CC BY
36
А.Я. ЛЮБАВСКАЯ В МОЕЙ ЖИЗНИ
Н.В. ЛАУР
В Карелии издавна занимаются карельской березой. Местное население столетиями изготавливало из нее посуду, поделки, сельскохозяйственный инвентарь не только для домашнего обихода, но и для продажи. Веками вырубали ее приисковым методом.
Изучением и поиском мест произрастания карельской березы в Карелии занялся впервые в 1930-32 гг. Николай Осипович Соколов. Он же создал и первые культуры этой породы - в поселке Царевичи Петрозаводского лесхоза. Затем культуры Н.О. Соколова были заложены в Заонежском и Ладвинском лесхозах.
Основные запасы карельской березы находятся в Заонежском лесхозе. Поэтому именно этому лесхозу был присвоен статус «семлесхоза», он был ориентирован на выращивание карельской березы. По специально разработанным Всесоюзным институтом «Союзгипролесхоз» («Росгипролес») проектам предусматривалось создание системы заказников в местах естественного произрас-
тания карельской березы, отбор плюсовых деревьев, создание лесосеменных участков и лесных плантаций, а также закладка укрупненной лесосеменной плантации сосны и карельской березы. Подобные проекты были разработаны и в других лесхозах республики. Заказники карельской березы имеются в Ладвинском, Спасогубском и Петрозаводском лесхозах, укрупненная лесосеменная плантация - в Петрозаводском, культуры - в четырнадцати лесхозах Карелии. Неоднократно проводилась селекционная инвентаризация в заказниках и лучших культурах.
Лесосеменные плантации карельской березы согласно проекту следовало сажать привитым посадочным материалом. Был проведен отбор плюсовых деревьев в четырех лесхозах, имелись селекционные отделения теплиц в двух базисных питомниках. Производственники успешно проводили прививку сосны и ели для посадки клоновых плантаций. Но карельскую березу не прививали.
На плантациях с 1975 г. карельскую березу сажали «квадратно-гнездовым» методом. Производилось это следующим образом: семена заготавливали в заказниках преимущественно Заонежского лесхоза с деревьев короткоствольной и кустарниковой формы, затем выращивали сеянцы в теплице (норма высева семян - от 4 до 10 гр. на м2). Крупные сеянцы сажали на плантациях по схемам 5 х 5 - 5 х 8 м по 4-5 шт. в посадочную площадку. Предусматривалось, что после проведения селекционных рубок в каждом посадочном месте останется одно лучшее дерево. Сейчас этим посадкам 25-35 лет. Следует сказать, что «квадратно-гнездовые» плантационные культуры достаточно хорошего уровня, выход деревьев узорчатых форм составил 30-40 %. Большинство деревьев, если оценивать их по пятибалльной шкале (5 баллов - лучшее, или плюсовое дерево, 1 балл - узорчатость слабо выражена), соответствуют третьему баллу.
В 1982 г. производственники впервые начали прививать карельскую березу методом в боковой зарез. Осенняя приживаемость прививок составила 30 %, но весенняя оказалась значительно ниже, т. к. многие прививки сломались. В 1983 г прививку провели следующими методами: сердцевиной на камбий, окулировкой и др. Приживаемость составила всего 15 %.
Осенью 1983 г. в Петрозаводске проводили Всесоюзное совещание по лесной генетике, селекции и семеноводству. На совещание приехала и Антонина Яковлевна Лю-
бавская - зав. кафедрой селекции и дендрологии МЛТИ. Я попросила Светлану Петровну Погибу, с которой уже приходилось встречаться, познакомить меня с Антониной Яковлевной, т. к. надеялась проконсультироваться по поводу прививки. Светлана Петровна выполнила мою просьбу и познакомила нас. Антонина Яковлевна как раз собиралась зайти к Владимиру Ивановичу Ермакову - директору Карельского института леса. Совершенно неожиданно она прихватила с собой меня, и я, стоя у двери, наблюдала встречу мэтров. Они обнялись, обменялись поцелуями, а потом долго беседовали. Я сидела в уголке и гадала, и зачем Антонина Яковлевна взяла меня?
Но терпение мое было вознаграждено. Антонина Яковлевна нашла время съездить в теплицы. Причем ее интересовали не только прививочные работы, но и все так или иначе связанное с карельской березой. Она объяснила причины низкой приживаемости прививок и посоветовала нам проводить прививку методом на пень за кору. Кроме того, спросила, почему бы нам не заняться гибридизацией?, и пригласила меня приехать на стажировку.
Опыление
Весной 1984 г. я приехала к Антонине Яковлевне. Поселили меня в студенческом общежитии МЛТИ, но как-то так получилось, что днем я работала на кафедре, а вечерами Антонина Яковлевна вела меня к себе домой. На кафедре мне разрешили познакомиться с хоздоговорными документами, и я часами читала об обследованиях насаждений карельской березы в Карелии, посадках в Московской, Кировской областях и Латвии. Антонина Яковлевна показала каждое дерево «карелки» в дендрарии МЛТИ и возле своего дома. Ей было интересно, когда я угадывала среди растущих в дендрарии и Валентиновке деревьев «карелок» родом из Заонежья. Мне и инженерам Петрозаводской лесосеменной станции приходилось много заниматься карельской березой - селекционной инвентаризацией заказников и культур, аттестацией плюсовых деревьев и посадкой плантаций. Антонина Яковлевна устраивала мне «экзамен» и постоянно спрашивала: «Как ты считаешь, какой формы это дерево? А это?» Сначала я никак
не могла понять, зачем автор классификации меня постоянно экзаменует, а потом догадалась: ей интересно, как производственники классифицируют переходные формы.
