CC BY
16
Анализ работ западных авторов позволяет сделать выводы о том, что идеология управления:
1) может рассматриваться как подсистема системы управления в организации;
2) высоко значима для обеспечения управления в организации, более того, отмечается рост потребности в ней;
3) в организации является активным фактором конструирования внутриорганизационной реальности и формирует особую среду - «воображаемый мир» (мир, относящийся к образованию понятий, представлению о предметах, непосредственно не воспринимаемых чувствами);
4) формирует схемы восприятия своей деятельности и самой организации у ее членов (объясняет, интерпретирует мир);
5) должна в организации поддерживаться специальными усилиями экспертов, советников, консультантов, а также, что не менее важно, развивать коммуникативную деятельность (отношений) сотрудников и руководства организации;
6) отражает специфический внутренний потенциал (качество) управления: гибкость, органичность, которые служат источником изменений и развития организации и системы управления, формируют его готовность к реагированию на внешние и внутренние вызовы, давление среды и т.д.
Вследствие фактического отсутствия на сегодняшний момент целостного (системного) определения идеологии управления в организации (это относится как к отечественной теории, так и, возможно, в меньшей степени, к западной), в управленческой теории и практике зачастую происходит смешение понятий идеологии и миссии, идеологии и стратегии, идеологии и философии, идеологии и культуры, идеологии и политики. Вместе с тем, по нашему мнению, идеология управления - специфическое явление в организации с обширным набором особых признаков и черт (функций, особенностей, характеристик), качественно отличающих данное понятие от понятий стратегии, философии, культуры и т.д.
Мы же опираемся на сочетание «интерпретатив-ного» и функционального подходов к идеологии [2]. Различия между ними заключаются в том, что в первом случае акцентируется внимание на роли идеологии в производстве смыслов и схем, определяющих понимание социальной реальности и ориентировку в ней, а
Сельское учительство составляет 1/3 учительства России: среди представителей этого социально-профессионального слоя наиболее низка «негативная» мобильность, перемена профессии. Можно предположить, что процессы развития, затронувшие российскую интеллигенцию в 90-е гг., повлияли на положе-
во втором - упор делается на рассмотрении функций идеологии в обществе в целом и в социальном управлении, в частности.
Западные исследователи вышли на проблематику идеологии главным образом в рамках темы культуры управления (наибольшее развитие исследования на тему культуры управления получили в 80-х гг.). В отечественной науке советского периода идеология рассматривалась изначально как самостоятельное, специфическое явление. В период деидеологизации (с середины 80-х гг. по середину 90-х) тема идеологии управления (в первую очередь применительно к обществу в целом) оказалась в лучшем случае невостребованной, в худшем - знаком дурного тона исследователя, ею занимающегося.
В настоящее время изменения в практике социального управления (включая управление в организации) за рубежом и в России свидетельствуют об исторической ограниченности инструментария так называемого регулярного менеджмента. Он представлен в России главным образом американской моделью менеджмента, характеризующейся механистичностью, поверхностной систематизацией, бихевиористичностью и т.п. Обращение к идеологии управления становится все актуальнее. Российский бизнес прошел определенный этап в своем развитии - 10 лет первоначального накопления. Возникает закономерная необходимость как минимум осмыслить пройденное, чтобы понять, куда, как и зачем двигаться дальше. На Западе интерес к исследованию идеологии управления возник несколько раньше, и в последнее время также значительно возрастает, о чем свидетельствуют рост количества публикаций и работ на данную тему, а также усиление интереса к теме идеологии со стороны практики управления.
Таким образом, тема идеологии как неотъемлемой части социального управления традиционно актуальна для современного, в том числе и российского общества независимо от политической конъюнктуры, что подтверждается практикой общественного развития.
Литература
1. Вахаснский О.С., Наумов А.И. Менеджмент, человек, стратегия, организация, процесс. М., 1995.
2. ТомпсонА.А., СтриклендА.Дж. Стратегический менеджмент: Пер. с англ. / Под ред. Л.Г. Зайцева, М.Н. Соколовой. М., 1998.
