, покрывается страховкой, а ЭКО и многие другие виды терапии — нет, такая операция здесь более рутинна, чем, например, в Великобритании.

Большая часть хирургических вмешательств при лечении бесплодия производится с помощью лапароскопа или гистероскопа, которые позволяют хирургу визуализировать брюшную полость и полость матки соответственно. Лапароскоп вводится через разрез (0,5-1,0 см) в области пупка, затем к нему подключается видеосистема. Изображение всего, что находится в зоне видимости лапароскопа, транслируется на два монитора по разные стороны от тела пациентки, чтобы хирург и ассистент могли манипулировать инструментами не оборачиваясь. Хирург общается со всеми в операционной через изображения на экране, указывая на проблему. После завершения публичного осмотра тазовой области, если все выглядит нормально, хирург извлекает лапароскоп и накладывает швы. Если же обнаруживается что-то ненормальное и нуждающееся в лечении, делаются два или более небольших разреза, через которые по мере необходимости вводятся инструменты для рассечения, каутеризации или захвата. Этими инструментами манипулируют хирург и одна из операционных медсестер или ассистент хирурга.

Органы становятся объектом исправления и лечения, обладающим всеми качествами классического образца для исследования. Матка, яичники и фаллопиевы трубы демонстрируются на мониторе и при этом изъяты из контекста всего остального тела и личности в целом40. Анестезиолог и его инструменты играют решающую роль в этой форме объективации, поскольку дер-

По мере улучшения страхового покрытия рутинные хирургические вмешательства становятся менее частыми, в частности, из-за того, что показатели беременности после трубной хирургии низки, а стоимость ее, как правило, выше, чем стоимость цикла ЭКО (см. таблицы l.l, 2.l и 2.2 в: Thompson Ch. Op. cit.).

40. Розалинд Печески отмечала, что этот стандартный научный способ репрезентации объектов исследования может быть опасен в контексте репродуктивной политики (Petchesky R. P. Foetal Images: The Power of Visual Culture in the Politics of Reproduction // Reproductive Technologies: Gender, Motherhood, and Medicine / M. Stanworth (ed.). Cambridge: Polity Press, 1987. P. 57-80). Эмбрионы можно визуализировать in vivo с помощью ультразвука или других способов наблюдения — как бы в «блестящей изоляции», которая является важным аргументом для пролайферов [сторонников движения за запрет абортов (Pro-life). — Прим. ред.]. Эта связь показана в анализе пролайферского фильма «Безмолвный крик» (Hartouni V. Cultural Conceptions: On Reproductive Technologies and the Remaking of Life. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997). См. также: Casper M. The Making of the Unborn Patient: A Social Anatomy of Fetal Surgery. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1998; Mitchell L. Op. cit.

жат пациентку без сознания. Хирургу обычно не нужно беспокоиться, под наркозом ли пациентка, чувствует ли она боль, правильно ли матка, трубы и яичники «отделены» от остального тела, чтобы лечить их так, как если бы они были сами по себе41. Например, левые и правые фаллопиевы трубы описывались как «нормальные» при условии, что «контрастное вещество легко по ним распространялось». Другие были «закупорены», или же их «фим-брии были повреждены или спаяны». Некоторые были «недоразвиты и заблокированы», имели «пятна эндометриоза» или «были склеены». Они могли быть «нови-катетеризированы», или одна из них могла «отсутствовать». Иногда в трубах оказывались такие вещи, как «эктопический эмбрион», «место восстановления проходимости маточных труб после их перевязки» или «полипы в месте соединения матки и трубы». Спайки в них могли быть «пленочными» или «васкуляризированными», их можно было растворить или оставить нетронутыми. Яичники — левый и правый: они могли отсутствовать, быть заблокированы спайками или поражены эндометриозом. Яичники часто имели кисты, которые могли быть или «кистами желтого тела», или «геморрагическими кистами». Сама пациентка могла «быть здесь просто для осмотра», могла быть «рыжей» и потому подвергаться риску кровотечения, могла быть «женой коллеги» или «той плакавшей вчера в офисе женщиной», могла хотеть «убрать фиброиды, только при условии, что это будет сделано лапароскопически», могла быть «трудной», могла хотеть «уехать домой в тот же день» или иметь «плохое здоровье».

Хирургическое лечение бесплодия также требует больничных администраторов, трех операционных медсестер, одного или двух хирургов, анестезиолога, эмбриолога, медсестры, специализирующейся на ЭКО, специалиста по УЗИ для операций по извлечению яйцеклеток. Иногда в операционной могли находиться представитель компании, производящей медицинские инструменты, студент с медицинского или технического факультета или исследователь (то есть я). Еще в комнате были анестезиологические приборы, подносы с инструментами, камеры, мониторы,

41. Искусность и технический аспект обсуждаются — хороша ли резкость изображения, какого оно должно быть размера и как быстро должно переводиться в снимки, — но эти параметры маркируют умения привлеченных технических специалистов и не касаются метафизики, которая обусловливается этими практиками репрезентации, принимаемыми как данность.

средства для остановки кровотечения, для очистки и подсчетов, а также много бумаги. Все эти рутинные сущности и жесты нужны, чтобы произвести сингулярность частей тела и выявить механические свойства в частях тела, чтобы исследовать и зарегистрировать их.

