CC BY
39Государственная служба и кадры. 2024. № 1. С. 184—190.
State service and personnel. 2024;(1):184—1 90.
Научная статья УДК 347
https://doi.org/10.24412/2312-0444-2024-1-184-190 NIION: 2012-0061-01/24-034
EDN: https://elibrary.ru/LTDZXX MOSURED: 77/27-008-2024-01-234
Абсолютные и относительные гражданские правоотношения
и субъективные права
Алексей Александрович Чикин
Севастопольский государственный университет, Севастополь, Россия, [email protected]
Аннотация. В статье обосновывается конструктивность и плодотворность деления гражданских правоотношений и субъективных гражданских прав на абсолютные и относительные. Абсолютные субъективные гражданские права могут иметь разное содержание, но их объединяет то, что реализуются они преимущественно вне общественных отношений. Законодатель определяет только границы таких прав и устанавливает корреспондирующие им обязанности в месте их соприкосновения с правами.
Видами абсолютных гражданских правоотношений и абсолютных субъективных гражданских прав являются вещные правоотношения и вещные права, абсолютные правоотношения по поводу личных неимущественных благ, абсолютные правоотношения и права по поводу результатов интеллектуальной деятельности и приравненных к ним средств ин,диви,дуализации, абсолютные правоотношения и права по поводу некоторых субъективных прав, входящих в содержание обязательств. Относительные гражданские правоотношения и права обнаруживаются более легко. Целесообразно только не выводить за пределы понятия правоотношения отдельные их виды. Относительные гражданские права, содержание которых составляют субъективные права и корреспондирующие обязанности, — это прежде всего обязательства. Другой вид относительных гражданских правоотношений — это правоотношения, содержание которых составляют секундарные права, а также обязанности, которым не корреспондируют субъективные права.
Ключевые слова: правоотношения, абсолютные гражданские правоотношения, относительные гражданские правоотношения, вещные правоотношения, обязательства, субъективные права, секундарные права.
Для цитирования: Чикин А.А. Абсолютные и относительные гражданские правоотношения и субъективные права // Государственная служба и кадры. 2024. № 1. С. 184—190. https://doi.org/10.24412/2312-0444-2024-1-184-190 EDN: https://elibrary.ru/LTDZXX
Original article
Absolute and relative civil relations and subjective rights
Alexey A. СЫкт
Sevastopol State University, Sevastopol, Russia, [email protected]
Abstract. The article substantiates the constructiveness and fruitfulness of dividing civil legal relations and subjective civil rights into absolute and relative ones. Absolute subjective civil rights may have different contents, but they are united by the fact that they are implemented mainly outside of public relations. The legislator defines only the boundaries of such rights and establishes corresponding duties in the place of their contact with the rights.
Types of absolute civil relations and absolute subjective civil rights are real legal relations and property rights, absolute legal relations regarding personal non-property benefits, absolute legal relations and rights regarding the results of intellectual activity and equated means of individualization, absolute legal relations and rights regarding some subjective rights included in the content of obligations. Relative civil relations and rights are more easily discovered. It is only advisable not to take certain types of legal relations beyond the concept of legal relations. Relative civil rights, the content of which consists of subjective rights and corresponding duties, are primarily obligations. Another type of relative civil relations is a legal relationship, the content of which consists of second rights, as well as obligations that do not correspond to subjective rights.
Keywords: legal relations, absolute civil relations, relative civil relations, property relations, obligations, subjective rights, second rights.
For citation: Chikin A.A. Absolute and relative civil relations and subjective rights // State service and personnel. 2024;(1):184—190. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2312-0444-2024-1-184-190 EDN: https://elibrary.ru/LTDZXX
© Чикин А.А. М., 2024.
№ 1/2024
Проблема абсолютных и относительных гражданских правоотношений и субъективных прав уже больше двух веков исследуется в науке гражданского права. И эти исследования дали свои позитивные, конструктивные и существенные результаты. Однако имеющиеся публикации, в которых указанные результаты излагаются, все же не позволяют констатировать наличие общепризнанного понимания категорий абсолютных и относительных правоотношений и субъективных прав, на которое (это общепринятое понимание) можно было бы сослаться и тут же без каких-либо уточнений приступить к исследованию конкретной проблематики, предполагающей использование указанных категорий уже как методологических инструментов. Все-таки различия в понимании категорий абсолютных и относительных правоотношений сохраняются, что актуализирует задачу уточнения содержания этих категорий.
