CC BY
28
Новый филологический вестник. 2020. №1(52). ----
ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ Surveys and Reviews
Т.Л. Рыбальченко (Томск)
«Абсурд в грамматике свидетельствует не о частной трагедии» (И. Бродский): разгадывание «смыслового тупика» в пьесах А. Платонова
Рецензия на книгу: Когут К.С., Хрящева Н.П. Поэтика драматургии А.П. Платонова конца 1930-х - начала 1950-х годов: межтекстовый диалог. М.: Нестор-история, 2018. 280 с.
Аннотация. В статье рецензируется книга екатеринбургских литературоведов, доктора филологических наук Н.П. Хрящевой и кандидата филологических наук К.С. Когута, посвященная интерпретации драматургии А. Платонова в аспекте поэтики, т.е. в разгадывании художественных кодов писателя и его трактовки советской и мировой цивилизации середины ХХ в. Обращено внимание не только на научную новизну монографии, связанную с малоизученным, неопубликованным при жизни Платонова и оцениваемым часто как маргинальный и художественно несоразмерный с повествовательной прозой Платонова наследием писателя, но и на методологию герменевтики текстов четырех пьес конца 1930-х -начала 1950-х гг.: «Голос отца», «Волшебное существо», «Ученик Лицея», «Ноев ковчег (Каиново отродье)». Признается убедительным вывод исследователей, что неканоническая драматургическая форма пьес, использование «формульных» риторических, сюжетных, образных знаков в художественной системе свидетельствует не о компромиссе с господствующими эпистемами, а о погружении в глубинные смыслы бытия в целях познания исторической реальности. Научно значимы в монографии, с одной стороны, целостный анализ каждого текста, генетическая и ассоциативная многослойность, с другой - парадигма анализа, позволяющая показать семантические и образные связи, развитие образных и тематических мотивов, выявить целостность эволюционирующей художественной системы Платонова. Продуктивен и метод выявления в пьесах Платонова затекстовых аллюзий (биографических, социально-политических), что удерживает трактовку пьес в границах авторской интенции, а не в границах филологических гипотез исследователя. Монография обосновывает одну из причин обращения писателя к драматургической форме: не просто способ сокрытия авторских смыслов («не криптография» сама по себе) от социальной цензуры, а погружение в миропонимание персонажей с целью преодоления личной субъективности автора в ответах на неразрешимые проблемы бытия. В монографии представлена принципиальная диалогичность Платонова: автодиалог, интертектуальность, диалог с бытием.
Ключевые слова: А. Платонов; поэтика драмы; мотивный анализ; автодиалог
писателя; ассоциативный фон художественного произведения.
T.L. Rybalchenko (Tomsk)
"Absurd in grammar does not mean a particular tragedy" (I. Brodsky): Getting out of a "Semantic Dead End" in the Plays by A. Platonov A review of the book: Kogut K.S., Khryashcheva N.P. Poetics of the dramatic works of A.P. Platonov in the late 1930s - early 1950s: Intertextual dialogue. Moscow, Nestor-Istoria Publishers, 2018, 280 pp.