Гаметы и эмбрионы в лаборатории

Эмбриологическая лаборатория — это место, где вся сперма обрабатывается и очищается перед оплодотворением. (У некоторых клиник даже достаточно места для отдельных лабораторий, специализирующихся на гаметах, эмбрионах, яйцеклетках, сперме.) В холодильниках хранятся эмбрионы, сперма пациентов и сперма доноров, а яйцеклетки доставляются сюда из операционных для оплодотворения. Регулярные действия — создание среды для новой культуры, контроль качества среды с помощью мышиных эмбрионов, наполнение канистр с жидким азотом для холодильников, заказ и получение нового оборудования и расходных материалов — обеспечивают самовоспроизводство лаборатории. Эмбриологическая лаборатория поддерживает онтологии соединенности пациентов и частей их тела в период, когда они разъединены. Эта пространственная отделенность пациентов от их гамет и эмбрионов создает возможность событий, которые без этого не могли бы состояться, но также повышает объем работы, необходимой для разметки и поддержания потенциальной траектории беременности. Гаметы становятся временно независимыми генетическими эмиссарами, вербующими целое пространство (лабораторию), которое позволяет человеческим эмбрионам существовать за пределами тел пациенток. Эта независимость позволяет обходить такие функциональные моменты, как закупорка семявыводящих протоков или фаллопиевых труб, и делает возможными манипуляции с яйцеклетками и спермой. Она также позволяет получать яйцеклетки и сперму от доноров и вводит их в лаборатории в процесс зачатия, который завершается имплантацией эмбриона в суррогатную мать. Это мощные инновации.

Для лабораторий, как правило, характерна моральная экономия заботы, ориентированная на поддержание двусмысленности, навязываемой гибридной онтологией: не только традиционные родители, но и техники, инструменты и медицинские специалисты — части маршрутов, которые ведут к учреждению в этом месте беременности. Например, работа над эмбрионами или по-

тенциальными эмбрионами ведется в полутьме при тщательном контроле уровня pH и концентрации углекислого газа. Техники-лаборанты понимают, что забота, призванная защитить яйцеклетки и эмбрионы от потенциально опасного воздействия внешней среды, «имеет смысл», поскольку приближается к условиям in vivo. Эта забота осуществляется по отношению к каждому эмбриону или потенциальному эмбриону, так как они связаны с возможной беременностью. Так, в одной клинике детский инкубатор из отделения реанимации и интенсивной терапии новорожденных был приспособлен для работы с яйцеклетками и эмбрионами. Эти стандарты ухода контрастируют с центрифугированием, промывкой и заморозкой спермы и заморозкой избыточных эмбрионов, при которых жизненный потенциал эмбрионов или слабых яйцеклеток, не являющихся частями маршрутов беременности, приостанавливается или теряет значение.

В ходе оплодотворения и развития эмбрионов в лаборатории регистрируются все детали процесса. Эти записи используются для отделения хороших эмбрионов от плохих: одни должны быть перенесены в матку пациентки, другие нужно заморозить, а от третьих надо избавиться как от мусора. Эмбрионы, используемые в исследованиях, относятся к категории мусорных эмбрионов. Такая сегрегация эмбрионов позволяет управлять утилизацией или заморозкой некоторых из них. Эти критерии развития обосновывают выведение определенных эмбрионов из-под действия моральных и правовых стандартов, применяемых к эмбрионам как потенциальным источникам жизни в лаборатории. Гаметы и эмбрионы включаются обратно в маршруты, ведущие к женщине, и это структурирует лабораторное оборудование, процедуры и поведение лабораторных техников. Техники часто говорят о своей ответственности за жизненный потенциал яйцеклеток и эмбрионов и всегда осознают их ценность для исходной пары пациентов. Лабораторию пронизывают обширные правовые и бюрократические стандарты. Они регистрируют каждый эмбрион и предписывают воспроизводимые показатели успешности. Политические и правовые регистрации эмбрионов, когда те находятся вне тела, — мера их ненадежной соединенности с телами в этот период. Когда яйцеклетка не оплодотворяется или когда эмбрион не развивается нормально, они выводятся из маршрута, ведущего к матке, и онтологическая связь прерывается. Когда эмбрион покидает маршрут, его правовой, моральный, материнский и политический контроль ослабевает.

Циклы объективации

Каждый пациент оказывается объектом многих описаний во время курса лечения и при посещениях клиники. Его или ее субъект-ность множественным образом конфигурируется, поэтому его или ее агентность вырабатывается в разных местах из разных элементов. Когда пара ищет медицинское решение проблемы бесплодия, она реализует агентность, активно участвуя в целом ряде различных типов объективации. Я выделила несколько ее типов. Агентность пациента структурируется этими формами объективации. Я указываю на разные виды объективации пациентов и те типы работ, которые они осуществляют (места, в которых они применяются, когда бесплодие лечится медицинским путем), но не определяю эти понятия. Поскольку женщины являются основными пациентами и подвергаются гораздо большему количеству объективирующих процедур, я сфокусировалась именно на них.