Абсолютные и относительные гражданские правоотношения и субъективные права исследовались в европейской и российской науке гражданского права. Длинный перечень ученых, обращавшихся к этой проблеме, начинается с Г. Хуфеланда (1803), С.А. Синицына [14, с. 9— 10]. Мы считаем, что среди таких ученых нельзя не назвать отечественных ученых-цивилистов В.К. Райхера, Д.М. Генкина, Е.А. Флейшиц, Е.А. Суханова, В.А. Белова и уже упомянутого С.А. Синицына.
Целью настоящей статьи является уточнение категорий абсолютных и относительных гражданских правоотношений и субъективных прав, некоторое приспособление их для дальнейшего использования в качестве методологических инструментов при исследовании абсолютных и относительных гражданских правоотношений и субъективных прав, образующих гражданскоправовую конструкцию залога. При этом мы учитываем, что в науке гражданского права России дискуссии о гражданско-правовой природе залога — абсолютно (вещно) — правовой или относительно-правовой ведется, по крайней мере, два столетия. А не закончилась эта дискуссия до сих пор, как представляется, по той причине, что залог никогда не исследовался в аспекте абсолютных (вещных) и относительных правоотношений.
Прежде всего попытаемся обозначить основные аспекты исследования абсолютных и относительных гражданских правоотношений и прав. Очевидно, сначала надо исследовать проблему в аспекте delegelata, потом — с учетом потребностей совершенствования вещного права на основе достижений отечественной и мировой науки гражданского права — в аспекте delegeferenda.
С.А. Синицын, однако, полагает, что «исследование проблем соотношения абсолютных и от-
носительных прав, выявление свойств абсолютного и относительного права невозможно без выявления первоначальной этимологической основы абсолютности и относительности как общего признака предмета исследования» [14, с. 453— 454]. Традиция обращения к этимологической основе в отечественной юридической науке действительно сложилась. И иногда обращение к ней можно оправдать. Но вообще, как и в данном случае, от этой традиции следовало бы постепенно отказаться, помня такое утверждение Р. Иерин-га: «Смысл, в котором наука пользуется словами своего родного языка, часто будет, да и должен быть по необходимости иным, нежели тот, в каком их понимает жизнь...» [11, с. 337]. Путь юриста-исследователя должен идти от правового явления к слову, термину, а не наоборот. На это справедливо указывают Ю.М. Гревцов и Е.Б. Хохлов [10, с. 5].
Несмотря на свое стремление утвердиться в статусе разработчика первого в Европе общего учения об абсолютных и относительных субъективных гражданских правах, С.А. Синицын добросовестно признает, что на протяжении нескольких столетий научные представления об абсолютных правах, как правило, исчерпывались «противопоставлением их правам относительным, что нередко сопровождалось заключением, что абсолютным правам корреспондирует всеобщая юридическая обязанность пассивного характера, падающая на всех без исключения [14, с. 34].
Сославшись для начала на Г. Хуфеланда, С.А Синицын приводит далее большой ряд подобных формулировок, взятых из творчества других ученых цивилистов [14, с. 35—37]. Это дает основание отнести процитированное выше научное положение, приводимое в диссертации С.А. Синицына, к разряду аксиом.
Правильность этой мысли подтверждается Е.А. Сухановым, который в учебном издании абсолютными называет «такие правоотношения, в которых управомоченному лицу противостоит неопределенный круг обязанных субъектов.» [9, с. 102].
Немаловажно и то, что Е.А. Суханов ссылается на соответствующее такому пониманию абсолютных правоотношений образное описание абсолютных и относительных правоотношений, которое сделал В.К. Райхер еще в 1928 г. [13, абз. 799]: времени осмыслить сказанное В.К. Рай-хером было достаточно.
Однако против ставшего аксиомой научного положения, сформулированного двести с лишним лет назад Г. Хуфеландом, поддержанного почти сто лет назад В.К. Райхером и поддерживаемого сегодня Е.А. Сухановым и многими другими отечественными учеными, выступил в самое после-
№ 1/2024
днее время С.А. Синицын. Он утверждает, что в своей докторской диссертации он доказал, что «абсолютные и относительные субъективные права различаются не «по числу обязанных субъектов», а по специфике содержания и целям правового регулирования» [14, с. 18].