Abstract. The article reviews the book by literary scholars from Ekaterinburg, Doctor of Philology N.P. Khryashcheva and Candidate of Philology K.S. Kogut, devoted to the interpretation of the dramatic works by A. Platonov. The authors regard them from the viewpoint of poetics, i.e. deciphering the artistic codes of the writer and his interpretation of the Soviet and world civilization of the mid-20th century. Attention is paid not only to the scientific novelty of the monograph (associated with the writer's legacy which is still insufficiently explored), unpublished in Platonov's lifetime and often evaluated as marginal and incompatible with the narrative prose of Platonov, but also to the methodology of hermeneutics of the texts of four plays of the late 1930s -early 1950s, namely: "The Voice of the Father", "A Magical Being", "A Student of the Lyceum", and "Noah's Ark". The authors of the monograph agree with the conclusion of many researchers that the non-canonical dramatic form of the plays and the use of "formula" rhetoric, plot-related and character signs in the artistic system do not testify to a compromise with the dominant epistemes but to the immersion into the deep meanings of existence with the purpose of cognizing historical reality. In the monograph, the following two aspects seem rather significant: on the one hand, it is a holistic analysis of each text and its genetic and associative multilayer structure, and on the other hand, the paradigm of analysis allowing the author to reveal the semantic and character ties and development of character and thematic motifs and to demonstrate the holisticity of Platonov's evolving artistic system. The method of discovering extratextual allusions (biographical and socio-political) is also productive, as it keeps the interpretation of the plays within the boundaries of the author's intention, and not within philological hypotheses of a researcher. The monograph substantiates one of the reasons of the writer's attempt at creating a piece of drama: not just a method of concealing the author's meanings ("not cryptography" by itself) from social censorship, but penetration into the worldview of the characters with the aim of overcoming the author's personal subjectivity in answers to the intractable problems of existence. The monograph presents the principled dialogical character of Platonov's works: autodialogue, intertextuality, and dialogue with existence.
Key words: A. Platonov; poetics of drama; motif analysis; autodialogue of the writer; associative background of a work of art.
Обращение к творчеству А. Платонова остается актуальным, поскольку в полноте написанное им отрылось в последние десятилетия, и потому интерпретация любого пласта его текстов, автономно или в контексте
всего написанного востребовано не только литературоведческим сообществом, но и культурной частью общества. Значение художественного наследия Платонова уже не требует доказательств, оно оценено как важный вклад в национальное сознание, как опыт осмысления трагических катаклизмов ХХ в. в онтологическом, а не только социально-политическом аспекте. Поэтому достойно уважение филологическое исследование, посвященное наименее интерпретированной части творчества писателя - его драматургии, создаваемой в трагические для страны и самого писателя десятилетия: предвоенных, военных и послевоенных лет, когда испытыва-лись ценности и мифы национального сознания.
Пьесы рубежа 1920 - 1930-х гг., связанные с изображением социального абсурда, вписываются в историко-литературный контекст стремлением акцентировать гротеск исторической действительности. Они получили литературоведческое толкование. Пьесы 1930-1940-х гг., написанные для сценического воплощения или хотя бы для публикации, но не опубликованные и не поставленные при жизни писателя, только открываются для толкования. Справедливо авторы монографии обозначают главную, хотя и лежащую на поверхности причину поиска нового принципа изображения Платоновым современности: скрывание авторских смыслов в господствующих образно-языковых клише либо в погружении образа реальности в контекст культурных кодов разной временной глубины: фольклорной, христианской, культурной традиций. Использование «формульных» риторических, сюжетных, образных знаков в художественной системе толкает к трактовке пьес как к компромиссу с властью, вызванному потребностью в публикации текстов. Однако в творчестве многих писателей 1930-х -1940-х годов (Л. Леонова, М. Булгакова времени «Батума», М. Пришвина периода «Осударевой дороги», поэтов Н. Заболоцкого и Б. Пастернака) смена художественной парадигмы связана с мучительной необходимостью понять неизбежность исторического поворота, желания «труда со всеми заодно и заодно с правопорядком».
В не меньшей, а то и в большей степени, творчество Платонова дает материал для объяснения художественных стратегий не только прагматическими целями, но попыткой вступить в подлинный диалог с новыми ценностями, не отвергая их гротесковой трансформацией, как в ранней драматургии, а отыскивая смысл в проекции на глубокие традиции. Хотя Платонов, как показано в рецензируемом исследовании, обнаруживал не обоснование современных принципов социального устройства в органическом мироздании, а их искажение, противоречие несовершенным, но неотменимым онтологическим законам. Мировоззренческий перелом у Платонова начисто лишен конъюнктуры, личностно определен признанием утопичности глобальных мечтаний его юности, выражающих национальный, а не только федоровский, утопизм. Можно утверждать, что исследование К. Когута и Н. Хрящевой имеет значение для понимания в целом трагедии сознания русских писателей в пореволюционное время.