Превращение бесплодия в медицинскую проблему посредством выявления или вывода частей тела в зону лечения — одна из форм объективации в этом месте. Тип разрушаемой объективацией агентности зависит от того, в какой степени пациентка является интегрированным телом или личностью, действующей на протяжении времени как единое целое. Такая объективация может происходить при распаковке (un-black-boxing) тела в антиципаторной соционатурализации пациентки, при разметке тела пациентки в гинекологическом обследовании, при визуализации частей тела на ультразвуке, при манипулировании ими и публичном освидетельствовании на диагностической операции. Много раз в течение всего цикла лечения женщина представляется как множество частей тела. Объективация самой пациентки — вторая и связанная с первой форма объективации в клинике. Тот тип агентности, которому угрожает такая объективация, состоит в идентичностях пациентки как социального актора. Например, рядовой прием, включающий в себя гинекологическое обследование; женщина начинает в комнате ожидания, обладая обычной идентичностью, затем переходит туда, где положено раздеться и облачиться в больничную рубашку42, становится объектом исследования, который с помощью инструментов можно рассматривать под необычными углами, и заканчивает посещение как некто, кто одевается и вступает в непосредственное об-

42. О значении облачения в институциональную одежду для «обезличивания» см.: Goffman E. Ор. сй. Р. 22.

щение. Многие из социальных ролей женщины, пока ее обследуют, на время оказываются нерелевантными. Временная потеря женщиной социальной идентичности позволяет принести части ее тела «в жертву» вмешательству.

Типизирующая бюрократизация пациентки — еще одна форма объективации в клинике. Агентность, ассоциированная с этой объективацией, задается тем, в какой степени пациентка взаимодействует как уникальный индивид или как типичный пациент. Обычно, хотя и не всегда, в начале приема пациентка в высшей степени бюрократически типична, затем, когда ее обследуют, очень конкретна, а в конце обследования находится где-то между этими двумя состояниями. В комнате ожидания она та, кто решил прийти на прием, а не пойти другими путями, которые наша культура предлагает женщинам с бесплодием, и она уже ассимилирована диагностической формой и нормальной рутиной клиники. Для больничного сеттинга на этом этапе релевантны только формальные свойства: пациентка должна прийти вовремя, войти, когда ее вызовут или придет ее очередь, и оставаться в рамках нормального для клиники поведения. Она объективируется в неспецифическом, бюрократическом смысле и является образцом типичного пациента. Это потенциально угрожает индивидуальности пациентки, но способствует ее продвижению внутри клиники.

Другой характерной для этого места формой объективации является эпистемическое дисциплинирование пациентки. Сотрудники клиники тщательно следят за тем, что говорится и показывается пациентке, какое фоновое знание необходимо при подписании информированного согласия и когда она может получить доступ к информации. Больничные этические комитеты и доктора аккуратно информируют пациентку о рисках и преимуществах конкретного лечения, что необходимо как для безопасности женщины, так и для их собственной безопасности3. Эта ин-

43. Роберт Пиппин пишет, что «один из способов уменьшить тревоги, вызываемые основанной на праве политической культурой, где человеческое достоинство и самоуважение неразрывно привязаны к способности самоопределения, состоит в том, чтобы просто более осознанно и гораздо более детально встроить такое этическое рассуждение в транзакции между пациентами и докторами. Таким образом сохраняется фундаментальный либеральный принцип volenti non fit injuria. Изъявившему согласие или, в данном случае, хорошо информированному потребителю медицинских услуг не может быть причинен никакой вред (Pippin R. Medical Practice and Social Authority // Journal of Medicine and Philosophy. 1996. Vol. 21. P. 357-373).

формационная этика особенно заметна в клиниках ВРТ, где все: зонтичная профессиональная организация, фармацевтические компании, группы поддержки пациентов, — производят бесплатные информационные буклеты о каждом аспекте лечения. Клиника насыщена информацией, и эпистемический капитал, приобретенный женщинами в ходе антиципаторной соционатурализа-ции, меняется и расширяется в течение их пациентской карьеры. На рекламируемых публичных сессиях для потенциальных пациенток читаются лекции о распространенности и причинах бесплодия, а также о современных методах лечения, доступных в клинике. В дополнение к различным информационным буклетам в пространстве клиники можно найти информационные бюллетени, консультационную литературу и литературу групп поддержки, здесь также регулярно проводятся тематические встречи (например, о том, как делать подкожные гормональные инъекции). Единственными контекстами, в которых я слышала от пациенток о нехватке знания или понимания, были идиопатические диагнозы (когда неизвестна причина, по которой пациентка не беременеет), неожиданные нарушения установленного распорядка (например, изменение клиникой расписания по причинам, не связанным с лечебным процессом) или смятение, которое рассеивалось после прохождения процедуры (явление, знакомое каждой женщине).

Эпистемическое дисциплинирование пациенток угрожает превратить их в жертв обмана, думающих и действующих в интересах поставщиков информации—могущественных профессиональных организаций, фармацевтических компаний и сетей групп поддержки. Как и в других условиях производства рациональных, информированных граждан, дисциплина в форме образования, кроме прочего, способствует участию. Пациентки способны больше участвовать в заботе о самих себе, потому что их ввели в эписте-мическую среду клиники. Производство информированных граждан создает и эпистемические стандарты. Пациентками усваиваются (или же ожидается, что они им известны) определенные факты о телах, о конкретных телах и о вариантах лечения. Это производство эпистемических стандартов в клинике нормализует диагнозы, помогает конституировать врачей как экспертов, а процедуры — как надежные и тем самым способствует перетеканию полномочий и ответственности.

