CC BY
37
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 2 (14). С. 97-109. УДК 902
А. В. Жук
АБРАМ ДАВИДОВИЧ СТОЛЯР НА ПОРОГЕ НАУКИ. ЛЕНИНГРАДСКАЯ АРХЕОЛОГИЯ 2-й ПОЛОВИНЫ 1930-х - НАЧАЛА 1940-х гг.
ГЛАЗАМИ МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА
Представлен очерк первых страниц научной биографии замечательного советского археолога Абрама Давидовича Столяра (1921-2014). Рассказывается о школе детской археологии, через которую А. Д. Столяр пришёл в науку, а также о начальных годах его студенчества. Уделено внимание и участию молодого А. Д. Столяра в Великой Отечественной войне.
Ключевые слова: А. Д. Столяр; детская занятость в Советском Союзе; детская археология; археологическое отделение Ленинградского университета; археологические экспедиции; Великая Отечественная война.
A. V. Zhuk
ABRAM DAVIDOVICH STOLIAR ON THE THRESHOLD OF SCIENCE. LENINGRAD'S ARCHAEOLOGY THE 2nd HALF OF 1930s - THE BEGINNING 1940s
BY YOUNG MAN'S EYES
The article is an essay on the first pages of scientific biography of the outstanding Soviet archaeologist Abram Davidovich Stoliar (1921-2014). Describes the school of child's archaeology, through which the A.D. Stoliar came to science, but also about the early years of his students. Focuses on the participation of young A.D. Stoliar in the Great Patriotic war
Keywords: A. D. Stoliar; child's employment in Soviet Union; child's archaeology; the archaeological department of the Leningrad University; archaeological expeditions; the Great Patriotic war.
Классик отечественной науки, один из тех, чьё имя определяет лицо современной первобытной археологии, Абрам Давидович Столяр (1921-2014) историографически очень интересен. С одной стороны, он типичный представитель той части наших коллег, которая соприкоснулась с наукой в детских и отроческих летах 1930-х гг., прошла школу довоенной детской археологии и ко времени поступления в университет уже имела как учителей из числа археологов первой величины, так и вполне приличный полевой стаж. С другой стороны, Абрам Давидович принадлежит к числу тех археологов - участников Великой Отечественной войны, которые встретили её на студенческой скамье, ушли на фронт, а затем продолжили обучение и полноценно состоялись в науке уже по окончании войны.
© Жук А. В., 2017
Иначе говоря, А. Д. Столяру пришлось входить в неспокойные воды нашей науки дважды: сначала в юности, через ситуацию 2-й половины 1930-х - начала 1940-х гг., а затем, уже обретя опыт фронтовика, через совсем другую ситуацию, которая сложилась ко 2-й половине 1940-х - началу 1950-х гг. Следуя порядку хронологическому, мы и начнём с первого, юношеского, захода, который пришёлся на эпоху, чрезвычайно важную не только в личной судьбе А. Д. Столяра, но и в судьбе нашей науки.
На сегодняшний день основной источник, из которого можно почерпать сведения о жизни Абрама Давидовича Столяра, - это сборники в его честь, увидевшие свет в 2001-м и 2006 г., т. е. к 80-летию и 85-летию Абрама Давидовича. Сборники эти подготовили Санкт-Петербургское философское общество
и Санкт-Петербургский государственный университет соответственно. К сожалению, вышли они предельно малым тиражом -в 300 экземпляров каждый. В числе прочего, эти сборники содержат мемуары как самого Абрама Давидовича, так и коллег, знавших его от студенческой скамьи и вплоть до 1-го десятилетия XXI в.
Начну, по совету А. С. Пушкина, ab ovo. Ovo в данном случае - это самое главное по жизни, то, что формирует круг детских впечатлений, отроческие мечты, взрослые характеры, иногда судьбы и в конечном счёте мировосприятие, жизненную позицию людей вообще и археологов в частности; коротко говоря, это социальное происхождение А. Д. Столяра. А происхождение это очень интересно. Абрам Давидович принадлежал к довольно необычной части советского общества: он вышел из артельных, и даже более того, из артельных евреев.
Родился А. Д. Столяр 10 мая 1921 г. в Мелитополе. Его отец - человек с весьма колоритной биографией: часовщик высшей категории и ювелир, прошедший выучку в Швейцарии (надо понимать, где-то до начала Первой мировой войны); читал с трудом, но древнееврейский, как пишет Абрам Давидович [1, с. 5], и основную иудейскую обрядность знал. Семья была невелика: сам Давид Столяр, его мать, жена и сын. Из Мелитополя семья перебралась в Кисловодск, а уже оттуда в начале 1932 г. - в Ленинград. Здесь Давид Столяр определился в мастерскую «Коопчас» на 7-й линии Васильевского острова, через дорогу от которой, на 6-й линии, и поселился.
Чем же была в нашей тогдашней жизни артель? В масштабах страны, даже если оставить за скобками невероятно интересные миры транспортных и промысловых артелей, это около ста тысяч мастерских и предприятий, на которых трудилось около 2 млн человек. Спектр направлений артельного производства был широчайшим: от пищепрома и металлообработки до ювелирного дела и химпрома. Артели давали по стране, в числе прочего, до 40 % мебели, до 70 % металлической посуды, более трети трикотажа, практически все игрушки. Да и вообще, предметы повседневного обихода, окружающие человека в домашнем быту (посуда,
мебель, одежда, обувь etc), были тогда в большинстве своём артельного производства. Более того, артельный мир СССР - это до сотни конструкторских бюро, два десятка экспериментальных лабораторий, два научно-исследовательских института и даже собственная пенсионная система, отдельная от государственной.
В масштабах Ленинграда артельный мир - это тоже много чего интересного; отмечу, однако, лишь профильные для Давида Столяра как часовщика высшей категории направления. Именно ленинградские артели запустили в производство первые советские ламповые радиоприёмники (1930 г.), первые советские радиолы (1935 г.), первые советские телевизоры с электронно-лучевой трубкой (1939 г.). Лично же Давид Столяр как коопчасник занимался, в числе прочего, юстировкой хронометров Балтийского флота. В отцовском морском кителе щеголял, естественно, студент Абрам Столяр [1, с. 9].
