CC BY
75ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
К 160-летию со дня рождения А.П. Чехова
УДК 821.161.1.0
А.П. ЧЕХОВ И «ЧЕХОВСКИЙ ИНТЕЛЛИГЕНТ»: НЕКОТОРЫЕ ГРАНИ ЛИТЕРАТУРНОЙ РЕПУТАЦИИ
Л.Е. Бушканец
Scopus ID: 57190734068 ORCID ID: 0000-0002-3581-6320 lika_kzn@mail.ru
Казанский (Приволжский) федеральный университет г. Казань, Российская Федерация
Аннотация. В литературной репутации А.П. Чехова большую роль сыграло представление о том, что он сам был абсолютным воплощением «чеховской интеллигенции», утраченного идеала русской культуры. «Чеховская интеллигенция» - это образец доброты, мягкости, отзывчивости, сдержанности и многих других качеств, противопоставленных агрессивности, напористости, грубости человека XX-XXI веков. Однако отношение писателя к интеллигенции своего времени было критическим: он осуждал безответственность, неумение довести до конца начатое дело, нерешительность, и это отношение проявилось как в письмах писателя, так и в его произведениях. Сложившаяся мифология накладывает существенный отпечаток и на современные интерпретации.
Ключевые слова: Чехов, литературная репутация, интеллигенция.
Для цитирования: Бушканец Л.Е. А.П. Чехов и «чеховский интеллигент»: некоторые грани литературной репутации. Российские исследования. 2020;1(1):27-45.
© Бушканец Л.Е., 2020
27
В литературной репутации А.П. Чехова большую роль сыграло представление о том, что он сам был абсолютным воплощением «чеховской интеллигенции», утраченного идеала русской культуры. «Чеховская интеллигенция» - это образец доброты, мягкости, отзывчивости, сдержанности и многих других качеств, противопоставленных агрессивности, напористости, грубости человека ХХ-ХХ1 веков. Однако, например, в статье В.Б. Катаева «Жестокая смелость: поэтика обманутого ожидания» аргументированно показано, что отношение писателя к интеллигенции своего времени было критическим: он осуждал безответственность, неумение довести до конца начатое дело, нерешительность, и это отношение проявилось как в письмах писателя, так и в его произведениях1.
Скорее всего, произошла аберрация: наложение сложившегося образа самого писателя на его персонажей. Это сам Чехов -высшее проявление т.н. «чеховского интеллигента». Однако и тут не все просто.
В идеальном образе Чехова, который сложился вскоре после его смерти, неизменной составляющей была его отзывчивость, душевность и мягкость. Особенно много размышлений о доброте Чехова в воспоминаниях Б. Лазаревского: «Вторым основным качеством Антона Павловича была жалость ко всему страдающему. Процессы, в которых возможны были судебные ошибки или неправомерное наказание, его мучили и волновали. Как идеальный юрист, Чехов не мог назвать преступлением какой бы то ни было поступок, если он был сделан без умысла принести зло, и мысль, что в жизни это не всегда так бывает, давила его. <...> Мне кажется, что я не ошибусь, если скажу, что Чехов ценил людей по силе их любви к ближнему. Однажды, при мне, он спросил, как поживает один господин, тогда власть имущий. Последовал ответ, что этот господин сильно пьет, плохо отдает долги и вообще симпатий заслуживает мало. Чехов поднял голову, остановился (он ходил) и сказал: "Это не все... Это не так. Вот, вы знаете, в 80-х годах был процесс, и если бы не этот господин, то несколько хороших и ни в чем не повинных людей, может быть, пошли бы на каторгу... Он добрый, а это много, очень много!"»2. И вот ещё свидетельство: «Это было в 1900 году. <...> Как-то я свалился и лежал совершенно один
1 Катаев В.Б. «Жестокая смелость»: поэтика обманутого ожидания в сборнике // Чеховские чтения в Оттаве / Сб. науч. трудов. Тверь; Оттава: Лилия Принт, 2006. С. 5-11.
2 Лазаревский Б. А.П. Чехов: материалы для биографии // Русская мысль. 1906. №11. с. 93-94 и 98-99 вт. паг.
в своей маленькой комнате, которую я снимал в Заречье, за Пушкинским бульваром. Тоска по оставленным далеко близким людям, сознание полного одиночества и беспомощности... Вдруг слышу на лестнице чьи-то шаги, отворяется дверь и просовывается голова Чехова в пенсне и шляпе. Словно луч солнца вернулся ко мне - так я обрадовался. Я хотел привстать. "Лежите, лежите! -схватил меня за плечи Чехов и сел у моей кровати. - Что?.. Опять развинтились?.." - "Да, нехорошо. Вот третий день валяюсь." -"Очень вы уж нежно воспитаны, вот что. Привыкли, чтобы за вами ухаживали дома. Ах, уж эти женатые люди!... вы вот что. Ложитесь головой пониже, а ноги держите повыше. А встанете - ходите на набережную и сидите у моря целыми часами. сидите и смотрите. Это - лучшее лекарство. Я вам пришлю сестру милосердия из общины."И действительно, в тот же вечер прислал. А через два дня, следуя совету, я уже сидел на набережной. Вижу, идет Чехов и еще издали мне улыбается. "Сидите?." - "Сижу." -"Ну вот и отлично. и я с вами посижу."»3.
Множество мемуаристов рассказали о помощи, заботе, внимании со стороны Чехова. И с большой осторожностью отмечали совершенно иную черту - некоторую отстраненность от собеседника, «холодок», словно Чехов, присутствуя в комнате, в тоже время был и вне ее: «В общении был любезен, без малейшей слащавости, прост, я сказал бы: внутренне изящен. Но и с холодком. Например, встречаясь и пожимая вам руку, произносил "как поживаете" мимоходом, не дожидаясь ответа», - писал Вл. Немирович-Данченко4. Объяснение этой черте пытался дать другой собеседник, И.А. Новиков: «.тогда же я отчетливо почувствовал, как Чехов был пристально внимателен к другому человеку - совсем для него случайному.
