CC BY
99
И.И. Лещиловская
А.С.Пушкин и сербы
Творчество А.С.Пушкина было связано со многими европейскими народами. Среди них были и сербы.
Духовные контакты поэта с сербами получили разнообразное выражение, в том числе проявились в художественном осмыслении жизни и личности Карагеоргия. Георгий (Джордже) Петрович, по прозвищу Черный, вошедший в историю под именем Карагеоргий, был верховным вождем антиосманского восстания, охватившего Сербию в 1804-1813 гг. Это массовое вооруженное выступление угнетенного народа против пятисотлетней власти Турции положило начало возрождению независимого сербского государства. Благодаря своей силе и масштабности оно потрясло Балканы. Первое сербское восстание сочеталось с русско-турецкой войной 1806-1812 гг., благодаря чему для Сербии открылась реальная перспектива освобождения. В повстанческий Белградский пашалык был отправлен крупный русский отряд, который действовал совместно с сербскими частями. Александр I в знак признания заслуг Карагеоргия наградил его орденом Св. Анны I степени и осыпанной алмазами саблей. Ему был пожалован чин генерал-лейтенанта.
Но перед угрозой вторжения Наполеона в Россию петербургское правительство было вынуждено заключить в 1812 г. мир с Турцией, выговорив при этом предоставление автономии Сербии. Оставшись один на один с Портой, сербы потерпели поражение. Карагеоргий и другие руководители восстания, покинув Сербию с семьями, перебрались в Австрийскую империю. В 1814 г. Карагеоргий и многие сербские старейшины с разрешения российского правительства переехали в Бессарабию.
Сербы недолго мирились со своим поражением. Весной 1815 г. они вновь поднялись с оружием в руках против власти Турции под руководством Милоша Обреновича, в прошлом сподвижника Карагеоргия. Под дипломатическим давлением России Порта признала ферманами самоуправление сербов, хотя положение Сербии оставалось шатким. Новый предводитель сербов был человеком изворотливым и коварным, одержимым мыслью о наследственной княжеской власти. Но главным претендентом на княжеский престол и соперником Милоша был легендарный Карагеоргий.
Тем временем Карагеоргий с семьей и ближайшими сподвижниками жил в Хотине на русскую пенсию, ведя скромную незаметную жизнь. Семейный быт укладывался в национальные традиции и был по-сельски прост. Но мощная натура не могла смириться с вынужденным покоем и бездействием. В 1816 г. Карагеоргий посетил Петербург, где был удостоен аудиенции у Александра I, представлен царской семье и сановникам. « Придворный живописец», известный русский художник В.Л. Боровиковский написал его поясной портрет, выдержанный в романтическом духе. Карагеоргий вызывал к себе интерес представителей разных кругов российского общества. Журналы «Сын Отечества» и «Отечественные записки» с уважением и восхищением писали о необыкновенном предводителе сербских борцов за свободу, относя его жизнь к числу «редких феноменов, которыми ознаменован конец 18 и начало 19 столетий» .
Между тем Карагеоргий в поисках путей возвращения на родину для продолжения освободительной борьбы в 1817 г. вступил в контакт с тайной греческой организацией «Филики Этерия» (Дружеское общество), готовившей восстание христиан против Турции, и с ее помощью без ведома российских властей покинул Бессарабию. По прибытии в Сербию он по приказу Милоша был убит. « В последних числах июля похищено со сцены мира одно из достопамятнейших лиц в новой истории, Георгий Черный, бывший вождь сербский», - так откликнулся журнал «Вестник Европы» на гибель Карагеоргия2. Его семья еще долгие годы оставалась в России. Сын Александр, в будущем князь Сербии, вернулся на родину только в 1839 г. в возрасте 33 лет.
Карагеоргий был величественной и трагической фигурой в истории сербского народа. Полководческий дар неграмотного сербского предводителя, посмевшего бросить вызов блистательной Порте и нанести не одно поражение султанской армии, недюжинные способности государственного строительства, безмерное желание свободы для Сербии, достойная преклонения личная храбрость, безудержно бросавшая его в пекло боя и порождавшая способность рубить и стрелять одновременно, и вместе с тем не просто жесткость мыслей, позиции и действий, но и жестокость, проистекавшая как из патриархальных нравов, так и обстановки военного времени, - таков был прототип героя двух стихотворений А.С.Пушкина.
В 1820 г., будучи в ссылке в Кишиневе, поэт написал стихотворение «Дочери Карагеоргия». Оно было навеяно жизнью и местной атмосферой. A.C. Пушкин мог узнать о Карагеоргии еще в Петербурге. Он был хорошо знаком с П.Д. Киселевым, общался с ним в столице, а затем в Кишиневе и Тульчине. В 1815 г. Киселев во время инспекционной поездки по югу России посетил Карагеоргия в Хотине.
«Рассказы о Кара Георгие Пушкин мог слышать от всех...», - отмечал в своих воспоминаниях И.П.Липранди, один из близких знакомых поэта в Кишиневе. В Бессарабии находилось много сербских эмигрантов. В Кишинев не раз приезжала вдова Карагеоргия со взрослой дочерью, и в 1820 г. поэт встречался с последней. А.С.Пушкин часто бывал в доме М.Ф. Орлова, командира 16-й пехотной дивизии, штаб которой располагался в Кишиневе. Их связывала давняя дружба, оба были членами петербургского ^кружка «Арзамас». Дом генерала, члена кишиневской ячейки декабристов, был местом их встреч. A.C. Пушкин поддерживал тесные отношения с
B.Ф.Раевским, К.А.Охотниковым, П.С. Пущиным и другими декабристами. Поэт часто общался с Липранди, тогда подполковником Второй Молдавской армии. Личность противоречивая и во многом загадочная, он, находясь в Бессарабии, профессионально изучал балканские народы. Липранди собирал разными способами сведения о них, беседовал с эмигрантами, в том числе с сербскими старейшинами -участниками освободительных восстаний, записывал их рассказы. Во Второй армии многие офицеры, в том числе и разделявшие идеи декабризма, специально занимаясь топографией, проявляли интерес к жизни балканских народов. У Липранди A.C. Пушкин очень часто встречался с сербскими воеводами Вучичем, Я. Ненадовичем,
C. Живковичем и другими сербами. Поэт был знаком и с записями их рассказов, сделанных Липранди. В Кишиневе A.C. Пушкин общался также с Ф.И. Недобой, секретарем российского представительства в Сербии во время Первого сербского восстания3.