Здесь уместно задаться вопросом: а что же есть наша артель вообще по социальной природе своей? Обратившись к такому испытанному источнику, как «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля, узнаем, что артель — это товарищество за круговою порукой; братство, где все за одного, а один за всех; дружина, соглас, общество; братство для общего хозяйства и особенно пищи, для работы сообща и раздела заработков; ватага, орава, шайка; толпа, скоп, куча народа; семья - всё то, что садится за один стол. Соответственно, у нас атаманом артель крепка, артелью города берут; ну и, разумеется, артель расходчика кормит. Есть у Владимира Ивановича на счёт этого понятия и такое многозначительное присловье: зимою волки артелями рыщут... [2, т. I, с. 24].
Не знаю, насколько справедливо утверждать, что и сообщество археологов Абрам Давидович в дальнейшем, уже как человек с богатым социальным опытом, воспринимал по жизни как артель par excellence. Пусть люди, близко знавшие А. Д. Столяра, поддержат или опровергнут это предположение; лично у меня от чтения трудов Абрама Давидовича и общения с его учениками осталось впечатление, что воспринимал.
За 1932-1938 гг. юный А. Д. Столяр сменил три школы Василеостровского рай-
она. Посреди учебного года в начале 1932-го он пришёл в 4-й класс 7-й фабрично-заводской десятилетки (7-я линия В. О., 52 -угловой дом со Средним проспектом, 31, через дорогу от нынешней станции метро «Ва-силеостровская»). Это очень интересный дом в истории нашего просвещения: первый не только в Санкт-Петербурге, но и в стране типовой училищный дом. Построен в 18961897 гг. для начального училища в память императрицы Екатерины II. При училище был собственный Храм Рождества Пресвятой Богородицы с куполом, звонницей и дубовым иконостасом, а сверх того, с электрическим освещением (опять-таки первый пример такого рода в тогдашних домовых храмах столицы). Храм упразднён весной 1918 г.; в настоящее время в здании училища располагается средняя школа № 1.
В 1936 г., уже войдя во вкус детской археологии Ленинграда, А. Д. Столяр перемещается в 9-й класс 17-й полной средней школы (14-я линия В. О., 39). Это легендарное в нашей истории Реальное училище на степени гимназии К. И. Мая, история которого восходит к педагогическим опытам Карла Ивановича (Шарля Жана) Мая (18201895) ещё 1850-х гг.
Однако получить майский аттестат об окончании средней школы А. Д. Столяру не довелось. В сентябре 1937 г. в здании школы № 17 была размещена 6-я артиллерийская спецшкола. Впрочем, майцы имели преимущество: они могли остаться при желании во вновь образованном учебном заведении. Так, в частности, поступил товарищ А. Д. Столяра Пётр Романович Пуговкин (1921-1997), позднее, уже после Великой Отечественной войны, окончивший с золотой медалью Военно-воздушную академию им. А. Ф. Можайского. В настоящее время здание майской школы занимает Институт информатизации и автоматизации РАН.
Что же до А. Д. Столяра, то его судьба после августовской археологической экспедиции 1937 г. на Онежском озере была решена. А потому 10-й класс А. Д. Столяра в преддверии университета пришёлся на 1-ю образцовую полную среднюю школу (22-я линия В. О., 7; сейчас в этом здании располагается юридический факультет Санкт-Петербургского университета).
Детский мир Ленинграда 1930-х гг. трогательно, хотя и вычурно аттестовал впоследствии сам Абрам Давидович. Он пишет, в частности, что его, малого провинциала, «сразу же сразили необычайные просторы занятий в очень пёстром букете кружков» [1, с. 6]. При этом следует иметь в виду: то, о чём пишет в своих мемуарах Абрам Давидович, лишь малая часть детской занятости в Советском Союзе 1930-х гг. Ибо рядом с детской наукой, причём не только исторической, были ещё детская техника, детский спорт и военное дело, детское искусство и изящная словесность и др. В результате дети той эпохи сызмала воспитывались быть всецело занятыми людьми, для которых досуг - это лишь перемена занятий. Более того, дети воспитывались быть занятыми именно любимым делом, за которое человек не просто отвечает, но которому он обязан быть целиком и полностью предан, отдавать всего себя. И такое дело, конечно же, нужно и полезно отечеству; это подразумевалось само собой.
Так формировался человек нового типа -хорошо воспитанный советский человек, т. е. человек по природе своей служивый и ответственный; этот человек ломал мировосприятие буржуа прежде всего в самом себе. Узкие места, слабость и недостаточность домашнего образования и воспитания всех уровней и пошибов сполна компенсировались тогда системой тотальной детской занятости. И действительно, в мемуарах Абрама Давидовича хорошо показано, что советские дети предвоенной эпохи были по жизни куда более занятыми людьми, нежели их родители. Ведь на детях, помимо курсов, кружков и секций, была ещё общественно-политическая нагрузка по месту учёбы, а сверх того, школьные уроки и домашние задания. Причём в тех же кружках и секциях за слабую успеваемость и общественную пассивность по месту учёбы спрашивали очень строго. Ну а то, что в нормальных обществах моральная ответственность школьника многократ превосходит моральную ответственность взрослого (и даже студента), - это не я первый сказал...
Набольшим обаянием, набольшей притягательной силой для юного А. Д. Столяра обладал, конечно же, Эрмитаж. Пионеры
стекались тогда на площадь Урицкого (до 1923 г. и с 1944 г. - Дворцовая) со всего города, и нужно отдать должное Иосифу Абга-ровичу Орбели и его людям: они сполна реализовали в интересах детской науки потенциал своего музея. Причём Эрмитаж не только ориентировал детей в мире высокого и древнего искусства, не только давал им навыки экспозиционной работы, общения с публикой и руководства ею в роли экскурсоводов, не только привлекал пионеров к организации научных конференций. Эрмитаж делал и куда большее: он просто позволял детям взять в руки замечательные древности [1, с. 11], что уже само по себе могло перевернуть душу впечатлительного отрока и необратимо поставить его на путь археолога.
Вообще, самое лучшее в процессе становления всякой личности - это когда профессиональный интерес к какому бы то ни было делу пробуждает романтика этого дела. А романическое увлечение, как известно, есть удел и привилегия отроческих лет: «Счастлив, кто смолоду был молод», -А. С. Пушкин писал именно об этом. Разуме -ется, сказанное справедливо не только для археологии, но согласимся, что применительно к археологии это справедливо в полной мере.