И это не был интерес специфически писательский, а именно человеческий. Пожалуй, в этом была и доброта, но не такая теплая и конкретная, какая присуща была В.Г. Короленко <...> У Чехова любовь эта была как бы несколько далекою: не данный сидящий перед ним человек сам по себе, а он же, но лишь как один из тех живых существ, что именуются человеком. У Чехова, несомненно, присутствовала всегда свойственная ему органически дума о людях, о человеке, о жизни. И вот он сидел в сумерках и говорил, с паузами, подкашливая, спрашивал что-нибудь, и так это воспринималось: точно хочет
3 Менделевич Р.А. Клочки воспоминаний // Раннее утро, газ. М., 1914. №151, 2 июля.
4 Немирович-Данченко Вл.И. Чехов // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. 1986. С. 286.
29
проверить себя, прикинуть свое «издали», в этом вблизи сидящем, приехавшем оттуда - из всегда молодой Москвы»5. «Его всегдашнее спокойствие, ровность, внешний холод какой-то, казавшейся непроницаемой, броней окружали его личность. Казалось, что этот человек тщательно бережет свою душу от постороннего глаза. Но это не та скрытность, когда человек сознательно прячет что-то такое, что ему неудобно показать и выгоднее держать под прикрытием.»6. Т.Л. Щепкина-Куперник также заметила: «...он разделял наши увлечения, интересы, говорил обо всем, о чем говорила Москва, бывал на тех же спектаклях, в тех же кружках, что и мы... но я не могла отделаться от того впечатления, что «он не с нами», что он - зритель, а не действующее лицо, зритель далекий и точно старший, хотя многие члены нашей компании... были много старше его»7. Потому и возникла у Чехова такая неожиданная репутация, о которой писал Б. Лазаревский: «Мы помолчали. Потом у меня вырвался вопрос: "Скажите, отчего вас считают олимпийцем или нелюдимом, между тем как с вами так легко и так просто говорится?" - "Олимпийцем я никогда не был. А нелюдимом меня считают потому, что я никуда не показываюсь. Показываться же мне мешает болезнь..."»8.
Из многочисленных биографов внешней холодности Чехова как человека особое внимание уделил А. Дерман, обративший внимание на упреки к Чехову в равнодушии со стороны многих близких ему людей: Л. Мизиновой, Л. Авиловой, О. Книппер. Исследователь объяснил эту холодность природной «слабостью чувства», которая была усилена апатией 1880-х гг. (здесь наряду с исследовательской наблюдательностью проявился и социологизм Дермана). Он подчеркнул те черты Чехова как человека, которые свидетельствовали о «молчании сердца» - слабости чувства любви: отсутствие сентиментальной реакции шестнадцатилетнего Чехова на роман «Хижина дяди Тома», благодушный тон в размышлениях о поведении правительства в годы голода, неумение выразить соболезнование в письме знакомой по поводу смерти близкого ей человека, реакция на переживания Книппер в качестве жены («Ты пишешь: "ведь у тебя любящее, нежное сердце, зачем ты делаешь его черствым?" а когда я де-
5 Новиков И. Две встречи // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1986. С. 426.
6 Потапенко И. Несколько лет с А.П. Чеховым: К 10-ю со дня его кончины // Нива, ж. Спб.,1914. №27. С. 510.
7 Щепкина-Куперник Т.Л. О Чехове / А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1986. С. 229.
8 Лазаревский Б. А.П. Чехов / Лазаревский Б. Повести и рассказы. М., 1906. С. 17.
30
лал его черствым?») и т.д. - все это яркие примеры, по мнению Дер-мана, этой холодности, которую нелегко было подметить, и все же «многие её подмечали. Характерно при этом, что чем менее писавшие о Чехове знали его лично, тем смелее писали они о любви Чехова к людям, к человечеству и т.п., а умные и близкие его наблюдатели предпочитали об этих вещах молчать либо в той или иной форме даже и высказывали мысль о чеховском холодке». По его мнению, Чехов осознал в себе этот недостаток достаточно поздно, во многом благодаря Михайловскому, который, как критик, наиболее ясно указал на эту черту, и благодаря В. Короленко, в духовной натуре которого духовным центром было как раз то, чего не хватало Чехову, -сила и свежесть чувств9.
Чем же объяснить такие противоположные впечатления о Чехове, помимо того, что разные собеседники обладали разной степенью психологической наблюдательности? Была ли в Чехове «природная слабость чувства»?
Холодность и сухость подчеркнуты в романе «Ходок» писателем П.Д. Боборыкиным в образе писателя Малышева, прототипом которого был Чехов, и вызваны они внутренним цинизмом и неинтеллигентностью: «Благодушно-насмешливый взгляд Малышева сначала прошелся по фигуре Долгова, потом повернул в сторону Наручкиной <.> Глафира нашла его лицо насмешливо-умным. Ей стало сдаваться, по последним его статьям, что этот беллетрист-художник презирает человека вообще. <.> "Презирает, презирает все человечество!" - подумала Глафира, чувствуя, как теплота внезапно вступила ей в лицо. <.> Каким-то себе на уме, умничаньем и сухостью отзывался этот сочинительский номер»10. Можно было бы подумать, что Боборыкин пишет о цинизме молодого Чехова, начала 1890-х гг. Но. о презрении Чехова по отношению к людям писал Горький на материале своих впечатлений о Чехове 1900-х: «Тоскливое и холодное презрение звучало в этих словах. Но, презирая, он сожалел, и когда, бывало, при нем ругнешь кого-нибудь, Антон Павлович сейчас же вступится: «Ну, зачем вы? Он же старик, ему же семьдесят лет... » Или: « Он же ведь еще молодой, это же по глупости... » И, когда он говорил так, - я не видел на его лице брезгливости...»11.
9 Дерман А. Творческий портрет Чехова. М.: Кооп. изд-во «Мир», 1929. С. 150-156.