Все эти разные, но связанные друг с другом формы объективации ассоциируются с определенным типом агентности. Когда они усиливают агентность, а когда лишают ее пациентов? До тех пор, пока действия, о которых идет речь, обещают при-

вести к беременности, синекдоху между объективированной пациенткой и ее долговременной самостью учреждают и активно поддерживают. В этих случаях пациентка реализует агентность через активное участие в каждой из форм объективации. Однако если синекдохическое отношение проваливается и онтология выявленных маршрутов лечения не поддерживается достаточно долго, чтобы преодолеть бесплодие, то разные измерения объективации отпадают от соответствующих им видов агентности. В этих случаях объективация противостоит аспектам личност-ности, о которых тщательно заботятся и которые внимательно охраняют. Противостояние и напряжение между объективацией и агентностью отчуждает нас от технологии: операционали-зация в качестве медицинских объектов превращает пациенток в механистические дискретные части тела, объективация социальной ипостаси превращает их в объекты экспериментирования и манипуляции, бюрократизация сводит их к своим институциональным шестеренкам, а эпистемическое дисциплинирова-ние вводит их в заблуждение. Неустранимая возможность такого отчуждения, вытекающая из синекдохического разрыва, частично объясняет обычное для нас двойственное отношение к выгодам технологии.

Таким образом, проект репозиционирования медицинской этики начинается, как только мы прибываем в точку, в которой можем объяснить, почему личностность и технология иногда противостоят друг другу, а иногда, наоборот, оказываются партнерами. На этом уровне описательного разрешения мы можем видеть и обсуждать технологическое отчуждение, персонификацию технологии, технологизацию личностности. Вместо того чтобы считать создание рациональных информированных граждан главной задачей, медицинская этика могла бы исследовать условия поддержания синекдохи, коллективные возможности, создаваемые или закрываемые маршрутами деятельности, а также кто или что имеет возможность размечать эти маршруты.

Подстройка агентности и объективации

Я утверждала, что в различных измерениях объективации можно выявить потенциальные преимущества для долговременной самости, даже когда понятие агентности обычно противопоставляется этому измерению. Я также отметила, что дегума-низирующие эффекты объективации — не просто выражения обиды по поводу неудавшихся процедур. Независимо от того,

была обида или нет, эти эффекты обусловлены метафизическими разрывами между долговременной самостью и сущностями, которые задействованы в объективации пациентки. Поскольку разрыв может не проявиться сразу или проявиться на одном из следующих этапов лечения, об одних и тех же процедурах искренне и честно могут делаться явно противоречащие друг другу высказывания.

Один из эффектов темпорального удлинения метафизического разрыва состоит в том, что независимо от того, противостоят ли друг другу объективация и агентность или, наоборот, конституируют друг друга, эпизод лечения — и, следовательно, идентичность пациентки как субъекта — может задним числом пересматриваться. Это не значит, что в какой-то момент пациентка может думать, что она активно участвует в собственной объективации, а затем в свете новых сведений счесть, что подверглась отчуждению из-за своей объективации. (Впрочем, иногда так все же происходит.) Это также не значит, что в момент t был некий факт, а затем оценка t в момент t' дает другие условия истинности для состояния дел в момент t. Первое из этих предположений соответствовало бы модели пересмотра, основанной на проявляемой пациенткой склонности ошибаться. Вторая версия пересмотра была бы формой эпистемического презентизма: оценка состояния дел в момент t всегда должна выводиться из момента t', и характеристики момента t' могут ретроспективно влиять на условия истин-

,44

ности положения дел в момент t .

Проблема этих моделей пересмотра состоит в том, что временной компонент циклов объективации в них, по сути, статичен, по-

44. Презентизм здесь сам по себе не является проблемой. Если оставить в стороне неуместный виггизм, идеологию и телеологию, презентизм может быть изощренным подходом к нередуцируемой темпоральной ситуатив-ности аналитика, анализа и функционирования темпорально расширенного нарратива в создании и поддержании наших коллективных и индивидуальных идентичностей. Проблема состоит в нарезке времени на дискретные отрезки, так что на время t смотрят из другой системы отсчета, времени t'. Это неизбежно ведет к разного рода философским аргументам против историзма и к использованию категорий акторов, которые основаны на несоизмеримости или недоступности времени t из времени t'. См., напр.: Kitcher P. The Advancement of Science: Science Without Legend, Objectivity Without Illusions. Oxford: Oxford University Press, 1993. P. 100-101, n. 13. Историки справедливо склонны реагировать на подобные аргументы с нетерпимостью, указывая на то, что они уже долгое время весьма успешно развивают знание о состояниях дел времени t, находясь во времени t'.

этому время оказывается последовательностью дискретных временных отрезков. При таком подходе аргументы в пользу ретроспективных присвоений агентности должны будут предполагать, что отдельный временной отрезок проницаем для элементов, выведенных из другого выделенного временного отрезка. Когда время рассматривается подобным образом, это, как известно, сложно оспорить, даже если речь идет о влиянии действий в настоящем на действия в будущем, хотя мы в значительной степени выстраиваем свои жизни на допущении, что настоящее так ориентировано на будущее. Вместо этого мы должны рассматривать себя как эпистемически находящихся в настоящем, но не изолированных в отрезке времени, то есть не запертых в эпистемической ловушке настоящего.

