CC BY
9
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 13. Востоковедение. 2024. Т. 68, № 1. C. 117-134 Lomonosov Oriental Studies Journal, 2024, Vol. 68, No. 1, pp. 117-134 (In Russ.)
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
DOI: 10.55959/MSU0320-8095-13-68-1-9
АГЕНТИВНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ВТОРИЧНЫХ АКТАНТОВ В ЯПОНСКОМ ПРЕДЛОЖЕНИИ (ОПЫТ КОРПУСНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ)
У.П. Стрижак
Национальный исследовательский университет «Высшая школа
экономики», Москва, Россия; [email protected]
Аннотация: В статье рассматриваются вторичные актанты японского высказывания с точки зрения степени выраженности у них прототипических агентивных характеристик: целенаправленности, вовлеченности, способности осуществлять контроль, индивидуализированности и т.д. Материалом исследования послужил материал авторского параллельного русско-японского корпуса художественных произведений. В ходе анализа случаев пермутатива в японском языке выявляется, что для случаев антропоориентированного воздействия неодушевленного субъекта характерно смещение фокуса с человека как объекта каузации и выведение его на позиции вторичного актанта с одновременным поднятием средства/инструмента или соматического об-ладаемого в объектную позицию. При этом выделяется такая разновидность синтаксической трансформации, как перемещение посессора с исходной дативной в атрибутивную неагентивную позицию в посессивных конструкциях, что вносит вклад в доказательство теоретического положения о запрете дативного оформления внешнего посессора в японском языке. В результате комплексного изучения агентивного потенциала вторичных актантов подтверждается, что процессы актантно-предикатного взаимовоздействия во многом определяются семантическими признаками не только главных, но и периферийных партиципантов.
Ключевые слова: агентивность; вторичные актанты; грамматическая семантика; японский синтаксис; субъектно-предикатные отношения; посессивность; параллельный корпус
Для цитирования: Стрижак У.П. Агентивный потенциал вторичных актантов в японском предложении (опыт корпусного исследования) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 13. Востоковедение. 2024. Т. 68, № 1. С. 117-134. DOI: 10.55959/ MSU0320-8095-13-68-1-9
© Стрижак У.П., 2024
©
AGENTIVE POTENTIAL OF PERIPHERAL ACTANTS IN THE JAPANESE SENTENCE
(EXPERIENCE IN CORPUS STUDY)
Uliana P. Strizhak
National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia;
ustrizhak@hse. ru
Abstract: The article examines the peripheral actants in Japanese utterance on the degree of expression of their prototypical agentive characteristics: volition, affectedness, ability to control, individuality, etc. The research was based on the material of author's parallel Russian-Japanese fiction corpus. While analyzing cases of permutative voice in Japanese it is revealed that cases of anthropo-oriented impact of an inanimate subject are characterized by a focus shift from a human as a causation object and bringing him to the syntactic periphery with the raising of a means/instruments or somatics to an object position. A specific type of syntactic transformation is revealed: the movement of the possessor from the original dative to the attributive non-agentive position in possessive constructions, which contributes to the proof of the theoretical thesis about the restriction of the dative coding of the external possessor in Japanese. As a result of a complex study of the agentive potential of peripheral actants it is confirmed that the processes of actant-predicate interaction are largely determined by the semantic features of not only the core, but also of the peripheral syntactic and semantic participants.
Keywords: agentivity; peripheral actants; grammatical semantics; Japanese syntax; subject-predicate relations; possessiveness; parallel corpora
For citation: Strizhak U.P. Agentive potential of peripheral actants in the Japanese sentence (experience in corpus study). Lomonosov Oriental Studies Journal, 2024, Vol. 68, No. 1, pp. 117-134. DOI: 10.55959/MSU0320-8095-13-68-1-9 (In Russ.)
Введение
Данная работа является фрагментом исследования агентивности в японском языке, прототипически понимаемой как макросемантиче-ская категория, описывающая деятельность человека, приводящую к изменению окружающей действительности. В общей теории языка агентивность традиционно анализируется в рамках актантно-пре-дикатной структуры предложения с акцентом на распределение синтаксических и семантических ролей главных участников события — субъекта и объекта; реже — непрямых дополнений с локативным, инструментальным, результативным и другими значениями. При этом вторичные актанты определенно вносят вклад в общую агентивность высказывания, поэтому их потенциал воздействия на другие элементы аргументной структуры требует отдельного рас-
смотрения. Такая проблема ставится в японистике впервые, а именно: в работе будет проанализировано языковое поведение вторичных актантов японского высказывания в их взаимодействии с предикативным ядром предложения с точки зрения степени выраженности у них агентивных признаков.
Понятие «вторичные актанты» в данном исследовании будет пониматься широко как включающее всех участников ситуации, находящихся за пределами синтаксического ядра, т.е., выходящих за пределы субъектно-объектного взаимодействия. Здесь мы следуем традиции Ленинградской типологической школы, которая в определении порядка синтаксических рангов относит позиции подлежащего и прямого дополнения к первому и второму рангам, а все остальные типы управляемых глаголом позиций объединяет в третью группу, неоднородную по своему семантическому заполнению (обстоятельственные, инструментальные и др.). Данное разделение изначально было осуществлено в контексте изучения залогового преобразования, для которого все составляющие третьей группы одинаково малозначимы, но для нашего исследования такая классификация представляется актуальной в обратном смысле — объединение всех неглавных актантов в одну группу позволит рассмотреть ее как единую совокупность периферийных синтаксических позиций, в пределах которой происходят синтаксические сдвиги, значимые для определения агентивности высказывания.