25 октября 2006 г.
ние сельского учительства в меньшей степени, чем другой сельской интеллигенции. По методологии А. Севастьянова, сельские учителя относятся к самой многочисленной группе интеллигенции [1, с. 23]. Данное исследование направлено на изучение типологии сельского учителя как представителя социально-професси-
Институт социально-политических исследований РАН, г Москва
© 2006г. А.Т. Латышева
АДАПТИВНЫЕ РЕСУРСЫ СЕЛЬСКИХ УЧИТЕЛЕЙ
онального слоя и его ближайшего окружения, семьи. Такая методологическая установка позволяет избежать «идеальных» моделей, построенных на описании морально-нравственных качеств, приверженности только профессиональным ценностям, тогда как актуальная исследовательская задача - охарактеризовать адаптивные возможности сельских учителей, которые в годы социальных изменений выступают их объектами и вынуждены развивать свой адаптивный потенциал.
По мнению самих учителей, их судьба не волнует ни общество, ни местные власти, и учитель остался «наедине» с личными и профессиональными проблемами. На статус сельских учителей влияет низкий уровень оплаты труда, что противоречит представлениям об оплате высококвалифицированного труда, «меритокра-тии» сельского образования, в результате чего учителя лишились социальных льгот, пополнение контингента (2/3 российских школ - малокомплектные).
Можно сделать вывод, что учителя вынуждены сосредоточиться на индивидуальных адаптивных возможностях, так как государственная и «спонсорская», общественная поддержка сельской школы явно не достигает уровня прошлого социально-профессионального воспроизводства. При такой конфигурации обстоятельств, обычно наблюдается резкий отток из специальности. Сельскому учителю «заказан путь» во властные структуры (на работу в местные органы власти перешли за годы реформ 0,6 %). Переход в «доходные» виды деятельности (бизнес, фермерство) не является также массовым: во-первых, сельские учителя не обладают достаточными средствами для того, чтобы «заниматься собственным делом»; во-вторых, не имеют достаточных навыков (предприимчивости); в-третьих, у сельского населения низкая покупательная способность (в 4 раза ниже, чем у жителей мегаполиса и в 2,1 раза - чем у населения среднего российского города), поэтому возможности «коммерческой» деятельности ограничены. Есть и «четвертый» фактор - сельские учителя болезненно относятся к изменению статуса, т.е. не желают конкурировать в других видах деятельности.
Установлено, что адаптивные возможности сельских учителей недостаточны для жизни в городе, но превышают уровень сельского социума, в котором велика доля бедных и «социального преддонья» (60 % населения).
Как и большинство россиян, сельские учителя сосредоточились на индивидуальных усилиях. В меньшей степени, чем представители деловых профессий, они признают нехватку свободного времени, что показывает ориентированность на стабильность и соблюдение трудовых прав. Отмечается, что в сельском социуме падает уважение к учителям со стороны не только государства, но и учеников и их родителей. Нехватка социальных ресурсов возмещается адаптивными преимуществами в повышении социального самочувствия, свободном времени и профессиональной уверенности. Уязвимое место учительства - возрастной ресурс: удельный вес работников пенсионного возраста повысился в 2002 г. до 9 против 7,5 % в 2001 г. [2, с. 143]. Но в условиях отказа выпускников педагогических вузов ехать на село возрастной фактор имеет значение не
для отдельного учителя, а сельского педагогического коллектива. Сельское образование не привлекает молодежь: профессия учителя вызывает интерес только у 2 % выпускников сельских школ.
На наш взгляд, сельские учителя исходят из необходимости переноса активности с собственно профессиональной деятельности на «социальную микросреду». Поэтому значимы критерии солидарности, совместимости, хороших отношений, взаимовыручки, а не конкуренции и профессионализма. Компенсацией понижения социального статуса является «исключенческая» позиция к обществу, ученикам, родителям, которые обвиняются в индифферентном отношении к учебе, образованию, личности учителя. Но если государство представляется идентификационным институтом, который перестал выполнять функции гаранта и опекуна, то родители и ученики как акторы социальной микросреды вызывают негативную оценку дистанцированностью от проблем учителей и занятием позиции потребителя образовательных услуг без эквивалентного уважения к ним, их поддержки или солидарности.