10 Боборыкин П. Д. Собрание романов, повестей и рассказов: В 12 томах СПб.: Издание А.Ф. Маркса, 1897. Т. 9. С. 300-301, 305-308, 136-137.
11 Горький М. А.П. Чехов // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1986. С. 503.
Однако гораздо более молчаливость и холодность Чехова могут быть объяснены внутренним одиночеством и постоянной духовной работой: «Я встречался с ним неоднократно, в Москве и в Ялте, и видел его в разной обстановке, - в Большом Московском ресторане, в семейном кругу, в его собственной московской квартире, где среди гостей он казался мне одиноким, в его одинокой жизни в Крыму, где, завтракая с приятелем, он казался довольным и не нуждающимся ни в чьем обществе, я видел его беседующим, дружески и с простотой безукоризненной беседующим с гением, в крымском доме Льва Толстого, я снова видел его среди празднующих людей, все в той же Ялте, и все таким же одиноким, каким он всегда мне казался, когда он бывал в многолюдной комнате. И я полюбил Чехова за эту черту, когда я был еще совсем молод и только что начал свою литературную дорогу.» - писал К. Бальмонт12.
Скорее всего, сдержанность есть психофизиологическая особенность Чехова. Внешняя суховатость, ироническая броня, отсутствие бурных внешне выраженных эмоций, повышенная аналитичность, неприятие пафоса и театральных эффектов, равно распределенное дружелюбие - всё это становится проблемой при близком личном общении с людьми, эгоистически живущими только собственными эмоциями, не умеющими соразмерять эти эмоции с объективным течением жизни. Внешнее впечатление холодности Чехова могло быть связано с привычкой поверять жизнь эмоций анализом. Вспомним, что такое же впечатление холодности производил герой литературного произведения - Штольц, бывший, по замыслу И. Гончарова, воплощением зрелости как психологического возраста. Подробная его характеристика, данная в начале второй части романа «Обломов», напоминает о Чехове даже в деталях. Главным делом Штольца было постоянное воспитание чувств, целью которого является гармония жизни сердца и жизни ума; к этой гармонии он шел, постоянно наблюдая за собой, контролируя свои эмоции, чтобы не дать им обрести над собой разрушительную силу. И в то же время у людей такого психофизиологического типа, как Чехов, внешне холодных «сухарей», глубоко спрятаны напряженная эмоциональная жизнь, нежность, которую они не стесняются направлять на природу или на животных, затаенное сочувствие ко всем людям и к мирозданию вообще, чуткость к чужой боли, но без сентиментальности - это то, чему Чехов «позволил» вылиться в творчестве.
12 Бальмонт К. Имени Чехова // Россия и славянство, газ. / Париж, 1929. №33, 13 июля.
32
Впрочем, люди наблюдательные умели увидеть в Чехове затаенную эмоциональность. И.Н. Потапенко рассказал о том, как он с Чеховым ездил играть в рулетку в Монте-Карло, - и не узнавал обычно сдержанного и рассудительного Чехова, азартно пытавшегося проникнуть в тайну выигрыша, и вот этот трезвый человек «допускал в себя капельку безумия». Мемуарист боялся, что на некоторых почитателей Чехова этот рассказ произведет неблагоприятное впечатление - тех, кто начитался воспоминаний о нем, продиктованных лучшими намерениями, тех, кто смотрит на Чехова как на существо, «как бы лишенное плоти и крови, стоящим вне жизни», как на праведника, отрешившегося от «всех слабостей человеческих, без страстей, без заблуждений, без ошибок. Но если бы это было так, он не мог бы быть художником, да еще таким проникновенным, каким был. Нет, Чехов не был ни ангелом, ни праведником, а был человеком в полном значении этого слова. И те уравновешенность и трезвость, которыми он всех изумлял, явились результатом мучительной внутренней борьбы, трудно доставшимися ему трофеями. Художник помогал ему в этой борьбе, он требовал для себя все его время и все силы, а жизнь ничего не хотела уступить без бою. И она права: чтобы быть великим знатоком жизни, нужно испытать ее ласки и удары на самом себе. <...> И в жизни Чехова было все, что пережито им - и большое, и ничтожное. И если полноте его переживаний часто мешали его осторожность и как бы боязнь взять на себя всю ответственность, то причиной этого был талант, который требовал большой службы и ревновал его к жизни. Но Чехов-человек страдал от этого. Испытывая постоянно потребность в нежности, он до самых последних лет был лишен личной жизни. Он думал, что она отнимет у него, как у художника, слишком много внимания и сил»13.
В идеальном образе Чехова есть еще одна важная для его литературной репутации черта - мягкость как черта положительная, противопоставленная твердости характера как особенности негативной. Мягкость, нежность, даже кротость. Многим казалось, что Чехов, не произносивший пафосных речей, не призывавший к революции, мягко высказывающий свое недовольство, - человек мягкий и даже покорный воле других людей. Деликатность Чехова поражала случайных знакомых и даже иностранцев. В очерке Дени Роша в "Revue des Etudes franco russes"
13 Потапенко И. Несколько лет с А.П. Чеховым: К 10-ю со дня его кончины // Нива, ж. Спб., 1914. №27. С. 534.
рассказывалось о последнем свидании с Чеховым в Москве: «Антон Павлович вышел ко мне страшно худой, все черты выдавали роковую болезнь, почти при каждой фразе он кашлял. И, несмотря на все, сколько чего-то невыразимо-оба-ятельного было в нем! С каким добродушием говорил он мне о своих новых планах, делал мне указания, что следовало мне прочесть <...> с какой изысканной любезностью он указал мне на некоторые необходимые знакомства и непременно хотел меня видеть в театре на представлении одной из его пьес. Я оставался у него самое короткое время, крайне удрученный положением, в котором его застал, и внутренне страдая за минуты переутомления, которые я ему причинил, но он был необыкновенно ласков до конца»14.