В японском языкознании косвенное дополнение в дативе принято преимущественно относить к трем главным актантам, объединяя их общим термином ганио, состоящим из наименований трех соответствующих падежных показателей. В.М. Алпатов определяет актанты, оформленные дативно с помощью падежного показателя ни, как промежуточные, находящиеся на стыке первичных и вторичных актантов1, и в данной работе согласно вышеизложенной логике мы будем рассматривать косвенное дополнение в дативном оформлении как актант с промежуточным синтаксическим статусом, в том числе, в силу многофункциональности падежного показателя ни в японском языке, оформляющего как вторичных, так и главных участников ситуации.
Итак, в работе будет прежде всего рассмотрен пермутатив как маргинальная диатеза, в том числе, его частный случай — продвижение вторичного актанта в позицию прямого дополнения в посессивных конструкциях. При этом в понимании сути вторич-
1 Алпатов В.М. Падежное варьирование в японском языке // Rhema. Рема. 2014. №1. С. 15-16.
ности актанта мы будем придерживаться критериев, обозначенных Я.Г. Тестельцом: актанты являются вторичными, если они не соответствуют никакому партиципанту вершины, и «выражаемые ими части значения не нужны для того, чтобы истолковать соответствующие глаголы»2, не дифференцируя их с сирконстантами (подробно о сложности различия с сирконстантами, ложными актантами и др. периферийными синтаксическими единицами см. у Я.Г. Тестельца3 в контексте объяснения сложности данного языкового феномена в целом). Теоретические положения работы будут проверены на материале авторского параллельного корпуса русско-японских художественных произведений, в котором задокументированы тексты 39-ти произведений Х1Х-ХХ1 вв.; каждому исходному предложению соответствует от одного до пяти переводов на японский язык, выполненных в хронологическом диапазоне от 1914 до 2018 г. В корпусе представлены 3014 обработанных единиц (пара «исходный текст + перевод»), представляющие собой полные предложения или их отрывки, репрезентирующие всех основных участников ситуации, релевантных для описания агентивности. Выборка сбалансирована по хронологическим критериям принципом простого пропорционального квотирования. Метаданные содержат результаты синтаксического анализа: каждая корпусная единица сопровождается лингвистической информацией о синтаксических ролях главных и некоторых периферийных актантов, типах предиката (в исходном и переводном предложениях), способе трансформации исходной структуры, а также приписанные атрибуты: сведения об авторе, переводчике и тексте.
Пермутатив как средство повышения синтаксического ранга вторичных актантов
Заданная цель исследования — анализ агентивного потенциала вторичных актантов — в первую очередь обращает нас к таким диатезам, которые не вовлекают подлежащее — иными словами, диатетические сдвиги в таких конструкциях при переходе от исходной диатезы к производной не затрагивают субъектную позицию. Такие перестановки обозначены как маргинальные в описании диатез и залогов в коллективной монографии под руководством А.А. Холодовича (в разделе о глагольной валентности за авторством
2 ТестелецЯ.Г. Введение в общий синтаксис: учебник. М.: РГГУ, 2001. С. 203-204.
3 Там же. С. 204-206.
Г.Г. Сильницкого4); они включают в себя как взаимозамену второго и периферийного актантов, так и элиминацию одного их них с одновременным продвижением в приоритетную позицию другого актанта. В современной научной литературе диатезы, реализующие такие преобразования, тоже называются маргинальными: см., например, перечень маргинальных диатез у Я.Г. Тестельца5, к которым он относит: антипассив (с частным случаем в виде косвенно-рефлексивной диатезы), понижающий статус пациенса; сдвиг косвенного дополнения (dative shift), не маркируемый морфологически, но изменяющий статус вторичных актантов; и пермутатив — диатезу (иногда трактуемая и как залог), продвигающую косвенное дополнение в позицию прямого.
Таким образом, представляется необходимым прежде всего рассмотреть вариант перераспределения исходных рангов актантов с участием дополнений, которое в терминологии И.А. Мельчука6 обозначено как особый вид залога — пермутатив, предполагающий подъем косвенного дополнения на позицию прямого и наоборот. В результате агентивный статус участников также претерпевает изменения. Рассмотрим два примера: (1) Она одарила его своим взглядом / Она подарила ему свой взгляд; (2) Полить грядки водой / Вылить воду на грядки. С точки зрения агентивного статуса актантов связка «кого — чем» (комбинация семантических ролей Объект7 + Средство/Инструмент) обладает большей агентивной силой, чем связка «кому — что» (Адресат/Место/Цель + Объект/Партитив). Большая выраженность агентивных признаков проявляется здесь в:
а) иерархии семантических ролей: объект и инструмент в (а) выше адресата, /локатива/источника в (б);
б) степени вовлеченности пациенса: полнота охвата в (а) и частичный охват в (б);
в) одушевленности объектного актанта в (1а): одарила его; и неодушевленности в (2а): подарила взгляд.