Сельские учителя, таким образом, оказались неготовыми к переменам, связанным с регрессивной (нисходящей) социальной мобильностью. Поскольку профессиональный статус является фактором регуляции трудового поведения, перемена статуса влечет за собой изменение моделей поведения. Это проявляется, например, в том, что при все еще достаточно сильной установке «сеять разумное, доброе, вечное», появляются ростки прагматичного подхода к школе на фоне снижения роли воспитания детей, растет желание получать больше денег за свой труд в свободное время [3, с. 286]. Желание заработать присутствует в настроениях сельских учителей, но желание ограничивает заниженные прагматические установки по сравнению с городскими коллегами. На селе до сих пор существует мнение, что учитель обязан бескорыстно вкладывать знания в ученика, и его дополнительный труд в лучшем случае заслуживает благодарности, подарка, но не адекватной оплаты. Только каждый пятый выпускник сельской школы ориентирован на получение высшего образования, так что репетиторство в качестве дополнительного занятия не является общедоступным. Безусловно, имеется противоречие в том, что учителя перестали воспринимать как «воспитателя», относятся как к «частному лицу», такому же, как все, и предъявлением требований к профессиональной этике, содержащей ценности альтруизма, «служения обществу» и воспитания подрастающего поколения.
Таким образом, если классифицировать адаптивные возможности сельских учителей на социальные, профессиональные, личностные, индивидуальные, то в условиях перемен социальные и профессиональные возможности уступают место индивидуальным, но при этом они определяют индивидуальные стратегии. Во-первых, учителя гордятся приверженностью профессии, ощущают социальные и культурные различия с другими группами сельского населения, поддерживают профессиональную сплоченность и в состоянии сформулировать претензии к обществу и государству. Профессиональные возможности имеют компенсаци-
онное и защищающее значения. Во-вторых, нисходящая социальная мобильность продуцирует состояние неустроенности, перемены профессии, доминирование в сельском социуме стандартов бескорыстности учительской профессии и социального равенства, подозрения к внезапно разбогатевшим и ограниченности платных образовательных услуг приводят к не заинтересованности в достиженческом использовании профессиональных возможностей (актуализация и обновление профессиональных знаний), у них отсутствуют материальные, психологические, моральные стимулы. В-третьих, профессиональный статус дает возможность законсервировать социальное самочувствие, обратиться к социальной микросреде, попытаться привить иммунитет против перемен. Реальная устойчивость профессиональных предпочтений является фундаментом адаптивных возможностей, воплощаемым в установке на верность профессии и критическое отношение к переменам. Адаптация осуществляется как предпочтительная, вынужденная, но выстраивающая защитный механизм, позволяющий сохранить повышенную социальную самооценку, уход в работу и семью.
Сельские учителя относятся к категории малообеспеченных слоев населения и, если говорить о расширении социально-профессионального воспроизводства, для выхода за пределы адаптации, использования активных адаптивных стратегий у учителей не образуется достаточных стимулирующих условий, чтобы достигнуть уровня успешной адаптации. Ни по критерию социального самочувствия, ни по критерию доходов сельских учителей нельзя отнести к успешно адаптированным.
Учителя не занимают рыночные позиции в оплате труда, но, очевидно, в таком подходе есть определенная логика: если государство не интересуется проблемами оплаты учительского труда, оно не вправе и требовать, чтобы учитель соответствовал требованиям современного образования, постоянно повышал профессиональный уровень и интенсифицировал учебный процесс. Адаптивные возможности сельских учителей практически легитимируют неинвестиционное поведение, и если учителя готовы вкладывать свободные денежные средства, то в образование детей.