Имя Карагеоргия было на слуху и в Петербурге, и тем более в Бессарабии. A.C. Пушкин, находившийся тогда в сфере духовного влияния, декабризма, был захвачен мыслью о «свободе», вольнолюбивыми надеждами, жаждой сильных впечатлений. И мятежный образ вождя сербских повстанцев как нельзя более отвечал в то время умонастроению и романтической устремленности поэта. Не случайно, что первое стихотворение, написанное A.C. Пушкиным в южной ссылке, было посвящено Карагеоргию.
Стихотворение начинается с предельно краткой и емкой характеристики черт жизни и личности героя: « Гроза луны, свободы воин, Покрытый кровию святой, Чудесный твой отец, преступник и герой, И ужаса людей, и славы был достоин»4.
Художественное осмысление жизни поэтом в соответствии с романтической эстетикой вылилось в создание образа сербского вождя в его противоречиях. В характере Карагеоргия слились и уживаются контрастные черты. В стихотворении он предстает отважным борцом с Турцией, на знаменах которой была эмблема ислама - знак полумесяца, героем ратной славы,
вместе с тем личностью «сумрачной», «ужасной», обуреваемой жаром «свирепой мести», братоубийцей, наконец, нежным и ласковым отцом, не чуждым веселья. В художественном видении поэта реальные черты исторического лица: порыв к свободе, боевое бесстрашие, неистовый темперамент, и связанный с ним рассказ о собственноручном убийстве им родного брата за грабежи и разбой слились в романтической фантазии.
Вместе с тем с образом Карагеоргия была связана большая философ-ско-нравственная проблема. A.C. Пушкина волновал вопрос о возможности сочетания святости свободы и кровавого пути к ней. И в этом отношении знаковое значение имеет противопоставление поэтом, в духе романтической антитезы, бурной природе и жизни Карагеоргия трогательного образа его дочери. Поэт обращается к ней со словами: «Но ты, прекрасная, ты бурный век отца Смиренной жизнию пред небом искупила: С могилы грозной к небесам Она, как сладкий фимиам, Как чистая любви молитва, исходила».
A.C. Пушкин разрешает коллизию на основе христианской философии с ее постулатом искупления грехов. Вводя мотив чистоты и смирения молодого поколения, он связывает с ним покаяние через благородство и милосердную любовь.
В Кишиневе поэт был увлечен идеей «вечного мира» французского дипломата и философа аббата Ш. Сен-Пьера в версии Ж.Ж. Руссо. E.H. Орлова, дочь генерала H.H. Раевского, жена Орлова, хорошо знавшая А.С.Пушкина со времени совместного путешествия поэта с семьей Раевских по Крыму, писала брату А.Н. Раевскому из Кишинева 23 ноября 1821 г. о его умонастроении следующее: «Мы очень часто видим Пушкина, который приходит спорить с мужем о всевозможных предметах. Его теперешний конек - вечный мир аббата Сен-Пьера. Он убежден, что правительства, совершенствуясь, постепенно водворят вечный и всеобщий мир, и что тогда не будет проливаться иной крови, как только кровь людей с сильными характерами и страстями, с предприимчивым духом, которых мы теперь называем великими людьми, а тогда будут считать лишь нарушителями общественного спокойствия»5.
О полемике с генералом свидетельствовал сам A.C. Пушкин. « С Орловым спорю», - писал он в стихотворном послании Н.И. Гнедичу 24 марта 1821 г. из Кишинева ( Т. IX. С.271). На содержание разговоров у Орлова и руссоистскую позицию Пушкина проливает свет его записка, относящаяся к 1820-м годам. В ней было сказано: «Ясно, что эти ужасные средства, о которых говорит Руссо, - революции. Но вот они настали. Я понимаю, что все эти доводы очень слабы, и свидетельство такого мальчишки, как Руссо,
не выигравшего ни одной ,маленькой победы, не может иметь веса...Впрочем, прения еще никогда никого не убедили (только глупцы думают иначе) »6 . Руссо и Пушкин жили в разное историческое время. Французский просветитель был готов отказаться от идеи вечного мира, если его достижение было сопряжено с насильственными и опасными для человечества действиями. Для Пушкина революции и освободительная борьба стали реальностью, фактом действительности. Сознание целесообразности происходящего вызвало в самом поэте готовность в начале греческой революции принять участие в возможной русско-турецкой войне (T.IX. С. 32). Все это сказалось на восприятии Пушкиным вождя сербского восстания и его отношении к нему.
Необыкновенная личность и дела Карагеоргия не оставляли A.C. Пушкина. В 1830-е годы он вновь обращается к его образу. Но это было уже другое время и другое восприятие поэтом истории и действительности.
В 1835 г. A.C. Пушкин издал цикл «Песни западных славян». Он находился в русле общеславянского духовного движения.
20-30-е годы XIX в. были временем национального подъема славянских народов, их пробуждения к новой жизни и развертывания освободительных движений. На фоне развития национального самосознания у славян с новой силой ожило исконное чувство родства, связанное с поисками своих корней, обострением исторической памяти, раздумьями о собственной судьбе. Общественное сознание было проникнуто идеей «всеславянства». Концентрированное выражение эти настроения и чувства получили в учении о «славянской взаимности» словака Яна Коллара. Нацеленное на культурное сближение славянских народов между собой, оно имело широкое распространение и популярность в славянской среде.