И, конечно же, отнюдь не случайно дело было отлажено так, что в Эрмитаже с детьми работали (тогда это называлось Школьный кабинет Государственного Эрмитажа) прежде всего и более всего дамы. Большая их часть была довольно молода, около 30 лет, они пришли в науку уже при советской власти и по возрасту годились скорее в старшие сёстры Абраму Давидовичу. Это сотрудницы Отдела Востока Алиса Владимировна Банк (1906-1984) и Милена Душановна Семиз (1909-?), а также специалист по западноевропейской живописи супруга И. А. Орбели Антонина Николаевна Изергина (1906-1969).
И только тётя Наташа, как её называет А. Д. Столяр [Там же, с. 6], - египтолог Наталия Давыдовна Флиттнер (1879-1957) -успела стать ученицей М. И. Ростовцева и Б. А. Тураева, а также накануне Первой мировой войны таких видных археологов Берлинского университета, как Т. Мейер, Г. Моллер, Г. Шефер, А. Эрман. В 1919 г. она пришла как уже вполне сформировавшийся
исследователь на службу в Эрмитаж, с которым её жизнь будет связана практически до конца дней.
В результате в мемуарах А. Д. Столяра Эрмитаж предстаёт как откровенно бабье царство под началом деда [1, с. 6] -И. А. Орбели. На самом деле женщины, конечно же, не составляли большинства научного коллектива Эрмитажа, да и Иосиф Аб-гарович был совсем ещё не стар, всего лишь 1887 года рождения (т. е. почти на десять лет моложе тёти Наташи). Однако в глазах юного Абрама Столяра этот колоритнейший, будто сошедший со страниц Ветхого Завета бородач, директор и академик был, пожалуй, самым настоящим дедом. Тот же П. П. Ефи-менко тремя годами старше И. А. Орбели, однако дедом Петра Петровича А. Д. Столяр ни разу не называет. Проще говоря, дед - это, конечно же, не возраст, дед - это репутация и состояние души.
Следует подчеркнуть, что отношение наших коллег той эпохи к детской науке вообще было очень серьёзным. Так, пионеры Эрмитажа с 8-9-х классов, т. е. с возраста 14-15 лет, выходя на уровень полной средней школы (иначе говоря, уже с перспективой стать абитуриентами того или иного высшего или среднего специального учебного заведения), старанием И. А. Орбели могли пользоваться книгами Публичной библиотеки, что на углу Невского и Садовой, как взрослые читатели, наравне со студентами и научными работниками [Там же]. Кто вспомнит свой первый визит в Публичку (в каком бы возрасте он ни состоялся), думаю, по достоинству оценит деяние Иосифа Абгаровича. Каково оказаться в числе пятнадцатилетних капитанов Эрмитажа, а? Был среди этих счастливцев и юный А. Д. Столяр.
На фоне Эрмитажа воспоминания Абрама Давидовича о детской науке в Русском музее и Кунсткамере смотрятся куда скромнее; но это, конечно же, не следует принимать за чистую монету. Не следует хотя бы уже потому, что, в частности, Кунсткамера сыграла определяющую роль в судьбе Абрама Давидовича: именно она, а не любимый им Эрмитаж, дала юному амбициозному ленинградскому школьнику путёвку в археологическую науку. Правда, в своих мемуарах Абрам Давидович поминает Кунсткамеру
мельком, её там практически нет, и в тексте воспоминаний мы не найдём даже самой общей картины того, как была организована накануне войны детская археология Кунсткамеры. Но при этом именно сотрудники Кунсткамеры - Давид Натанович Лев (19051969), который руководил детским археологическим кружком, и Пётр Петрович Ефи-менко (1884-1969), который просто руководил, - благословили на исходе 1930-х гг. полевой дебют А. Д. Столяра.
Кстати, вполне возможно, что А. Д. Столяр пришёл в Кунсткамеру через Эрмитаж. В 1923 г. П. П. Ефименко возвращается после долгого отсутствия в Петроград (случилось так, что он оставил город ещё в 1915 г. в ходе Первой мировой войны) и с этого времени служит в Эрмитаже (с 1932 г.), Кунсткамере, Русском музее, ГАИМК и Ленинградском университете, т. е. в большей части институций, определявших лицо ленинградской археологии. В 1934 г., когда в стране был запущен процесс возрождения учёных степеней, Пётр Петрович становится доктором археологии (очень редкая степень в истории нашей науки; вместе с П. П. Ефи-менко её получили тогда В. А. Городцов и В. И. Равдоникас).
Детским кружком Кунсткамеры руководил, как уже сказано, Д. Н. Лев. Выпускник Ленинградского университета, он с 1931 г. становится сотрудником Кунсткамеры, где в 1936 г. возглавляет после С. Н. Быковского Отдел археологии. Помимо школьного кружка, Давид Натанович вёл с того же, 1936, года на базе фондов и экспозиции Кунсткамеры занятия со студентами 1-го курса исторического факультета Ленинградского университета. Так что А. Д. Столяр мог познакомиться с будущими товарками по экспедиции ещё на занятиях в Кунсткамере в учебном 1936/37 году.
Абраму Давидовичу вообще везло по жизни на попадание в замечательные контексты различного рода. И, в частности, случилось так, что его полевой дебют пришёлся на очень важную страницу истории нашей науки. Незадолго до этого, в мае 1934 г., совместным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) в Московском и Ленинградском университетах были восстановлены исторические факультеты. Что касается Ленинград-
ского университета, то в нём кафедры археологии в это время не было. Но зато такая кафедра была (под именем кафедры истории доклассового общества) на историческом факультете Ленинградского института истории, философии и лингвистики (ЛИФЛИ), который образовался на базе историко-лингвистического факультета Ленинградского университета ещё в 1930 г.
К началу 1936 г. вопрос о возвращении ЛИФЛИ в состав университета был решён. Организационную сторону упрощало то, что всё это время институт занимал одно из университетских строений - корпус каре по Университетской набережной, 11. И, в частности, 17 августа того же года приказом Наркомпроса № 121 исторический факультет ЛИФЛИ был обращён «со всем составом студентов, профессорско-преподавательским составом и кредитами», как сказано в приказе, на пополнение исторического факультета Ленинградского университета. В результате в учебный 1936/37 год в Ленинградском университете открывается кафедра истории первобытного общества (собственно, кафедра археологии). Соответственно, летом 1937 г. ленинградских универсантов ожидала первая в истории факультета полевая археологическая практика, правда, пока ещё эта практика (как, впрочем, и вся тогдашняя археологическая специализация) организовывалась в добровольном, факультативном порядке.