Конечно, обращение ко всему драматургическому наследию Платоно-
ва, а не только к пьесам после социального и мировоззренческого «слома», позволило бы в большей полноте понять и столкновение с социальными эпистемами, а потом сокрытие этого столкновения среди полифонии смыслов, и кризис спора писателя с онтологией (от демиургических идей к идее принятия и растворения в бытии). В свою очередь, расширение материала исследования дало бы возможность в поэтике Платонова показать общее и вариативное в творческих принципах Платонова-драматурга, меняющиеся и устойчивые коды мирообразования, коррекцию художественной парадигмы, направленную на проверку и уточнение авторского миропонимания. Однако и временное, и жанровое ограничение материала (пьесы конца 1930-х - начала 1950-х гг.) не препятствует выявлению общих и сущностных основ платоновского творчества. Авторы монографии приближаются к тайне преобразования эмпирического опыта личной и социальный жизни в художественные прозрения писателя.
Что можно назвать научным результатом исследования?
Во-первых, монографическое толкование пьес. Авторы не скупятся на отсылки к прочтению пьес предшественниками, не претендуют на научное открытие, но им можно отдать первенство в герменевтическом толковании (т.е. в интенции к пониманию авторского смысла) пьес. В монографии идеи и замечания литературоведов о семантике отдельных образов, ситуаций, тем, получают «оцельнение», обоснование, что не отменяет новые акценты, деликатный спор с иными прочтениями пьес, не нашедшими подтверждения в подробном и многоаспектном анализе.
Можно признать правомерным принятый принцип целостного описания истории создания, внутренней организации, ассоциативного ряда каждой из четырех пьес: «Голос отца», «Волшебное существо», «Ученик Лицея», «Ноев ковчег (Каиново отродье)». Используется одна методологическая парадигма, но она позволяет даже без непосредственного сравнения, показать и устойчивые ходы художественного мира, и разницу смыслов, к которым выводят эти ходы в соответствии с изменением миропонимания драматурга, отказом от иллюзий и продолжением поиска абсолюта.
Отметим, что методология исследования подробно обосновывается, но главное, что в работе проявляется ее результативность. Авторы монографии опираются на принцип семантической интерпретации («расшифровки») образной системы в тексте или в ряде исследуемых текстов Платонова (принцип мотивного анализа как в нарративном, так и в семиотическом понимании мотива). Другой плодотворный метод - систематичное и системное выявление межтекстовых связей (интертекстуальность и автодиалог Платонова). Третьим важным и результативным исследовательским принципом можно назвать обращение к «затекстовым» связям художественного мира пьес; биографический и социальный контексты не только не мешают выстраиванию образной системы и текстового «устройства» пьес Платонова, но способствуют расшифровке семантики образов, ситуаций. Важную роль в работе играет генетический метод, выявление мифологических и культурных источников образов и мотивов, диалог с
разными картинами мира, возникшими в разных культурах. Убедительно показывают авторы монографии столкновение (в версии авторов - взаимодополнение) мифологических представлений, связанных с одухотворением материального мира, и христианских, связанных с разведением духа и материи и дающих этическую опору существованию (в частности обоснование недеятельного сопротивления злу).
Хотя Когут и Хрящева неоднократно объясняют цель «расшифровки» «криптографического» слоя, тайнописный смысл текста необходимостью для Платонова прятать скрытые, неподцензурные, смыслы, большее значение работы литературоведов видится в том, что они приоткрывают «глубинные» (любимое определение авторов!) смыслы, действительно «скрытые», но не столько от цензуры, сколько от однозначного толкования. Зрелый мастер не только прятал, но и не выдвигал на поверхность одно понимание изображаемого, давал тексту возможность разных герменевтических кругов интерпретации. Рецензируемая работа следует принципу «возвращения», свойственному текстам самого Платонова, возвращаясь неоднократно к сходным сценам и образам, толкуя их конкретно-историческое, религиозное, мифологическое, биографическое значение. Обстоятельность анализа, повторы, подробные ссылки придают работе характер традиционной дескриптивности, однако авторам удается соединить толкование поэтики с миропониманием писателя.
