CC BY
20
Труды Кольского научного центра РАН. Гуманитарные исследования. Вып. 21. 2021. Т. 12, № 4. С. 81-93.
Transactions of the Ко1а Science Centre. Humanitarian studies. Series 21. 2021. Vol. 12, no. 4. P. 81-93.
Научная статья УДК 378.162.15
DOI: 10.37614/2307-5252.2021.4.21.006
АДМИНИСТРАТОРЫ ПОНЕВОЛЕ: ПРОФЕССОРА БОТАНИКИ И ЗООЛОГИИ РОССИЙСКИХ УНИВЕРСИТЕТОВ И СОЗДАНИЕ ЛАБОРАТОРИЙ В 1860-70-Е ГГ.
Екатерина Юрьевна Жаровая
Санкт-Петербургский филиал Института истории естествознания и техники имени С. И. Вавилова РАН, Санкт-Петербург, Россия zharova_ekaterina@bk.ruB, https://orcid.org/0000-0002-1349-7496
Аннотация
Активное создание лабораторий и внедрение практических занятий по ботанике и зоологии в университетах Российской империи пришлось на 1860-70-е гг. и зачастую являлось результатом стажировок профессорских стипендиатов в зарубежных университетах в более ранний период (конец 1850-х - 1860-е гг.). Но, несмотря на успешные командировки, приехавшие профессора сталкивались после возвращения с проблемами, результатом которых в некоторых случаях стала невозможность проведения их идей в жизнь. В данной статье автор анализирует информацию о местах стажировок конца 1850-х - 1860-х гг., выявляя основные векторы движения стипендиатов, а также рассказывает о трудностях, с которыми столкнулись профессора университетов при организации кабинетов и лабораторий и сопоставляет их усилия по снабжению их оптическими приборами в соотношении с количеством студентов естественного отделения. Ключевые слова:
Российская империя, естественные отделения, университет, лаборатории, практические занятия, ботаника, зоология
Для цитирования: Жарова Е. Ю. Администраторы поневоле: профессора ботаники и зоологии российских университетов и создание лабораторий в 18б0-70-е гг. // Труды Кольского научного центра РАН. Гуманитарные исследования. Вып. 21. 2021. Т. 12, № 4. С. 81-93. http://dx/doi.org/10.37614/2307-5252.2021.4.21.006.
Original article
ADMINISTRATORS DESPITE THEIR WISH:
THE PROFESSORS OF BOTANY AND ZOOLOGY OF RUSSIAN UNIVERSITIES AND CREATION OF LABORATORIES IN THE 1860-70S
Ekaterina Yu. Zharovaя
St. Petersburg Branch of S. I. Vavilov Institute for the History of Science and Technology of the Russian Academy of Sciences, St. Petersburg, Russia zharova_ekaterina@bk.ruB, https://orcid.org/0000-0002-1349-7496
Abstract
The creation of laboratories and the introduction of practical training in botany and zoology at the universities of the Russian Empire took place in the 1860s and 1870s and was the result of professorship fellows at foreign universities at the period of the late 1850-s and the 1860-s. But after returning home the professors faced problems, the result of which in some cases was the impossibility of putting their ideas into practice. In this article, the author analyzes information about fellowships in the late 1850-1860s, considering the main vectors of movement of scientists, and talks about the difficulties faced by university professors in organizing classrooms and laboratories and compares their efforts to supply microscopes in relation to the number of students of the natural sciences departments. Keywords:
Russian Empire, natural sciences departments, university, laboratories, practical trainings, botany, zoology
For citation: Zharova E. Yu. Administrators despite their wish: the professors of botany and zoology of Russian universities and creation of laboratories in the 1860-70s // transactions of the Kola Science Centre. Humanitarian studies. Series 21. 2021. Vol. 12, no. 4. P. 81-93. http://dx/doi.org/10.37614/2307-5252.2021.4.21.006.
После окончания правления Николая I, последние годы царствования которого называются «мрачным семилетием», наступила новая переломная эпоха. Она была переломной во многих смыслах. В отношении университетов начало царствования Александра II ознаменовало собой открытие границ и подготовку профессорских стипендиатов в университетских центрах Европы, прежде всего в Германии и Франции. Массовые стажировки имели огромное значение для организации практического обучения. Особенно важно это было для естественных наук, подъем которых пришелся на этот период. В нашей статье мы попытаемся обобщить сведения о стажировках ботаников и зоологов, которые в последствии (в 1860-1870-е гг.) стали профессорами естественных отделений университетов и, находясь в должности профессоров, организовывали лаборатории и научные исследования в них, выступив в некотором смысле администраторами поневоле. Это было связано с тем, что устав 1863 г. увеличил количество биологических кафедр (по ботанике и зоологии вместо одной -- две), а также количество лабораторий и кабинетов, часть из которых пришлось организовывать фактически с нуля.