Но, во-первых, число обязанных субъектов способно придать существенную специфику содержанию абсолютных прав и целям осуществляемого через эти субъективные права правового регулирования соответствующих общественных отношений, особенно с учетом того, что упомянутое число — это уже и не число, а все (другие лица).
А, во-вторых, сама идея определить абсолютные права посредством указания на неопределенный круг лиц (на всех) возникла из-за того, что абсолютное право очень богато по содержанию, и стало проще описать его границы (чего не может делать управомоченное лицо и что запрещено делать обязанным лицам), чем описывать содержание абсолютного права, ибо управомоченное лицо вправе делать все, не переходя указанные границы. Поэтому для наших целей то понимание абсолютного права, которое признается Е.А. Сухановым, является вполне приемлемым.
Следует также солидаризироваться с Е.А. Сухановым в том, что, как мы поняли написанное им, он безоговорочно признает существование абсолютных правоотношений всегда и везде, где и когда есть абсолютные субъективные гражданские права [9, с. 102—103].
И напротив, С.А. Синицын уже на новом этапе развития своей научной мысли стал отрицать существование абсолютных гражданских правоотношений. По его мнению, «всеобщая пассивная юридическая обязанность по ненарушению чужих субъективных прав не является гражданско-правовой, поскольку ее соблюдение не влечет гражданско-правовых последствий...» [14, с. 24]. Но соблюдение любой пассивной обязанности не нарушать, т.е. соблюдение запрета, никогда не порождает ни частноправовых, ни публично-правовых последствий, кроме такого последствия, как сохранение статус-кво. Но это не является поводом для отрицания социального действия запрещающих правовых норм, признание существования которых стало аксиомой [3, с. 69]. Если же попытаться доказать, что запрещающие правовые нормы начинают действовать только после того, как произойдет их нарушение, то необходимо будет учесть следующее.
Если признать, что всеобщая пассивная юридическая обязанность не нарушать чужие гражданские права, не является гражданско-правовой, то будет происходить разрушение целостности правового регулирования и тем самым будет ис-
ключена возможность логического разрешения соответствующих правовых коллизий. Покажем это на конкретном примере, описанном в научной литературе [12, с. 285—286].
Гражданский кодекс Украинской ССР 1963 г. исходил из того, что обнаруженный клад должен поступить в собственность государства. Поэтому на обнаружившего его лицо возлагалась обязанность сдать клад соответствующему финансовому органу (ст. 140 ГК УССР 1963 г.). Невыполнение этой обязанности влекло уголовную ответственность и по УК УССР 1961 г., и по УК Украины 2001 г.
С 1 января 2004 г. был введен в действие новый Гражданский кодекс Украины, которым, по общему правилу, соответствующим лицам было разрешено присваивать найденный клад (ст. 343 ГК Украины 2003 г.). Требовалось разрешить коллизию между двумя правовыми нормами, одна из которых разрешала присваивать клад (ст. 343 ГК Украины), а другая правовая норма, которая логически закреплена в ст. 193 УК Украины 2001 г., запрещала присваивать клад (уголовная ответственность за присвоение клада была в основном отменена только законом от 15 апреля 2008 г., т.е. рассматриваемая коллизия существовала более четырех лет). Украинские ученые на скорую руку сформулировали не имевшее абсолютно никаких логических оснований правило разрешения коллизий, в соответствии с которым коллизии между охранительными (установленными Уголовным кодексом) и регулятивными (установленными Гражданским кодексом) нормами разрешаются в пользу последних [15, с. 112].
Но регулятивная и охранительная правовые нормы распространяются на разные отношения. Поэтому коллизии между ними не может быть по определению. Другое дело, если признать, что в ст. 193 УК Украины 2001 г. логически закрепляется правовая норма, которая обнаруживается при помощи вывода от последующего правового явления (уголовного наказания за присвоение клада) к предыдущему (публично-правовому и гражданско-правовому запрету присваивать клад).
Возможность такого вывода косвенно признавал Р. Иеринг: «Повеление, заключающееся в том, чтобы судья определил убийце смертную казнь содержит в себе другой императив: воздерживаться от убийства, не совершать его» [11, с. 302].