Показала она и шпон, который хранился на кафедре и у нее дома, грядки с посевами, прививки. В один из дней меня послали на сортировку сеянцев по фракциям. Выкопанные накануне гибридные сеянцы нужно было рассортировать на 5 фракций по высоте. Занималась этой работой Наталья Кротова. К концу дня я бойко раскладывала сеянцы по кучкам, правда, не понимая, зачем. Наталью попыталась расспрашивать, но поняла, что работа эта непростая и, вообще, все не так просто. Вечером зашла Антонина Яковлевна и как раз очень просто объяснила суть сортировки. Она показала также метод ранней диагностики, т. к. как некоторые сеянцы карельской березы уже в однолетнем возрасте можно отобрать с достаточной достоверностью.
Стояли теплые и солнечные майские дни. Сотрудники кафедры проводили в дендрарии контролируемое опыление карельской березы. А потом наступило 9 мая, праздник. Антонина Яковлевна хотела провести опыление и на березах возле своего дома, пока сроки не ушли. И вот я, 28-летняя женщина не самой хрупкой комплекции, залезаю на березы и опыляю... По улицам гуляют люди и с удивлением смотрят на меня, пристегнутую к очередному стволу солдатским ремнем. Мне немного стыдно и не совсем понятно - пыльца-то у меня карельских берез, а опыляю я березу повислую, кстати, достаточно высокую. Надо еще суметь залезть на каждый ствол, как-то угнездиться среди веток и не свалиться во время работы. Хочется бросить все и не смешить прохожих. Антонина Яковлевна словно почувствовала, что я на грани бунта и пришла «помогать». Помощь заключалась в том, что я залезала на очередное дерево и делала все, что положено, а она ходила где-то там внизу, подо мной и рассказывала разные интересные истории. Так, под истории, я и сделала всю работу, чем Антонина Яковлевна была очень довольна. Да и я тоже: все-таки дело сделано.
Спустя несколько дней, уже в Карелии, я опять висела на березе, обрывала сережки,
вешала изоляторы и бирки. На соседних деревьях в неудобных позах тем же занимались мои коллеги. Мы впервые проводили контролируемое опыление плюсовых деревьев карельской березы. Через год полученные гибридные семена были посеяны, всходы распикированы в теплице. Следующей весной рассортированные по фракциям саженцы мы посадили на плантацию. Это были наши первые посадки карельской березы с применением методов селекции. Часть саженцев мы послали Антонине Яковлевне, она также прислала нам свои гибриды (опыление 1984 г.), которыми заложены в Костомукшском лесхозе самые «северные» в Карелии культуры карельской березы.
А контролируемое опыление карельской березы с тех пор проводится в Карелии регулярно - когда береза хорошо цветет, а заморозков нет. В настоящее время площадь гибридных культур - 21 га, растут они в четырех лесхозах республики и выгодно отличаются даже от самых лучших, «неселекционных» культур не только по проценту выхода растений с признаками узорчатости, но и по качеству деревьев.
Когда я вижу великолепные гибридные культуры на Заонежской плантации или в Сяп-се, вспоминаю себя, уставшую, перемазанную желтой пыльцой, обнявшую березовый ствол, и Антонину Яковлевну, которая помогала просто своим присутствием. И сколько раз я ни приезжала к ней в гости, зимой и летом, всегда с удивлением и удовольствием видела повсюду березовые семена - в щелочке подоконника, на книжных полках и между страницами книг. И я нахожу легкие, полупрозрачные березовые семена у себя дома или в карманах «энцефалитки» и вспоминаю Антонину Яковлевну и ее гостеприимный дом.
Я часто приезжала к Антонине Яковлевне, чувствовала, что она рада моим приездам, и это определяло наши отношения. Она не раз говорила: «Переезжай ко мне жить, я сделаю отдельный вход на второй этаж». А когда я защитила кандидатскую, сказала: «Я рада за тебя. Но как жаль, что ты уже защитилась и не будешь приезжать так часто».
Я знаю, что Антонина Яковлевна была человеком сложным. Но мы с ней хорошо
уживались и «поссорились» всего один раз по поводу...службы в армии. В это время призвали ее сына, Сергея. Часами говорила Антонина Яковлевна, что талантливых музыкантов в армию забирать нельзя. Я не выдержала и пошутила: «Чем же виноваты те, кому "«медведь на ухо наступил"?» И еще меня несколько угнетало, что она не любила «отпускать» меня. Поэтому в гости к Светлане Петровне или Софье Парменовне приходилось ездить чуть ли не тайком. Однажды я даже жила у Софьи Парменовны «в подполье» недели две» - читала черновой экземпляр диссертации Владимиру Владимировичу Коровину, т. к. очень боялась «ляпов».
Дэзи
Я снова в Москве, у Антонины Яковлевны. Приезжаю я по нескольку раз в год и живу не в общежитии, а у нее. В первый раз жила в общежитии. Как-то сидела у Антонины Яковлевны, пила чай. Невестка Антонины Яковлевны решила поклеить стены обоями в своем флигельке. Антонина Яковлевна переживала, что невестка беременная (как она будет клеить одна?) и попросила меня помочь. Так я познакомилась с Натальей. А Антонина Яковлевна больше не отпускала меня в общежитие - во все последующие приезды я жила у нее.