Начальник кафедры истории доклассового общества ЛИФЛИ (а сверх того, руководитель археологической секции Музея антропологии и этнографии АН СССР (Кунсткамеры) и член ВКП(б)) Сергей Николаевич Быковский (1896-1936) был арестован ещё 4 августа 1936 г., а 19 декабря того же года расстрелян. Так что первым по времени начальником кафедры истории первобытного общества Ленинградского университета становится Владислав Иосифович Равдоникас (1894-1976). К этому времени В. И. Равдоникас, офицер-артиллерист (правда, военного времени), член РКП(б) с бурным партийным прошлым и студент историко-филологического факультета Петроградского университета 1918-1923 гг., уже полноценно состоялся как ленинградский археолог: с 1927 г. -сотрудник Государственной Академии истории материальной культуры, а с 1929 г. - ещё
и преподаватель Ленинградского университета (с 1934 г. - доктор археологии).
И вот, весной 1937 г. коллеги В. И. Рав-доникаса, П. П. Ефименко и Д. Н. Лев, просят его взять в экспедицию на Онежское озеро двух перспективных школьников, одним из которых был А. Д. Столяр. Сам Абрам Давидович пишет об этом так: «Майским днём этого [1937-го] года я был вызван к П. П. Ефименко в Кунсткамеру, где он после своеобразного краткого экзамена предложил мне рекомендацию в экспедицию В. И. Равдоникаса, ведущего раскопки Оле-неостровского могильника в северной части Онежского озера» [1, с. 10].
В данном случае получить согласие В. И. Равдоникаса на участие в экспедиции сторонних подростков было тем проще, что, в частности, Д. Н. Лев не только возглавил после ареста и расстрела С. Н. Быковского Отдел археологии Института антропологии и этнографии АН СССР, но и преподавал на кафедре истории первобытного общества Ленинградского университета с момента её основания. Правда, Давид Натанович преподавал по совместительству, поэтому его нет ни в списках личного состава, ни на коллективных фотографиях университетских археологов. Получается, таким образом, что детский археологический кружок Кунсткамеры реально открыл перед А. Д. Столяром двери исторического факультета Ленинградского университета. Во всяком случае, когда А. Д. Столяр пришёл в университет в 1938 г. как абитуриент, здесь его уже знали.
К месту раскопок экспедиция В. И. Рав-доникаса добиралась с комфортом: по Неве (от Озёрной пристани у Смольного монастыря), а далее по Ладоге, Свири и Онеге на колёсном пароходе «Урицкий» (изначально -«Иван Сусанин», построен в Санкт-Петербурге в 1912 г. на заводе «Крейтон и Ко», пассажировместимость - 400 человек; прослужит ещё долго: переживёт Великую Отечественную войну и будет списан только в 1959 г.). Абрам Давидович, по собственным его словам, тогда вообще впервые в жизни увидел Русский Север [3, с. 8].
С полевым дебютом А. Д. Столяру необычайно повезло: экспедиция 1937 г. стала основной для изучения Оленеостровского могильника; материалы того сезона и по сей
день определяют лицо этого замечательного памятника неолитической эпохи [4]. И даже формально экспедиция была очень основательная: её проводили как бы сразу три научных учреждения - Государственная академия истории материальной культуры, Институт антропологии и этнографии АН СССР (Кунсткамера), а в придачу ещё и Московский антропологический институт.
Здесь, в экспедиции, у А. Д. Столяра появляется подруга несколько старше его -Татьяна Дмитриевна Родионова (1918-2010). Для неё эта экспедиция также была первой, хотя к этому времени девушка уже перешла на 2-й курс исторического факультета Ленинградского университета. С этим факультетом будет связана в дальнейшем вся её научная и преподавательская судьба.
В воспоминаниях Т. Д. Родионовой, по-свящённых Онежской экспедиции, находим весьма примечательный эпизод: «Экспедиция продолжала свою работу до середины сентября, но студенты должны были приступить к занятиям в университете с 1 сентября, поэтому они были вынуждены раньше покинуть остров. <...> Уезжали мы с острова на моторной лодке. В Сенной Губе пересели на пароход и вечером прибыли в Петрозаводск. На единственный поезд, уходящий на Ленинград, в продаже были места только в мягкий вагон. Нам предстоял выбор - приобрести дорогие билеты или сидеть сутки на вокзале в незнакомом городе. Мы решили ехать» [5, с. 181-182].
Что же получается? В те времена студент научной специализации, непосредственно связанной с полевыми изысканиями, был тем не менее обязан явиться на занятия 1 сентября, и это в наших-то широтах! Причём требование это было настолько серьёзно, что студенты Ленинградского университета, дабы успеть вовремя, пренебрегли неожиданно открывшейся возможностью познакомиться с Петрозаводском - далеко не последним городом в истории нашей страны (Петрозаводск был тогда невелик, и за несколько часов ожидания поезда вполне можно было по очереди осмотреть все его достопримечательности). Что примечательно: студентам в этой истории не мог помочь даже административный ресурс такого человека, как В. И. Равдоникас.
Казалось бы, университетская наука очевидным образом имеет преимущество перед учебным процессом. И выбор для студента между полевой практикой и аудиторными занятиями - в тех случаях, когда такой выбор действительно возникает, - однозначно должен делаться в пользу первого. Ибо студент становится профессионалом прежде всего и более всего в поле, в экспедициях, в добывании научного материала и лишь во вторую очередь - в аудиториях. Во всяком случае, посидеть на лекциях в закрытом отапливаемом помещении студент всегда успеет, а вот отработать в поле не успеет - сезон закончится.
Но это расклад, к которому привыкли мы, люди позднейшей эпохи. В наше время студент университета, специализирующийся в области археологии или этнографии, весь сентябрь (а если очень хорошо ляжет карта, то и часть октября) мог провести в поле или в музеях и архивах различных городов нашей страны. Тогда же, во 2-й половине 1930-х гг., всё было очевидным образом иначе.
К этому важному обстоятельству мы ещё вернёмся. Ну а пока на следующий по Онежской экспедиции 1938 год А. Д. Столяр поступает на исторический факультет Ленинградского университета. Таким образом, школьный полевой стаж оказался у А. Д. Столяра относительно скромен: иные его современники (к примеру, тот же Н. Я. Мерперт) успевали набрать в тогдашней детской археологии куда больший экспедиционный опыт. Но зато А. Д. Столяра как будущего археолога очевидным образом формировала не имеющая аналогов питерская камералка -фонды таких музеев, как Эрмитаж и Кунсткамера.