Важно отметить, что, несмотря на длительную историю самих лабораторий, метод преподавания естественных наук в них или так называемая лабораторная революция — явление для XIX в. относительно молодое. Начало этой революции связывают с появлением химической лаборатории Юстуса Либиха в Гисенском университете в 1820-е гг. Революционные изменения были довольно просты, однако они смогли глобально изменить систему обучения, при которой лаборатория, бывшая ранее или мануфактурой, или мастерской, стала местом для дискуссий, обмена научными концепциями. Либих изменил принципы работы в лаборатории за счет простого архитектурного решения: столы были распределены по всей комнате, а не установлены около стены, что позволяло увеличить число рабочих мест и проводить больше экспериментов, а профессор мог свободно перемещаться от одного стола к другому [1]. Эти новшества оказались основополагающими для развития университета нового типа, так называемого исследовательского университета, который больше не был только местом для сбора и упорядочивания знаний, а стал местом проведения исследований, где для проведения принципов научного образования (wissenschaftliche Bildung) важную роль играли лаборатории, являвшиеся проводником единства обучения и исследования (Einheit von Lehre und Forschung) [2].
Лаборатория Либиха привлекала многих своим инновационным подходом. Стажировались у Либиха в конце 1830-х - 1840-е гг. и русские химики (А. А. Воскресенский, Н. Н. Зинин, Н. Н. Соколов), некоторые из которых оказались последовательными в проведении принципов Либиха в обучении студентов химии (в первую очередь Н. Н. Зинин). Видимо, это была одна из причин для более раннего распространения практических занятий по химии в университетах Российской империи, чем по ботанике и зоологии.
В отличие от химии в биологии в 1840-1850-е гг. господствовал, скорее, описательный метод преподавания, который базировался на красноречии лектора (это была одна из причин чрезвычайной популярности московского зоолога К. Ф. Рулье) подобно тому, как это было для ученых-гуманитариев, которых студенты ценили в первую очередь за умение красиво и завораживающе излагать свои мысли на лекции. Поэтому в университетах середины XIX в. лекция была основной формой передачи знаний. Естественно, существовали альтернативные формы такие, как экскурсии, демонстрации опытов, практические занятия в упрощенной форме, однако их распространение не шло ни в какое сравнение с лекциями. Хороший лектор для студентов был больше чем просто хороший лектор, это был гуру от знания, которому преклонялись и рукоплескали после каждой лекции.
После периода упадка, связанного с «мрачным семилетием», новая эпоха правления императора Александра II вновь открыла для университетов возможности стажировки за рубежом. Часть стипендиатов отправились в европейские научные центры от Министерства народного просвещения, многие — за свой счет. Анализ данных 30 профессоров ботаники и зоологии (по 15 тех и других), которые работали в университетах в 1860-1870-е гг. и выезжали на стажировки во второй половине 1850-х - 1860-е гг., говорит о том, что среди них за границей не были 5 ботаников и 3 зоолога. При этом среди тех, кто посещал Европу в этот период, 4 ботаника и 6 зоологов сами оплачивали свои путешествия. Очень часто стипендиаты посещали не один университетский город, иногда они старались побывать в максимально возможном количестве университетов, но в основном их интересовал конкретный профессор, чья специальность была наиболее близка к их специальности.
Среди ботаников популярностью пользовались такие ученые, как М. Шлейден (Йена), Ж. Буссенго (Париж), Р. Бунзен (Гейдельберг), А. де Бари (Фрайбург1), Ю. Сакс (Вюрцбург), среди зоологов — И. Сен-Илер (Париж), А. Кёлликер (Вюрцбург), Р. Лейкарт (Гисен), Ф. Лейдиг (Тюбинген). На представленном ниже графике заметно, что среди ботаников и зоологов особенно популярен был Париж, зоологи очень активно посещали Гисен, где работал Р. Лейкарт, а ботаники (преимущественно физиологи растений) ехали в Гейдельберг, где их интересовал химик Р. Бунзен. В целом, представленный график, составленный на основе архивных данных фонда Министерства народного просвещения, позволяет сказать, что одним из векторов зарубежных стажировок (и довольно значительным) наряду с немецкими университетскими центрами выступил Париж (рис. 1). Однако касалось это стипендиатов конца 1850-х гг.
Рис. 1. Распределение стажировок ботаников и зоологов по городам Европы в конце 1850-х - 1860-е гг.