Однажды я приехала зимой. Бегом, подгоняемая пургой, пробежала по центральной улице поселка километра два. Редкие фонари висели где-то в небе и освещали сами себя, и я поняла, что не могу найти дом Лю-бавских. Прохожих не было, спросить некого. Сунулась в одни, в другие ворота - закрыто. Хоть на вокзал возвращайся. И вспомнила, что у дома Антонины Яковлевны росло два пирамидальных тополя, но в темноте, в снегопад, не могла рассмотреть их. Хорошо, что догадалась поискать карельские березы. На одном, потом другом перекрестке залезла в сугроб, добрела до деревьев и на ощупь определила: «карелка»! Выбралась из сугроба, звоню, звоню у ворот, кричу, и опять подумываю о вокзале. Но так неохота брести навстречу снегу и ветру до станции, ждать электричку, ночевать на вокзале, когда вот он, свет в окне. И я решилась, полезла через за-
бор по прутьям высоких ворот. Ворота подо мной ходуном ходят, да еще и сумка мешает. Но наконец я перелезла через верхние штыри, оставалось только спрыгнуть. Смотрю: батюшки, не зря я старалась, кричала - к воротам подбежала Дэзи, здоровенная черная собака Любавских, села и молча на меня уставилась. Ждет. И вот я, вцепившись в решетку, в третий раз за последний час вспоминаю Ленинградский вокзал. Пробую опять кричать - бесполезно. С Дэзи я, конечно, знакома по прошлым приездам. Но вдруг у нее проблемы с памятью, или ей, как и любой собаке, не нравятся лазающие через забор гости? Минут десять я рассказывала собаке о себе, льстиво и часто называя ее по имени. Дэзи слушала внимательно и так ни разу и не подала голоса. В детстве меня дважды кусали дворняжки. После первого раза мама водила меня на уколы от бешенства, поэтому про вторую собачку я догадалась промолчать. Ну да бог любит троиц, будь что будет. Я спрыгнула, стою. Дэзи подошла и меня обнюхала. Повторяя комплименты Дэзи, шедшей сзади (именно сзади на меня когда-то по-подлому накинулась вторая собака), я наконец-то добралась до дверей дома. Звонок не работал. Стучу в дверь, наконец Антонина Яковлевна открывает дверь, целует меня и ведет сразу на кухню - кормить. Первым делом я отрезала кусок колбасы и вышла на улицу, где меня снова ждала умница Дэзи.
Вечера
Мне нравится у Антонины Яковлевны. Днем она идет на работу, меня забирает с собой и усаживает за изучение томов по карельской березе. Я давно перезнакомилась со всеми на кафедре и иногда от трудов праведных увиливаю - куда интереснее пить кофе со Светланой Петровной и Софьей Парме-новной. Они обсуждают воспоминания Ирины Одоевцевой или восхищаются портретом Анны Ахматовой в синем платье, показывают плодоносящее кофейное деревце. И можно только пожалеть о том, что не все «окна», есть и лекции: они уйдут, а я опять буду читать очередной толстый том.
Вечера мы с Антониной Яковлевной коротаем у нее на кухне. Домашние дела по-
любовно поделены: я хожу в магазин и мою посуду, а она готовит. Готовит она обстоятельно: варит суп, трет морковку для одного и свеклу для другого салата, иногда печет пироги. И рассказывает что-нибудь интересное - о себе, работе, поездках, случаях. Очень любила она радиопередачу о правилах русской речи и постоянно приводила примеры из этой передачи. Может, и не без умысла. У нас, на севере, в разговорной речи очень принято говорить слово «ложить»: мы все ложим, вилку и тарелку, капусту в суп и книжку на стол. Слово «класть» считается вторым синонимом. От этого «ложить» она меня отучала ровно два года, и отучила.
Рассказывала она об эвакуации, об академике Яблокове и его домработнице, о поездках в Карелию. В 1956 г. она проводила контролируемое опыление карельской березы в заказнике «Анисимовщина» Заонежского лесхоза. С ней работал лесник Иван Васильевич Горячев. В 1969 г. она описывала использованные для опыления деревья, а работники почвенно-химической лаборатории Минлес-хоза Карелии проводили инвентаризацию в заказнике. Жили все в доме Горячевых, на берегу Святухи. В одну из последующих поездок в заказник она взяла сына, Сережу. Тот увидел терзавшего зайцем ястреба, спугнул его, принес зайца на обед и долго гордился нежданным охотничьим трофеем.
Любила Антонина Яковлевна рассказывать содержание прочитанных книг. Я предпочитала слушать, но она «нащупала» мою «слабую струну». Я люблю историю, неплохо знаю российскую, историю древнего мира, мифологию. Под настроение Антонина Яковлевна «заводила» меня - просила рассказать о Лжедмитрии или патриархе Никоне, Иване Антоновиче или Потемкине, и я говорила часами. Рассказывать ей было легко, т.к. Антонине Яковлевне было интересно все. Конечно, я-то знала далеко не все. Но все-таки читала на церковнославянском, любила «Повесть временных лет» и «Изборник» и другую документальную литературу. Мне вообще нравилось, что в доме очень много книг, и теперь могу признаться, что больше читала книги, чем рабочие документы. Причем в каждый приезд видела книги новые, такие, что и купить в то время
нельзя было. Причем Антонина Яковлевна их не убирала в шкаф, пока не прочитывала, и они лежали соблазнительной стопкой. Иногда у нас происходили мелкие разногласия, если она сама читала книгу, а я на нее посягала. Она сердилась и книгу не отдавала, говорила: «Возьми какую-нибудь другую». Когда выяснялось, что другие уже прочитаны, показывала на битком набитые книжные шкафы - мало тебе? Или приносила экземпляр своей докторской диссертации, толстенный, в синем переплете (я ее, кстати, несколько раз одолела). Книжку я все-таки «уводила» и читала урывками, когда Антонина Яковлевна была занята или спала. Через пару дней она подозрительно спрашивала: «Что это ты больше книжку не просишь, неужели проглотить успела? Ты сюда работать приехала или читать?».
Антонина Яковлевна часто вспоминала мужа, Анатолия Ивановича. И очень гордилась, что он построил дом. Рассказывала, как ее, беременную сыном Володей, рвавшаяся в электричку толпа «свалила и прошла по спине ногами», о домработнице, которая прежде жила у академика Яблокова.
Рассказывала, что как-то приехала в командировку в Ригу, ехала в троллейбусе. Попросила продать разовый билет (обычно билеты можно купить у водителя, в Латвии же их покупали в киоске на остановке). Никто ей билет не уступил, и она недовольно проворчала, что приезжая, порядков местных
не знает, но уже хочется уехать. Тут какой-то мужчина ей и скажи: «Вы приезжаете к нам только покупать!». На что Антонина Яковлевна ответила, что она все, что нужно, прекрасно может купить и дома, в Москве, а сюда приехала в командировку. Мужчина заинтересовался, что за командировка? Антонина Яковлевна и сказала, что приехала сажать карельскую березу. Всю оставшуюся дорогу они проговорили и расстались исполненные взаимного уважения.