Популярной стала мысль о скромности и даже застенчивости Чехова. Вл. А. Тихонов рассказал, как Чехов договорился с ним в первый раз ехать к Л.Н. Толстому, но на Чехова вдруг напала робость: «Сам не знаю, а боюсь. Как это так, вдруг самого Толстого вблизи увидать. Говорить с ним! Нет, как хотите, а это жутко». Кончилось тем, что Чехов вместе с мемуаристом «просто сбежали от свидания в ресторан «Эрмитаж», где долго сидели, пили красное вино и говорили о том, что Лев Толстой великий писатель, что он глубочайший сердцевед, и как было бы приятно посмотреть на него, послушать и т.д.»15. Более всего способствовал мнению о деликатности Чехова чуть ли не до безволия Куприн: «Я не сумел передать и сотой доли тех ужасающих пошлостей, которые наговорил оскорбленный в родительских чувствах архитектор, потому что за время своего визита он сумел докурить сигару до конца и потом долго приходилось проветривать кабинет от ее зловонного дыма. Но едва он наконец удалился, А.П. вышел в сад совершенно расстроенный, с красными пятнами на щеках. Голос у него дрожал, когда он обратился с упреком к своей сестре Марии Павловне и к сидевшему с ней на скамейке знакомому: «Господа, неужели вы не могли избавить меня от этого человека? Прислали бы сказать, что меня зовут куда-нибудь. Он меня измучил!»16.
В результате к Чехову накрепко пристали такие слова, как «нежность», «мягкость», «слабость». В журнале «Сатирикон» в чеховские дни 1914 г. иронически был изображен оратор, который
14 Roche Denis. Tchékhov // Revue des etudes franko-russe. Paris, 1904. September. 1-er Pp. 344360. Цит. по: Батюшков Ф.Д. А.П. Чехов по воспоминаниям о нем и письмам. М., 1906. С. 31-32.
15 Тихонов В. Антон Павлович Чехов: Воспоминания и письма / О Чехове. М., 1910. 230-231.
16 Куприн А. Памяти Чехова. Сборник т-ва «Знание», кн. 3-я, СПБ, 1905. С. 21.
34
сказал: «Господа!!! Кто из нас не знает Чехова, этого деликатно-нежного писателя, который болезненно не любил крика, шарма-ночного завывания и трескучих похвал!.. Господа! Почтим же его память вашей стройной игрой и моим нежным прикосновением к памяти усопшего»17.
Но вот П. Сергеенко про ситуацию, аналогичную той, что описана в воспоминаниях Куприна, рассказал совсем иначе: «Весной текущего года во время нашей беседы с Чеховым, которую он вел с серьезным сосредоточенным лицом, в комнату вошло лицо, близкое Чехову, и, выждав паузу, заявило, что одна госпожа обращается к Чехову с предложением познакомиться с ее произведением, и что ей ответить? У меня в уме так и мелькнула чеховская «Драма», в которой писатель схватывает пресс-папье и убивает мучительницу-драматургшу. Чехов, не спуская ласкового взгляда с милого лица и продолжая нашу беседу, тихо выдвинул из-под стола руку, сделал, что называется, комбинацию из трех пальцев и опять тихо спрятал руку. И опять невозможно передать словами весь комизм этой школьнической выходки»18.
И лишь немногие заметили, что Чехов - сильный человек. А. Лазарев-Грузинский писал, что лучшим является его фотопортрет конца 1880-х гг.: «Этот портрет мне всегда казался очаровательным благодаря тому выражению смелости, которое вообще было свойственно Чехову, кроме дней тяжелой болезни, но которого нет между тем ни на одном из чеховских портретов, более или менее известных публике. Ведь даже письма Чехова дают представление о нем как о смелом человеке, но на портретах его более не смелости, а задушевности и грусти»19.
Независимость проявлялась у Чехова, прежде всего, в поведении - во многом определявшемся самоощущением разночинца. Характерной особенностью поведения разночинца была не-этикетность. В 1850-60-е разночинцы не просто не стеснялись своей неловкости, возникшей в результате отсутствия хорошего, прежде всего домашнего, воспитания, но стремились подчеркнуть грубость и отсутствие благовоспитанности, небрежность в одежде и даже неопрятность (например, обкусанные ногти) как способ противопоставить «свой круг» дворянам.
17 [Подпись к рисунку Ре-ми «Чеховские дни»] // Сатирикон, ж. СПб., 1914. №4. С. 1.
18 Сергеенко П.А. Чехов // О Чехове. М., 1910. С. 174.
19 Лазарев-Грузинский А.С. А.П. Чехов / А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1986. С. 102-103.
Но в 1870-90-е гг. разночинцы закончили гимназии, научились модно одеваться и вести себя в обществе. Осталась, однако, независимость поведения. У Чехова, особенно в молодости, она носила даже несколько демонстративный характер. Когда в 1889 г. Суворины и Григорович ожидали Чехова за границей, а он без предупреждения уехал в Ялту, Григорович писал: «Чехов поступил с нами все-таки не по-европейски; следовало обстоятельно написать или телеграфировать о своем намерении, а не заставлять Вас ждать, а меня двое суток терзаться на станции ж.д. <...> Славянин распущенный без твердой внутренней опоры, помогающей управлять собою - вот и все!»20. Актриса К.А. Каратыгина вспоминала: «Смотрю, молодой человек, стройный, изящный, приятное лицо, небольшой пушистой бородкой, одет в серую пару, на голове мягкая «колибрийка» пирожком, красивый галстух, а у сорочки на груди и на рукавах плоеные брызжи. В общем впечатление элегантности, но. о, ужас!! держит в руках большой бумажный картуз (по-старинному «фунтик») и грызет семечки. (привычка южан). Спрашиваю: "Кто это?" -"Разве не знаете?! Это Чехов!" - Чехов??! - Грызет семечки? Звезда. Литератор. с фунтиком!.. Чувствую, облака подо мной опускаются. Ленский кричит: "Антон Павлович, идите сюда! позвольте вас представить нашей Клеопатре, которая не верит, что вы Чехов, потому что вы грызете семечки". Чехов быстро подошел, раскланялся. "Я тот самый и есть. Выписан сюда на гастроли. Не угодно ли?" - предлагает мне семечек. <.> Я смущенно помотала головой, а так как почти стемнело и мы собрались ехать, то он предложил мне руку и, продолжая грызть ненавистные семечки, сел со мной на извозчика, всю дорогу убеждал меня погрызть, болтал и смешил»21. Избавившись от некоторой грубости и цинизма, в зрелые годы Чехов не только сохранил, но и развил в себе внутреннюю смелость и силу характера. Независимость - это не дерзость и цинизм. Это прежде всего самостоятельность суждений, которые могут кому-то показаться дерзкими. Независимость проявлялась в суждениях подчас жестких. Опорой для высокой самооценки разночинца были труд, чувство ответственности перед собой, близкими
20 Письма русских писателей к А.С. Суворину. Л., 1927. С. 39-40.