Е.В. Васьковский по поводу использования такого вывода при правотолковании сформулировал ряд общих научных положений, правда, использовал при этом термин «вывод от условий к следованию и обратно» [7, с. 302—305]. Использование такого вывода давало возможность
№ 1/2024
разрешить коллизию между гражданско-правовой нормой, которая разрешает присваивать клад (такая норма текстуально закреплена в ст. 343 ГК Украины 2003 г.) и гражданско-правовой нормой, которая запрещала присваивать клад (такая норма была логически закреплена в ст. 193 УК Украины до внесения в нее изменений законом от 15 апреля 2008 г.) при помощи правила lex posterior derogate priori в пользу правовой нормы, которая текстуально закреплена в ст. 343 ГК Украины и которая была установлена позднее.
Раз существует и абсолютное субъективное гражданское право и корреспондирующая ему всеобщая обязанность не нарушать это право, нет возможности отрицать существование абсолютного правоотношения, содержание которого составляют указанное право и обязанность.
Понимание абсолютных субъективных гражданских прав и правоотношений будет неполным, если не решить проблему существования или несуществования так называемых абсолютно-относительных правоотношений. Пожалуй, наиболее последовательным сторонником условности деления правоотношений на вещные и относительные (обязательственные) был М.И. Брагинский, который признавал конструкцию «смешанных правоотношений» и наличие вещных элементов в обязательственном правоотношении [6, с. 229, 237, 238].
В связи с этим следовало бы согласиться с С.А. Синицыным, который пишет, что понятия абсолютности и относительности не могут пересекаться ввиду принципиальных сущностных различий [14, с. 454]. Однако следовало бы задуматься над тем, почему даже среди самых опытных ученых-цивилистов находятся такие, которые отстаивают «антисущностные» научные позиции. Причина, как представляется, в обобщенном, «оптовым» подходе к правовым явлениям.
Тот же С.А. Синицын пишет: «Динамическая природа обязательственных прав предполагает смену субъекта обязанности и права требования в период жизни едва ли не каждого обязательства, например, кредитор по заключенному договору обязуется предоставить кредит, а должник вправе требовать зачисления суммы кредита на свой счет, но должник правомочен требовать от кредитора надлежащих условий сохранения переданного предмета залога в обеспечение кредитного обязательства, неразглашения конфиденциальной информации о деятельности должника. После зачисления суммы кредита на счет должника, исполнения предусмотренных договором условий считается, что кредитор вправе требовать от заемщика возврата кредита и уплаты предусмотренных договором процентов за пользование им, использования полученного кредита стро-
го по целевому назначению согласно условиям договора. Как видим, в период «жизни» обязательства должник и кредитор нередко меняются местами в части несения установленной юридической обязанности и осуществления конкретных правомочий» [14, с. 461].
Не трудно заметить, что автор процитированного научного положения рассматривает обязательство как комплексное явление. В одно обязательство ученый включает правовые связи не только по поводу предоставления кредита и его возврата, но даже и по поводу «сохранения переданного предмета залога».
Между тем Н.Г. Александров писал о правоотношениях в элементарном виде, которые являются элементами сложного правоотношения и из которых в совокупности складывается сложное правоотношение [2, с. 21].
Следовало бы также учесть и осуществленное М.М. Агарковым структурирование обязательственных отношений, в результате которого он выделил в их структуре «усложняющие элементы» [1, с. 265—288].
Если выделять «правоотношения в элементарном виде», структурировать обязательства, то можно будет выделить в соответствующих случаях и относительные правоотношения, и выходящие за их пределы абсолютные правоотношения, но тогда не останется места для абсолютноотносительных правоотношений. При этом важно будет проявлять последовательность в разграничении абсолютных и относительных правоотношений и субъективных прав, что не всегда делают даже самые опытные исследователи.
Так, Е.А. Суханов пишет, что в «соответствии со ст. 305 ГК вещно-правовые иски могут предъявлять и субъекты обязательственных прав, обладающие вещным правомочием владения в отношении чужой вещи (арендаторы, перевозчики, хранители и т.п.» [8, с. 25]. Представляется, что субъект обязательственного права не может обладать вещным правомочием владения. Вместе с тем субъект обязательственного права, будучи таковым в одном правоотношении (в обязательстве), может быть субъектом вещного правомочия владения (которое он получил на время в силу обязательства) в другом правоотношении (вещном).