Рассказывала, как ей удалось посадить 100 га культур в Московской области. Весной, во время лесокультурных работ, она сама ездила на посадку. Я вспомнила, как опыляла березу за березой в 1984 г., а Антонина Яковлевна «помогала» - ходила под деревьями и рассказывала, рассказывала. И ведь действительно помогала - под разговоры быстрее делается, мне и в голову не приходило сказать, что все, устала, и вообще, лазить по деревьям - не мое дело. Я понимаю лесничих, которым нужно план выполнять, а не с опытными культурами, схемами и маркировкой возиться. Но если доктор наук не только указывает, но и сама сажает, то и работники лесничества не только все сделают отлично, но вспоминать о совместной работе будут с удовольствием.
Картошка
Приезжаю в очередной раз к Антонине Яковлевне. Она любила мои приезды и по-
тому, что я не отлынивала, когда нужно было что-то сделать. Моя бабушка, Наталья Васильевна, осталась вдовой с четырьмя маленькими детьми, и, как она сама говорила, нужда все научила делать - пахала, жала, косила, делала картофельные ямы, возила из лесу дрова и ремонтировала дом. Когда я приезжала к старенькой бабушке и пенсионеркам-тетушкам в деревню, то никогда не спрашивала, мужская это работа или женская. Окучивала и копала картошку, поправляла забор и меняла калитку, доставала из трубы провалившийся кирпич и ставила его на место, латала крышу и тротуар. Если мы ходили за волнушками, то чистили их прямо в лесу и несли грибов столько, сколько поднять могли. Если собирали ягоды, то уж не ели; я и сейчас ловлю себя на этой крестьянской выучки привычке - могу набрать ведро, так их и не попробовав ни одной ягодинки. Старенькие тетушки меня похваливали так: «Ну, эта уж - Наталья Васильевна».
У Антонины Яковлевны в доме и во дворе работы всегда хватало. Правда, она никогда не принуждала ничего делать. Сама надевала галошки и шла формировать альпийскую горку или пересаживать ремонтантную землянику. Мне неудобно было валяться на диване с книгой, и я тянулась за ней. Тут начинались рассказы, беседы, так дело под разговоры незаметно и делалось. Иногда была такая работа, которую она сама выполнить не могла (у невесток свои дела, у сыновей - тем более). Например, копаясь в грядке, она находила маленькое, размером с редиску яблочко, из чего делала вывод, что пора «собирать урожай». И смотрела на меня. Через три минуты я уже лезла на яблоню с сумкой, догадываясь, что чем больше нарву, тем дольше буду чистить этот горох. Из сердцевинок этих, вообще-то несъедобных яблок, которые Антонина Яковлевна, посмеиваясь, называла «райскими», варила она удивительно вкусное желе, баночку которого и отправляла в гостинец моим родителям.
Как-то она и говорит: «Я ведь в этом году картошку в Валентиновке посадила. Уже июль, а картошка все не окучена, съездишь завтра со мной?» Куда деться, надо ехать. На другой день собрала она еду (пирогов и пирожков на пять человек), вызвала такси, и мы поехали. Приезжаем в Валентиновку, на пи-
томник. Антонина Яковлевна вместо огорода ведет меня в гости к леснику. Мне окучивание картошки еще в детстве надоело, поэтому я помалкиваю - в гости, так в гости. Хозяина дома нет, но Антонина Яковлевна прекрасно знает и хозяйку. Они обнимаются и пьют чай с пирожками (вот почему их было взято на пять человек), обмениваясь новостями. Но всему хорошему приходит конец. Оставив сумки у хозяйки, с тяпками на плече пошли искать свои борозды в огромном поле. Нашли мы эти борозды без всякого труда - только они и были не окучены. Земля была твердой, как асфальт, тяпкой ее можно было только слегка поскрести. Мне было смешно - стоило ехать на такой огород на такси. Становимся каждая в свою борозду и пытаемся если не окучить картошку, то хоть поковырять землю. И, как всегда, под разговоры.
Как раз в это время в журналах напечатали «Зубра» Даниила Гранина и «Белые одежды» Владимира Дудинцева. Я прочитала то и другое запоем и была под сильным впечатлением и от того, как написаны книги, и от содержания. И заговорила об этих книгах с Антониной Яковлевной. Спрашивала, знала ли она Трофима Денисовича Лысенко, да был ли на самом деле такой министр Кафтанов, реальны ли Презент и Заул Брюзжак? Она мне рассказывает про то, что многие искренне верили Лысенко.
Тут подбегает с тяпкой жена лесника, я уж было возликовала - скорее кончим, а то мошка заела. И с сожалением поняла, что она решила еще раз окучить свою картошку. У нее грядки были как раз по соседству с нашими. Выглядели они живым укором - валки высокие, ботва роскошная, а у нас и окучивать, собственно, особо нечего. Слушаем теперь вдвоем. Соседка давно могла бы нас обогнать, но не обгоняет. Антонина Яковлевна как раз рассказывала про аресты. Вдруг наша товарка и говорит: «Что вы там про профессоров рассказываете? Вот у нас, в моей деревне, так шесть мужиков ни за что арестовали!» Мы переглянулись и промолчали.