Несмотря на то, что лабораторный метод преподавания традиционно связывают с немецкими университетами, в случае с биологами не все так однозначно. Например, обязательно следует отметить влияние посещения Парижа и его научных и учебных заведений. Например, именно в Париже А. П. Богданов (1834-1896) провел 7 месяцев в 1857-1858 гг., слушая лекции И. Сен-Илера, К. Бернара, А. Дюмериля, Ш. Бланшара, а также проходил частный курс микроскопии у Ш.-Ф. Робина [3: 230]. Подходы к чтению лекций в Парижском музее естественной истории (Jardin de plants) и в особенности применение наглядности (модели, рисунки, живые животные) произвели большое впечатление на А. П. Богданова. Однако в отношении практического метода обучения в данном случае следует искать другой источник: в 1867-1868 гг. А. П. Богданов занимался под руководством Р. Лейкарта в Гисене [4: 31]. Впоследствии его ученик Н. Ю. Зограф называл методику обучения А. П. Богданова «вывезенной из Гисена»: «В занятиях А. П. Богданова со студентами была известная, определенная последовательность. Он был большим поклонником вывезенного из Гисена метода зарисовки виденного. В самом деле, при таком методе преподаватель всегда может проверить по рисунку, как бы он ни был груб и первобытен, что занимающийся видит в действительности, и что он видит лишь под давлением преподающего. <...> Итак, А. П. Богданов учил прежде всего смотреть и наблюдать; контролируя рисунки студентов, он обыкновенно садился сам за микроскоп, изображал то, что было видно, и, сравнив свой чертеж с чертежом новичка, тот же час старался выяснить ему, чем обусловлена его ошибка. Нельзя сказать, чтобы такое непрерывное зарисование целого ряда препаратов было очень весело и занятно для студентов; вот почему от числа студентов, начавших занятия, к концу года оставалась только третья или даже четвертая часть; но А. П. Богданов не делал в этом случае уступок, и действительно, из его школы выходили люди, которые научались наблюдать и которые выносили запас знаний, никогда не забывавшихся» [5: 51-52].
О своем восхищении методами преподавания и оснащении учебного процесса в Германии (в сравнении с Францией) писал и Н. И. Пирогов, научный куратор стипендиатов, находившихся за границей на рубеже 1850-1860-х гг.: «Французы остановились -- то есть, не то, чтобы они перестали идти вперед в науке, но остановились в направлении и не удержали в руках гегемонии в современной науке. Немцы, приняв (выделено Пироговым — Е. Ж.) направление, придали ему другой характер и пошли вперед по новому пути. <...> Между тем, как французская школа довольствовалась более грубым и до простоты наглядным изучением материи, немцы, по своей наклонности к отвлечению и основательности, углубились в самый тонкий анализ органических элементов и принялись рассматривать то, чего нельзя было усмотреть простыми глазами. Микроскоп сделался, мало по малу, самым любимым инструментом нации, так любящей отвлечение»2.
Если для химии и физики важны были лаборатории и опыты, то для ботаники и зоологии (как и для других отраслей биологии) инструментом прогресса и улучшения являлся микроскоп и методика работы с ним профессоров. О работе с микроскопом в Германии Н. И. Пирогов писал так: «В Германии, например, по воле и по неволе, большая часть учащихся (натуралистов и медиков) занимаются микроскопом и распространяют все более и более знакомство с этим инструментом в образованном обществе. У Келликера, в Вюрцбурге, стоит в аудитории
30 микроскопов, для лекций; у Ферстера 15; сверх того, многие из учащихся имеют еще и свои собственные. Профессора и приват-доценты везде читают курсы микрографии и занимают своих слушателей практически. <...> Везде сотнями и даже тысячами заготовлены микроскопические препараты, для демонстраций на лекциях; словом, придумано и беспрестанно придумывается еще все, что нужно для наглядности. Этому-то направлению и должны бы учиться наши будущие профессора; они должны его пересадить en masse, на нашу почву. Без этого мы, отсталые, будем все более и более отставать»3.
В университетах Российской империи дело с микроскопами обстояло довольно сложно. Количество их можно восстановить с помощью отчетов университетов и других публикаций, которые показывают, что оно было несопоставимо с количеством микроскопов в немецких университетах, приведенным Н. И. Пироговым. Основной рост оптической техники в ботанических и зоологических кабинетах и лабораториях приходится на более позднее время. Хотя профессора 1860-х гг. и прилагали усилия для изменения ситуации в пользу расширения лабораторий и кабинетов.
Наверное, наиболее удачно обстоятельства сложились в Петербургском университете на кафедре ботаники, профессором которой в начале 1860-х гг. стал А. Н. Бекетов (1825-1902). Еще в 1856 г. он опубликовал статью о значении микроскопа4, поэтому неудивительно, что большое внимание было уделено именно этой части оснащения ботанического кабинета. Обязательно следует сказать о том, что Бекетов смог организовать ботанический сад в столичном университете, который до этого не имел такового. Именно его упорство и необходимые связи помогли получить участок земли от Военного министерства, на котором впоследствии был разбит сад и построено здание ботанического института при помощи средств, выделенных университетом и полученных от выпускника естественного отделения ботаника М. С. Воронина, друга второго профессора ботаники А. С. Фаминицына. Однако случилось это в 1868 г., а в 1863 г. в ботаническом кабинете, состоявшем из двух комнат, было всего 2 сложных микроскопа, рисовальная форма и малый микроскоп5.