Очень хорошо на время поступления А. Д. Столяра в университет пришлась важная перемена в нашей науке - выделение в составе исторического факультета Ленинградского университета археологического отделения. Это было, собственно, продолжение опыта 1923 г., когда упразднённый Петроградский Археологический институт, старейший в нашей стране, был обращён на формирование отделения археологии Петроградского университета. Тогда это отделение возглавлял Александр Александрович Миллер (1875-1935). Правда, теперь, в конце
1930-х гг., это было уже не просто единственное в стране археологическое отделение: в перспективе предполагалось образование в структуре университета самостоятельного археологического факультета.
За три последующих года Абрам Давидович, оказавшийся в первом наборе археологического отделения, успевает обрести ценнейший экспедиционный опыт под началом В. И. Равдоникаса в Старой Ладоге. В археологии Ленинграда это, пожалуй, первая постоянная экспедиция университетского формата, в составе которой студенты имели возможность проходить полноценную полевую практику. Сам Владислав Иосифович писал об этом так: богатство Старой Ладоги и её окрестностей древностями в очень широком историко-культурном спектре, от неолита до древнерусских памятников, «создаёт весьма благоприятные условия для полевых археологических исследований и для организации здесь полевой практики студентов в её различных формах - от первичного знакомства с памятниками и простейших приёмов их обследования, описания и фиксации до активного участия в сложной исследовательской работе по раскрытию культурных напластований. Поэтому отделение организовало в Ладоге, принимая во внимание и её близость к Ленинграду, свою постоянную базу» (цит. по: [6, с. 170-171]). Произошло это в 1938 г.
Стал А. Д. Столяр в 1938-1941 гг. и учеником целого ряда замечательных людей нашей науки, преподававших на археологическом отделении Ленинградского университета, таких как М. И. Артамонов, П. И. Бори-сковский, В. Ф. Гайдукевич, М. К. Каргер, Е. Ю. Кричевский, Л. А. Мацулевич, А. П. Окладников, П. Н. Третьяков и др.
Отделение археологии располагалось тогда на третьем новодельном этаже здания исторического факультета Ленинградского университета. Этот этаж был надстроен только что, в 1935 г. Сохранились фотографии, запечатлевшие преобразование облика этого замечательного здания в то, что можно видеть сегодня (исторически это Гостиный Двор, возведённый в 1800-х гг. Д. Кваренги). Юный Абрам Столяр наверняка наблюдал эту перестройку, тем более что он готовился поступать именно на исторический факуль-
тет, но, к сожалению, в его мемуарах этот сюжет не получил отражения.
Тогда же, на университетской скамье, А. Д. Столяр приобщается и к академическому направлению ленинградской археологии. Ещё в 1937 г. Государственная академия истории материальной культуры (ГАИМК) была преобразована в Институт истории материальной культуры (ИИМК) АН СССР. Статус археологов в иерархии государственных институций, конечно же, понизился. Но, с другой стороны, они вошли теперь в систему Академии наук. В том же, 1937, году вновь образованный академический институт перебирается из Мраморного дворца в историческое здание Академии наук, которое находится между Кунсткамерой и университетом (в нынешнее здание - Михайловский дворец на Дворцовой набережной, 18 - институт переедет уже после войны, в 1949 г.).
В результате для ленинградских студентов-историков предвоенной поры (как, впрочем, и для их наставников) сложилась благоприятнейшая территориальная ситуация. Три набольших археологических учреждения города - исторический факультет университета, ИИМК и Кунсткамера - располагались друг от друга буквально в шаговой доступности. Ну а четвёртое набольшее археологическое учреждение - Государственный Эрмитаж - находится тут же, сразу за Дворцовым мостом.
Что это на практике означало для людей тогдашней археологии Ленинграда? Вот, к примеру, один из наиболее почитаемых А. Д. Столяром учителей - Михаил Илларионович Артамонов (1898-1972). С 1925 г. он сотрудник Ленинградского университета; с 1934 г. - профессор, с 1935 г. - кандидат исторических наук, а 25 июня 1941 г. состоялась защита докторской диссертации. С 1925 г. он же сотрудник Государственной академии истории материальной культуры, с 1937 г. -заместитель директора ИИМК по научной работе, а с 1939 г. - директор института; с 1932 г. - сотрудник Государственного Эрмитажа (уже после войны, в 1949 г., М. И. Артамонов возглавит кафедру археологии Ленинградского университета и даже будет в 1950 г. исполнять обязанности ректора, а в 1951 г. станет, сверх того, директором Эрмитажа). Очевидно, что для таких людей,
как М. И. Артамонов и его коллеги, этот участок Ленинграда, между Менделеевской линией на Васильевском острове и Зимней Канавкой, собственно, и представлял собой накануне Великой Отечественной войны реальное рабочее место.
Приходу А. Д. Столяра, студента-первокурсника, в Институт истории материальной культуры очевидным образом способствовало то, что в 1937 г. первым по времени директором Института становится уже хорошо знающий юного Абрама Столяра директор Государственного Эрмитажа И. А. Орбели.
Один из наставников А. Д. Столяра десятью годами старше его - Павел Иосифович Борисковский (1911-1991) был сотрудником не только кафедры археологии Ленинградского университета, но и сектора палеолита и неолита ИИМК. С 1938 г. этот сектор возглавлял опять-таки знающий А. Д. Столяра П. П. Ефименко. П. И. Борисковский, сам ученик П. П. Ефименко ещё со 2-й половины 1920-х гг. по отделению археологии Ленинградского университета, открыл перед молодым человеком камералку Института, где привлёк его к разбору коллекций палеолитического кремня. И уже в ноябре 1939 г. с протекции П. И. Борисковского А. Д. Столяр, студент 2-го курса Ленинградского университета, зачисляется в штат ИИМК временным научно-техническим сотрудником с окладом в 350 рублей [1, с. 12].
Беглое упоминание об этом в мемуарах Абрама Давидовича позволяет, между прочим, оценить уровень жизни людей тогдашней советской науки. Достаточно сравнить жалованье всего лишь студента на всего лишь технической подработке (подчеркну, не подработке разнорабочим в подсобке ближайшего магазина или же грузчиком на товарной базе, но на подработке именно по основной научной специальности, т. е. эта подработка не просто не отвлекала его от учёбы, но прямо формировала как будущего профессионала) со средней зарплатой квалифицированных рабочих 200-300 руб. (а неквалифицированных - в пределах 115-150 руб.). В колхозах же (в том числе под Ленинградом) один трудодень стоил в то время от 50 коп. до 1 руб. [7].