Землячка
Сидим вечером с Антониной Яковлевной на кухне, разговариваем. Вдруг звонок
- иногда он все-таки работал. Я иду к калитке - стоит средних лет женщина, спрашивает Любавских. Идем в дом. Она как зашла, так сразу стала обнимать и целовать Антонину Яковлевну. Глядя на нее и судя по поцелуям, можно было подумать, что близкая родственница, но у Антонины Яковлевны вид был озадаченный. Она задала несколько вопросов, и по ответам я догадалась, что, может, и родственница, но не близкая, и что приехала та из Мордовии. Антонина Яковлевна всех пришедших к ней в первую очередь кормила. За столом гостья рассказала, что приехала на несколько дней походить по Москве и хотела бы пожить здесь. Говорила она беспрерывно и громко, и Антонина Яковлевна повела ее в комнату смотреть телевизор. Телевизор я смотреть не люблю, поэтому ушла на кухню читать и закрыла двери. Лечь спать я не могла, т. к. телевизор стоял в «моей» комнате. Слышу, что заходили - уже поздно, пора укладываться. Антонина Яковлевна поднялась к себе наверх, я пошла в комнату, включила свет и опешила - на «моем» диване, расстелив мое постельное белье, лежала гостья. Я молча выключила свет и пошла наверх. Поднимаюсь, рассказываю, что диван занят и спрашиваю, кто эта женщина? Антонина Яковлевна и говорит: «Я ее не знаю, но какие-то знакомые фамилии она называет». В доме было четыре комнаты, нас трое. Я поселилась на втором этаже, в кабинете. Утром иду вниз умываться, беру свою зубную щетку, а она сырая. Значит, гостья уехала в Москву с чищеными зубами. Взлетаю на второй этаж, а Антонина Яковлевна и говорит: «Терпи. Что же я могу поделать, не выгонять же ее, да она и не уйдет, ты же видишь». Гостья являлась только по вечерам, груженная сумками и очень довольная. Как только она протискивалась в дверь, я уходила во флигель, к невестке Антонины Яковлевны.
Через три дня она уезжала. Я с интересом смотрела, как она одну за одной выносила сумки на улицу. Подходит Антонина Яковлевна и просит меня: «Помоги ты ей дойти до станции». Я категорически отказываюсь
- больно надо, пусть как покупала, так и несет свои мешки. Тут Антонина Яковлевна и говорит: «Да пожалей ты не ее, а меня! Ты же
видишь, она же меня всю измучила. Или тебе придется идти, или мне. Посади ее в электричку, а там уж пусть сама добирается». И я согласилась.
Унести столько вещей вдвоем было просто немыслимо, и мы погрузили часть в детскую коляску. Я сбегала в дом, нашла оскверненную зубную щетку и сунула ее в самую большую сумку. И вот торопливые поцелуи, прощание, Антонина Яковлевна шепчет мне: «Наконец-то! Я пошла, салатик сделаю. Жду тебя».
До станции два километра. Я, стиснув зубы, толкала перед собой груженую коляску. Рядом неутомимо шагала гостья. Она тащила две самых больших сумки (в коляску они не влезли). Говорила она непрестанно, я старалась не слушать, подсчитывала сумки и пакеты, набитые пачками «спагетти», и думала, как она все это донесет до вокзала? Противная она, конечно. Но если с этой «гостьей» мордовской до вокзала ехать, то нужно коляску куда-то пристроить. Тут слышу, она говорит: «Тоня неправильно живет». «А как правильно?» - спрашиваю. Начала она с того, что кот гадит на веранде, и это была правда. А потом поехала: и то неправильно, и это не так. И даже как-то свысока. Я сержусь редко, но уж если рассержусь, то и сама не рада. Останавливаю коляску, говорю: «Ты же, тетка, в ее доме жила, за ее столом ела, вроде и благодарной быть могла бы?». А она мне: «Чего остановилась? Пошли дальше, ты-то кто?». «Да и правда, отвечаю, - я-то кто? Никто. Забирай-ка ты, милая, свои сумки, а я пойду назад». «А как же, говорит, я до станции доберусь?». «Да просто. Видишь, машины мимо ездят, так ты тормозни какую-нибудь, денежки заплати, довезут». И начинаю сумки выгружать. Вторую половину пути до станции я опять шла молча. И опять старалась не слушать, хотя теперь послушать было что: комплименты Антонине Яковлевне лились рекой, даже мне кое-что хвалебное перепало. Все было понятно, она боялась, что без меня не сядет в электричку, и подстраховывалась. Подавая сумки в вагон, я мучилась: сказать «счастливого пути» или обойтись простым «до свидания»? Но зря мучилась, она схватила меня
и звучно поцеловала, так что и нас вполне можно было принять за родственниц.
Дома я рассказала Антонине Яковлевне, что чуть не вернулась с полпути. «Наташа! - с испуганным видом воскликнула она,
- как ты могла! А вдруг бы она опоздала на поезд?».
О любви
Как-то в воскресенье Антонина Яковлевна с утра завела печь пироги. Пироги она всегда пекла с размахом - чтобы хватало на всех и надолго. Когда она пекла пироги при мне впервые, то, достав из духовки первый противень и смазав выпечку маслом, усадила пить чай. Пироги были замечательные. Сижу я, пирожки нахваливаю, пью третью чашечку, ем десятый пирожок. Она сначала довольна похвалой была, но после десятого пирожка заволновалась: ты, говорит, другим-то хоть оставь! Я, посмеиваясь, говорю, что выпечку люблю только свежую, один раз наемся, зато потом не буду. Одиннадцатый пирожок утащила на ходу с блюда, которое Антонина Яковлевна поспешно понесла в комнату. Потом она поняла, что я и вправду холодными пирогами не интересуюсь, и в последующем, наоборот, заставляла объедаться горяченькими, и даже предупреждала, что нечего на первую партию бросаться, нужно и с другой начинкой пирогов отведать.