Безусловно, художественная философия Платонова не раскрывается в системной полноте, но ведь предмет монографии - поэтика. Однако анализ элементов, приемов и принципа поэтики вскрывает содержательность формы, выводит к смыслам пьес Платонова.
В ходе филологического анализа авторам книги удалось показать скрытую в драматургической форме (где отсутствует медиум автора - повествователь) личную драму Платонова, вызванная гибелью сына. Био-графизм способствует толкованию универсализма поэтики Платонова, принципу возведения частного и личного в экзистенциальное и онтологическое. Трагическая истории сына объясняет не только лейтмотивный мотив - связь отца и сына - в драматургии Платонова, но и тему экзистенциальной вины человека перед прошлым за содеянное и перед будущим ложно направленное развитие жизни.
Незавершенный «Ноев ковчег» переводит ракурс в проблему прогресса как такового, редуцирует ситуацию связи отца и сына. Тем не менее авторы могли бы повернуть исследование и к этой проблеме, довершив поиск платоновской концепции исторической роли человека (мессианской, демиургической или разрушительной). Возможен был и иной, боковой, поворот исследования - акцент на миромоделирующей семантике пьес, на следы проективного миромоделирования. Социальные катаклизмы и война, вызвавшие усиление в пьесах акцентов на охранительность национального сознания, не могли не усилить рефлексию и выражение в драмах онтологического закона смерти, конечности материальных феноменов, что так обостренно было выражено в раннем творчестве Платонова.
Безусловно, работа Когута и Хрящевой побуждает к продолжению исследования художественного мира драматургии в контексте эволюции повествовательной прозы Платонова. То, что драматургия Платонова требует сопоставления с эпической прозой, доказывает в работе обращение к рассказу «Возвращение». Но возможно и более глубокое объяснение различия смысловых акцентов в драматической и повествовательной формах, в частности, ограничение текста высказываниями персонажей. То, что Платонов и в повествовательных формах делал центром видения «сокровенное» сознание персонажа, очевидно, но в диалогах выраженная речь персонажей сужает сокровенность, требует большей однозначности. Не является ли это причиной более жестких границ смысла пьес, в отличие от повестей и романов? То, что и в пьесах Платонов расширяет текст ремарок, свидетельствует о стремлении писателя преодолеть конкретность сценической формы, редукцию объясняющего повествующего слова. Этот аспект лишь намечен в монографии, и авторам по силам его развить в последующих работах. Как и обоснование мистериальности драматургической формы пьес Платонова не только обострением конфликтности, но и выходом к метафизическим началам бытия, к мистериальному слову.
Таким образом, исследование поэтики четырех пьес Платонова важно как для привлечения внимания к неизвестным современникам Платонова текстам, так и для понимания всего художественного мира писателя, для понимания сложной эволюции его представлений о цивилизации и бытии. Авторы монографии сделали попытку разгадывания «языка смыслового тупика» (определение И. Бродского), в котором автор-повествователь редуцирован, а язык героев в его «тайнописи» не столько скрывает оценку абсурдной исторической реальности, сколько открывает трагедию тупика человеческой цивилизации.
Рыбальченко Татьяна Леонидовна, Томский государственный университет.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русской литературы ХХ века. Область научных интересов: литература XX-XXI вв., поэтика, герменевтика.
E-mail: talery.48@mail.ru
ORCID ID: 0000-0003-4105-7145
Tatyana L. Rybalchenko, Tomsk State University.
Candidate of Philology, Associate Professor of Department of the History of Russian Literature of the 20th Century. Research interests: literature of the 20th - 21st centuries, poetics, hermeneutics.
E-mail: talery.48@mail.ru
ORCID ID: 0000-0003-4105-7145