формирование славянских культур нового исторического типа с их общеславянским вектором в сочетании с романтической эстетикой пробудило общественный интерес к родному и близко родственному фольклору. Народная поэзия славян в оригинале и переводах систематически была представлена в национальных литературных изданиях. Выходили многотомные сборники славянских народных песен.
Россия не была в стороне от общеславянского подъема. Образованная общественность, ощущавшая потребность самоидентификации русских, стремившаяся понять «свой народ», задававшаяся вопросом о путях развития страны, живо интересовалась судьбами родственных славян. Этим запросам отвечали многочисленные публикации в повременных изданиях материалов об истории, этнографии, культуре генетически близких наций, переводы со славянских языков произведений от фольклора до цысокой литературы и научных трудов, пропаганда идей славянской взаимности.
Развитие русской культуры, ставившее вопросы национального характера искусства, побуждало к постижению опыта родственных народов, решавших сходные культурные задачи. В комплексе духовных проблем особое значение имело познание фольклора как исходной питательной среды национальной художественной культуры.
В мире славянского фольклора достойное место занимали сербские народные песни. Собранные и изданные выдающимся ученым Вуком Караджичем ( первый сборник вышел в 1814 г.), они получили широкую известность в Европе. В России интерес к сербскому народному творчеству резко возрос в связи с пребыванием здесь в 1818-1819 гг. самого Караджича. Он был радушно принят в писательских, научных и журналистских кругах. Научные учреждения и общества России в разных формах выражали признание его заслуг, в 1826 г. правительство установило ему ежегодную пенсию. Сербские народные песни постоянно присутствовали в русских журналах в переводе и даже в оригинале.
Большой интерес к народной поэзии славян, в том числе сербов, проявлял A.C. Пушкин. Он создал цикл «Песни западных славян» в период творческого отхода от романтического восприятия жизни и «героев» и более трезвого понимания действительности. Его внимание к народной поэзии славян было в данном случае не столько отголоском романтизма, сколько вызвано потребностью углубленного проникновения в национальный «дух» других культур, родственных народов и отражало богатство внутреннего мира поэта.
По словам A.C. Пушкина, создавая свой цикл, он опирался большей частью на анонимное издание, вышедшее в Париже, «Гузла ( точнее Гусли -И.Л.), или Избранные иллирийские стихотворения, собранные в Далмации, Боснии, Кроации и Герцеговине» ( « La Guzla», 1827). Этот сборник стихотворений в прозе в действительности принадлежал перу французского писателя П.Мериме и представлял литературную мистификацию. Судя по названию книги, она была имитацией народных песен южных славян. Вначале A.C. Пушкин не сомневался в подлинности стихотворений «Гузлы». Но и узнав об их талантливой подделке, поэт не остановился перед публикацией своего цикла. (Т. II. С. 317-320). Благодаря мощи художественной интуиции и таланту, глубокому проникновению в мир славянского фольклора A.C. Пушкин создал стихотворения, отмеченные истинно славянской мен-тальностью. Цикл «Песни западных славян» включал также переводы двух сербских народных песен и три оригинальных стихотворения, в том числе «Песню о Георгии Черном».
A.C. Пушкин был хорошо знаком с сербской народной поэзией. Будучи в Бессарабии, поэт записывал сербские прёдания и песни из уст воевод и других выходцев из Сербии. Он слышал фонетическое звучание песен. В
его библиотеке имелись словарь сербского языка, составленный В.Караджичем (1818 г.), три тома его собрания народных песен издания 1823-1824 гг., французский перевод известной книги итальянского ученого-натуралиста аббата А.Фортиса «Путешествие по Далмации» (1778), а также книга сербских народных песен из собрания Караджича в переводе на французский язык Э. Войяр (Париж, 1834). Пометы и закладки остались свидетельством внимательного изучения книг поэтом 7.
«Песня о Георгии Черном», написанная в повествовательной форме де-сятистопным стихом, излюбленным размером сербских эпических песен, явила собой глубокое понимание A.C. Пушкиным внутреннего мира и строя устной народной поэзии сербов. Простота, суровость и психологизм сделали ее украшением творчества гениального поэта.
В песне рассказывается об убийстве Георгием Петровичем своего отца. Впервые эту версию, остающуюся недоказанным фактом, ввел в русскую литературу Д.Н. Бантыш-Каменский, издавший в 1810 г. книгу «Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию». Автор не встречался с Карагеоргием, но привел рассказы о нем соплеменников. В описании ситуации A.C. Пушкин близок к версии, изложенной в этой книге 8.
Отец, «старый Петро», укоряет сына, не веря в возможность успешной борьбы с султаном, с белградским пашой: «Пропадай ты себе, окаянный, Да зачем ты всю Сербию губишь?»
Встречая упорное противостояние Георгия, отец направляется в Белград с намерением
«Туркам выдать ослушного сына; Объявить убежище сербов».
Трижды Георгий предпринимает безуспешные попытки остановить отца. Сначала он увещевает его, затем бросается на колени с мольбою: «Воротись, ради господа Бога: Не введи ты меня в искушенье!»
После тщетной попытки удержать отца силой Георгий убивает его. Психологическое напряжение достигает кульминации, когда отец обращается к сыну со словами «Помоги мне, Георгий, я ранен!» и падает бездыханным. Песня завершается воплем матери, догадавшейся о страшной трагедии:
«Будь же богом проклят ты, черный, Коль убил ты отца родного!» В заключительных строках песни: « С той поры Георгий Петрович
У людей прозывается Черный» - лаконично обобщается оценка самим народом свершившегося якобы факта (Т.П. С. 335-336).