21 Каратыгина К.А. Воспоминания об Ан. Пав. Чехове. Как я познакомилась с Антоном Павловичем // Литературное наследство. Москва: Наука, 1960. Т.68. С. 577.
36
и делом, научный тип мышления и умение работать над собой. Не случайно П.А. Сергеенко вспоминал: «.Я не мог не заметить, что в Чехове как в человеке за 5 лет, видимо, происходила большая работа, и заметны были значительные надстройки. Это был уже не веселый юноша, <.> а законченный, почти откристаллизовавшийся характер с дисциплинированной волей и с постоянно действующим внутренним метрономом»22.
Искренность и абсолютная смелость возможны только в одном случае - если в человеке есть чувство свободы, природное, врожденное, или выработанное. В январе 1889 г. Чехов писал Суворину, что ему как писателю нужны возмужалость и только недавно обретенное им «чувство личной свободы», которое до этого заменялось легкомыслием. О смелости Чехова писал И. Бунин. В 1914 г. он заявил, что в «определении личности Чехова имеется много неправильного»: «Воображаю, что чувствовал бы он сам, читая про свою «нежность»! Еще более были ему противны «теплота», «грусть». Говоря о нем, даже талантливые люди порой берут неверный тон», - и Бунин привел примеры из воспоминаний Короленко и Елпатьевского. Теперь он считал отличительными чертами Чехова редкий по остроте ум, одиночество, строгость и цельность натуры, которая не подчинялась никакому влиянию23.
На фоне «больной воли» современников Чехова, о чем постоянно писали публицисты, говорили поэты и прозаики, Чехов оказался человеком со здоровой волей - ничему бездумно не поклоняющийся, никого не унижающий, ценящий свою и чужую свободу. Благодаря самостоятельно выработанному мировоззрению Чехов стал человеком необычайной стойкости и жизненной силы. Это привлекало, но и удивляло многих. «Талантлив Чехов очень, но я не знаю, «коего он духа.» Нечто в нем есть самомнящее и. как будто сомнительное. Впрочем, очень возможно, что я ошибаюсь», - писал Н.С. Лесков И.Е. Репину24. На этой же мысли построил А. Суворин свою интерпретацию «Иванова»: «Из всех молодых талантов он самый объективный и независимый <.> Миросозерцание у него совершенно свое, крепко сложившееся, гуманное, но без сентиментальности, не-
22 Сергеенко П.А. О Чехове // Ежемесячные. приложения к «Ниве». 1904. №10. Стлб. 214-215.
23 Бунин И.А. Из записной книжки // Русское слово, газ. М., 1914. №151, 2 июля.
24 Лесков А.Н. Из записей и памяти // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худ. Лит., 1947. С. 315.
зависимое от всяких направлений»25. А сам Чехов писал о Били-бине, подчеркивая необходимость «смелости»: «Талант у него большой, но знания жизни ни на грош, а где нет знания, там нет и смелости»26.
С некоторым опасением об этой самостоятельности Чехова писал и А. Дерман, воспитанный на традициях народнической интеллигенции с ее коллективными идеалами. Он обратил внимание на то, что стимулом для развития Чехова были чувство личной свободы и собственного достоинства, которые долгое время носили строго личный характер, и только в 1890-е гг. стали подниматься до чего-то более высокого, а также отрицание: «... в самой структуре чеховской системы воззрений лежало отрицание, а не утверждение». Это отрицание лжи и ненависть к авторитету: «Авторитет - творец и причина всякой лжи и всякого насилия. Авторитет родителей и вообще старших в семье - источник гнета над детьми, бездушия и семейной тирании. Авторитет религии и духовенства - источник фарисейства, тупоумия и лицемерия. Авторитет власти и богатства - источник насилия и крепостничества одних и рабских чувств других. Авторитет учености, славы и даже таланта - источник чванства, высокомерия, низкопоклонства, шаблона и рутины в науке, литературе и искусстве. Авторитет традиций - источник косности, консерватизма в жизни, в быту. Одним словом, - там, где на одном полюсе авторитет, - на другом - безличие, а где безличие, там пошлость». Чехова Дерман определил как «Фому неверного» (сегодня чаще этого героя называют Фомой-неверящим), для которого единственный путь развития - личный опыт, личное, «ревниво-самостоятельное» наблюде-ние27. Этим Дерман объяснил то, что к некоторым выводам, очевидным для современников Чехова (например, отношение к Суворину), Чехов пришел с запозданием, хотя эти выводы и были результатом глубоких и прочувствованных размышлений, в отличие от многих других людей.
Однако привычка считать отсутствие призыва к борьбе проявлением мягкости характера приводила к тому, что резкость некоторых высказываний Чехова в письмах или мемуарах либо не замечали, либо не принимали. С этим же был связан спор
25 Суворин А.С. «Иванов», драма в 4 д. Антона Чехова // Новое время, газ. СПб., 1889. №4649, 6 февр.
26 Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1974-1983. Письма. Т. 3. С. 191-192.
27 Дерман А. Указ. соч. С. 226-228, 280 и др.