К концу 1860-х гг. в ботаническом кабинете насчитывалось 10 микроскопов, а также 131 таблица6, которые были нарисованы по заказу профессора для усиления наглядности. Следует отметить, что судьба А. Н. Бекетова отличалась от судеб только недавно окончивших университеты профессорских стипендиатов. Он занял должность профессора Петербургского университета в довольно зрелом возрасте, когда ему было 38 лет. В 40 лет, в 1865 г. он совершил первую поездку за границу, в том числе во Францию и Германию7. Но его характер и взгляды на путь развития образования и науки совпадали со взглядами представителей молодого поколения, которое впитало в себя надежды и стремления эпохи Великих реформ: «До него, — пишет один из ближайших учеников Бекетова, -- не было ни сада, ни оранжерей, преподавание велось схоластически, студентам только читали лекции, но ничего не показывали, почему они и не могли иметь надлежащего представления о растениях, хотя бы прослушали полный курс и удостоились высшей оценки своих знаний» [3: 492].
Кабинет анатомии и физиологии растений появился в Петербургском университете позже (в 1870 г.) благодаря деятельности второго профессора ботаники А. С. Фаминицына. Как уже говорилось выше, до постройки ботанического института в начале 1860-х гг. оба профессора ютились в одном кабинете, состоявшем из двух комнат, одна из которых предназначалась
для чтения лекций, вторая — для практических занятий [6: 40]. Для того, чтобы иметь возможность проводить исследования, Фаминицыну пришлось создать лабораторию физиологии растений в своей квартире, где была затемнена одна из комнат, снабженная микроскопами, сушильным шкафом и необходимыми реактивами. И только в 1870 г. после постройки здания ботанического института в университете появилась лаборатория физиологии растений, занявшая второй этаж нового здания. В 1872 г. в ней было 13 микроскопов8.
В других университетах Российской империи новое поколение профессоров столкнулось с проблемами как отсутствия инструментария, так и нехватки помещений. Совершенно патовая ситуация сложилась в Московском университете, где длительное время не было профессора анатомии и физиологии растений (С. А. Рачинский (1833-1902) вышел в отставку из-за конфликта с администрацией в 1868 г., а К. А. Тимирязев (1843-1920) пришел в университет в 1872 г. в качестве преподавателя и лишь в 1877 г. стал штатным профессором), а профессора ботаники по разным причинам не задерживались надолго. Так, будущий профессор ботаники И. Н. Горожанкин (1848-1904) начал преподавать в университете еще до получения степени магистра из-за командировки профессора И. Д. Чистякова (1843-1877) в 1872-74 гг., умершего в 1877 г. из-за скоротечной чахотки. Предшественник И. Д. Чистякова Н. Н. Кауфман (1834-1870) умер в 1870 г. по причине тяжелого заболевания. Тем не менее и Кауфман, и Рачинский были заинтересованы в оснащении ботанического кабинета, который в 1867 г. имел 7 микроскопов Гартнакка и Цейса и «другие снаряды, необходимые для микроскопических наблюдений»; «43 карты, содержащие иллюминованные изображения различных частей растений в увеличенном виде»; «30 моделей цветов и других частей растений Бренделя»9. В 1874 г. в кабинете было 10 сложных микроскопов, 3 простых, 1 солнечный, 400 микроскопических препаратов10.
При таком богатстве инструмента и наглядных пособий ботанический кабинет Московского университета не имел собственного помещения для практических занятий. Из-за того, что все предметы помещались в большой математической аудитории, студенты не имели возможности заниматься, о чем писал профессор И. Д. Чистяков в 1875 г. в отчете за прошедший учебный год год: «...студенты практически не занимались, как и в предыдущие годы, о чем мною было сообщено в свое время физико-математическому факультету, а чрез него и Совету университета. Совет, вследствие ходатайства физико-математического факультета, испрашивал у г[осподина] министра народного просвещения сумму на постройку помещения для ботанического кабинета»11.
Новое помещение кабинет получил только в 1877 г. уже после смерти профессора Чистякова. Это были 5 комнат для практических занятий и зала для хранения коллекций12. В 1878 г. кабинет и его имущество было разделено между двумя профессорами ботаники -- И. Н. Горожанкиным и К. А. Тимирязевым. Систематическому отделению Горожанкина отошли 7 сложных и 2 препаровочных микроскопа, коллекции макроскопических препаратов и моделей Бренделя, а физиологическое отделение Тимирязева располагало 7 сложными микроскопами, 1 бинокулярным и 1 препаровочным, 1 гелиостатом, 1 солнечным микроскопом и коллекцией микроскопических препаратов13. Следует отметить, что предшественники Горожанкина и Тимирязева прошли зарубежные стажировки в Германии, и именно они пытались наладить практические занятия в Московском университете, однако стесненные условия помешали им это сделать. В итоге, этим занялся уже в конце
1870-х гг. И. Н. Горожанкин, который не смог отправиться в свою зарубежную командировку из-за смерти профессора Чистякова и необходимости занять пустующую кафедру. Он же был инициатором постройки здания ботанической лаборатории в ботаническом саду, средства на которую были выделены меценатами в 1881 г.