За трагическим столкновением отца и сына, у каждого из которых была своя «правда», вставал вопрос о нравственном пределе насильственных действий в достижении свободы. Советской пушкинистике в этом стихотворении виделось оправдание поэтом поведения Георгия Петровича, поскольку оно было продиктовано высокой целью освобождения Сербии9. Однако завершающие песню проклятие матери и осуждающая народная мудрость дают основание для иного толкования философско-нравственного плана стихотворения. A.C. Пушкин выносил трагический поступок, совершенный Георгием Петровичем с самыми благородными мотивами, за нравственные рамки и, следовательно, связывал обретение свободы с соблюдением требований морали.
Важное свидетельство о духовном состоянии A.C. Пушкина на рубеже 1820-1830 годов содержится в воспоминаниях М.В. Юзефовича, участника русско-турецкой войны 1828-1829 гг., в 1840-1850-е годы помощника попечителя Киевского учебного округа. В 1866 г. он писал, что познакомился с поэтом в 1829 г. и провел с ним 5-6 недель « на боевых полях Малой Азии, в кругу близких ему и мне людей, под лагерною палаткой, где все живут на распашку... Таким образом, я имел возможность узнать его хорошо и даже с ним сблизиться». Юзефович продолжал: «Это был уже другой человек - верующий, нравственный и разумно-консервативный. Пылкость поэта в нем оставалась, но бешенства страстей и легкомыслия уже не было.
Серьезная мысль и серьезный взгляд на жизнь в нем уже воспреобладали» 10
С циклом «Песен западных славян» связан черновой набросок A.C. Пушкина «Менко Вуич грамоту пишет». Незавершенное стихотворение было посвящено гибели Карагеоргия. Вуич предупреждает вождя: «Берегися, Черный Георгий, Над тобой подымается туча, Ярый враг извести тебя хочет, Недруг хитрый, Милош Обренович». В реакции Карагеоргия получает выражение его характер: «Осердился Георгий Петрович, Засверкали черные очи, Нахмурились черные брови...» (Т. II. С. 512).
В черновом наброске просматриваются очертания мощной личности Карагеоргия и сочувственного отношения к нему русского поэта. Стихотворения, посвященные Карагеоргию, заняли заметное место в поэзии A.C. Пушкина, вобрав в себя характерные черты ее идейно-эстетического развития.
Как было сказано выше, A.C. Пушкин занимался переводом оригинальных сербских народных песен. В цикл «Песни западных славян», вошли
переводы двух песен «Сестра и братья» и «Соловей». A.C. Пушкин сам свидетельствовал в примечании, что песню «Сестра и братья» он перевел из собрания Караджича (Т. II. С. 350). В первом томе второго издания сербских народных песен (1824) осталась закладка поэта на странице народной песни « Бог никому не остается должен». К этому изданию восходит и вторая переведенная поэтом песня - в оригинале «Три величайших печали». Считается, что незаконченный отрывок «Не видала ль, девица, коня моего?» имеет также первоисточником сербскую песню « Конь сердится на хозяина», напечатанную в том же сборнике Караджича. Отрывок «Что белеет на горе зеленой?» восходит к книге Фортиса, где впервые была напечатана в оригинале и переводе на итальянский язык знаменитая славянская мусульманская песня «Хасанагиница». Перевод отрывка из нее, сделанный Пушкиным, вероятно, основывался на французской версии Мериме" . Увлечение поэта сербской поэзией проявилось, в частности , в том, что он напечатал в 1835 г. в журнале «Библиотека для чтения» свое стихотворение, известное по первой строке «Что ты ржешь, мой конь ретивый», под названием «Сербская песня». Среди истоков народности поэзии A.C. Пушкина были и сербские народные песни.
Сербские сюжеты присутствуют и в прозаических сочинениях A.C. Пушкина. Прежде всего это касается «Истории Петра I» , подготовительный текст которой был написан в 1835 г. Писатель неоднократно ссылается в нем на «венецианского историка». В примечании в десятитомном собрании сочинений поэта по этому поводу говорится следующее: «Венецианским историком» Пушкин называет обыкновенно автора «Жития» Петра
Великого, изданного в Венеции в типографии Димитрия Феодози в 1772 г.» 12
Речь идет о двухтомном труде «Житие и славныя дела...Петра Велика-го», анонимно вышедшем в Венеции в 1772 г. Содержавшееся в нем Посвящение Екатерине II было подписано собственником типбграфии Д.Теодосие. Лишь в 1887 г. сербский ученый Д.Руварац установил подлинного творца этого сочинения. Им был один из самых крупных представителей сербской культуры XVIII в. Захария Орфелин. «Житие» было написано на русском языке с сербизмами.
Анонимная монография в количестве 400 экземпляров тотчас попала в Россию. Она была воспринята как труд Теодосие, и через два года в Петербурге «при императорской Академии наук» вышло ее издание с дополнениями и исправлениями М.М.Щербатова и языковой правкой В.А. Трое-польского. Сочинение, как это значилось на титульном листе, было «печатано иждивением» петербургского купца С. Копнина и иркутского торговца И. Байбородина 13.
В библиотеке A.C. Пушкина имелись вторая часть труда Орфелина венецианского издания, в которой повествование начинается с 1710 г., и книга «Житие Петра Великаго» (СПб., 1772), представлявшая собой русский перевод сочинения Антонио Катифоро, выполненный С. Писаревым. Написанное на итальянском языке, оно вышло в Венеции и было переведено в 1737 г. на греческий язык, с которого и была сделана русская версия. А.С.Пушкин располагал также третьим изданием труда Катифоро на итальянском языке (Венеция, 1748). Он имел в своей библиотеке 11-Х части фундаментального свода материалов И.И. Голикова «Деяния Петра Великаго», напечатанного в 1788-1789 гг. в Москве в 12-ти частях14.