Бывают случаи неполного пермутатива, в рамках которого происходит не мена агентивного статуса дополнений (как показано в (1)-(2), где аккузативное оформление главных участников более
4Холодович А.А. Типология пассивных конструкций: диатезы и залоги. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974. С. 54-72.
5 Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис: учебник. М.: РГГУ, 2001. С. 424-426.
6 Мельчук И.А. Определение категории залога и исчисление возможных залогов: 30 лет спустя // 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе. М.: Знак, 2004. С.286-314.
7 Для различения синтаксических и семантических ролей в данной работе названия семантических ролей даются с заглавной буквы (за исключением случаев, когда они входят в цитируемые фрагменты).
агентивно, чем дативное, за счет большей степени вовлеченности в ситуацию), а преобразование синтаксического статуса единственного дополнения с помощью рефлексивизирующего глагольного постфикса -ся: ветер швырял в глаза песок (Объект) ^ ветер швырялся в глаза песком (Средство). Подобные преобразования грамматически оформлены меной агентивного статуса предиката (возвратная форма лишает глагол транзитивности), а семантически указывают на сниженную агентивность в восприятии говорящим описываемого фрагмента окружающей действительности: за счет понижения, например, 'песка' в примере выше в ранге до Инструмента. Агентивность высказывания в таком случае также снижается; таким образом, можно констатировать, что перераспределение агентивного потенциала вторичных актантов влияет на общую агентивность всего высказывания.
Объяснение похожим случаям снижения агентивной нагрузки на примере русского языка дает А. Вежбицкая: разница между швыряет камни и швыряет камнями объясняется тем, что «действие не мотивировано желанием агенса воздействовать на камни»8. Как следствие, нецелеправленность действия обязывает использовать инструментальный (вторичный падеж), снижая тем самым роль соответствующего участника в высказывании: «решение говорящего трактовать этот предмет как нечто менее значительное, чем прямое дополнение: дополнения в творительном падеже в предложениях со значением действия представляют собой «пониженные» (demoted) прямые дополнения (синтаксическое «понижение» выступает как эхо и следствие понятийного)»9. Ю.П. Князев также описывает некоторые случаи снижения агентивности за счет вариативности распределения ее признаков между главными и периферийными участниками, например, в случае выбора между аккузативным или инструментальным падежами обозначения Объекта: крутить руль и крутить рулем различаются по степени агентивности в силу разности семантических ролей ('руль' имеет более высокий семантический ранг Объект, чем Инструмент 'рулем')10.
В данном контексте показательны примеры и с полным выведением из высказывания одного из актантов, как одушевленного, так и неодушевленного, с соответствующим повышением агентивного
8 Вежбицкая А. Дело о поверхностном падеже // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XV. М., 1985. С. 319.
9 Там же. С. 320-321.
10 Князев Ю.П. Агентивность как шкала градаций // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. Вып. 14. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2016. С. 146-155.
статуса оставшегося вторичного актанта: Врач лечит Ивана от малярии ^ Врач лечит малярию (пример Ю.Д. Апресяна11); то же с неодушевленным участником: выбил пыль из ковра ^ выбил ковер (пример Г.Г. Сильницкого12). Е.В. Падучева называет подобные случаи «удалением «лишнего» участника», имея в виду синтаксическую невыраженность больного в производной диатезе в силу своей семантической (и коммуникативной) ненужности: «в первом примере больной находится в фокусе внимания (выражен прямым дополнением), а во втором — он вообще не попадает в кадр»13. Любому диатетическому сдвигу есть свое когнитивное обоснование, и в таких случаях невыраженность актанта также не произвольная, а целенаправленная, и является результатом дефокусизации.
Примеры из японского языка, демонстрирующие такую вариативность распределения ролей между агентивно акцентированным прямым объектом и не имеющими большого агентивного потенциала вторичными актантами, также показывают, что более значимый участник ситуации оформлен аккузативно (падеж прямого дополнения o), а менее значимый — дативно или инструментально (ни или дэ):
(за) Кабэ-о кабэгами-дэ хару14 'Оклеить стену обоями'
(зб) Кабэ-ни кабэгами-о хару 'Наклеить на стену обои'
Соответственно, задаваемый когнитивно сдвиг фокуса внимания
приводит к смене семантических ролей: 'обои', будучи Средством и занимая инструментальную позицию в (3а), становятся прямым объектом в (3б); напротив, 'стена' из Объекта в первом примере превратилась в Место во втором. В определении степени воздействия на объект здесь задействуется такой агентивный признак, как степень вовлеченности пациенса: в первом случае 'обои' используются не обязательно полностью, а во втором все 'обои' претерпевают изменение и оказываются приклеенными к 'стене'. Таким образом, признак вовлеченности значимо влияет на повышение или понижение агентивности всего высказывания.
11 Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М.: Наука, 1974. С. 261.
12ХолодовичА.А. Типология пассивных конструкций: диатезы и залоги. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974. С. 70.
13 Падучева Е.В. Коммуникативное выделение на уровне синтаксиса и семантики // Семиотика и информатика. Вып. 36. М., 1998. С. 84-85; 92.