В провинциальных университетах, как и в столичных, нехватка инструментария также сопровождалась проблемами с помещениями. В 1862 г. в Харькове в ботаническом кабинете был только 1 большой микроскоп Гартнака, небольшой микроскоп и просто микроскоп для препарирования14. В Казанском университете в ботаническом кабинете было всего 3 стола для микроскопических работ, оборудованных 2 микроскопами — Гартнака и Наше15. В 1863 г. в ботаническом кабинете Университета Святого Владимира в Киеве было 3 микроскопа16. Самым стабильным в отношении преподавателей ботаники и организации лабораторий был именно Университет Святого Владимира, в котором в 1860-е гг. активно работали стажировавшиеся за границей Я. Я. Вальц (1841-1904) и И. Г. Борщов (1833-1878), а в 1870-е гг. из Санкт-Петербурга в Киев приехали выпускники столичного университета О. В. Баранецкий (1843-1905) и И. Ф. Шмальгаузен (1849-1894). Невероятную работу провел рано скончавшийся И. Г. Борщов, благодаря деятельности которого ботанический кабинет в 1869 г. получил новое помещение из 4 зал, так как северная сторона, на которой прежде располагался кабинет, была освещена хуже, чем южная, куда его перенесли по просьбе профессора17. В новых условиях кабинета практиканты могли заниматься микроскопией более успешно. В 1872-1873 учебном году кабинет имел 10 микроскопов и 2 окуляра с микрометрами18, что было сопоставимо с инструментарием столичных университетов. В целом, число микроскопов в провинциальных университетах не отставало от такового столичных. Так, в молодом Новороссийском университете, где профессором ботаники был Л. С. Ценковский (1822-1887), в 1870 г. было 12 микроскопов19.
Важной особенностью этого периода (1860-х - 1870-х гг.) было то, что выпускники университетов не только стажировались за границей, но были мобильны: они перемещались по стране, занимая должности в разных университетах, в каждый из которых они приносили свой опыт преподавания и организации исследований. Многие профессора сменили даже не один университет, что также служит характеристикой эпохи. Недаром только в 1870-е гг., а в некоторых университетах только к концу 1870-х гг., нестабильность ботаников (профессоров и/или лабораторий) сменилась, наконец, стабильностью, хотя многие проблемы, связанные с нехваткой помещений остались (например, Харьковский университет получил здание ботанического института только в 1894 г., а через несколько лет в связи со значительным увеличением числа студентов, оно оказалось уже недостаточно просторным).
Схожая ситуация сложилась и в зоологии: накопление инструментария, попытки организовать практические занятия в имеющихся кабинетах, нехватка помещений для расширения и нормальной организации работы. Наверное, одна из самых сложных обстановок была в Московском университете, где благодаря энтузиазму А. П. Богданова ежегодно расширялся Зоологический музей, ставший центром зоологических исследований. Однако, несмотря на попытки создать лабораторию, дело шло трудно. Ученик А. П. Богданова Н. Ю. Зограф, поступивший в Московский университет в 1868 г., вспоминал: «Обстановка лаборатории того времени была еще чрезвычайно примитивная. На всех занимавшихся, а нас было, помнится, семь человек, был один микроскоп, да и тот принадлежал лично А. П. Богданову» [5: 51]. В 1869 г. Общество любителей естествознания, созданное Богдановым, ассигновало средства на покупку 5 микроскопов20.
Постепенно оборудование лаборатории росло, разрастался и сам музей и с начала 1870-х гг. в отчетах университета постоянно поднимается вопрос увеличения помещения. Например, в отчете за 1877 г. А. П. Богданов писал, что «Зоологический музей находится в печальном положении по отношению своего помещения. Недостаточность пространства не дает возможности не только принять необходимые меры к должному размещению предметов, но даже и к их полной сохранности. Практические занятия крайне затруднительны, несмотря на то, что для них воспользовались даже пространством между шкапами. Невозможность отделить рабочие помещения от систематических собраний делает неприложимыми меры к введению системы и строгого порядка в размещении и сохранении предметов»21. В отчете за 1881 г. он продолжает: «При увеличивающемся числе студентов, желающих заниматься практически, особенно чувствовались теснота, ветхость и невозможность приспособления, о которых уже заявляемо было неоднократно в предыдущих отчетах»22.