Готовясь к написанию истории жизни и деятельности Петра I, A.C. Пушкин работал в государственном архиве, библиотеке Вольтера, хранящейся в Эрмитаже, знакомился с « парижскими бумагами» А.И. Тургенева, изучал литературу о Петре I15. Но стержнем подготовительного текста A.C. Пушкина стали материалы из собрания И.И. Голикова. Он же в изложении деятельности Петра I в хронологическом порядке весьма часто использовал труд Орфелина в русском переложении и сочинение Катифоро. Голиков не называл авторов этих работ (правда, в предисловии он упомянул Катифоро), но говорил о них описательно. Последнего он именовал « писателем истории государевой, переведенной Писаревым», труд Орфелина значился как «История Петра Великаго венецианскаго издания», «Венецианская история петербургскаго издания» или иначе. Голиков много и широко пересказывал материалы и сюжеты из двухтомной монографии Орфелина, цитировал ее, часто упоминал в примечаниях. Поэтому можно считать, что и подготовительный текст A.C. Пушкина опосредствованно восходил в значительной мере к труду сербского автора.
A.C. Пушкин прямо называл в ряде мест в качестве источника сведений «венецианского историка». Он привел его свидетельство об отъезде в 1682 г. во время стрелецкого мятежа Натальи Кирилловны с царями Иваном и Петром в Троицкий монастырь (Т. VIII. С. 21).Голиков при этом ссылался на труд Орфелина|б.Упоминание в подготовительном тексте на основе данных «венецианского историка» об указе Ивана от 1689 г. о запрещении выезда из Москвы стрельцам вопреки требованиям Петра немедленно прибыть к нему в Троицкий монастырь (Т. VIII. С. 31) имело под собой указание Голикова на сочинение Катифоро17.
События на Висле летом 1707 г. в ходе Северной войны A.C. Пушкин изложил следующим образом: « Венецианский историк пишет, что, когда Петр выехал из Варшавы и войска наши заняли мест^ свои у берегов Вислы, Карл, не могши нигде навести моста, переехал реку на мелких лодках для высмотра нашего войска. Отряд наш на него напал; он едва спасся, но сопровождавши его шведы дали себя изрубить» (Т. VIII. С. 139). В основе
этого рассказа лежал материал Голикова, который ссылался на сочинение Орфелина18. В оригинальном тексте сербского автора этот рюжет был описан словами: король «нетерпелив будучи, взяв с собою неколико солдатов, сел на маленкия суда, чтоб переправиться чрез реку осмотрети положение армеи Российской...»19.
Сражение, происшедшее между русскими и шведами в 1708 г. на реке Бибиче у местечка Головчина, A.C. Пушкин описал, опираясь на данные Голикова. Тот, обратив внимание на иную трактовку события в трудах Орфелина и Катифоро, дал пространный пересказ описания сражения в их сочинениях20. Пушкин в свою очередь, отметив, что «венецианский историк описывает сие сражение иначе», привел его свидетельство о количестве русских потерь (T.V111. С. 145). Конкретно определить, кого Пушкин имел в виду, говоря о «венецианском историке» в данном отрывке, не представляется возможным. И Катифоро, и Орфелин ( кстати, он использовал сочинение итальянского автора) определили потери русских в 2000 человек.
A.C. Пушкин сослался на «венецианского историка», говоря о поражении шведского генерала Либекера в 1708 г. в Ингерманландии (Т.VIII. С. 152). Голиков цитировал в данном случае Орфелина21.
В разделе, посвященном деятельности Петра I в 1710 г., A.C. Пушкин остановился на обращении в христианство иноверцев в Сибири. В скобках он заметил: « Венецианский историк: 40000 и более были обращены» (Т. VIII. С. 174). Пушкин использовал в изложении сюжета материал Голикова, который указывал в качестве источника на труд Орфелина. В примечании же автор «Деяний» привел цифру 40000 человек с отсылкой на Катифоро22.
Морское сражение, происшедшее в июле 1714 г. у мыса Гангут, A.C. Пушкин описал, ссылаясь на материалы Голикова (T.VIII. С. 246, 247, 248). Заметив, что русский флот при возвращении в Петербург попал между Кроншлотом и Березовыми островами в страшный шторм, Пушкин продолжал: «Венецианский историк говорит, что Петр сел на шлюпку и в самую ночь переехал на Березовые острова, дабы, дав оттоле сигнал, ободрить своих людей etc. (невероятно)» (T.VIII. С. 248). Голиков при описании этой ситуации дал ссылку на Орфелина и Катифоро23. Остается неясным, о ком писал A.C. Пушкин.
В последний раз писатель упомянул «венецианскую историю» в связи с рассказом о подготовительных мерах Петра I, принявшего в 1716 г. командование союзными флотами, по высадке десанта в Швеции. Сочтя подготовку союзников недостаточной, Петр отложил высадку войск на год. «Датские министры были недовольны, - продолжал Пушкин. - Они предлагали учинить высадку. Петр спросил их, где будет зимовать войско? « В окопах при Есеморе, в землянках»,- отвечали датчане. «Это значит губить
людей», - возразил Петр (смотри Венецианскую историю Петра Великого)» (Т. VIII. С. 271). Данный эпизод описан Голиковым без ссылок24. В сочинениях Орфелина и Катифоро он отсутствует.
Упоминание A.C. Пушкиным в источниковом или историографическом планах «венецианского историка» почти всегда было связано со ссылками Голикова на Орфелина. Сам факт наличия в библиотеке писателя труда Орфелина (первый том, возможно, в дальнейшем был потерян), к тому же многочисленные пространные пересказы Голиковым отрывков из него позволяют считать, что A.C. Пушкин, по крайней мере в извлечениях, пользовался сочинением сербского автора. Возможно, он непосредственно и более широко прибегал к труду Орфелина, сверяя с ним материалы Голикова. Не всегда можно установить конкретное лицо, когда ссылка Пушкина на «венецианского историка» была сопряжена с именами Орфелина и Катифоро, но и в спорных случаях сербский автор гипотетически присутствует.