14 Языковые примеры, если не указана ссылка на источник из авторского параллельного корпуса, взяты из веб-корпуса Tsukuba (TWC), разработанного совместно Национальным институтом японского языка и лингвистики (NINJAL) и Институтом языка Лаго: NINJAL-LWP for Tsukuba Web Corpus https://nlb.ninjal.ac.jp
Японские лингвисты описывают такие явления в следующих терминах: Х. Кисимото дифференцирует «изменение состояния» (change-of-state) и «изменение локации» (change-of-location) при описании перемещения объекта15; С. Ивата называет эти разновидности оформления альтернативных вариантов как location-as-object и locatum-as-object16; оба автора учитывают агентивный признак вовлеченности, называя его затронутостью (affectedness) и подчеркивают, что японский язык требует детализации затронутости на несколько групп в соответствии с разной степенью воздействия: глаголы заполнения типа цумэру 'начинить, набить', глаголы причинения вреда типа сасу 'колоть', глаголы образования функционального единства типа аэру 'заправить' (салат кунжутом) и т.д. Выбор объектно-ориентированной модели (положить кунжут в салат) указывает на значимость конкретного ингредиента, а локативно-ориентированная модель (посыпать салат кунжутом) подчеркивает полное покрытие локации, единство тарелки с салатом. Интересно, что полный охват не обязательно может быть физическим — например, выражение хари-дэ сасу 'колоть иголкой' тоже допускает разницу вовлеченности участников, несмотря на одинаковую по размеру точку входа; варианты тэ-о хари-дэ сасу 'уколоть руку иголкой' и тэ-ни хари-о сасу 'уколоть (вонзить) иголку в руку' отличаются в первую очередь акцентированием объекта приложения силы (рука) в первом случае или инструмента (иголка) во втором; но при этом во втором случае при использовании локативно-ориентированной модели также может подразумеваться полный охват в виде проекции на страдание всего человека, на отклик боли по всей руке или реакцию на боль человека целиком. Таким образом, при некоторой разнице в терминах, обоими авторами подчеркивается, что аккузативное оформление предполагает максимально возможную вовлеченность соответствующего актанта — Адресата/Места или Инструмента/Средства; оно акцентирует воздействие на объект, а перемещение фокуса, соответственно, выводит на синтаксическую периферию менее значимый актант.
В параллельном русско-японском корпусе были обнаружены случаи подобные проявления пермутатива — перемещения синтаксических и логических акцентов с участием вторичных актантов при сохранении исходной диатезы, что может свидетельствовать о разности в русском и японском понимании иерархичности агентивного
15 Kishimoto Hideki. Case Marking // Handbook of Japanese Syntax / Ed. M. Shibatani, S. Miyagawa, H. Noda). Boston; Berlin: De Gruyter Mouton, 2017. P. 462-463.
16 Iwata Seiji. Locative alternation // Handbook of Japanese Syntax / Ed. M. Shibatani, S. Miyagawa, H. Noda). Boston; Berlin: De Gruyter Mouton, 2017. P. 235.
статуса участников ситуации, а именно: все обнаруженные в корпусе примеры пермутатива в такой ситуации демонстрируют выведение человека с объектной позиции и поднятие исходного вторичного актанта — Инструмента или Средства — в эту позицию прямого дополнения. Так, в (4) в японском аналоге исходного предложения 'уши' из прямого дополнения становятся непрямым — налицо разница уровня вовлеченности в исходном (полная) и переводном (неполная) предложениях:
(4) Солнце лопнуло и залило ему огнем уши.
Тайё: га мими ни хоноо о нагасита [МиМ1, МиМ2, МиМ3]17 Солнце NOM уши LOC огонь ACC залило 'Солнце залило огонь в уши'
За счет такого перемещения соматизма 'уши' с объектной позиции на локативную 'солнце', хоть и остается главным актантом, воздействует на человека (уши) не непосредственно, а косвенно, «как бы в обход, издалека» — такое определение непрямому воздействию не раз давали японские эксперты в ходе серии интервью, сопровождавших авторское полевое исследование18. Как результат, в японском варианте фиксации данного фрагмента действительности значительно увеличивается дистанция между неодушевленным субъектом и одушевленным объектом, что, соответственно, снижает силу воздействия данного природного явления как неодушевленного каузатора на человека. Рассмотрим еще несколько подобных примеров:
(5) Цистерна <.. .> опрыскала меня духами
Танкуро:ри ва боку ни ко:суй о фурикакэта [ПНС] Цистерна TOP я LOC духи ACC брызнула 'Цистерна брызнула духи на меня'
(6) Машина <... >, обдав их желтой пылью Курума ва футари ни киирой хокори о Машина TOP они (двое) LOC желтая пыль ACC
'Машина, просыпав на них желтую пыль'
17 Источники примеров из авторского корпуса обозначены сокращениями в квадратных скобках; список источников с расшифровкой и указанием переводчика приводится в конце работы. Варианты перевода обозначены соответствующей нумерацией.
18 В ходе полевого исследования автора в 2019 г. была проведена серия глубинных интервью общей продолжительностью 14,5 часов с шестью японскими ведущими славистами-переводчиками русской литературы: Иноуэ Юкиёси, Камэяма Икуо, Като Юри, Мотидзуки Тэцуо, Нумано Кёко, Нумано Мицуёси. В ходе интервью информанты комментировали примеры из авторского параллельного русско-японского корпуса с точки зрения особенностей их синтаксической структуры и степени агентивности японского высказывания.