Помимо зоологического музея, где А. П. Богданов старался создать хоть какие-то условия для проведения практических занятий, в Моковском университете существовал кабинет сравнительной анатомии, первый кабинет этой дисциплины на естественных отделениях российских университетов. В конце 1850-х гг. он обладал небывалым сокровищем в виде 8 микроскопов23. В отчете за 1871 г. в этом кабинете числились все те же 8 микроскопов (Гартнака)24. Несмотря на то, что кабинет испытывал трудности с помещением, никаких изменений не происходило. Профессор сранвительной анатомии Я. А. Борзенков (1832-1883) обращался в Совет с просьбой об устройстве аудитории для чтения лекций с демонстрациями: «При этих лекциях необходимы демонстрации под микроскопом препаратов, которые должны быть изготовлены перед лекциями, а иногда во время самих лекций лаборантом, состоящим при кабинете сравнительной анатомии. До сих пор это делалось так: лекции читались в одной из комнат кабинета, в которой студенты размещались на стульях вокруг стола, а в соседней, рабочей комнате лаборант изготовлял препараты и по мере надобности выносил микроскопы, с установленными на них препаратами, в ту же комнату, где читались лекции»25. Профессору отказали в просьбе, чтобы было неудивительно. Даже всесильный А. П. Богданов не смог добиться расширения зоологического музея. Только после смерти и Богданова, и Борзенкова Московский университет получил новые здания, которым завидовали в Петербургском университете, но случилось это уже в начале XX в.
Сам столичный университет в 1860-1870-е гг. оказался в странной ситуации, так как профессора зоологии там были, а вот практические занятия не велись так, как должны были. При том, что инвентарь, в том числе микроскопы, там имелись, хотя число их было неизмеримо малым. Например, для зоотомического кабинета только в 1872 г. были куплены 3 стола для микроскопических работ, 5 первых микроскопов, инъекционный прибор и 4 набора мелких инструментов26. Проблема была в том, что профессор зоотомии Н. П. Вагнер (1829-1907) совершенно не интересовался делами кабинета. В. М. Шимкевич впоследствии вспоминал, что «самое трудное было добывать деньги на организацию лаборатории. Н. П. Вагнер часто пропускал заседания факультета, и поэтому нередко наши нужды, не будучи в достаточной мере выяснены, оставались неудовлетворенными»27. К концу XIX в., в 1894 г., в столичном университете, где число студентов естественного отделения давно пересекло отметку в несколько сотен человек, в зоотомическом кабинете было 30 микроскопов, а в зоологическом — 428. Для сравнения, в зоологическом кабинете Харьковского университета в 1887 г. было 9 микроскопов29.
В отличие от относительно успешных начинаний ботаников Петерубргского и Московского университета, зоологи всех без исключения университетов не смогли справиться с бюрократией. Поэтому во всех университетах зоологические кабинеты, музеи и лаборатории испытывали сложности с помещениями. Например, зоотомический кабинет Харьковского университета состоял «из небольшой комнаты -- собственно кабинета, еще меньшей второй комнаты -- где помещались профессор и лаборант и крошечной узкой комнаты, предназначенной для практических занятий студентов. Профессорская (она же и лаборантская) комната была уставлена шкафами, заключающими библиотеку кабинета и некоторые научные пособия. Она служила и местом для научных работ, и местом для отдыха, и как рабочая комната, в которой готовились как спиртовые препараты, так и скелеты. Здесь же, а частью в кабинете и комнате для практических занятий, помещались животные, предназначенные для практических занятий, так как особого помещения для этого не было»30.
В Казанском университете зоологическая лаборатория для научных занятий сотрудников выглядела так: «Комната эта совершенно заставлена разнообразной величины банками с препаратами и реактивами, большими склянками со спиртом, аквариумами, различными приборами, инструментами и проч[ее], -- все в большинстве случаев такими предметами, которые постоянно нужны и должны быть всегда под рукой. В шкафах может помещаться только сравнительно небольшая часть этих предметов; все же остальные, за недостатком места, занимают этажерки, столы, подоконники, табуретки, стоят на шкафах и даже на полу. Понятно, что при этом они постоянно покрываются пылью, портятся, загромождая и стесняя и без того маленькую комнату до невозможности»31 . А студенческой лаборатории в Казани вовсе не существовало, и практические занятия проводились или в аудитории, или в зоологическом музее. Но в 1872 г. там было 10 микроскопов32.
В некоторых случаях мы можем прочитать описания (довольно красочные) состояния лабораторий 1870-х гг. и представить себе, в каких условиях работали преподаватели. Один из таких красочных отзывов о зоолого-сравнительно-анатомической лаборатории Университета Святого Владимира оставил профессор О. М. Паульсон (1837-1886). Он описывает лабораторию середины 1870-х гг., переехавшую из первого в третий этаж: «Это помещение состоит из 3-х, сообщающихся между собою, комнат, а четвертая, небольшая, лежащая по ту сторону коридора, отдана в распоряжение профес[сора] Н. В. Бобрецкого. Из остальных трех комнат: одна очень маленькая -- в ней стоят акварии; в другой, с одним окном, занимается консерватор и в ней же сложено стекло, помещена классная коллекция, диаграммы и неразобранная коллекция насекомых. Наконец третью — обширную залу занимает профес[сор] О. М. Паульсон; в этом роскошном помещении температура зимою не подымается выше 10°. В ней хранятся инструменты, установлена библиотека и систематически расположена коллекция насекомых. Таким образом, с перехода с нижнего этажа в третий, зоолого-сравнительно-анатомическая лаборатория не имеет комнаты для занятия со студентами»33.