В «Истории Петра I» A.C. Пушкин назвал ряд видных представителей сербского народа - современников Петра I, коснулся их деятельности и связей с Россией. В контексте российско-черногорских отношений петровского времени в подготовительном тексте упомянут Данило Петрович Негош. В разделе, посвященном событиям 1715 г., говорится: «Черногорский митрополит Даниил Негуш, приезжавший к Петру с жалобами и просьбами, отпущен с обещаниями и деньгами. Петр советовал черногорцам, бунтовавшим в 1711 году, помириться с Турцией, а в случае войны опять взбунтоваться etc., сношения с Черногорией продолжались и потом» (T.VIII. С. 256).
3 (14) марта 1711 г. Петр I, предпринимая Прутский поход, обратился к христианским народам Балкан с грамотой, призывавшей их к вооруженному выступлению против турок. Один экземпляр ее был направлен черногорскому митрополиту Данило Петровичу Негошу. Черногорцы поднялись на восстание и освободили значительную территорию. В 1712 г..Россия заключила мир с Турцией. А затем и черногорцы, выдержав натиск 60-тысячной османской армии, добились перемирия25.
В конце 1714 г. - начале 1715 гг. Данило Негош приехал в Россию. Он обратился с прошением к Петру I об установлении российского покровительства над Черногорией, предоставлении денежной помощи, церковной утвари и книг, награждении отличившихся в период антиосманских действий и частичном возмещении расходов. Петр I в жалованной грамоте за-паднобалканским христианам от 9 (20) июля 1715 г. оповестил о выделении Данило Негошу 160 золотых медалей, 5000 руб. денежной помощи пострадавшим и 5000 руб. на восстановление церквей и монастырей. В грамоте содержался призыв к указанным народам сохранять мир с турками и выражалась надежда на их поддержку России в случае объявления новой войны
Турцией26. С 1715 г. Цетииская митрополия регулярно получала денежную помощь из России.
Приведенные A.C. Пушкиным сведения о Черногории в ее связях с Россией были почерпнуты из собрания Голикова. Здесь были напечатаны: грамота Петра I от 1711 г., отрывок из грамоты 1715 г. и пересказ ее содержания. В примечании к тексту, уточняя дату и место подписания царем последней грамоты, Голиков назвал «Историю с Венецианской», т.е. труд Орфелина27.
Другим сербом, отмеченным Пушкиным в «Истории Петра I», был кар-ловацкий митрополит Мойсие Петрович с его напористым стремлением наладить школьное дело у сербов. Повествуя о деятельности Петра I в 1724 г., A.C. Пушкин записал: «Петр в сие время ( в июне - И.Л.) послал по просьбе сербского архиерея Моисея Петровича ризницы, книги церковные etc., учителей также. Для учения детей славянскому и латинскому языку послан синодский переводчик Максим Суворов» (Т.VIII. С. 334). A.C. Пушкин опирался на издание Голикова28.
Митрополит Мойсие Петрович, возглавлявший Карловацкую, а'затем и Белградскую митрополии, когда Сербия по Пожаревацкому миру 1719 г. перешла под власть Габсбургов, дважды тайно писал Петру I, в 1722 и 1724 гг. Он просил о помощи местной православной церкви в богослужебной и образовательной деятельности. В 1725 г. в город Сремски-Карловци, церковный и культурный центр сербства в Габсбургской монархии, приехал Максим Суворов. Он положил начало развитию школьного образования у сербов.
A.C. Пушкин кратко и точно отразил культурную ситуацию у сербов в первой четверти XVIII в.: понимание сербским православным иерархом в австрийских пределах необходимости создания сербской школы, нехватку книг, отсутствие учителей и помощь России в образовательном деле. В насыщенной событиями петровской эпохе A.C. Пушкин заметил и выделил в рамках внешних отношений России ее контакты с сербским миром, назвал крупных деятелей его, упомянул о важных проявлениях русско-сербских связей.
В поле зрения A.C. Пушкина находились видные сербы, переехавшие на постоянное жительство в Россию и включившиеся в ее жизнь. Среди них был Савва Владиславич, получивший в России прибавление к фамилии -Рагузинский.
Савва Лукич Владиславич-Рагузи некий, уроженец Герцеговины, одно время жил в Дубровнике ( Рагузе). С 1708 г. он постоянно поселился в Москве. Владиславич стал надворным, а затем и тайным советником, выдающимся российским дипломатом. Он занимался коммерцией, пользуясь жалованными грамотами, выданными ему в 1703 и 1705 гг. на право свобод-
ной торговли в Азове и Малой России. Владиславич сыграл важную роль в дипломатической жизни России, развитии ее отношений с балканскими народами в первой трети XVIII в.29
A.C. Пушкин в связи с подготовкой Петра I к походу против Турции в 1711 г. писал: « Тогда явился к Петру некто Савва Владиславлевич, родом рагузинец ; он был в Константинополе агентом Толстого ( постоянного представителя России в Османской империи - И.Л. ) ; Петр принял его милостиво; Рагузинский ( так он стал называться) советовал сослаться с черногорцами и прочими славянскими племенами; Петр и отправил им грамоту, приглашая их на оттоманов» (Т.VIII. С. 191). На фоне событий 1712 г. вновь возникает фигура Рагузинского. Пушкин отмечал, что он совместно с голландским купцом основал в Архангельске купеческие конторы, « из коих Петр доставал на монетный двор медь etc., etc». Далее говорилось, что у Рагузинского был брат, который пострадал от турок, и потому Савва был « награжден поташом etc.» (Т.VI II. С. 216). В том же году, продолжал A.C. Пушкин, Петр 1, находясь в Карлсбаде, писал в Сенат, « чтоб через Савву Рагузинского отправили к послам нашим в Константинополь лисьих, горностаевых и заячьих мехов на 3000 рублей etc.» (Т.VIII. С. 223). В последний раз имя Рагузинского всплывает в «Истории Петра I» в связи с событиями 1717 г.« 6-го июня ст. ст., - сказано в ней, - Петр отправил в Италию рагузанца Савву Владиславлевича , дав ему вместо паспорта грамоту, в коей именовал его графом иллирийским» (Т.VIII. С. 278).