Но не вполне прав и В.А. Белов, когда, критикуя Е.А. Суханова, он называет банальным волюнтаризмом ситуацию, когда законодатель по своему усмотрению может снабдить относительное право абсолютной защитой, а может и не снабдить [5, с. 32]. Снабдить или не снабдить право защитой законодатель действительно не может (право лица должно защищаться всегда), но в его власти — признать или не признать вещное пра-
№ 1/2024
во лица, полученное в силу договоров аренды, хранения, перевозки и т.п. Абстрактно рассуждая, законодатель вполне может этого иногда не делать. И, как представляется, понимание этого не всегда проявляется в практике даже высоких судебных инстанций.
В деле, сущность которого будет изложена ниже, судебное решение зависело в значительной мере от соответствующих законодательных положений. Последние, в свою очередь, зависели от воли законодателя. И принятие соответствующих положений находится в пределах полномочий законодателя, а потому и не может определяться как волюнтаризм.
В суде был предъявлен иск о возмещении убытков, причиненных невыполнением арендатором обязанности возвратить арендованное имущество при прекращении договора аренды в том состоянии, в котором его получил, с учетом нормального износа или в состоянии, обусловленном договором (ч. 1 ст. 622 ГК). Арендованное имущество было существенно повреждено в результате действий третьих лиц.
Отменяя решение суда и отправляя дело на новое судебное рассмотрение, Президиум Высшего Арбитражного Суда указал: «При установлении судом отсутствия в действиях арендатора упущений, способствовавших повреждению арендованного имущества, суду следует рассмотреть вопрос о возможности применения ст. 211 Гражданского кодекса Российской Федерации, поскольку ответственность собственника за гибель имущества наступает лишь в тех случаях, когда невозможно установить конкретное лицо, чьи действия явились причиной гибели имущества» (Постановление от 23.01.2001 № 5823/98).
Анализ, очевидно, следует начать с того, что распределение бремени защиты права не обязательно должно совпадать с распределением рисков. И законодатель, абстрактно рассуждая, мог бы бремя защиты права возложить на арендодателя (на собственника имущества). А это бремя является существенным с учетом того, что лицо, уничтожившее арендованное имущество, может быть не обнаружено. В другом случае оно может оказаться неплатежеспособным.
Законодатель мог бы принять и противоположное решение — полностью возложить это бремя на арендатора. Так оно, очевидно, и должно быть исходя из логики вещей: раз арендатор получил права владения и пользования, и раз обязан возвратить арендованное имущество в надлежащем состоянии (ч. 1 ст. 622 ГК), он и должен взять на себя все хлопоты, связанные с взысканием с лица, уничтожившего или повредившего арендованное имущество, причиненных этим убытков. Законодатель решил не вмешиваться в
эти вопросы, не установил по этому поводу каких-либо правил, ограничившись решением вопросов о распределении рисков.
Но и эти решения законодательные оказались изложенными таким образом, что, как представляется, его (законодателя) не понял даже Президиум Высшего Арбитражного Суда: исходя из приведенного фрагмента Постановления Президиума Высшего Арбитражного Суда для разрешения дела имело значение наличие или отсутствие упущений со стороны арендатора. Между тем это обстоятельство в данном случае было юридически безразличным, ибо арендатор — субъект предпринимательства отвечает за не сохранность арендованного имущества вследствие случайных обстоятельств (кроме обстоятельств, охватываемых понятием непреодолимой силы).
Полагаем, что бесспорным является вывод о том, что ст. 211 ГК подлежит применению к случаям гибели арендованного имущества только тогда, когда не может быть применена правовая норма, которая предусмотрена п. 3 ст. 401 ГК и освобождает субъекта предпринимательства от ответственности за нарушение обязательства при условии, что он докажет, что нарушение стало следствием непреодолимой силы.
Следовательно, линия, разграничивающая сферы рисков арендодателя и арендатора, проходит не через точку, находящуюся между виной арендатора и случаем, а через точку, находящуюся между случаем и непреодолимой силой: в случае гибели или повреждения арендованного имущества вредные последствия этого ложатся на арендатора и при наличии его вины и при ее отсутствии, если причиной этого явился случай. Такие вредные последствия ложатся на арендодателя только тогда, когда их причиной явилась непреодолимая сила.