об идеологической независимости Чехова и о том, был ли Чехов человеком без миросозерцания (часто считается, что миросозерцание обязательно складывается под чьим-то влиянием) - это один из центральных вопросов на рубеже веков. Одна из важнейших проблем в связи с этим для современников - это возможность влияния на Чехова Суворина, Михайловского, Короленко. и т.д.
Особенно обсуждался вопрос о решающем влиянии на Чехова Суворина. Его газета настаивала: пока это влияние было, Чехов писал хорошие произведения, не стало влияния - не стало, по сути, и Чехова как писателя. Вскоре после смерти издателя «Нового времени» в чеховские дни 1914 г. обсуждение этой проблемы вспыхнуло с новой силой. Д.С. Мережковский в нашумевшей статье «Суворин и Чехов» утверждал, что общество должно «преодолеть в самом Чехове чеховщину, суворинщину, обывательщину», те «русские потемки, в которых он погиб», и назвал Суворина злым гением писателя, который привел его к примирению с действительностью и умертвил его душу, а неверующий Чехов не нашел в себе сил вырваться из лап этого Лешего28. А. Амфитеатров в статье «Чехов и Суворин: Ответные мысли» настаивал: «Что касается до влияния Суворина на общественные взгляды и вообще формировку мышления Антона Чехова - это влияние представляется мне не более вероятным, чем, если бы кто сказал мне, что статуя была изваяна из мрамора восковой свечой. Очень широкое добродушие А.П. Чехова и снисходительность его к людям, неверно понятые и окрашенные иными чувствительными мемуаристами, придали, во многих воспоминаниях, образу его какую-то напрасную и никогда не бывалую в нем мармеладность. Точно этот поэт безвольного времени и безвольных людей и сам был безвольным человеком. Отнюдь нет. Чехов был человек в высшей степени сознательный, отчетливый, чутко ощущавший себя и других, осторожный, много-дум и долгодум, способный годами носить свою идею молча, пока она не вызреет, вглядчивый в каждую встречность и попереч-ность, сдержанный, последовательный и менее всего податливый на подчинение чужому влиянию. Я не думаю даже, чтобы на Чехова можно было вообще влиять, в точном смысле этого слова, то есть внушить ему и сделать для него повелительной мысль, которая была чужда или антипатична его собственному уму. Чтобы чужая мысль могла быть принята, одобрена и усвоена Чеховым,
28 Мережковский Д. Чехов и Суворин // Русское слово, газ. М., 1914. 17 и 22 янв.
39
она должна была совпасть с настроением и работою его собственной мысли. <.> Антон Павлович, я думаю, и таблицу умножения принял с предварительным переисследованием, а не на честное слово Пифагора и Евтушевского. <.> То, что имело вид влияния, очень часто было просто своеобразным «непротивлением злу», то есть какому-нибудь дружескому насилию, которому Антон Павлович зримо подчинялся по бесконечной своей деликатности. А иногда и по той, слегка презрительной, лени и равнодушию к внешним проявлениям и условностям житейских отношений, что развивались и росли в нем по мере того, как заедал его роковой недуг. Оседлать Чехова навязчивой внешней дружбой, пожалуй, еще было можно, хотя, сдается мне, и то было нелегко. Подавлять же и вести на своей узде творческую мысль Чехова вряд ли удавалось кому-нибудь.»29
Мемуаристы подчеркивали независимость не только от Суворина, но и от «либералов». Сергеенко возмущался теми изданиями, которые прежде всего искали в Чехове ту или иную «идеологию» или ее отсутствие, поскольку, истинно жизнеутверждающая натура, Чехов никогда не был и в отдаленнейшем родстве со своими никудышными героями, всегда знал, куда он шел, чего хотел. Не случайно он казался чуждым тем, кого Сергеенко назвал «москвичами, кипевшими в постоянном жару принципиальных споров», - они приняли раннее формирование Чехова за сухость сердца, ограниченность ума и отсутствие свойств гражданина, а на самом деле это они в свои 30 лет занимались схоластическими спорами, Чехов в это время был уже сложившейся личностью, свежей артистической натурой, впитавшей в себя душистые соки степей и вишневых садов30. В современном чеховедении часто можно встретить статьи о влиянии на Чехова - Ницше, Спенсера, Шопенгауэра, Розанова и десятков других писателей и философов. Но соответствия «Чехов и.» определяются не влиянием на Чехова, а, скорее, типологической общностью, причины которой каждый раз нужно искать отдельно.
Но в таком случае была ли вообще у Чехова «идеология» и миросозерцание?
29 Амфитеатров А. Антон Чехов и А.С. Суворин: Ответные мысли // Русское слово, газ. М., 1914. №151, 2 июля.
30 Сергеенко П.А. О Чехове // Ежемесячные. приложения к «Ниве». 1904. №10. Стлб. 203-272.
В основе чеховского миросозерцания лежала важнейшая черта - нетерпимость ко лжи, редкая черта в условиях жизни, построенной на лжи, социальной, политической, бытовой, и ставшей нормой: «И здесь, во время этой московской жизни, для меня особенно выяснилась основная черта чеховского характера - искренность, буквально не выносившая лжи, заставлявшей страдать душу художника. Лжи мелочной, подчас комичной, разумеется, было немало в обществе, особенно в отношении Чехова, тогда уже на всю Россию славного писателя и модного человека в Москве. Как тонко он отмечал неискренние заискивания людей, сравнительно беззаботных по части литературы, и как грустно говорил: «Что ему Гекуба!» Но еще больше раздражала его ложь, касавшаяся вопросов и убеждений общественной жизни. «Они напились, -говорил он мне раз про одну компанию, - целовались и пили за конституцию! Ну, ты подумай, зачем ему (он назвал фамилию) конституция, когда он может строить свое благополучие только в условиях политического рабства. Чего они лгут?» <.> «Не надо сочинять нарочно стихов о плохом городовом», - говорил мне когда-то Чехов, и теперь он повторял приблизительно то же самое о плохих беллетристических вещах. Но зато как высоко ставил он покойного Гл. Ив. Успенского, которого считал первоклассным художником, как часто цитировал его»31. Д.Н. Овсянико-Куликовский также утверждал, что чеховское отрицание - не беспринципный индифферентизм, но протест внутренне свободного человека против всех форм лжи.