В то время как профессора различных университетов Российской империи продолжали бороться за расширение помещений и покупку инвентаря (а кто-то даже бросил эти тщетные попытки), число студентов естественного отделения продолжало расти, в особенности в столичных университетах. С тем количеством микроскопов, о котором мы писали выше и с теми тесными
помещениями в 1870-е гг., как мы видим, могли выжить только Харьковский и Казанский университеты, отчасти Московский (где число студентов резко уменьшилось в 1870-е гг. и оставалось таковым до начала 1880-х гг.), Университет Святого Владимира и Новороссийский университет, где студентов делили на несколько групп, но не Петербургский университет, в котором число студентов, превышало 100, а затем и 200 чел. Они никак не могли продуктивно заниматься в имеющихся условиях (рис.2.).
Рис. 2. Динамика численности студентов-естественников за 1865-1885 гг.
Таким образом, массовые стажировки профессорских стипендиатов в Германии и Франции принесли свои плоды в виде энтузиазма и желания внедрить практические занятия по зоологии и ботанике, а также расширить микроскопические исследования. Однако не всегда эти желания совпадали с возможностями. Реальностью были маленькие кабинеты и отсутствие аудиторий для практических занятий, а иногда и очевидно халатное отношение к покупке оптических приборов. Профессора были вынуждены выбивать средства для строительства, иногда прибегая к личным связям и частным пожертвованиям, просить в Совете о переносе кабинетов в более удобные с точки зрения проведения микроскопии комнаты, самостоятельно организовывать рабочие места, пытаясь втиснуть столы в свободные пространства. Обязательно следует сказать, что хорошими администраторами оказались не только те профессора, кто стажировался за границей (например, А. Н. Бекетов). И, конечно же, не все, кто стажировался за границей впоследствии оказались хорошими администраторами (например, Н. П. Вагнер). Кроме того, в целом ситуация с ботаническими лабораториями была более удачной, чем с зоологическими, однако и те, и другие нуждались как в средствах для покупки инструментария, так и в расширении помещений в связи со значительным ростом числа студентов, а практические занятия проводились исключительно благодаря инициативе профессоров, которая иногда, увы, отсутствовала.
Примечания
1 Здесь следует оговориться, что в Германии есть два города со схожими названиями -- Фрайберг (Фрейберг), где располагался Горный институт и куда ехали стажироваться преимущественно геологи (русские специалисты приезжали во Фрайберг еще в XVIII в.), и Фрайбург (Фрейбург, Фрайбург-им-Брайсгау), где находился университет, в настоящее время -- Фрайбургский университет имени Альберта и Людвига.
2 Пирогов Н. И. Письма из Гейдельберга // Сочинения. Т. 1. Киев, 1914. С. 523.
3Там же. С. 526.
4 Бекетов А. Н. Несколько слов о значении микроскопа в новейшей ботанике // Московские ведомости. 1856. № № 121, 128.
5 Извлечение из отчета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1863 год // ЖМНП. 1864. Ч. 123. С. 426.
6 Григорьев В. В. Императорский Санкт-Петербургский университет в течение первых 50 лет его существования. СПб., 1870. С. 395.
7 Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней). Т. 2. СПб., 1891. С. 360.
8 Извлечение из отчета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1872 год // ЖМНП. 1873. Ч. 168. С. 70-71.
9 Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета за 1866-67 академический и 1867 гражданский годы. М., 1868. С. 86.
10 Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета в 1873-74 академическом и 1874 гражданском году. М., 1875. С. 23.
11 Там же. С. 24.
12 Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета за 1877 год. М., 1878. С. 71.
13 Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета за 1878 год. М., 1879. С. 210-211.
14 О научных пособиях университетов Харьковского и Казанского, по части ботаники // ЖМНП. 1863. Ч. 120. С. 497.
15 Там же.
16 Извлечение из отчета Императорского университета Святого Владимира за 1863 год // ЖМНП. 1864. Ч. 123. С. 87.
17 Историко-статистические записки об ученых и учебно-вспомогательных учреждениях Императорского университета Святого Владимира. Киев, 1884. С. 130.
18 Извлечение из отчета Императорского университета Святого Владимира за 1873 год // ЖМНП. 1874. Ч. 173. С. 93-94.
19 Краткий отчет о состоянии и действии Императорского Новороссийского университета в 1870-1871 академическом году. Одесса, 1871. С. 26.
20 Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета в 1869-70 академическом и 1870 гражданском году. М., 1871. С. 82.
21 Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета за 1877 год. С. 63.