Рассмотрение семантики времени как расширенной и динамичной (если только для ограничения темпоральной референции не используются риторические приемы) позволяет принять идею, что объективация и агентность по своей сути обладают ретроспективными и проспективными особенностями. Благодаря этому можно понять свидетельства пациенток и конструирование ими личного интереса. Как уже говорилось в разделе, посвященном нарративам ВРТ и анализу объяснений пациентками успеха или неудачи процедур, кажущееся противоречие в свидетельствах разрешается, поскольку субъект дискурса меняется в зависимости от стадии лечения и его успеха. Пациентки, находящиеся на лечении, руководствуются метафизикой выявленных маршрутов, в которых объективация и агентность со-кон-ституируются. Когда пациентка рассказывает о неудачном цикле лечения, который она не подверстывает под текущее лечение, она часто говорит о себе как о подвергшейся отчуждению или дегуманизации. В этом случае маршруты деятельности выключились, не приведя к исправлению долговременного субъекта и оставив дуалистическую метафизику, в которой объективация и агентность противостоят друг другу. В случае же высказываний об успешном цикле маршруты деятельности привели обратно к долговременному субъекту и трансформировали его — тогда гетерогенная или гибридная онтология зоны лечения становится нерелевантной.

Онтологическая хореография

Выше утверждалось, что пациентка, страдающая от бесплодия, объективирует его, проходя через ряд мест, обещающих ей же-

лаемые изменения в идентичности. Также было сказано, что делая себя совместимой с инструментами, препаратами и материальной средой, она предоставляла этим местам возможность трансформировать себя, однако эта трансформация не была неизбежной. Пациентка локально и временно превращена в ряд телесных функций и частей, работающих так, чтобы сформировать функциональную зону совместимости со средствами медицинского вмешательства. Инструменты, препараты, врачи, гаметы и т. д. — все они берут на себя какой-то аспект пациентки, замещая ее в фазах, диагностируемых как неработающие. Эти процессы, делающие совместимыми женщин с бесплодием и процедуры лечения бесплодия, не гарантируют гладкое и успешное решение проблемы. Объективированное тело не должно терять своего метонимического отношения с личностью в целом, как не должны инструменты терять приобретенные свойства личностности ради исправления, обхода или замещения сцен в женщине, становящейся беременной. Этот процесс создания функциональной зоны совместимости, поддерживающий референциальную силу между вещами разного типа, я называю онтологической хореографией. Хореография, объясненная в этом тексте, является скоординированным действием многих онтологически разнородных вещей и людей на службе у долговременной самости. Лечение, в свою очередь, есть серия вмешательств, превращающих вопрос «Что неисправно?» в хорошо согласованный способ спрашивать «Почему вы не беременны?».

Библиография

Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика просвещения. Философские фрагменты.

СПб.: Медиум Ювента, 1997. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избр. произв. М.: Прогресс, 1990.

Гарфинкель Г. Концепции и экспериментальные исследования «доверия» как условия стабильных согласованных действий // Социологическое обозрение. 2009. Т. 8. № 1. С. 10-51. Куайн У. О. Слово и объект. М.: Логос; Праксис, 2000.

Макинтайр А. После добродетели: Исследования теории морали. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Экономическо-фи-лософские рукописи 1844 года и другие ранние философские работы. М.: Академический проект, 2010. Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998.

Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. M.: Ad Marginem, 1999. Birke L., Himmelweit S., Vines G. Tomorrow's Child: Reproductive Technologies in the 1990s. L.: Virago Press, 1990.

Braverman H. Labor and Monopoly Capitalism. N.Y.: Monthly Review, 1974.

Cartwright L. Women, X-rays, and the Public Culture of Prophylactic Imaging // Camera Obscura. 1992. № 29. P. 19-56.

Casper M. Reframing and Grounding 'Non-human' Agency: What Makes a Fetus an Agent? // American Behavioral Scientist. 1994. Vol. 37. № 6. P. 839-857.

Casper M. The Making of the Unborn Patient: A Social Anatomy of Fetal Surgery. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1998.

Charmaz K. Good Days, Bad Days: The Self in Chronic Illness and Time. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1991.

Clarke A., Montini T. The Many Faces of RU 486: Tales of Situated Knowledges and Technological Contestations // Science, Technology and Human Values. 1993. Vol. 18. P. 42-78.

Cockburn C., Furst-Dilic R. Bringing Technology Home: Gender and Technology in a Changing Europe. Milton Keynes, UK: Open University Press, 1994.

Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques and Bodies / M. Berg, A. Mol (eds). L.: Libbey, 1998.

Digital Desires: Language, Identity and New Technologies / Cutting Edge Women's Research Group (eds). L.: Taurus, 2000.

Dodier N. L'Expertise médicale: Essai de sociologie sur l'exercise du jugement. P.: Métailié, 1993.

Downey G. L. The Machine in Me: An Anthropologist Sits among Computer Engineers. N.Y.: Routledge, 1998.

Ferguson R., Gever M., Minh-ha T., West C. Out There: Marginalization and Contemporary Cultures. Cambridge, MA: MIT Press, 1990.

Foucault M. Subject of Power // Critical Inquiry. 1982. Vol. 8. P. 777-795.

Franklin S. Deconstructing 'Desperateness': The Social Construction of Infertility in Popular Representations of New Reproductive Technologies // The New Reproductive Technologies / M. McNeil, I. Varcoe, S. Yearley (eds). L.: Macmil-lan, 1990. P. 200-229.

Franklin S. Embodied Progress: A Cultural Account of Assisted Conception. L.: Routledge, 1997.

Franklin S. Fetal Fascinations: New Medical Constructions of Fetal Person-

hood // Off-Centre: Feminism and Cultural Studies / S. Franklin, C. Lury, J. Stacey (eds). N.Y.: Harper Collins Academic, 1991. P. 190-206.