абисэтэ [ЖН] просыпав
Анализ корпусных примеров показывает, что для данного фрагмента японского языка (случаев воздействия неодушевленного субъекта на человека) характерно смещение фокуса с человека как объекта каузации и выведение его на позиции вторичного актанта с одновременным поднятием средства/инструмента в объектную позицию. В (4) — (6) человек понижается в синтаксическом ранге на одну позицию, до локативно оформленного объекта с предлогом.
В ходе анализа вышеописанных корпусных примеров, иллюстрирующих функционирование пермутатива в японском языке, был выделен еще один вариант выведения человека с каузируемой позиции, которую он занимал в исходном предложении, а именно: перемещение посессора с исходной дативной в атрибутивную (не-агентивную) позицию в посессивных конструкциях: (7) Яркий свет ударил Тетку по глазам
Акаруй хикари га обасан но мэ о ита [К] Яркий свет NOM Тетка GEN глаза ACC ударил 'Яркий свет ударил Теткины глаза'
Примеры такого рода кодируют отношения части и целого: при сохранении исходной диатезы и синтаксического ядра обладаемое (глаза) — чаще всего соматическое — продвигается в объектную позицию, а синтаксический ранг посессора (Тетка) понижается до атрибутивного. Рассмотрим далее эту разновидность синтаксической трансформации.
Посессивные отношения в японском языке: запрет на конструкцию с внешним посессором
В данном разделе работы будут рассмотрены конструкции с внешним посессором в японском языке, в структуру которых входят посессор как вторичный дативный актант и обладаемое как объектный актант: безотрадное чувство сдавило ему сердце. В их описании мы будем придерживаться широкого понимания посессив-ности, как следует из определения А.В. Бондарко: «Посессивность как семантическая категория представляет собой языковую интерпретацию широкого круга отношений обладания, принадлежности, включая соотношение части и целого»19. Это дает возможность рассмотреть в том числе такой вид обладаемого в японском языке, как соматический компонент в качестве части целого — человеческой личности. Исходя из онтологического осмысления посессивной
19 Бондарко А.В. Теория функциональной грамматики: Локативность. Бытий-ность. Посессивность. Обусловленность. СПб.: Наука, 1996. С. 99.
связи, протипическим способом ее оформления является генитив-ный, кодирующий отношения принадлежности — он же является единственно возможным для японского языка. Распространенное в других языках для таких конструкций кодирование посессора дательным посессивным падежом типа Покой льется мне в душу (пример и его комментарий Е.В. Рахилиной из работы20) не допускается в японском языке, который в таких ситуациях понижает синтаксический ранг посессора до прототипического генитива, в результате чего посессор входит в атрибутивную синтагму (замена, подробно описанная на материале русского языка в работе21). Этот генитивно оформленный синтаксический вариант посессивных отношений является альтернативным для многих языков: Память мне начисто отшибло ^ Память мою начисто отшибло и т.п. в других языках22, но является единственно возможным вариантом падежного оформления посессора в японском языке, например:
(8) *смотрит мне в глаза
ватаси но мэ о миру я GEN глаза ACC смотрит 'смотрит в мои глаза';
(9) *обняла меня за шею ватаси но куби о я GEN шея ACC 'обняла мою шею';
(10) *отняла у меня картуз ватаси но бо:си о ториагэта
я GEN шляпа ACC отняла
'отняла мой картуз'.
В примерах (8)—(10) видно, что в японском варианте главным глагольным аргументом во всех случаях является соматическое обладаемое, а посессор (человек) остается за пределами прямого воздействия. Рассмотрим далее примеры посессивных отношений в японском языке с точки зрения агентивного статуса их участников.
20 Рахилина Е.В. Отношение принадлежности и способы его выражения в русском языке (дательный посессивный) // Научно-техническая информация. М., 1982. Сер. 2. № 2. С. 24-25.
21 КибрикА.Е., БрыкинаМ.М., ЛеонтьевА.П., ХитровА.Н. Русские посессивные конструкции в свете корпусно-статистического исследования // Вопросы языкознания. 2006. № 1. С. 16-45.
22 Рахилина Е.В. Отношение принадлежности и способы его выражения в русском языке (дательный посессивный) // Научно-техническая информация. М., 1982. Сер. 2, № 2. С. 25.
сигамицуйтэ кита обняла
В описании посессивной связи между целым и его частью А.А. Холодович указывал, что даже при полном морфологическом и синтаксическом совпадении в русском и японском языках предложений Собака укусила Таро, они грамматически не синонимичны: в японском языке наложен запрет на факультативное дополнение куда укусила (в ногу), а в русском языке оно просто не реализовано, но сама позиция открыта: «такое японское предложение является полностью законченным, и в него нельзя вставить название поражаемой части — оно блокировано»23(исключение составляют случаи залогового преобразования, полностью меняющие аргументную структуру высказывания: Таро ва ину ни аси о камарэта 'Таро был укушен собакой за ногу'; так, М. Сибатани подробно описывает случаи подъема посессора в японском высказывании именно в кон-
24
тексте описания адверсативного пассива24; но описание залоговых преобразований лежит за пределами данного исследования). Запрет на подобное распределение синтаксических ролей в описании посессивных процессов в соматическом поле японского языка может быть отчасти объяснен семантическим ограничением, свойственном японской иерархии актантов: неодушевленный субъект, как правило, не допускается на позицию каузатора, оказывающего воздействие на человека — таким образом, путем понижения синтаксической позиции посессор (человек) максимально выводится с каузативной объектной позиции и перемещается в атрибутивную синтагму: жар обжигал мне руки ^ жар обжигал мои руки.