Кстати, П. И. Борисковский, как и его ученик, по детству и отрочеству своему -
майский жук. Правда, Павел Иосифович -жук, в отличие от А. Д. Столяра, полноценный, ибо П. И. Борисковский - выпускник школы К. И. Мая 1927 г. (в те годы она носила имя 217-й единой трудовой школы I и II ступеней); тогда, в 1920-х гг., колоритный барельеф майского жука над входной дверью школы был ещё жив, а вот А. Д. Столяр жука над дверью уже не застал.
И так же как его ученик, П. И. Бори-сковский с первых дней Великой Отечественной войны примет в ней участие; правда, военная судьба Павла Иосифовича сложится несколько иначе, нежели у А. Д. Столяра. В субботу 12 июля 1941 г. он уйдёт на фронт (это зафиксировано в приказе № 68 по Институту истории материальной культуры от 11 июля 1941 г.). Его 10-я стрелковая дивизия 8-й общевойсковой армии в это время сражалась уже на подступах к Таллину (сначала, во второй половине июля, за город Тюри, который несколько раз переходил из рук в руки, а в августе 1941 г. непосредственно в обороне Таллина). По завершении обороны 28 августа 10-я дивизия была эвакуирована морем в Кронштадт и вошла в резерв Ленинградского фронта.
С 14 сентября 1941 г. 10-я стрелковая дивизия - в жестоких боях за Урицк (с 1925 г. - город в историческом районе Ли-гово, к юго-западу от Ленинграда по дороге на Петергоф; в настоящее время - часть Красносельского района Санкт-Петербурга), а затем, отступая на запад, под Сергиевой пустынью и Стрельной. Дивизия вела бои непосредственно в Петергофе, обороняя дворцово-парковый комплекс. Дивизия оставила Петергоф 23 сентября и закрепилась на рубеже Английского пруда и Троицкого ручья, войдя в составе 8-й армии в группу войск Ораниенбаумского плацдарма. С начала октября 1941 г. 10-я стрелковая дивизия ведёт тяжёлые наступательные бои на западной окраине Нового Петергофа в районе Гранильной фабрики и устья Троицкого ручья.
В конце октября - начале ноября 1941 г. 8-я армия в полном составе была переброшена в Ленинград и направлена под Невскую Дубровку. Здесь с 30 ноября начинаются ожесточённые бои за переправу на левый берег Невы. В самом начале этих боёв, 3 декабря 1941 г., П. И. Борисковский получает
тяжёлое ранение. В госпиталях он пробыл до марта 1942 г., после чего был признан негодным к строевой службе и направлен в Ашхабадское военно-пехотное училище преподавателем социально-экономического цикла. Используя открывшиеся возможности, Павел Иосифович занялся изучением палеолита Туркмении, который был в то время настоящей terra incognita. В результате наработки П. И. Борисковского 1-й половины 1940-х гг. положили начало этому важному направлению местной археологии.
В Ленинград П. И. Борисковский вернётся по демобилизации несколько позже
A. Д. Столяра, в 1946 г., и вновь станет университетским наставником Абрама Давидовича.
Здесь нужно остановиться вот на каком важном историографическом обстоятельстве -на откровенно суженном, тоннельном поле зрения, которое предстаёт перед нами в мемуарах Абрама Давидовича. Из археологов Эрмитажа он, будучи школьником, замечает лишь нескольких сотрудниц Отдела Востока да И. А. Орбели, а в Кунсткамере -одного только Д. Н. Льва (и совсем немного П. П. Ефименко). Что же касается Русского музея, то, с одной стороны, А. Д. Столяр поминает его действительно часто. При этом, однако, непонятно, заметил ли он вообще тамошнюю археологию (имя Гали Фёдоровны Корзухиной (1906-1974), которая служила в Русском музее как раз с 1935 г. по конец 1938 г., Абрам Давидович, во всяком случае, не называет).
В Оленеостровской экспедиции А. Д. Столяр опять-таки замечает лишь руководителя -
B. И. Равдоникаса да свою подругу Т. И. Родионову. И это при том, что среди восемнадцати участников экспедиции - его будущие коллеги, такие замечательные люди нашей науки, как Григорий Павлович Гроздилов (1905-1962), Нина Николаевна Гурина (1909-1990), Елена Фёдоровна Лагодовская (1899-1958)и др.
И даже став студентом университета и проучившись в нём три года, А. Д. Столяр замечает «при замечательном составе преподавателей» [1, с. 12] одного лишь В. И. Рав-доникаса. Из археологов-однокорытников он замечает только старшего товарища - Татьяну Дмитриевну Родионову (а из однокурс-
ников вообще никого не замечает, хотя археологов в наборе 1938 г. из 250 абитуриентов исторического факультета было 75 человек [1, с. 11-12]). Что же касается Института истории материальной культуры, то А. Д. Столяр замечает здесь опять-таки только палеолит «на чердаке здания Академии Кваренги» [Там же, с. 12] да лично П. И. Борисковского (причём и о И. А. Орбе-ли как директоре Института А. Д. Столяр даже не поминает).
Другими словами, из-под пера А. Д. Столяра перед нами является лишь, мягко говоря, верхушка айсберга тогдашней ленинградской археологии (а точнее сказать, некоторая часть верхушки). Поле зрения Абрама Давидовича узко, как в оптическом прицеле; из мира археологии Ленинграда он неизменно выхватывает лишь единичные, одни и те же фигуры. И получается, что предвоенная археологическая наука Ленинграда глазами А. Д. Столяра - это на самом деле даже не срез, но лишь очень малая, предельно малая часть той ленинградской археологии, в которой Абрам Давидович делал свои первые шаги.
Разумеется, было бы неправильно требовать от автора мемуаров энциклопедической полноты сообщаемых им сведений, пусть даже это сведения относительно его профессиональной сферы. Речь о другом: не может быть, чтобы такой человек, как Абрам Давидович, действительно ничего больше вокруг себя (к тому же в своём ближайшем окружении) из тогдашней археологии Ленинграда не замечал; в противном случае он никогда не стал бы тем, кем он стал. И более того, даже на склоне лет, в ретроспективе, уже как автор воспоминаний, Абрам Давидович не счёл нужным расширить поле зрения своей исторической памяти (хотя это по-человечески естественно и у многих мемуаристов совершается как бы само собой). Здесь есть, над чем задуматься...