22 Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета за 1881 год. М., 1882. С. 52.
23 Отчет о состоянии и действиях императорского Московского университета за 1858-59 академический и 1859 гражданский годы. М., 1860. С. 44-47.
24 Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета в 1869-70 академическом и 1870 гражданском году. С. 90.
25 ЦГАМ. Ф. 418. Оп. 50. Д. 310. Л. 3-3 об.
26 Шимкевич В. М., Вагнер Ю. Н. Исторический очерк Зоологического и Зоотомического кабинетов Санкт-Петербургского университета // Труды Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей. 1894. Т. 18. Вып. 4. С. 48.
27 Шимкевич В. М. Н. П. Вагнер и Н. Н. Полежаев // ЖМНП. 1908. Ч. 16. С. 12.
28 Шимкевич В. М., Вагнер Ю. Н. Исторический очерк Зоологического и Зоотомического кабинетов Санкт-Петербургского университета. С. 46, 48
29 Физико-математический факультет Харьковского университета за первые сто лет его существования (1805-1905). Харьков, 1908. С. 332.
30 Там же. С. 334-335.
31 Труды комиссии физико-математического факультета Императорского Казанского университета по выяснению нужд учебно-вспомогательных учреждений. Казань, 1898. С. 36.
32 О состоянии и действиях Императорского Казанского университета в 1872 году // ЖМНП. 1873. Ч. 170. С. 13-14.
33 Историко-статические записки об ученых и учебно-вспомогательных учреждениях Университета Святого Владимира. С. 126.
Список литературы
1. Schmidgen H. The Laboratory // EGO: European history online, 2011. URL: http: //ieg-ego. eu/en/threads/crossroads/knowledge-spaces/henning-schmidgen-laboratory# (дата обращения: 05.09.2021).
2. Bommel B. van. Between "Bildung" and 'Wissenschaft": The 19th-Century German Ideal of Scientific Education // EGO: European history online, 2015. URL: http://ieg-ego.eu/de/threads/modelle-und-stereotypen/germanophilie-und-germanophobie/bas-van-bommel-between-bildung-and-wissenschaft-the-19th-century-german-ideal-of-scientific-education (дата обращения: 05.09.2021).
3. Райков Б. Е. Биологи-эволюционисты до Дарвина. М.-Л., 1959, Т. 4.
4. Тихомиров А. Анатолий Петрович Богданов // Зоологические исследования. 2015. № 18. С. 30-38.
5. Зограф Н. Отрадная страница из истории русской науки. Анатолий Петрович Богданов // Зоологические исследования. 2015. № 18. С. 39-63.
6. Манойленко К. В. Андрей Сергеевич Фаминицын. СПб., 2016, 288 с.
References
1. Schmidgen H. The Laboratory, EGO: European history online, 2011. Available at: http://ieg-ego.eu/en/threads/crossroads/knowledge-spaces/henning-schmidgen-laboratory# (accessed 05.09.2021).
2. Bommel B. van. Between "Bildung" and "Wissenschaft": The 19th-Century German Ideal of Scientific Education, EGO: European history online, 2015. Available at: http://ieg-ego.eu/de/threads/modelle-und-stereotypen/germanophilie-und-germanophobie/bas-van-bommel-between-bildung-and-wissenschaft-the-19th-century-german-ideal-of-scientific-education (accessed 05.09.2021).
3. Rajkov B.E. Biologi-jevoljucionisty do Darvina [Evolutionary biologists before Darwin]. Moscow; Leningrad, 1959, vol. 4. (In Russ.).
4. Tihomirov A. Anatolij Petrovich Bogdanov [Anatoly Petrovich Bogdanov]. Zoologicheskie issledovanija [Zoological research], 2015, no. 18, pp. 30-38. (In Russ.).
5. Zograf N. Otradnaja stranica iz istorii russkoj nauki. Anatolij Petrovich Bogdanov [A gratifying page from the history of Russian science. Anatoly Petrovich Bogdanov]. Zoologicheskie issledovanija [Zoological research], 2015, no. 18, pp. 39-63. (In Russ.).
6. Manojlenko K. V. Andrej Sergeevich Faminicyn [Andrey Sergeevich Faminitsyn]. Saint-Petersburg, 2016, 288 p. (In Russ.).
Сведения об авторе
Е. Ю. Жарова — кандидат биологических наук, Санкт-Петербургский филиал Института истории естествознания и техники имени С. И. Вавилова РАН, научный сотрудник.
Information about the author
E. Yu. Zharova — PhD (Biology), St. Petersburg Branch of S. I. Vavilov Institute for the History of Science and Technology of the Russian Academy of Sciences, Research Fellow.
Статья поступила в редакцию 03.10.2021; одобрена после рецензирования 07.10.2021; принята к публикации 08.10.2021.
The article was submitted 03.10.2021; approved after reviewing 07.10.2021; accepted for publication 08.10.2021.