Для проверки данного теоретического положения об обязательности генитивного оформления посессивных конструкций с внешним посессором в японском языке, обратимся к примерам из авторского параллельного русско-японского корпуса, где исходное русское предложение претерпевает указанное изменение. В 180 из 183 исходных корпусных вхождений, кодирующих посессивную связь, обнаружилось описанное выше перераспределение актантных ролей с понижением посессора в синтаксическом ранге и поднятием обладаемого: (11) <Щурился прокуратор не от того, что> солнце жгло ему глаза тайё га карэ но мэ о иру [МиМ1] солнце NOM он GEN глаза ACC жгло
'солнце жгло его глаза'
23 Холодович А.А. Типология пассивных конструкций: диатезы и залоги. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974. С. 331.
24 Shibatani Masayoshi. An Integrational Approach to Possessor Raising, Ethical Datives, and Adversative Passives // Proceedings of the Twentieth Annual Meeting of the Berkeley Linguistics Society: General Session Dedicated to the Contributions of Charles J. Fillmore. 1994. P. 461-486.
(12) утренняя волна <ожидания и возбуждения> толкнула ее в грудь нами га канодзё но мунэ ни комиагэтэ кита [МиМ2] волна NOM она GEN грудь LOC поднялась
'волна поднялась в ее груди'
(13) Голос <отвечавшего, казалось,> колол Пилату в висок
коэ ва Пирато но комэками о цукисасита [МиМ1, МиМ2, МиМ3] голос TOP Пилат GEN висок ACC колол 'голос колол висок Пилата'
Показательно, что корпусные примеры с одушевленным каузато-ром (человеком или животным) демонстрируют ту же тенденцию — анализ предложений, отобранных методом сплошной выборки из произведения, подтвердил запрет на внешнего посессора во всех случаях без исключений. Приведем несколько примеров:
(14) И под ноги мне кинулся мальчишка
сё:нэн га ватаси но асимото э тобидаситэ кита [ЖА]
мальчишка NOM я GEN нижняя часть ног к кинулся 'кинулся под мои ноги'
(15) Она пригладила мне волосы
канодзё ва ватаси но ками но кэ о надэта [ЖА] она TOP я GEN волосы ACC пригладила 'она пригладила мои волосы'
Кроме того, как показали корпусные данные, такие преобразования затрагивают не только связь «человек-часть тела», но и взаимодействие человека с физически отделяемыми неодушевленными элементами, принадлежащими ему (например, с фрагментами одежды), а также с абстрактными составляющими окружающей человека действительности (путь, дорога), имеющими к нему отношение:
(16) <Тут> меня жизнь взяла за шиворот
сэйкацу ва ватаси но кубинэкко о цукамаэтэ [ТР] жизнь я TOP GEN (ши)ворот ACC ухватила
'жизнь ухватила мой (ши)ворот'
(17) руки сорвали с меня белье
удэ ва атаси но ситаги о хагитори [iPh] руки TOP я GEN белье ACC сорвали 'руки сорвали мое белье'
(18) континент <так и не> преградил ему путь
тайрику га карэ но мити о фусагу [НЗК] коптипепт NOM оп GEN путь ACC преградил 'континент так и пе преградил его путь'
Такой вид посессивных отношений на материале русского язы-
25
ка25 описывается как частный случай когнитивной сопряженности с подчеркиванием «онтологической (по природе вещей) или ситуационной связи между составляющими»26. Как показывают примеры (14)-(18), а также результаты анализа примеров, отобранных методом сплошной выборки из нескольких произведений, такие сочетания в японском языке также кодируются генитивно, а использование дательного посессивного падежа не допускается.
Единственный альтернативный вариант, встреченный в корпусе в описаниях посессивных отношений — это три случая аблативного оформления посессора в следующих вхождениях. Показатель аблативности кара обычно подчеркивает необходимость наличия такой характеристики, как отделяемость обладаемого; в примерах
(19)-(20) безвозвратная потеря (части) души или сил очевидно, обусловлены каритивной семантикой соответствующих предикатов: глаголы лишения убау 'отобрать' и нукитору 'извлечь, вытащить' фиксируют наличие именно отделяемого обладаемого:
(19) Неудача с этим романом вынула у меня часть души сиппай га ватаси кара тамасий но
пеудача NOM я ABL душа GEN
итибу о нукитоттэ симатта [MnM1]
часть ACC вынула
'пеудача вынула из мепя часть души'
(20) Роды отобрали у нее слишком много сил
сюссан ва канодзё кара амари ни мо ооку но тайрёку о убатта [ЖН] роды TOP она ABL слишком много силы ACC отобрали 'роды отобрали у нее слишком много сил'
В итоге, как показали корпусные данные, при переводе на японский язык во всех случаях посессор (человек) теряет исходную (объектную, адресатную, бенефактивную и т.д.) валентность и оформляется генитивно (180 случаев из 183) или аблативно (3 случая из
25 КибрикА.Е., БрыкинаМ.М., ЛеонтьевА.П., ХитровА.Н. Русские посессивные конструкции в свете корпусно-статистического исследования // Вопросы языкознания. 2006. № 1. С. 16-45.