Garson B. The Electronic Sweatshop. N.Y.: Simon and Schuster, 1988.

Gergen K. The Saturated Self: Dilemmas of Identity in Contemporary Life. N.Y.: Basic Books, 1991.

Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates. Harmondsworth: Pelican, 1986.

Haraway D. Ecce Homo, Ain't (Ar'n't) I a Woman, and Inappropriate/d Others: The Human in a Post-Humanist Landscape // Feminists Theorize the Political / J. Butler, J. Scott (eds). N.Y.: Routledge, 1992. P. 86-100.

Hartouni V. Cultural Conceptions: On Reproductive Technologies and the Remaking of Life. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997.

Infertility: Women Speak Out about Their Experiences of Reproductive Technologies / R. Klein (ed.). L.: Pandora Press, 1989.

Jordan K., Lynch M. The Sociology of a Genetic Engineering Technique: Ritual and Rationality in the Performance of the "Plasmid Prep" // The Right Tools for the Job: At Work in Twentieth-Century Life Sciences / A. Clarke, J. Fujimura (eds). Princeton, NJ: Princeton University Press, 1992. P. 77-114.

Kitcher P. The Advancement of Science: Science Without Legend, Objectivity Without Illusions. Oxford: Oxford University Press, 1993.

Kondo D. Crafting Selves: Power, Gender and Discourses of Identity in a Japanese Workplace. Chicago: University of Chicago Press, 1990.

Latour B. Pandora's Hope: Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. P. 24-79.

Layne L. Motherhood Lost: A Feminist Account of Pregnancy Loss in America. N.Y.: Routledge, 2002.

Lorber J. Good Patients, Bad Patients // Journal of Health and Social Behavior. 1975. Vol. 16. P. 213-225.

Marcus-Steiff J. Les taux de 'succès' de FIV — Fausses transparences et vrais mensonges // La Recherche. 1991. Vol. 21. P. 1300-1312.

Martin M. "Hello Central?" Gender, Technology and Culture in the Formation of Telephone Systems. Montreal: Queen's University Press, 1991.

Mitchell L. Baby's First Picture: Ultrasound and the Politics of Fetal Subjects. Toronto: University of Toronto Press, 2001.

Noble D. Forces of Production: A Social History of Industrial Automation. N.Y.: Knopf, 1984.

Parfit D. Reasons and Persons. Oxford: Oxford University Press, 1984.

Petchesky R. P. Foetal Images: The Power of Visual Culture in the Politics of Reproduction // Reproductive Technologies: Gender, Motherhood, and Medicine / M. Stanworth (ed.). Cambridge: Polity Press, 1987. P. 57-80.

Pippin R. Medical Practice and Social Authority // Journal of Medicine and Philosophy. 1996. Vol. 21. P. 357-373.

Prins B. The Ethics of Hybrid Subjects: Feminist Constructivism according to Donna Haraway // Science, Technology, and Human Values. 1995. Vol. 20.

P. 352-367.

Rapp R. Real Time Fetus: The Role of the Sonogram in the Age of Monitored Reproduction // Cyborgs and Citadels / G. Downey, J. Dumit, S. Traweek (eds). Seattle: University of Washington Press, 1995. P. 31-48.

Shapin S. Essay Review: Personal Development and Intellectual Biography: The Case of Robert Boyle // British Journal for the History of Science. 1993. Vol. 26.

P. 335-345.

Singleton V., Michael M. Actor Networks and Ambivalence: General Practitioners in the U.K. Cervical Screening Programme // Social Studies of Science. 1993. Vol. 23. P. 227-264.

Souter V., Penney G., Hopton J., Templeton A. Patient Satisfaction with the Management of Infertility // Human Reproduction. 1998. Vol. 13. P. 1831-1836.

Squier S. M. Babies in Bottles: Twentieth-Century Visions of Reproductive Technology. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1994.

Taylor Ch. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1989.

Test-Tube Women: What Future for Motherhood? / R. Arditti, R. D. Klein, S. Minden (eds). L.: Pandora, 1989.

The Category of the Person: Anthropology, Philosophy, History / M. Carrithers, S. Collins, S. Lukes (eds). Cambridge: Cambridge University Press,

1985.

The Cybercultures Reader / D. Bell, B. Kennedy (eds). N.Y.: Routledge, 2000.

Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2005.

Traweek Sh. An Introduction to Cultural, Gender, and Social Studies of Science and Technologies // Culture, Medicine, and Psychiatry. 1993. Vol. 17. P. 3-25.

Van der Ploeg I. Prosthetic Bodies: Female Embodiment in Reproductive Technologies. Maastricht: Maastricht University Press, 1998.

Wynne A. Accounting for Accounts of the Diagnosis of Multiple Sclerosis // Knowledge and Reflexivity: New Frontiers in the Sociology of Knowledge / S. Wool-gar (ed.). L.: Sage, 1988. P. 101-122.

Zuboff Sh. In the Age of the Smart Machine. N.Y.: Basic Books, 1988.

AGENCY THROUGH OBJECTIFICATION: SUBJECTIVITY AND TECHNOLOGY

Charis Thompson. Chancellor's Professor, Department of Gender and Women's Studies, c.m.thompson@lse.ac.uk.

University of California at Berkeley, 608 Barrows Hall, 94720-1070 Berkeley, CA, USA.