Итак, к лету 1941 г. 20-летний А. Д. Столяр уже почти археолог: он выпускник 3-го курса археологического отделения исторического факультета Ленинградского университета, с осени 1939 г. - научный сотрудник ИИМК АН СССР. Его полевой стаж как археолога идёт с 1937 г.; его знают как перспективного, подающего надежды молодого человека не только на отделении археологии,
но и в Эрмитаже, Кунсткамере, Институте истории материальной культуры.
Как пишет сам Абрам Давидович, с 27 июля (в тексте воспоминаний А. Д. Столяра означен июнь, однако, по совокупности имеющихся на сегодняшний день свидетельств, получается, что это опечатка или описка: правильно июль) по конец августа 1941 г. он находился в составе так называемого комсомольского батальона на полевых аэродромах в Каськове Волосовского района Ленинградской области, а затем под Тосно [1, с. 13]. И первый вопрос, который приходит здесь в голову: а как же получилось, что студент-археолог записался в ополчение в самый разгар лета? Почему он был в это время в городе? Причём студент уже столь опытный, что и сам вполне мог претендовать на открытый лист, во всяком случае, на проведение разведки.
Ты не поверишь, читатель: на исходе июля студент-археолог сдавал сессию! И не просто сдавал: к 27 июля А. Д. Столяр так и не успел сдать последний экзамен за 3-й курс (кстати, эта сдача в конечном счёте состоится, но уже несколько лет спустя и очень трогательно -в начале 1946 г. по окончании войны и демобилизации А. Д. Столяра).
Получается, что студенты-археологи той эпохи были обязаны не только возвращаться в университет к 1 сентября, прерывая участие в экспедиции, но и сдавать сессию вместе с обычными однокорытниками -теми, кто не имел никакого отношения к полевым изысканиям. Во времена студенчества А. Д. Столяра сессия могла продолжаться, как видим, по конец июля (и даже более того, в 1941 г. 27 июля пришлось на воскресенье, т. е. летняя сессия в университете захватила тогда и неделю, на которой стыковались июль и август!). Что же оставалось при таком раскладе на экспедицию? Август? Комары, конечно, уже не кусают.
В лучшее, самое светлое и уже относительно тёплое время нашего Севера, время белых ночей, время разведок и закладки раскопов обрекать студентов на сессию - это по меньшей мере странно. Единственно правильное решение в этой ситуации - сдача сессии досрочно, т. е. к тому времени, когда подсыхают дороги и значительно увеличивается светлое время дня. Правильно, когда
студент-археолог с 1-го курса не знает, что такое летняя сессия, ибо все курсовые зачёты и экзамены он должен сдавать заблаговременно - это sine qua non археологической специализации. Правильно, когда студент-археолог за несколько лет отвыкает от того, как выглядит его город в июне, июле и августе ... Да и вообще, если студента-археолога можно застать в аудиториях alma mater с июня по сентябрь (а применительно к южным регионам нашей страны, пожалуй, и с мая по октябрь) - это не только противоречит интересам науки, но и просто непедагогично.
Ибо складывается впечатление, что экспедиция для ленинградских студентов-археологов 2-й половины 1930-х - начала 1940-х гг. - это отнюдь не вошедшая в привычку за время учёбы норма жизни, отнюдь не рутина (в хорошем смысле этого слова), не норма становления их как профессионалов, но именно событие - важное, в большую пользу и удовольствие, но редкое, а потому яркое, запоминающееся событие. Да и то сказать: если экспедиция продолжается всего лишь месяц (в лучшем случае полтора) в году, ей трудно не стать событием. Так что, выражаясь языком академическим, можно подвести довольно-таки грустный итог: в Ленинградском университете накануне Великой Отечественной войны приоритет очевидным образом отдавался учебному процессу в ущерб научной работе.
Неудивительно поэтому, что и восприятие археологических экспедиций ленинградцами той эпохи заметно отличается от нашего. В частности рассказывая студентам исторического факультета Ленинградского университета о предстоящей в 1937 г. полевой практике, В. И. Равдоникас подчёркивал, что, по сравнению с прочими университетскими экспедициями, Онежская «наиболее трудна в бытовом отношении. Естественно все мы, первокурсники, выразили желание ехать в самую трудную экспедицию» [8, с. 464].
Что же представляли собой бытовые трудности археологического поля по впечатлениям молодой ленинградки 2-й половины 1930-х гг.? «По прибытии на Олений остров разместились в палатках и деревянных сарайчиках, которые шутливо называли «палаццо»; крыши их нередко протекали, но это не сказывалось на бодром настроении их
обитателей. Утро начиналось с побудки. отправлялись к озеру умываться. <...> После окончания работы мы обычно купались, катались на лодке, а вечером разжигали костёр, на котором готовили вкуснейшую уху (рыба в Онежском озере водилась в изобилии)» [5, с. 180-181]. Сверх того, в последний день июля 1937 г. начальник экспедиции В. И. Рав-доникас писал жене: «Здесь становится довольно плохо. Уже четыре дня проливной дождь и шторм на озере. У нас уже трое больных с температурой 39 градусов» (цит. по: [6, с. 169]).
А в результате? Теоретически, т. е. при должной организации образовательного процесса, студенты-археологи Ленинградского университета успели бы получить в том же 1941 г. перед началом войны как минимум три-четыре экспедиционных недели, а кто-то наверняка и больше (как известно, далеко не все археологические экспедиции в Европейской части СССР были автоматически свёрнуты в конце июня того года). Но этого, к сожалению, не произошло.
Итак, не сдав на исходе июля последний экзамен за 3-й курс, А. Д. Столяр уходит в ополчение. По окончании комсомольской службы он становится на три осенних месяца курсантом Военно-автомобильного училища ВВС Ленинградского фронта.
Однако по окончании учёбы командование резонно рассудило, что студенту исторического факультета Ленинградского университета с практически полным высшим образованием (три курса плюс несколько лет кружков детской археологии) место отнюдь не за штурвалом машины аэродромного обслуживания, но на совсем другом, как сказали бы сейчас, информационно-психологическом участке фронта. И А. Д. Столяр начинает свой боевой путь заместителем политрука роты 1254-го стрелкового полка 378-й стрелковой дивизии (сформированной в августе -ноябре 1941 г. в Красноярском крае) - одной из тех сибирских дивизий, что прибыли в декабре 1941 г. на Волховский фронт. И, скорее всего, как раз с окончанием училища и направлением к месту службы связаны посещения А. Д. Столяром Ленинграда зимой 1941-1942 гг. [1, с. 13].