26 Там же. С. 17-18.
183); а обладаемое сохраняет исходную объектную валентность или поднимается на объектную позицию. Таким образом, при всем синтаксическом разнообразии исходных конструкций русского языка их японские аналоги демонстрируют тенденцию к перемещению посессора в атрибутивную синтагму, выводя тем самым человека из-под прямого или косвенного воздействия. Значимость для японского языка управления частью, как неотделяемой (соматические элементы), так и отделяемой (онтологически или ситуативно сопряженные элементы), а не с целым — когда за частью, как указывал А.А. Холодович, «признается способность иметь собственные определения, предикаты наравне с целым»27 — иллюстрирует стремление к сужению области обладания и, следовательно, локализации воздействия в посессивных отношениях. Генитивное оформление посессора лишает его прямой синтаксической связи с вершинным предикатом, а на глубинном уровне ситуация теряет одного участника, что в результате снижает общую агентивность японского высказывания.
Выводы
Таким образом, результаты комплексного изучения агентивного потенциала вторичных актантов показали, что процессы актант-но-предикатного взаимовоздействия во многом определяются семантическими признаками не только главных, но и периферийных участников ситуации. Анализ параллельного русско-японского корпуса художественных произведений подтвердил, что при передаче на японский язык исходных высокоагентивных предложений с участием неодушевленных каузаторов происходит грамматическая трансформация, понижающая субъекта в синтаксическом ранге на одну или несколько позиций. В ходе анализа случаев пермутатива в японском языке было выявлено, что для случаев воздействия неодушевленного субъекта характерно смещение фокуса с человека как объекта и выведение его на позиции вторичного актанта с одновременным поднятием средства/инструмента или соматического обладаемого в объектную позицию. При этом был выделен такой вариант выведения человека с каузируемой позиции, как перемещение посессора с исходной дативной в атрибутивную (неагентивную) позицию в посессивных конструкциях, что вносит вклад в доказательство теоретического положения о запрете дативного оформления внешнего посессора в японском языке.
27 Холодович А.А. Партитивный атрибут в японском языке // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. Т. VII. Вып. 1. М., 1958. С. 51.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
[ЖА] Жизнь Арсеньева. И.А. Бунин. Пер. А. Такаяма, 1975. [ЖН] Жизнь насекомых. В.О. Пелевин. Пер. М. Ёсихара, 1997. [К] Каштанка. А.П. Чехов. Пер. К. Дзиндзай, 1957.
[МиМ1] Мастер и Маргарита. М.А. Булгаков. Пер. А. Хоки, 2000; [МиМ2] Пер.
Т. Наката, 2006; [МиМ3] Пер. Т. Мидзуно, 2008. [НЗК] На золотом крыльце сидели... Т.Н. Толстая. Пер. К. Нумано, 1995. [ПНС] Понедельник начинается в субботу. А. и Б. Стругацкие. Пер. Т. Фуками, 2005. [ТР] Театральный роман. М.А. Булгаков. Пер. Т. Мидзуно, 2017. [iPh] iPhuck10. В.О. Пелевин. Пер. А. Токай, 2018.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алпатов В.М. Падежное варьирование в японском языке // Rhema. Рема. 2014. №1. С. 14-33.
2. Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М.: Наука, 1974. 540 с.
3. Бондарко А.В. Теория функциональной грамматики: Локативность. Бытий-ность. Посессивность. Обусловленность. СПб: Наука, 1996. 229 с.
4. Вежбицкая А. Дело о поверхностном падеже // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XV. М., 1985. С. 303-341.
5. Кибрик А.Е., Брыкина М.М., Леонтьев А.П., Хитров А.Н. Русские посессивные конструкции в свете корпусно-статистического исследования // Вопросы языкознания. 2006. №1. С. 16-45.
6. Князев Ю.П. Агентивность как шкала градаций // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. Вып. 14. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2016. С. 146-155.
7. Мельчук И.А. Определение категории залога и исчисление возможных залогов: 30 лет спустя // 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе / Отв. ред. Храковский В.С. М.: Знак, 2004. С. 286-314
8. Падучева Е.В. Коммуникативное выделение на уровне синтаксиса и семантики // Семиотика и информатика. Вып. 36. М., 1998. С. 82-107.
9. Рахилина Е.В. Отношение принадлежности и способы его выражения в русском языке (дательный посессивный) // Научно-техническая информация. М., 1982. Сер. 2, №2. С. 24-30.
10. Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис: учебник. М.: РГГУ, 2001. 798 с.
11. Холодович А.А. Партитивный атрибут в японском языке // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. Т. VII. Вып. 1. М., 1958. С. 45-57.
12. Холодович А.А. Типология пассивных конструкций: диатезы и залоги. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974. 383 с.
13. Iwata Seiji. Locative alternation // Handbook of Japanese Syntax / Ed. M. Shibatani, S. Miyagawa, H. Noda). Boston; Berlin: De Gruyter Mouton, 2017. P. 235-269.