Можно сделать вывод, что адаптивные возможности дифференцированы среди сельских учителей, но они недостаточны, чтобы носить характер расслоения. Скорее малообеспеченные и обеспеченные различаются по показателям, не связанным с социопрофессиональной деятельностью (заработок мужа, помощь родителей, количество детей в семье), имеет значение и возраст.
Поэтому можно предположить, что учителя примирились с ухудшением материального положения, но не готовы согласиться с отнесением себя к неуспешным, неадаптированным социальным слоям, обладающим непрестижной профессией и не вызывающим уважения в обществе. Уход в профессиональную среду смягчает чувство депривации, но реальные адаптивные возможности таковы, что сельские учителя не могут оправиться от ощущения, что «учителя с подобающей высоты опустили туда, где он находиться не должен» [3, с. 297]. Рыночные ориентации разделяют треть учителей, но как раз эта позиция делает их наиболее
ущемленными вместе с теми, кто испытывает ностальгию по своему прошлому. В обеих позициях прослеживается стремление утвердить себя в обществе, выйти за пределы профессиональной солидарности, вернуть престижность профессии учителя, прежде всего, в эмпирически очевидных показателях материального достатка и престижности профессии.
Как отмечают российские исследователи: «В ходе трансформации российского общества цепочка „образование - статус - доход" оказалась разорванной, выявляя, что возможности конвертации полученного образования в повышение дохода и социального статуса существенно уменьшились» [4, с. 28]. Несмотря на то, что в образовательной сфере по сравнению с другими количество высококвалифицированных вакансий сохранилось, именно на нее пришелся удар девальвации образовательного статуса. Тенденции сокращения сельских школ также влияют на уровень доверия и уверенности. К тому же сельские учителя лишились символических льгот советского периода.
Надежды на улучшение ситуации, как отмечалось ранее, учителя не связывают с переменами в сфере образования, наоборот, выработалось стойкое предубеждение против перемен, ведущих к дополнительной нагрузке или потере рабочего места.
Достойная зарплата и ответственная образовательная политика - вот чего ожидают сельские учителя от государства. Разумеется, надежды связываются с общим подъемом российского села, так как учителя, являясь социально-профессиональным слоем, интегрированы в сельском социуме. Адаптивные возможности сельского учительства коррелируют с ресурсами прошлого, образовательным и профессиональным статусом, достигнутыми в недалеком советском прошлом. По возрастным, профессиональным и мобилизационным ресурсам сельский учитель настроен на стабильность, занятость и в основном не стремиться к достиженчеству - рыночному ориентиру. Ясно, что ему трудно перевоспитаться в предпринимателя, перейти в частный сектор или получить место в управленческом аппарате. На селе разнообразие социально-профессиональных ролей не сформировано как условие адаптивности, поэтому адаптивные возможности сельских учителей включают их перевод на социальный микроуровень, сокращение расходов при приверженности этой профессии. Считая себя проигравшими в результате реформ, сельские учителя сохраняют профессиональное самочувствие, не подвержены маргинализации и культуре бедности. Преобладание в оценке собственных профессиональных перспектив выражается в отказе от воспитательной и просветительской личности учителя, в расчете на улучшение материального положения, что создает предпосылки для дифференциации адаптивных стратегий, связанных как с качеством и объемом адаптивных возможностей, так и установками по отношению к профессии и переменам, происходящим в российском обществе.
Литература
1. Севастьянов А. Двести лет из истории различной интеллигенции // Наука и жизнь. 1991. № 3.
2. Российское село в XXI веке: проблемы и перспективы. М.; Краснодар, 2004.
Осуществляемая в стране реформа органов местного самоуправления проводится без учета необходимости параллельного развития структур гражданского общества. По своему глубинному смыслу она должна стимулировать активность граждан в сфере решения актуальных для территориального социума проблем, однако на практике все сводится к реформированию бюрократического аппарата.