Так вот, завела она с раннего утра пироги. Я просыпаюсь, чую дивный запах, с удовольствием вижу, что первая партия выпечки уже готова, и сажусь пить чай. Антонина Яковлевна и говорит: «Пей, да давай обед готовить». Мое дело при приготовлении еды
- магазин, поставка с грядок морковки, репы и зелени, мытье посуды да помойное ведро. Иногда почищу картошку. Варит, жарит и печет Антонина Яковлевна. Посмотрев на блюдо пышущих жаром пирожков, поднос в духовке, второй на столе, и приличный остаток теста, я удивилась: а нужно ли готовить обед? Может, и ужин излишен. Антонина Яковлевна и говорит: «Сегодня к нам обедать придет жених». Я удивилась, вроде, мы вдвоем в доме? во флигеле, правда, живет Наталья, но вряд ли Антонина Яковлевна будет встречать жениха собственной невестки пирогами. «Жених-то
чей?» - спрашиваю. «Мой», - отвечает. Я так с пирожком во рту и осталась.
За обеденным столом я сидела при полном параде и помалкивала (был проведен инструктаж: вести себя достойно и отнюдь не хихикать). Антонина Яковлевна представила меня в качестве молодого ученого, и я, связанная словом, даже не улыбнулась. Обедали мы очень чинно, разговоры вели светские. С утра объевшаяся пирожками, я ковыряла вилкой салат, слегка поддерживала беседу и ждала продолжения. Продолжение было неожиданным - они уехали в Большой театр смотреть балет «Сотворение мира». Вообще-то я на Антонину Яковлевну обиделась: могла бы она и меня взять, я никак не могла попасть в Большой.
Поздно вечером она приезжает уставшая, рассказывает о поездке. Она понимает, почему я упорно молчу и говорит: «Ну что ты сердишься? Билетов было два. Не я же их покупала, и это была культурная программа для двоих! И вообще, ты ничего не потеряла - я такая злая! Представляешь, все на сцене туда-сюда, сюда-туда, а солистка почти все время на одной ноге провертелась, у меня голова от этого закружилась. Это не балет, это издевательство!». Я расхохоталась (ох, лукавит Антонина Яковлевна).
И еще ей писал письма один давний знакомый. Письма эти были настолько интересно написаны, что Антонина Яковлевна читала их мне. Но лучше бы не читала, потому что за все нужно расплачиваться. Антонина Яковлевна хотела в свою очередь знать про меня все. Она любила слушать про мою бабушку, родившуюся еще при Александре III, деревенскую родню, родителей. И добралась до личной жизни. Я не люблю расспрашивать других (разве что сами расскажут) и не способна изливать душу. Но, поняв, что Антонина Яковлевна так просто столь волнующую тему не оставит, наплела ей душещипательную историю о печальной своей любви и даже для достоверности прочитала стихи, которые писала в студенческие времена. И забыла об этом.
Прошло несколько дней, смотрю, как-то на кафедре на меня посматривают сочувственно. Оказывается, о моей печальной люб-
ви знает вся кафедра. Мне об этом намекнули, чтобы знала, как язык распускать. Потом я честно призналась, что «припертая» к стенке, была вынуждена к сочинительству. Мы пили кофе и смеялись. Но стихи я все же читала не зря - Антонина Яковлевна к моим россказням отнеслась неожиданно серьезно: при каждом приезде не забывала спросить: «Ну, как?». На что я с грустью отвечала: «Да так же».
Диссертация
Антонина Яковлевна как-то сказала: «А почему бы тебе не написать кандидатскую диссертацию? Я тебе помогу, и ты быстро напишешь работу. Давай сдавай кандидатский экзамен по специальности через месяц». И я соблазнилась. Хорошо, наверное, что когда мы беремся за дело, не представляем, с чем столкнемся. Через месяц я сдала экзамен, причем сдавала честно. Мне казалось, что четверть дела сделана. Через год я сдала остальные два кандидатских минимума. Осталась ерунда - написать работу. К этому времени я уже шесть лет проработала на селекционно-семеноводческой станции. За это время шесть раз съездила на полевые, научилась делать прививку разными методами, опыляла, сажала плантации, делала инвентаризации, короче, все умела. Кроме того, к моим услугам были материалы, накопленные на станции за 20 лет. Писать будет легко.
Я составила бездну таблиц, сделала анализ и даже написала текстовку спецчасти. По толщине тянуло на докторскую. Привожу свои труды Антонине Яковлевне, а она и говорит: «Что же ты не отпечатала? Я твой почерк плохо разбираю». Через полгода привожу напечатанную работу. Антонине Яковлевне некогда читать, а мне уезжать пора. Она и говорит: «Оставь, я потом почитаю». Приезжаю в следующий раз, Антонина Яковлевна с довольным видом говорит: «Я за тебя статью написала». Правда, цифры в статье перепутаны, сверку, видимо, не делали.
Материалов у меня чем дальше, тем больше. Я еще раз работу переделала, и еще раз, и еще. И никак не могу понять, получилось ли что годное или нужно бросать. Светлана Петровна с Софьей Парменовной смотрят на меня сочувственно. И вот по их просьбе
читаю я работу Владимиру Владимировичу Коровину - он как раз из Вьетнама вернулся и был в отпуске. И вот я каждый день читаю ему свой опус, он что-то правит, и говорит: «Пойдет».
И вот я готовлюсь к защите. Работу пришлось отдать на перепечатку московской машинистке (какие-то правила не соблюдены). Живу у Антонины Яковлевны, днем сплю, работаю по ночам, в тишине. Передо мной стопа - отпечатанная, но еще не переплетенная диссертация в пяти экземплярах, я провожу сверку по шестому. Слышу, Антонина Яковлевна проснулась и по кухне ходит. Через некоторое время входит она со сковородкой горячих оладушек, спрашивает, что делаю, и .ставит жирную сковородку прямо на первый экземпляр. Я окаменела, она же отнеслась к происшедшему философски - еще раз напечатают. Утром я побежала разыскивать машинистку, рассказала ей про свое горе и предъявила следы от сковородки. Она рассмеялась и, хотя не сразу, но согласилась срочно сесть за распечатку. Через день передо мной опять белела стопка печатных листов, правда, я вздрагивала, если кто-нибудь входил в комнату.