Судя по всему, А. Д. Столяр как ротный политрук оказался на своём месте. Во всяком
случае, вышло так, что он, молодой человек питерской выучки, энергичный, аналитически мыслящий, с уже неплохим научным, в том числе полевым, опытом, этот молодой человек за годы войны так и не продвинулся ни по командной, ни по штабной, ни по политической линиям. Скорее всего, Абрам Давидович действительно был хороший старшина: таких обычно ценят и стараются удержать в занимаемой должности даже в ущерб их собственной служебной карьере.
К тому же офицеров и унтер-офицеров РККА по политической части наградами особо не жаловали. Это одна из особенностей политической службы: кто подписывает наградные листы на товарищей, сам, как правило, остаётся без сапог. Да и за что, собственно, награждать политрука? За то, что рота политически грамотна, помнит присягу, не унывает, бодра, свежа и вовремя помыта? За то, что стойко переносит трудности и лишения? За то, что она не дрогнула в бою? Странно даже как-то... Не стал исключением и А. Д. Столяр: погоны старшины, скромный офицерский орден Отечественной войны II степени да медали «За оборону Ленинграда» и «За победу над Германией» - вот, собственно, и все боевые отличия ротного политрука и комиссара Ленинградского и Волховского фронтов А. Д. Столяра.
А фронтовая страница жизни А. Д. Столяра и вправду оказалась интереснейшей. Правда, толком её можно отследить пока лишь на уровне дивизии. Её боевой путь начинается в январе 1942 г. с участия в Любан-ской наступательной операции: с форсирования р. Волхов и долгих боёв в районе Спасской Полисти - Мясного Бора. Закончилось всё тогда, в апреле 1942 г., трёхнедельными боями в окружении под Спасской Полистью. Впрочем, из окружения 378-я дивизия счастливо вышла вместе с остатками 2-й ударной армии через коридор у Мясного Бора, после чего она была отправлена в тыл на отдых и укомплектование. Скорее всего, именно тогда, в мае - июне 1942 г., А. Д. Столяр ещё раз получил возможность побывать в Ленинграде.
В дальнейшем 378-я дивизия продолжала участвовать в боях по расширению плацдарма за Волховом, а затем в весенне-летних сражениях 1943 г. под Мгой; за участие в прорыве блокады Ленинграда награждена
орденом Красного Знамени. В августе 1943 г. дивизия была отведена в резерв Волховского фронта; возможно, в это время А. Д. Столяр вновь смог побывать в Ленинграде. Во всяком случае, Т. Д. Родионова пишет, что А. Д. Столяр неоднократно бывал в Ленинграде в непродолжительных командировках, причём командировки эти пришлись на время до возвращения Татьяны Дмитриевны на кафедру археологии Ленинградского университета в 1944 г. [8, с. 466].
В сентябре 1943 г. 378-я дивизия входит в состав 14-го стрелкового корпуса, вместе с которым она и пройдёт оставшийся до конца войны боевой путь. В составе корпуса дивизия начала подготовку к участию в Новго-родско-Лужской операции, по ходу которой и перешла в наступление 14 января 1944 г. Именно 378-я дивизия первой 20 января 1944 г. ворвалась в Новгород; на развалинах Новгородского кремля было водружено тогда знамя соседей полка А. Д. Столяра -1278-го стрелкового полка. За освобождение города дивизии присвоено почётное наименование Новгородская.
В ходе дальнейшего наступления 378-я дивизия участвовала в боях вплоть до освобождения Луги. Позднее она сражалась на реке Нарве, участвовала в освобождении Даугавпилса и в наступлении на Ригу. Финальный этап в истории дивизии - участие в долгих ожесточённых боях по ликвидации Курляндского котла. Здесь 378-я Новгородская Краснознамённая стрелковая дивизия понесла серьёзные потери. Война близилась к концу, и в марте 1945 г. было принято решение о расформировании соединения. Личный состав обратили на пополнение 90-й гвардейской стрелковой дивизии, к ней же перешли от 378-й дивизии орден Красного Знамени и имя Новгородская.
В декабре 1945 г. 90-я гвардейская стрелковая дивизия преобразуется в 26-ю гвардейскую механизированную дивизию. Абрама Давидовича наконец-то по ходу переформирования соединения отпускают из армии. И сразу же под новый, 1946, год он возвращается на исторический факультет Ленинградского университета. Отсюда начинается уже совсем другая история...
ЛИТЕРАТУРА
1. Столяр А. Д. Мои года - мои богатства // Археология в пути или путь археолога. -СПб., 2001. - Ч. 1. - С. 5-25.
2. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. - М., 1955.
3. Столяр А. Д. Археологическая дружба или «дружба археологической длины» // Неолит -энеолит Юга и неолит Севера Восточной Европы. - СПб., 2003. - С. 8-10.
4. Гурина Н. Н. Оленеостровский могильник // Материалы и исследования по археологии СССР. - 1956. - № 47.
5. Белановская Т. Д. Оленеостровская экспедиция 1937 года - начало большого пути в ар-
хеологию А. Д. Столяра // Археология в пути или путь археолога. - СПб., 2001. - Ч. 2. -С. 179-183.
6. Тихонов И. Л. Археология в Санкт-Петербургском университете. Историографические очерки. - СПб., 2003. - 331 с.
7. Головин С. А. Имущественная дифференциация доходов населения СССР в 20-30-е годы ХХ века // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. - 2008.- № 66.- С. 177-186.
8. Белановская Т. Д. Дружба, проверенная временем // In situ. К 85-летию профессора А. Д. Столяра / ред. А. Никонова. - СПб., 2006. - С. 464-467.
Информация о статье
Дата поступления 30 марта 2017 г.
Дата принятия в печать 17 апреля 2017 г.
Сведения об авторе
Жук Александр Владиленович - канд. ист. наук, доцент кафедры теологии и мировых культур Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия,
Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: [email protected]
Article info
Received March 30, 2017
Accepted April 17, 2017
About the author
Zhuk Alexander Vladilenovich - Candidate of Historical sciences, Associate Professor of the Department of Theology and World Cultures of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: [email protected]
Для цитирования
Жук А. В. Абрам Давидович Столяр на пороге науки. Ленинградская археология 2-й половины 1930-х - начала 1940-х гг. глазами молодого человека // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 2 (14). С. 97-109.
For citations
Zhuk A. V. Abram Davidovich Stoliar on the Threshold of Science. Leningrad's Archaeology the 2nd Half of 1930s - the Beginning 1940s by Young Man's Eyes. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2017, no. 2 (14), pp. 97-109. (in Russian).