Органичное чувство внутренней свободы, независимость, абсолютная и естественная искренность (согласуемая с чувством такта), ответственность - черты, свойственные лучшим разночинцам. Чехов казался странным многим современникам - это были обычные, даже, в общем-то, хорошие люди, но привыкшие ко лжи и фальши, одни не замечали её, другие считали нормальным жить «применительно к подлости» - куда же деваться, так живут все, третьи были воспитаны в рамках традиционной для России коллективистской морали. При всей искренности героического подвига, который сам по себе заслуживает уважения, многие народники, жившие в своих иллюзиях об историческом процессе, о русской жизни - иллюзиях, совершенно отставших от того, что происходило в стране на самом деле, тоже были невольными носителя-
31 Ладыженский Вл. Далекие дни. Сб. рассказов. М.: Изд. Т-ва Общественная польза. Б.г. С. 191.
41
ми фальши. Всем этим людям Чехов казался носителем индивидуализма, а иногда и простого эгоизма. Но даже они понимали, у Чехова есть внутреннее право быть смелым, что его свобода от силы и лжи делает его сильным человеком. По сути, эти чеховские черты и есть черты настоящего интеллигента, хотя они и совершенно противоположны тому, что принято считать чертами «чеховского интеллигента». В настоящем интеллигенте нет смиренной мягкости, сентиментальной душевности, которые были приписаны писателю и его героям и стали составляющей чеховского мифа.
Но, вопреки недоумению, этот тип личности оказался в начале ХХ в. значимым с социокультурной точки зрения - в эпоху пафоса и разнузданной эмоциональности чеховская сдержанность и строгость были, в конце концов, восприняты частью общества как ценность.
Литература
1. [Подпись к рисунку Ре-ми «Чеховские дни»] // Сатирикон, ж. СПб., 1914. №4. С. 1.
2. Roche Denis. Tchékhov // Revue des etudes franko-russe. Paris, 1904. September. 1-er Pp. 344-360. Цит. по: Батюшков Ф.Д. А.П. Чехов по воспоминаниям о нем и письмам. М., 1906. С. 31-32.
3. Амфитеатров А. Антон Чехов и А. С. Суворин: Ответные мысли // Русское слово, газ. М., 1914. №151, 2 июля.
4. Амфитеатров А. Разговоры по душе. М., б.г. [1910]. С. 128-159.
5. Бальмонт К. Имени Чехова // Россия и славянство, газ. / Париж, 1929. №33, 13 июля.
6. Бесчинский А.Я. Воспоминания об А.П. Чехове. Публ. Л.Е. Бушканец // Проблемы писательской биографии: к 150-летию А.П. Чехова. Доклады и материалы Межд. круглого стола «Проблемы построения научной биографии писателя: к 150-летию А.П. Чехова», 21-22 декабря 2010 г., Москва] / Рос. Акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького ; [ред.: И.Е. Гитович (отв. ред.), В.В. Полонский]. Москва: ИМЛИ РАН, 2013. С .219-241.
7. Боборыкин П.Д. Собрание романов, повестей и рассказов: В 12 томах СПб.: Издание А.Ф. Маркса, 1897. Т. 9. С. 3-384
8. Бунин И. А. Из записной книжки / / Русское слово, газ. М., 1914. №151, 2 июля.
9. Горький М. А.П. Чехов // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1986. С. 439-457.
10. Дерман А. Творческий портрет Чехов. М.: Кооп. изд-во «Мир», 1929.
11. Записи о Чехове в дневниках Б.А. Лазаревского / Пред. и публ. Н.И. Гитович // Литературное наследство: Из истории русской литературы и общественной мысли. 1860-1890. М.: Наука, 1977. С. 319-356.
12. Каратыгина К.А. Воспоминания об Ан. Пав. Чехове. Как я познакомилась с Антоном Павловичем // Литературное наследство. Москва: Наука, 1960. Т. 68. С. 575-586.
13. Катаев В. Б. «Жестокая смелость»: поэтика обманутого ожидания в сборнике // Чеховские чтения в Оттаве / Сб. науч. трудов. Тверь; Оттава: Лилия Принт, 2006. С. 5-11.
14. Куприн А. Памяти Чехова. Сборник т-ва «Знание», кн. 3-я, СПБ, 1905. С. 3-42.
15. Ладыженский Вл. Далекие дни. Сб. рассказов. М.: Изд. Т-ва Общественная польза. Б.г.
16. Лазарев-Грузинский А.С. А.П. Чехов // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож.лит., 1986. С. 102-103.
17. Лазаревский Б. А.П. Чехов: материалы для биографии // Русская мысль. 1906. №11.
18. Лазаревский Б. А.П. Чехов // Лазаревский Б. Повести и рассказы. М., 1906. С. 1-73.
19. Лесков А.Н. Из записей и памяти // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худ. лит., 1947. С. 312-322.
20. Менделевич Р.А. Клочки воспоминаний // Раннее утро, газ. М., 1914. №151, 2 июля.
21. Мережковский Д. Чехов и Суворин / / Русское слово, газ. М., 1914. 17 и 22 янв.
22. Немирович-Данченко. Вл. И. Чехов // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. 1986. С. 277-295.
23. Новиков И. Две встречи / / А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1986. С. 425-428.
24. Письма русских писателей к А.С. Суворину. Л., 1927. С. 39-40.
25. Потапенко И. Несколько лет с А.П. Чеховым: К 10-ю со дня его кончины // Нива, ж. Спб.,1914. №26, 27.
26. Сергеенко П. А. Чехов // О Чехове. М., 1910. С. 151-218.
27. Сергеенко П.А. О Чехове / / Ежемесячные. приложения к «Ниве». 1904. №10.
28. Суворин А.С. «Иванов», драма в 4 д. Антона Чехова / / Новое время, газ. СПб., 1889. №4649, 6 февр.