Наконец-то все готово. Пишу доклад, и, конечно, маюсь: так ли? Антонина Яковлевна говорит: «Мне нужно почитать автореферат, тогда я пойму, каким доклад должен быть. Я внимаю ей с надеждой - до защиты несколько дней. И надо сказать правду, каждый день она автореферат читает. Поужинает, приляжет на диван и велит принести автореферат. Я только того и жду, несу ей экземпляр, готовлю бумагу - записывать советы. Она молча читает первую страницу, начинает и вторую, а потом я слышу сладкое посапывание. И так было каждый день вплоть до защиты (до третьей страницы она так и не добралась).
Теперь я думаю, что она была права. Каждый сам должен написать работу, автореферат и подготовить доклад. Она делала главное: договаривалась в типографии, пристраивала переплет, искала оппонентов, ведущее предприятие; составила список, по которому следовало посылать реферат на отзыв. Она даже заранее припасла шампанское, которое в те времена купить было сложно. И главное
- дала свое имя. Все остальное я должна была сделать сама.
Анисимовщина
Антонина Яковлевна приехала в Петрозаводск. Мы встречали ее на перроне втроем с Мариной Щуровой и Леной Зиновьевой, все три - ее аспирантки. Она привезла пакет шпона карельской березы, черного тополя и явора - в подарок, т. к. знала, что я под настроение люблю сделать шкатулку или письменный прибор.
Приехала она посмотреть культуры карельской березы. Мы свозили ее на культуры в окрестностях Петрозаводска, а потом вдвоем поехали в Заонежье. На «Комете» плыли мимо Кижей, Сенной Губы давно известным ей маршрутом.
В Карелии Заонежье - красивейший район. Когда-то здесь было множество сел, деревень и хуторков. И сейчас еще дома в давно заброшенных деревнях поражают обстоятельностью и красотой. Все деревни обязательно у воды, по берегам озер и рек. Дома большие, в основном двухэтажные пятистенки. Под одной крышей - и скотный двор с сеновалом на втором этаже. Коньки крыш, ставни, балконы покрыты резьбой. Витые столбики украшают балконы и крыльцо. Половицы в домах широкие, окон множество - чтобы всегда видеть восходы и закаты, лес, синь воды и поросшие травами и цветами бесконечные луга. Конечно, Кижи - жемчужина Заонежья, но и само Заонежье - чудо из чудес. Антонина Яковлевна вспоминала молодость и свои прежние приезды в этот дивный край и глаз не отрывала от окна-иллюминатора.
В лесхозе нам дали «козлик», и мы поехали сначала на плантацию, где она с удовольствием посмотрела на гибридные культуры, выращенные по ее методике. Потом проехали мимо Космозера и старой деревянной церкви (она ее узнала).
Заезжаем в плюсовое насаждение карельской березы - это самый лучший участок культур республики, единственный в своем роде. Здесь растет много деревьев очень хорошего уровня, с большой протяженностью узорчатой части ствола, с хорошим диаметром. Отобраны среди них и плюсовые деревья.
В Карелии если и долго едешь, не устаешь: от красоты постоянно мелькающих озер и рек, стройных сосен, берез, километров цветов, земляники по обочинам, полянам с привычными в Заонежье кучами камней, желтого песка и скал, поросших можжевельником, устать нельзя, наоборот, душой отдыхаешь. Даже жалко, что уже видна Кажма - «столица» Северного и Толвуйского лесничеств. Лесничим этих двух лесничеств работает Андрей Александрович Кочин. Я часто ездила в командировки в Кажму, давно знаю Андрея и его мать, до пенсии работавшую толвуйским лесничим. Андрей - рыбак и охотник, да и руки золотые - плетет из бересты. Знаю, что будут гости или нет, у него на плите - порядочного размера сковорода с жареными лещами. Вот к этой сковороде, едва поздоровавшись с хозяином, мы и подсели. Напившись чаю, садимся в моторную лодку и едем в Анисимовщину - знаменитый заказник карельской березы. Андрей отпихивает лодку веслом, выводит из прибрежных камышей, заводит мотор, и вот мы несемся по синей, зеркальной воде, а за нами - белая пена и волны. Я с тревогой смотрю на Антонину Яковлевну: рано утром мы еще были в Петрозаводске, повидали Кижи, побывали в Великой Губе, Космозере, Кажме, час проходили по плантации, обошли плюсовое насаждение, а впереди еще долгий путь. Все-таки ей под семьдесят. Но она словно помолодела: наконец-то через много лет она едет в свой заказник. Вдруг Андрей глушит мотор, и я догадываюсь, что сейчас он будет закидывать спиннинг: а не гуляет ли рядом щука? Потом мы проплываем мимо отвесных скал. До революции, говорят старожилы, было здесь землетрясение, и скалы гудели. Наконец, огибаем мыс - только брызги в лицо, и подплываем к заказнику. Заказник состоит из двух участков.
Сначала причаливаем у большего участка. Здесь много деревьев естественного происхождения, здесь же участок культур Николая Осиповича Соколова. Заказник расположен на южном склоне, склон довольно-таки крутой. Там, где поровнее, Антонина Яковлевна ходит сама, где покруче: мы с Андреем водим ее под руки да поглядываем под ноги - место змеиное. Ей же хочется
обойти всю площадь, подойти к каждому дереву. Она показывает, где росли деревья, на которых проводили опыление сорок лет назад, некоторые вроде бы даже и узнает, потом сомневается и снова идет от ствола к стволу. Расспрашивает Андрея о заказнике, рассказывает сама и все вспоминает лесника Ивана Васильевича Горячева, в доме которого жила и с которым работала. Дом сгорел, сожгли и времянку. Может, оно и к лучшему: меньше в эти места ездить будут. Ищем и находим несколько кустов IV формы с 4-8 чуть ли не метровой длины стволиками. Именно у них древесина с самой красивой текстурой.