В описании деятельности Саввы Владиславича Рагузинского A.C. Пушкин использовал материалы Голикова. Последний, касаясь инициативы Рагузинского относительно российского обращения к черногорцам и другим славянам в 1711 г., ссылался на Орфелина
A.C. Пушкин затронул разные стороны деятельности Рагузинского, отметив его роль в разработке плана совместных вооруженных акций России и балканских славян в войне с Турцией в 1711 г., участие в тонких дипломатических делах и связь его хозяйственной практики с нуждами двора. A.C. Пушкин, вскользь заметив о расположении Петра I к Рагузинскому, показал его как приближенного русского царя. В сочинении вырисовывался исторический портрет деятельного, много сделавшего для России серба Саввы Владиславича Рагузинского. Писатель упомянул его также в неоконченном романе «Арап Петра Великого».
A.C. Пушкин довольно подробно остановился на морском сражении при мысе Гангут. Он почерпнул сведения о нем в своде Голикова, который среди прочего ссылался на труд Орфелина31. A.C. Пушкин в числе отличившихся российских командиров назвал серба Змаевича, капитан-командора галерного флота (Т. VIII. С .247).
A.C. Пушкин проявлял осведомленность о разных сторонах сербской истории и жизни. Его занимал еще один серб-переселенец в Россию - Семен Гаврилович Зорич.
Настоящая фамилия его была Симеон Неранджич ( Неранчич, Наран-чич). Он родился в 1745 г. в Сербии. Усыновленный двоюродным дядей М. Зоричем, переехавшим с семьей в Россию и дослужившимся здесь до генеральского чина, он принял его фамилию. Исключительной храбрости офицер С. Зорич отличился еще в годы Семилетней войны. Будучи энергичным талантливым командиром, он познал блестящие военные успехи в екатерининскую русско-турецкую войну. Но в результате тяжелых ранений Зорич попал в турецкий плен, и лишь в 1771 г. вернулся в Россию. За проявленные героизм и мужество серб-российский офицер был награжден орденом Св. Георгия IV степени.
С. Зоричу было 30 лет, когда он стал адъютантом Г.А.Потемкина. В 1777 г. он был представлен Екатерине II. Прихотливой судьбе молодого, красивого и изящного полковника было угодно, чтобы он оказался в милости у нее. Вскоре Зорич стал флигель-адъютантом, получил чин генерал-майора и был осыпан щедрыми наградами. Основу его богатства, оценивавшегося более чем в 2 млн. руб., составили земельные пожалования, среди которых было местечко Шклов в Могилевской губернии, бывшее имение князей Чарторыских. С. Зорич получил известность за границей, стал кавалером шведского, мальтийского и польских орденов. Ему посвящались литературные произведения. Милости и почести придали фавориту излишнюю самоуверенность и пробудили дерзкие надежды на самостоятельность. Зорич не понял подлинной роли светлейшего при дворе. Не прошло и года, как он, столкнувшись с князем, « выбыл из случая».
Удаленный от двора Зорич отправился за границу. С 1778 г. бывший фаворит постоянно поселился в Шклове, превратив его в центр светской жизни на западе России. Желая придать своему имению блеск, Зорич купил в Петербурге солидную библиотеку, основал крепостной театр с драматической и балетной труппами, хором и оркестром. Великосветские любители ставили в Шклове французскую оперу, участвовали в постановках русских пьес. Зорич основал Шкловское благородное ( фактически военное ) училище с хорошо поставленной системой преподавания, в котором на хозяйском коште воспитывались 300 молодых дворян. Дважды в год в Шклове проходили ярмарки, собиравшие купцов из разных краев России.
Шкловский дворец, полный роскоши и великолепия, жил шумной безалаберной жизнью. Бесконечные развлечения, балы, зрелища, маскарады, театральные представления, охота, крупная карточная игра проходили при многолюдном съезде гостей. Шклов охотно посещали представители знати, в том числе из Петербурга и Москвы. В 1780 г. здесь дважды проездом по-
бывала Екатерина И. Зорин формально продолжал служить, командовал Лейб-гусарским эскадроном и Лейб-казачьими командами. При этом Зорин поддерживал постоянные контакты с соплеменниками.
Но как ни велики были богатства Зорича, расточительный образ жизни привел его состояние к краху. Еще в 1784 г. он был уволен с военной службы в связи с аферой авантюристов из Далмации графов Зановичей, которые, будучи управляющими Шклова, наладили здесь выпуск фальшивых ассигнаций. И хотя следствие признало Зорича непричастным к делу, за ним был установлен негласный надзор.
В 1796 г. после смерти Екатерины Павел I вернул Зорича на службу, вверив ему гусарский полк и произведя в генерал-лейтенанты. Однако на этот раз Зорин, растратив казенные деньги и превысив власть над офицерами и нижними чинами, был привлечен к суду. В 1797 г. Павел уволил его с военной службы и повелел ему жить в Шклове. Разоренный и опозоренный Зорич умер в 1799 г. в кругу бедных родственников и прихлебателей. К этому времени шкловское имение пришло в полное расстройство и было отдано в управление. Училище перешло в государственные руки, было переведено в Москву и преобразовано в Первый кадетский корпус32. •
A.C. Пушкин поместил о Зориче в «Table-Talk» («Застольные беседы») следующую заметку: «Зорич был очень прост. Собираясь в чужие края, он не знал, как назвать себя, и непременно думал путешествовать под чужим именем, чтоб не обеспокоить Европу. Он был влюблен в кн. Долгорукую, которая жила в Могилеве, где муж ее начальствовал дивизией. У Зорича был домашний театр, и княгиня играла в нем в опере «Annette et Lubin». Зорич, не зная, как ее угостить, вздумал велеть палить из пушек, когда Annette взойдет хозяйкой в свою хижину. Когда она бросается на колени перед своим господином, то из-за кулис велено было выдвинуть ей бархатную подушку и etc.» (Т. VII. С. 182). Запись о Зориче относится к историческим анекдотам. В ней, как это свойственно портретным отрывкам, переданы отдельные характерные черты личности. В пушкинских зарисовках, окрашенных иронической интонацией, Зорич выглядит простодушным человеком, меломаном, способным в пылу чувств спутать сцену и жизнь.