Keywords: ontological choreography; science and technology studies; reproductive technologies; ethnography; feminist studies of technologies; self.

The article turns to the ethnography of infertility clinics to answer the question: To what extent and in what situations do the technologies that objectify the bodies of patients in these clinics in fact not reduce the agency and selfhood of the patients but, on the contrary, enable them to reveal their capacities? The author engages in an argument with the tradition in feminist studies of regarding those technologies as harmful and as an objectification of the patients and their bodies. On the basis of her fieldwork (participant observation of pelvic exams, ultrasound procedures, surgical operations, etc.), the author cogently shows that certain forms of objectification that are expressed in the patient's submitting to technical procedures and to episte-mological and bureaucratic discipline in fact enable activation of capacities of parts of the body and self that cannot be exhibited outside the clinic.

However, these forms of objectification are applicable and relevant for women patients only to the extent that they are in line with an overall progression of the patients from infertility to restoration of fertility. Otherwise, they turn into mechanization and alienation of the patient's body and self. The author's conceptual and political aim in this article is to point out the possibility of preserving compatibility between the objectified body parts or selfhood of the patient, the tools and reproductive technologies, the bureaucratic and epistemological discipline inside the IVF clinics, and the "I" of the patient with which she will live before and after the infertility procedures regardless of the outcome. The process of arranging a functional zone where this compatibility is possible is what the author calls ontological choreography.

DOI: 10.22394/0869-5377-2018-5-203-244 References

Adorno T., Horkheimer M. Dialektika prosveshcheniia. Filosofskie fragmenty [Dialektik der Aufklärung. Philosophische Fragmente], Saint Petersburg, Medium Iuventa, 1997.

Birke L., Himmelweit S., Vines G. Tomorrow's Child: Reproductive Technologies in the

1990s, London, Virago Press, 1990. Braverman H. Labor and Monopoly Capitalism, New York, Monthly Review, 1974. Cartwright L. Women, X-rays, and the Public Culture of Prophylactic Imaging. Camera Obscura, 1992, no. 29, pp. 19-56. Casper M. Reframing and Grounding 'Non-human' Agency: What Makes a Fetus an

Agent? American Behavioral Scientist, 1994, vol. 37, no. 6, pp. 839-857. Casper M. The Making of the Unborn Patient: A Social Anatomy of Fetal Surgery, New

Brunswick, NJ, Rutgers University Press, 1998. Charmaz K. Good Days, Bad Days: The Self in Chronic Illness and Time, New Brunswick, NJ, Rutgers University Press, 1991.

Clarke A., Montini T. The Many Faces of RU 486: Tales of Situated Knowledges and Technological Contestations. Science, Technology and Human Values, 1993, vol. 18, pp. 42-78.

Cockburn C., Furst-Dilic R. Bringing Technology Home: Gender and Technology in a Changing Europe, Milton Keynes, UK, Open University Press, 1994.

Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques and Bodies (eds M. Berg, A. Mol), London, Libbey, 1998.

Digital Desires: Language, Identity and New Technologies (eds Cutting Edge Women's Research Group), London, Taurus, 2000.

Dodier N. L'Expertise médicale: Essai de sociologie sur l'exercise du jugement, Paris, Métailié, 1993.

Downey G. L. The Machine in Me: An Anthropologist Sits among Computer Engineers, New York, Routledge, 1998.

Ferguson R., Gever M., Minh-ha T., West C. Out There: Marginalization and Contemporary Cultures, Cambridge, MA, MIT Press, 1990.

Foucault M. Nadzirat' i nakazyvat'. Rozhdenie tiur'my [Surveiller et punir: Naissance de la Prison], Moscow, Ad Marginem, 1999.

Foucault M. Rozhdenie kliniki [Naissance de la clinique], Moscow, Smysl, 1998.

Foucault M. Subject of Power. Critical Inquiry, 1982, vol. 8, pp. 777-795.

Franklin S. Deconstructing 'Desperateness': The Social Construction of Infertility in Popular Representations of New Reproductive Technologies. The New Reproductive Technologies (eds M. McNeil, I. Varcoe, S. Yearley), London, Macmil-lan, 1990, pp. 200-229.

Franklin S. Embodied Progress: A Cultural Account of Assisted Conception, London, Routledge, 1997.

Franklin S. Fetal Fascinations: New Medical Constructions of Fetal Personhood. Off-Centre: Feminism and Cultural Studies (eds S. Franklin, C. Lury, J. Stacey), New York, Harper Collins Academic, 1991, pp. 190-206.

Garfinkel H. Kontseptsii i eksperimental'nye issledovaniia "doveriia" kak usloviia

stabil'nykh soglasovannykh deistvii [A Conception of, and Experiments with, "Trust" as a Condition of Stable Concerted Actions]. Sotsiologicheskoe oboz-renie [Sociological Review], 2009, vol. 8, no. 1, pp. 10-51.

Garson B. The Electronic Sweatshop, New York, Simon and Schuster, 1988.

Gergen K. The Saturated Self: Dilemmas of Identity in Contemporary Life, New York, Basic Books, 1991.

Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates, Harmondsworth, Pelican, 1986.

Haraway D. Ecce Homo, Ain't (Ar'n't) I a Woman, and Inappropriate/d Others: The Human in a Post-Humanist Landscape. Feminists Theorize the Political (eds J. Butler, J. Scott), New York, Routledge, 1992, pp. 86-100.

Hartouni V. Cultural Conceptions: On Reproductive Technologies and the Remaking of Life, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1997.