Потом переезжаем на второй участок. Здесь растут сорокалетние культуры. Лет пятнадцать были на этом участке три удивительных карликовых деревца, каких мне больше нигде видеть не приходилось, а видела я не одну тысячу «карелок». Были они высотой не более трех метров, тонкие, с белоснежной корой, очень нарядные. У двух на тонких ветвях были круглые, а у одного дерева - цилиндрические белые вздутия диаметром сантиметров пять. Больше этих чрезвычайно редких, может быть, даже уникальных, деревьев нет - браконьеры тоже любят уникальное. Сам участок прекрасный, разве что слишком много «карелки», тесно ей, нужно провести селекционные рубки и вырубить менее ценные стволы. Времени у нас не так уж много, но чувствуется, что Антонина Яковлевна ходила бы по заказнику до ночи, тем более, что ночи белые.
И вот мы снова проплываем мимо отвесных скал, и снова Андрей бросает спиннинг - он-то знает, где водятся щучки.
Рыбой кормит и чаем поит нас приехавшая погостить к сыну мать Андрея - Маргарита Петровна. Она на своем веку посадила не одну сотню гектар культур карельской березы. Про один из ухоженных участков она так говорила: «Иду я по нему в красных башмачках (с ударением на первом слоге - по за-онежски) и радуюсь». Эти культуры в регистрации так и числятся: «Маргариткина роща». Перечисляем мы Маргарите Петровне, где за день побывали, в том числе про плюсовое насаждение, а она и говорит Антонине Яковлевне: «Так это же вашими саженцами поса-
жено». И рассказала, что гибридные семена (опыление 1956 г.) посеяли в Анисимовщине в площадки, потом самые высокие саженцы выкопали. Мешки с ними выносили на спине. Этими саженцами и заложили будущие лучшие культуры Карелии. Надо было видеть, как обрадовалась Антонина Яковлевна! А я наконец-то поняла, почему в этих культурах на площади 2,1 га полторы тысячи «карелок». Понятно стало, и почему на участке так много высококачественных деревьев, а в том числе переходной 1в формы. Думаю, может, Маргарита Петровна и про происхождение второго участка «Анисимовщины» знает? Участок тоже очень необычный; сплошная карельская береза, а деревья почти все II-III формы. Именно на нем росли и карликовые деревца. «Как же не знаю, - говорит, - это то, что осталось в площадках. Саженцы, что пониже ростом, мы не выкапывали. Из них и выросли культуры второго участка заказника». Так в течение одного чаепития Антонина Яковлевна дважды испытала большую радость: она автор двух лучших участков культур Карелии. Следует добавить, что часть ее саженцев была посажена в питомнике «Вилга» и около деревни Старая Вилга Петрозаводского лесхоза. Лет двадцать назад возле здания Министерства лесного хозяйства КАССР посадили четыре дерева карельской березы - I, II, III и IV формы (взяли их из культур питомника «Вилга»), дерево IV формы погибло, а три прекрасно перенесли пересадку.
Назад, в Великую Губу, мы не ехали, а неслись, т.к. рисковали опоздать на вечернюю «Комету». И не зря - водитель затормозил прямо на пристани, трап уже убрали и красавец корабль на подводных крыльях отчаливал. Отъезжающие и провожающие ждали, как поступит капитан? Если бы я была одна, то просто прыгнула бы на крыло «Кометы» и без трапа, но Антонина Яковлевна? В городе капитан вряд ли причалил бы из-за опоздавших, но в деревне свои законы, по деревенским понятиям нужно вернуться и забрать опоздавших. И вот крыло «Кометы» коснулось пристани, и трап приставлен. Отъезжающие (облепившие иллюминаторы) и провожающие на пристани довольны, довольны и мы. Хотя что бы мы
потеряли? - сейчас Маргарита Петровна, поди, щук жарит.
Ба-тунь
Я второй год ездила с маленьким сынишкой в Липецкую область. Моя однокурсница и ее муж - фермеры. Прожив лето в деревне, мы через Москву с пересадкой возвращались домой. Встретил нас Анатолий Иванович Погиба, а уезжать мы должны были от Антонины Яковлевны. Мы с ней не виделись давно, было о чем поговорить и что рассказать. И я рассказывала. А потом она водила малыша за ручку по дорожкам двора, а я шла сзади и слушала их «беседу»: «Тебя как зовут?» - «Тата». «А меня зовут бабушка Тоня. Как меня зовут?». - «Ба-Тунь». Антонина Яковлевна рассмеялась, уж очень ей это «Ба-Тунь» по сердцу пришлось. На вокзал нас повез ее сын Сергей. И, конечно, выехали мы впритык и, конечно, опаздывали. Увешанные сумками, неслись мы по перрону (посадка уже закончилась). Я несла ребенка, Сергей - две сумки, еще одну тащила Антонина Яковлевна. Целое лето сушила я на крыше сарайки яблоки, но сейчас, глядя, как семидесятидвухлетняя женщина бежит с этими яблоками, не выдержала и закричала: «Бросьте сумку!». Но она не бросила. Я заскочила в тамбур, поезд тронулся, сумки покидали на ходу. Мы даже не успели проститься.
Прошло несколько лет. Антонина Яковлевна жила в общежитии МЛТИ. Я пришла к ней в гости. Она была больна. И отрешенна. Но потом разговорилась, стала поить чаем.
Расспрашивала про работу. Я тогда как раз писала книжку по карельской березе, и Антонина Яковлевна неожиданно дала мне дельный совет: «Не пиши все, что знаешь». Подписала и подарила свою фотографию. А потом сказала: «Жить уже незачем и умирать страшно. Я все вспоминаю жизнь и думаю. Я очень виновата перед Володей».
Через год мы пришли к ней в гости с сыном. Я часто рассказывала Тарасу о Ба-Тунь, и он отнесся к ней очень доверчиво. Но как обрадовалась Антонина Яковлевна - я даже и предположить не могла, что приход ребенка так поднимет ей настроение. Она словно стала прежней, какой я ее знала всегда.