Таким образом, в деле, решение по которому здесь анализируется, не было необходимости в направлении дела на новое рассмотрение в суд первой инстанции, поскольку его исход не зависел от наличия или отсутствия упущений в деятельности арендатора, а правовое регулирование отношений по поводу ответственности за несохранность арендованного имущества и защиты прав на него нуждается в соответствующем совершенствовании, поскольку не должно быть в законе таких положений, которые не может правильно применить даже высшая судебная инстанция.
Изложенное подтверждает существование явлений, отражаемых в науке как понятия абсолютных гражданских правоотношений и абсолютных гражданских субъективных прав, а также как видовые по отношению к ним понятия вещных гражданских правоотношений и вещных
№ 1/2024
субъективных прав, абсолютных гражданских правоотношений и абсолютных субъективных гражданских прав по поводу личных нематериальных благ, абсолютных гражданских правоотношений и абсолютных субъективных гражданских прав по поводу результатов интеллектуальной деятельности и приравненных к ним средств индивидуализации. Возможно также существование абсолютных гражданских правоотношений и абсолютных гражданских субъективных прав по поводу субъективных прав, входящих в содержание обязательств.
Относительные гражданские правоотношения и составляющие их содержание субъективные гражданские права и обязанности просматриваются гораздо более четко, чем абсолютные правоотношения и субъективные права. Это создает благоприятные условия для исследования относительных гражданских правоотношений. Препятствия на этом пути создаются очень медленным осознанием и отказом от использования имеющих методологическое значение теоретических положений, разработанных Н.Г. Александровым (о сведении сложных правоотношений к элементарным) и М.М. Агарковым (о структурировании обязательственных правоотношений), а также четко проявившимся в юридической науке стремлением сузить содержание понятия правоотношение.
Такое стремление проявилось, в частности, в творчестве Л.С. Явича [16, с. 205—207].
В настоящее время В.А. Белов отстаивает идею несводимости правовых норм к правоотношениям [4, с. 313]. Но это утверждение будет правильным единственно в отношении правосубъектности, а в остальных случаях, в том числе и применительно к корпоративным отношениям, оно приводит к отрицанию наличия правоотношения там, где есть реальные правовые связи, закрепляющие фактические отношения.
Широкий подход к пониманию гражданского правоотношения позволяет признать существование правоотношений, содержание которых составляет секундарные права, а также правоотношений, содержание которых составляют обязанности, которым не корреспондируют субъективные права. Правоотношения между участниками долевой собственности имеют относительный характер, хотя право долевой собственности и правоотношение, в содержание которого входит это право, являются абсолютными.
Абсолютные, в том числе вещные правоотношения, продолжают существовать и после того, как происходит нарушение составляющих их содержание абсолютных (вещных) прав. Но нарушение абсолютных (вещных) прав порождает относительные гражданские (материальные) право-
отношения. На стадии судебного процесса над ними надстраиваются процессуальные правоотношения. Их сменяют правоотношения, складывающиеся в процессе исполнительного производства.
Все абсолютные (вещные) и относительные (обязательственные) правоотношения должны учитываться при исследовании залога, в том числе и с целью выявления его сущности.
Список источников
1. Агарков М.М. Избранные труды по гражданскому праву: В 2-х т. Т. I. М.: ЦентрЮрИн-фоР, 2002. 490 с.
2. Александров Н.Г. Юридическая норма и правоотношения. Сокращенная стенограмма доклада, прочитанного на научной сессии Московского юридического института 6 мая 1946 г. / Под ред. И.Т. Голякова. М., 1947. 27 с.
3. Алексеев С.С. Общая теория права: В 2-х т. Т. II. М.: Юрид. литература, 1982. 360 с.
4. Белов ВА Гражданское право. Общая часть. Т. I. Введение в гражданское право. М.: Юрайт, 2011. 521 с.
5. Белов ВА. Очерки вещного права. Научнополемические заметки: Учеб. пособие. М.: Юрайт, 2015. 332 г.
6. Брагинский М.И., Витярнский В.В. Договорное право. Общие положения. М.: Статут, 1997. 682 с.