Infertility: Women Speak Out about Their Experiences of Reproductive Technologies (ed. R. Klein), London, Pandora Press, 1989.

Jordan K., Lynch M. The Sociology of a Genetic Engineering Technique: Ritual and Rationality in the Performance of the "Plasmid Prep". The Right Tools for the Job: At Work in Twentieth-Century Life Sciences (eds A. Clarke, J. Fujimura), Princeton, NJ, Princeton University Press, 1992, pp. 77-114.

Kitcher P. The Advancement of Science: Science Without Legend, Objectivity Without Illusions, Oxford, Oxford University Press, 1993.

Kondo D. Crafting Selves: Power, Gender and Discourses of Identity in a Japanese Workplace, Chicago, University of Chicago Press, 1990.

Latour B. Pandora's Hope: Essays on the Reality of Science Studies, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1999, pp. 24-79.

Layne L. Motherhood Lost: A Feminist Account of Pregnancy Loss in America, New York, Routledge, 2002.

Lorber J. Good Patients, Bad Patients. Journal of Health and Social Behavior, 1975, vol. 16, pp. 213-225.

MacIntyre A. Posle dobrodeteli: Issledovaniia teorii morali [After Virtue: A Study in Moral Theory], Moscow, Yekaterinburg, Akademicheskii Proekt, Delovaia kniga, 2000.

Marcus-Steiff J. Les taux de 'succès' de FIV — Fausses transparences et vrais mensonges. La Recherche, 1991, vol. 21, pp. 1300-1312.

Martin M. "Hello Central?" Gender, Technology and Culture in the Formation of Telephone Systems, Montreal, Queen's University Press, 1991.

Marx K. Ekonomichesko-filosofskie rukopisi 1844 goda [Ökonomisch-philosophische Manuskripte aus dem Jahre 1844]. Ekonomichesko-filosofskie rukopisi 1844 goda i drugie rannie filosofskie raboty ["Ökonomisch-philosophische Manuskripte aus dem Jahre 1844" and Other Early Philosophical Works], Moscow, Akademicheskii proekt, 2010.

Mitchell L. Baby's First Picture: Ultrasound and the Politics of Fetal Subjects, Toronto, University of Toronto Press, 2001.

Noble D. Forces of Production: A Social History of Industrial Automation, New York, Knopf, 1984.

Parfit D. Reasons and Persons, Oxford, Oxford University Press, 1984.

Petchesky R. P. Foetal Images: The Power of Visual Culture in the Politics of Reproduction. Reproductive Technologies: Gender, Motherhood, and Medicine (ed. M. Stanworth), Cambridge, Polity Press, 1987, pp. 57-80.

Pippin R. Medical Practice and Social Authority. Journal of Medicine and Philosophy, 1996, vol. 21, pp. 357-373.

Prins B. The Ethics of Hybrid Subjects: Feminist Constructivism according to Donna Haraway. Science, Technology, and Human Values, 1995, vol. 20, pp. 352-367.

Quine W. V. O. Slovo i ob"ekt [Word and Object], Moscow, Logos, Praksis, 2000.

Rapp R. Real Time Fetus: The Role of the Sonogram in the Age of Monitored Reproduction. Cyborgs and Citadels (eds G. Downey, J. Dumit, S. Traweek), Seattle, University of Washington Press, 1995, pp. 31-48.

Shapin S. Essay Review: Personal Development and Intellectual Biography: The Case of Robert Boyle. British Journal for the History of Science, 1993, vol. 26,

pp. 335-345.

Singleton V., Michael M. Actor Networks and Ambivalence: General Practitioners in the U.K. Cervical Screening Programme. Social Studies of Science, 1993, vol. 23, pp. 227-264.

Souter V., Penney G., Hopton J., Templeton A. Patient Satisfaction with the Management of Infertility. Human Reproduction, 1998, vol. 13, pp. 1831-1836.

Squier S. M. Babies in Bottles: Twentieth-Century Visions of Reproductive Technology, New Brunswick, NJ, Rutgers University Press, 1994.

Taylor Ch. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1989.

Test-Tube Women: What Future for Motherhood? (eds R. Arditti, R. D. Klein, S. Minden), London, Pandora, 1989.

The Category of the Person: Anthropology, Philosophy, History (eds M. Carrithers,

S. Collins, S. Lukes), Cambridge, Cambridge University Press, 1985. The Cybercultures Reader (eds D. Bell, B. Kennedy), New York, Routledge, 2000. Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies, Cambridge, MA, London, The MIT Press, 2005. Traweek Sh. An Introduction to Cultural, Gender, and Social Studies of Science and

Technologies. Culture, Medicine, and Psychiatry, 1993, vol. 17, pp. 3-25. Van der Ploeg I. Prosthetic Bodies: Female Embodiment in Reproductive Technologies,

Maastricht, Maastricht University Press, 1998. Weber M. Protestantskaia etika i dukh kapitalizma [Die protestantische Ethik und

der Geist des Kapitalismus]. Izbr. proizv. [Selected Works], Moscow, Progress,

1990.

Wynne A. Accounting for Accounts of the Diagnosis of Multiple Sclerosis. Knowledge and Reflexivity: New Frontiers in the Sociology of Knowledge (ed. S. Woolgar), London, Sage, 1988, pp. 101-122. Zuboff Sh. In the Age of the Smart Machine, New York, Basic Books, 1988.