A.C. Пушкин упоминает также имя Зорича в «Пиковой даме». Оно звучит в рассказе Томского о тайнах своей бабушки старой графини: «Но вот что мне рассказывал дядя, граф Иван Ильич, и в чем он меня уверял честно. Покойный Чаплицкий, тот самый, который умер в нищете, промотав миллионы, однажды в молодости своей проиграл - помнится Зорину г около трехсот тысяч. Он был в отчаянии. Бабушка, которая всегда была строга к шалостям молодых людей, как-то сжалилась над Чаплицким. Она дала ему три карты, с тем, чтобы он поставил их одну за другою, и взяла с него честное слово впредь уже никогда не играть. Чаплицкий явился к своему побе-
дителю: они сели играть. Чаплицкий поставил на первую карту пятьдесят тысяч и выиграл соника; загнул пароли, пароли-пе - и отыгрался и остался еще в выигрыше...» (T.V. С. 198). A.C. Пушкин вплетает личность Зорича, реальное историческое лицо в художественную ткань «петербургской повести» как знаковую фигуру крупной азартной карточной игры. В данном случае использование знакомого читателю имени Зорича было изобразительным приемом.
Соприкосновение с миром сербов придало творчеству A.C. Пушкина особые черты, обогатив его философское наполнение, тематическое содержание и образный строй. Вместе с тем высказывания A.C. Пушкина о реальных сербских деятелях, художественное осмысление поэтом отдельных аспектов жизни сербов помогали и помогают исследователям более глубоко и всесторонне понять историю, характер и судьбы этого славянского народа.
Примечания
' Свиньин П. Письмо к брату из Хотина//Сын Отечества. 1816. № 30. С. 140. Известный литератор П.П. Свиньин встречался с Карагеоргием во время посещения Бессарабии с целью ознакомления по поручению правительства с областным управлением. «Письмо» было датировано мартом 1816 г., когда Карагеоргий находился в Петербурге. В 1818 г. Свиньин напечатал его также в своем журнале « Отечественные записки» (С.45-58).
2 Вестник Европы. 1817. 4.XCV. № 20. С. 287. Статья представляла перевод из «Гамбургского политического журнала».
3 Липранди И.П. Из дневника и воспоминаний //Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников. Л., 1936. С. 212; Двойченко-Маркова Е.М. Пушкин в Молдавии и Валахии. М., 1979. С. 6,9 и сл., 71-73; Керимова М.М. Югославянские народы и Россия. Этнографические сюжеты в русских публикациях и документах первой половины XIX в. М, 1997. С.34-35.
4 Пушкин A.C. Собр. Соч. В 10-ти т. М., 1974. T.I. С. 120. Далее ссылки на том и страницу приводятся в тексте.
3 Томашевский Б. Пушкин и вечный мир // Неизданные материалы о Пушкине. Звезда. 1930. № 7. С. 228 и сл.
6 Там же. С.229-230.
7 Липранди И.П. Указ. соч. С. 212, 213, 217; Модзалевский Б.Л. Библиотека A.C. Пушкина. СПб., 1910. С. 261,343.
8 Двойченко-Маркова Е.М. Указ.соч. С. 70-71.
' Благой ДД. Два стихотворения Пушкина о Георгии Черном // Славяне и Запад. М., 1975. С. 28. "' Цявловский М. Неизвестные воспоминания о Пушкине (Письмо М.В. Юзефовича к П.И.Бартеневу) // Неизданные материалы о Пушкине. С. 231.
" Пушкин A.C. Собр. соч. Т.Н. Примечания. С. 604-605, 630, 632; Дмитриев П.А., Сафронов Г.И. Сербия и Россия ( страницы истории культурных и научных взаимосвязей). СПб., 1997. С. 110.
12 nylUKUH A.C. Собр. соч. Т. VIII. С.21.
" Житие и славныя дела Петра Великаго. СПб., 1774. Подробно по этому вопросу см.: Лещиловская И.И. Сербская культура XVIII в. М., 1994. С. 123 и сл.
14 Модзалевский Б.Л. Указ. соч. С.29,40,41, 186.
15 Фейнберг И. Незавершенные работы Пушкина. М., 1976.
"' Голиков И.И. Деяния Петра Великаго. М., 1788. 4.1. С. 165. Далее - Деяния.
17 Там же. 4.1. С. 214.
18 Там же. 4.11. С. 421.
" Орфелин 3. Житие... 4. I. С. 342. 2" Деяния. 4.11. С. 444445. 21 Там же. 4. III. С. 45. "Там же. С. 152-153. " Там же. 4. IV. С. 359-360.
24 Там же. 4.У. С. 210.
25 Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. М.. 1984. С. 29 и сл., 4М2.
26 Там же. С. 51, 52, 53.
27 Деяния. 4.У. С. 45-47; 4. XII. С.278-283. и Там же. 4. IX. С.110-111.
и О Владиславиче-Рагузинском см. : Лещиловская И. И. Сербский народ и Россия в XVIII веке. СПб., 2006.
111 Деяния. 4. III. С. 315-316; 4. IV. С. 97-98, 151-152; 4. V. С.331. 11 Там же. 4. IV. С. 351 и сл.
32 Подробнее о С.Зориче см.: Лещиловская И.И. Сербский народ и Россия.