Указанный дискурс реформирования с точки зрения функционирования демократических обществ не является чем-то уникальным. К примеру, в зарубежном конституционном праве Великобритания - классическое государство самоуправления. При этом понятие «самоуправление» трактуется как особенность организации внутренней государственной власти [1].
Однако власть не может существовать в вакууме. Речь не только об учете мнения населения, но и кадровой подпитке органов местного самоуправления. По мнению зарубежных ученых, подготовка профессионального политика происходит постепенно, начиная с системы местных органов власти, к тому же общественные формы - это место, где из простой группы жителей конкретного района создается общественность [2]. Реально ли такая форма горизонтальной мобильности в современной России?
На наш взгляд, на поставленный вопрос следует дать положительный ответ, но только при условии реорганизации существующих форм взаимодействия органов местного самоуправления с некоммерческими организациями. В качестве методологической основы реорганизации целесообразно использовать конструкт межсекторного социального партнерства отечественного исследователя В.Н. Якимца. Рассматривая процессы взаимодействия власти, структур гражданского общества и бизнес-структур, Якимец, опираясь на представления П. Бурдье, вводит понятие поля межсекторного социального партнерства [3].
Речь идет о привлечении жителей к деятельности институтов гражданского общества, с использованием возможностей которых возникают дополнительные инструменты реализации проблем территориального социума. Органы местного самоуправления без снижения налоговых поступлений могли бы предоставить задействованным в решении социальных проблем некоммерческим организациям налоговые льготы с учетом существующего в других странах опыта.
Важный момент заключается в том, что на Западе большинство налоговых льгот распространяется не на
3. Россия: Трансформирующееся общество. М., 2001.
4. Адаптационные стратегии населения. 10 лет исследований. СПб., 2004.
2006 г.
все некоммерческие организации, а только на общественно-полезные. Наиболее отлажен этот механизм в Великобритании, где существует специальная комиссия по вопросам благотворительности, решающая, каким организациям предоставить особый статус. Несмотря на то, что комиссия входит в состав правительства, она не является сугубо чиновничьей структурой, так как обязательно часть ее членов - независимые представители общественности. Это дает возможности комиссии избегать политически ангажированных решений. К некоммерческим организациям, которые получают статус общественно-полезных, государство впоследствии предъявляет повышенные требования, в первую очередь в области финансовой отчетности. Таким образом, в странах, где развито гражданское общество, власти не отстраняются от управления общественной активностью населения, но и никоим образом не сдерживают ее. Как правило, любой желающий может там без проблем создать свою некоммерческую организацию - процедура регистрации крайне проста и носит чисто заявительный характер.
Соответствующая государственная политика может помочь устранить и самое серьезное препятствие для развития гражданского общества в нашей стране - недоверие граждан к любым институтам. Русский человек охотно подаст монетку нищей старушке на улице и вряд ли решится опустить свои деньги в коробку с надписью некоей организации. Он не знает, на что будут потрачены средства, и дойдут ли они до адресата. Для общественных организаций есть только один способ преодолеть это недоверие - отчитываться за каждый свой шаг. Это принято даже в тех странах, где культура благотворительности передается из поколения в поколение и где люди вполне лояльно относятся к институтам гражданского общества. В Америке, например, каждая организация, собирающая частные пожертвования, вывешивает свои подробные отчеты в интернете и печатает их в местных газетах. Российские же НКО часто не могут публично отчитаться о проделанной работе, так как многие не платят налогов с пожертвований граждан. Проблему можно было бы решить очень просто: последовать опыту большинства стран и ввести льготы на эти налоги [4].
Кроме введения налоговых льгот механизмы межсекторного социального партнерства предусматривают возможность разрешения периодически возникающих конфликтов между территориальным социумом и коммерческими структурами. К примеру, в Перми, как почти во всех больших российских городах, широко
Южно-Российский государственный технический университет_6 декабря
© 2006 г. М.В. Метлушенко
ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО И МЕСТНОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ: ВОЗМОЖНОСТИ МЕЖСЕКТОРНОГО СОЦИАЛЬНОГО ПАРТНЕРСТВА