14. Kishimoto Hideki. Case Marking // Handbook of Japanese Syntax / Ed. M. Shibatani, S. Miyagawa, H. Noda). Boston; Berlin: De Gruyter Mouton, 2017. P. 447-495.
15. Shibatani Masayoshi. An Integrational Approach to Possessor Raising, Ethical Datives, and Adversative Passives // Proceedings of the Twentieth Annual Meeting of the Berkeley Linguistics Society: General Session Dedicated to the Contributions of Charles J. Fillmore. 1994. P. 461-486.
REFERENCES
1. Alpatov V.M. Padezhnoe var'irovanie vyaponskomyazyke [Case variation in Japanese] Rhema. Rema. 2014. No. 1, pp. 14-33. (In Russ.)
2. Apresyan YU. D. Leksicheskayasemantika. Sinonimicheskiesredstvayazyka. [Lexical semantics. Synonymous means of language] M.: Nauka, 1974. 540 p. (In Russ.)
3. Bondarko A.V. Teoriya funkcional'noj grammatiki: Lokativnost'. Bytijnost'. Po-sessivnost'. Obuslovlennost''. [Functional grammar theory: Locativity. Beingness. Possessiveness. Conditioning] SPb: Nauka, 1996. 229 p. (In Russ.)
4. Vezhbickaya A. Delo o poverhnostnom padezhe [The case of the superficial case] Novoe v zarubezhnoj lingvistike. Vyp. XV. M., 1985, pp. 303-341. (In Russ.)
5. Kibrik A.E., Brykina M.M., Leont'ev A.P., Hitrov A.N. Russkie posessivnye konstrukcii v svete korpusno-statisticheskogo issledovaniya [Russian possessive constructions in the corpus-statistical research] Voprosyyazykoznaniya. 2006. No. 1, pp. 16-45. (In Russ.)
6. Knyazev YU.P. Agentivnost' kak shkala gradacij [Agency as a gradation scale] Psiholingvisticheskie aspekty izucheniya rechevoj deyatel'nosti. Vyp. 14. Ekaterinburg: Ural. gos. ped. un-t, 2016, pp. 146-155. (In Russ.)
7. Mel'chuk I.A. Opredelenie kategorii zaloga i ischislenie vozmozhnyh zalogov: 30 let spustya [The definition of voice and calculation of possible voices: 30 years later] 40 let Sankt-Peterburgskoj tipologicheskoj shkole / Otv. red. Hrakovskij V.S. M.: Znak, 2004, pp. 286-314. (In Russ.)
8. Paducheva E.V. Kommunikativnoe vydelenie na urovne sintaksisa i semantiki [Communicative salience at the level of syntax and semantics] Semiotika i informatika. Vyp. 36. M., 1998, pp. 82-107. (In Russ.)
9. Rahilina E.V. Otnoshenie prinadlezhnosti i sposoby ego vyrazheniya v russkom yazyke (datel'nyj posessivnyj) [The relation of belonging and ways of expressing it in the Russian language (dative possessive) Nauchno-tekhnicheskaya informaciya. M., 1982. Ser. 2, No. 2, pp. 24-30. (In Russ.)
10. Testelec YA.G. Vvedenie v obshchij sintaksis: uchebnik [Introduction to General Syntax: Tutorial] M.: RGGU, 2001. 798 p. (In Russ.)
11. Holodovich A. A. Partitivnyj atribut v yaponskom yazyke [Partitive attribute in the Japanese language] Izvestiya AN SSSR. Otdelenie literatury i yazyka. T. VII. Vyp. 1. M., 1958, pp. 45-57. (In Russ.)
12. Holodovich A.A. Tipologiya passivnyh konstrukcij: diatezy i zalogi [Typology of passive constructions: diathesis and voices] Leningrad: Nauka, Leningr. otd-nie, 1974. 383 p. (In Russ.)
13. Iwata Seiji. Locative alternation. Handbook of Japanese Syntax / Ed. M. Shibatani, S. Miyagawa, H. Noda). Boston; Berlin: De Gruyter Mouton, 2017. P. 235-269.
14. Kishimoto Hideki. Case Marking. Handbook of Japanese Syntax / Ed. M. Shibatani, S. Miyagawa, H. Noda). Boston; Berlin: De Gruyter Mouton, 2017. P. 447-495.
15. Shibatani Masayoshi. An Integrational Approach to Possessor Raising, Ethical Datives, and Adversative Passives. Proceedings of the Twentieth Annual Meeting of the Berkeley Linguistics Society: General Session Dedicated to the Contributions of Charles J. Fillmore. 1994. P. 461-486.
Статья поступила в редакцию 25.09.2023; одобрена после рецензирования 28.11.2023; принята к публикации 25.03.2024.
The article was submitted 25.09.2023; approved after reviewing 28.11.2023; accepted for publication 25.03.2024.
ОБ АВТОРЕ
Стрижак Ульяна Петровна — кандидат педагогических наук, доцент, академический руководитель образовательной программы «Востоковедение» Школы востоковедения факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ; [email protected]
ABOUT THE AUTHOR
Uliana P. Strizhak — Candidate of Sciences (Japanese Pedagogics), Associate Professor, Academic Supervisor of Oriental Studies Program, School of Asian Studies, Faculty of World Economy and International Affairs, National Research University Higher School of Economics; [email protected]