7. Васьковский Е.В. Цивилистическая методология. Учение о толковании и применении гражданских законов. М.: ЦентрЮрИнфоР, 2002. 508 с.
8. Гражданское право: Учебник: В 4-х т. Т. I. Общая часть / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Статут, 2019. 576 с.
9. Гражданское право: Учебник: В 4-х т. Т. II / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Статут, 2019. 464 с.
10. Гревцов Ю.М., Хохлов Е.Б. О юридико-догматических химерах в современном российском правоведении // Правоведение. 2006. № 5. С. 4—22.
11. Иеринг Р. Избр. тр.: В 2-х т. Т. I. СПб.: Юрид. центр пресс, 2006. 618 с.
12. Новейшее учение о толковании права / Под ред. В.Г. Ротаня. Симферополь, 2019. 792 с.
13. Райхер В.К. Абсолютные и относительные права (к проблеме деления хозяйственных прав). В особенности применительно к советскому праву // Вестник гражданского права. 2007. № 2.
14. Синицын СА. Общее учение об абсолютных и относительных субъективных гражданских правах: Дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2017. 604 с.
15. Спасибо-Фатеева 1.В., Ус М.В. Взаемод1я цив1льного законодавства з шшими галузями
№ 1/2024
законодавства: проблемы i перспективы // Ун1верситетськ1науков1 записки. 2006. № 3-4 (1920). С. 108—113.
16. Явич Л.С. Общая теория права. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1976. 288 с.
References
1. Agarkov M.M. Selected works on civil law: In 2 volumes, Vol. I. M.: The Center of Yurinfor,
2002. 490 p.
2. Alexandrov N.G. Legal norm and legal relations. An abridged transcript of the report read at the scientific session of the Moscow Law Institute on May 6, 1946 / Edited by I.T. Golyakova. M., 1947. 27 p.
3. Alekseev S.S. General theory of law: In 2 vols. Vol. II. M.: Yurid. literature, 1982. 360 p.
4. Belov VA Civil law. The general part. Vol. I. Introduction to civil law. Moscow: Yurait, 2011. 521 p.
5. Belov VA Essays on property law. Scientific and polemical notes: Textbook. M.: Yurait, 2015. 332
6. Braginsky M.I., Vitryansky V.V. Contractual law. General provisions. M.: Statute, 1997. 682 p.
7. Vaskovsky E.V. Civilistic methodology. The doctrine of the interpretation and application of civil laws. Moscow: Center of Law, 2002. 508 p.
8. Civil law: Textbook: In 4 volumes. Vol. I. General part / Ed. by E.A. Sukhanov. M.: Statute, 2019. 576 p.
9. Civil law: Textbook: In 4 volumes. Vol. II. General part / Ed. by E.A. Sukhanov. M.: Statute, 2019. 464 p.
10. Grevtsov Yu.M., Khokhlov E.B. On juridical and dogmatic chimeras in modern Russian jurisprudence // Pravovedenie. 2006. № 5. Pp. 4—22.
11. Iering R. Selected works: In 2 volumes. Vol. I. St. Petersburg: Legal Center Press, 2006. 618 p.
12. The latest teaching on the interpretation of law / Edited by V.G. Rotan. Simferopol, 2019. 792 p.
13. Reicher V.K. Absolute and relative rights (on the problem of division of economic rights). Especially in relation to Soviet law // Bulletin of Civil Law. 2007. № 2.
14. Sinitsyn SA. The general doctrine of absolute and relative subjective civil rights: Dis. ... dr. yurid. M., 2017. 604 p.
15. Spasibo-Fateeva I.V., Us M.V. Interaction of civil legislation with other branches of legislation: problems and prospects. 2006. № 3-4 (19-20). Pp. 108—113.
16. Yavich L.S. General Theory of Law. L.: Leningrad University Press, 1976. 288 p.
Информация об авторе
Чикин А.А. — аспирант, адвокат
Статья поступила в редакцию 13.01.2024; одобрена после рецензирования 08.02.2024; принята к публикации 14.02.2024.
Information about the author
СЫкт A.A. — postgraduate student, lawyer
The article was submitted 13.01.2024; approved after reviewing 08.02.2024; accepted for publication
14.02.2024.
№ 1/2024