29. Тихонов В. Антон Павлович Чехов: Воспоминания и письма // О Чехове. М., 1910.
30. Щепкина-Куперник Т.Л. О Чехове // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит.,1986. С. 227-260.
A.P. CHEKHOV AND "CHEKHOVSKY INTELLIGENT": SOME FACETS OF LITERARY REPUTATION
L.E. Bushkanets
Scopus ID: 57190734068 ORCID ID: 0000-0002-3581-6320 lika_kzn@mail.ru
Kazan (Volga Region) Federal University Kazan, Russian Federation
Abstract: the idea that he was the absolute embodiment of the "Chekhov intelligentsia", the lost ideal of Russian culture, played a big role in the literary reputation of A. Chekhov. "Chekhov's intelligentsia" is a model of kindness, gentleness, responsiveness, restraint and many other qualities, contrasted with the aggressiveness, assertiveness, rudeness of a person of the XX-XXI centuries. However, the writer's attitude to the intelligentsia of his time was critical: he condemned irresponsibility, inability to finish the job, indecision, and this attitude was manifested both in the writer's letters and in his works. That mythology also leaves a significant imprint on modern interpretations.
Keywords: Chekhov, the literary reputation of the intelligentsia.
For citation: Bushkanets L.E. A.P. Chekhov and the "Chekhovian Intelligent": Some Facets of Literary Reputation. Journal of Russian Studies. 2020;1(1):27-46. (In Russ.)
References
1. Podpis' k risunku Re-mi «Chekhovskie dni» [Caption to the drawing Re-mi "Chekhov's days"]// Satirikon, 1914. №4. P. 1. (In Russ.)
2. Roche Denis. Tchekhov [Chekhov] // Revue des etudes franko-russe. Paris, 1904. September. 1-er Pp. 344-360.
3. Amfiteatrov A. Anton Chekhov i A. S. Suvorin: Otvetnye mysli [Anton Chekhov and A. Suvorin: Thoughts in Response]/ / Russkoe slovo. Moscow, 1914. №151, July2. (In Russ.)
4. Amfiteatrov A. Razgovory po dushe [Heart to Heart Conversations]. Moscow, [1910]. Pp. 128-159. (In Russian).
5. Bal'mont K. Imeni Chekhova [Named after Chekhov] // Rossiya i slavyanstvo, Paris, 1929. №33, July 13. (In Russian).
6. Beschinskii A. Vospominaniya ob A. P. Chekhove. Publ. L.E. Bushkanec [Memoirs about A. Chekhov. Publ. L. Bushkanets] // Problemy pisatel'skoj biografii: k 150-letiyu A.P. Chekhova. Doklady i materialy mezhd kruglogo stola «Problemy postroeniya nauchnoj biografii pisatelya: k 150-letiyu A. P. Chekhova», 21- 22 dekabrya 2010, Moskva] Moscow, 2013. Pp. 219-241. (In Russ.)
7. Boborykin P. D. Collection of novels, novellas and short stories: In 12 volumes. St. Petersburg: Edition of A. Marx, 1897. Vol. 9. Pp. 3-384 (In Russ.)
8. Bunin I. A. Iz zapisnoi knizhki [From my notebook] / / Russkoe slovo. Moscow, 1914. №151, July 2. (In Russ.)
9. Gor'kii M. A. Chekhov // Chekhov v vospominaniyakh sovremennikov. Moscow, 1986. Pp. 439-457. (In Russ.)
10. Derman A. Tvorcheskii portret Chekhova [A Creative portrait of Chekhov]. M.: Koop. izd-vo «Mir», 1929. (In Russ.)
11. Zapisi o Chekhove v dnevnikakh B. A. Lazarevskogo [Entries about Chekhov in the diaries of B. Lazarevsky]/ Pred. i publ. N. I. Gitovich / / Literaturnoe nasledstvo: Iz istorii russkoi literatury i obshchestvennoi mysli. 1860-1890. M.: Nauka, 1977.Pp. 319-356. (In Russ.)
12. Karatygina K. A. Vospominaniya ob An.Pav. Chekhove. Kak ya poznakomilas' s Antonom Pavlovichem [Memories about A. Chekhov. How I met A. Chekhov] // Literaturnoe nasledstvo. Moskva: Nauka, 1960. T. 68. Pp. 319-356. (In Russ.)
13. Kataev V.B. «Zhestokaya smelost'»: poetika obmanutogo ozhidaniya v sbornike ["Cruel courage": the poetics of disappointed expectation in the collection]// Chekhovskie chteniya v Ottave / Sb. nauch. trudov, 2006: Liliya Print, Tver'; Ottava. Pp. 5-11. (In Russ.)
14. Kuprin A. Vospominaniya ob An. Pav. Chekhove [Memories about A. Chekhov.] //Chekhov v vospominaniyakh sovremennikov. Moscow, 1986. Pp. 3-42 (In Russ.)
15. Ladyzhenskii Vl. Dalekie dni. Sb. rasskazov. [Distant Days. Collection of Novels and Short Stories]. Moscow: Izd. T-va Obshchestvennaya pol'za. Without data. (In Russ.)
16. Lazarev-Gruzinskii A. S. A. Chekhov // A.P. Chekhov v vospominaniyakh sovremennikov. Moscow. 1986. Pp. 102-103. (In Russian).
17. Lazarevskii B. A. Chekhov: materialy dlya biografii [A. Chekhov: Materials for Biography]// Russkaya mysl'. 1906. №11. (In Russ.)
18. Lazarevskii B. A. Chekhov // Lazarevskii B. Povesti i rasskazy. M., 1906. Pp. 1-73. (In Russ.)
19. Leskov A. N. Iz zapisei i pamyati [From Records for Memory]// A.P. Chekhov v vospominaniyakh sovremennikov. Moscow, 1947. Pp. 312-322 (In Russ.)
20. Mendelevich R. A. Klochki vospominanii [Scraps of Memories]// Rannee utro. Moscow, 1914. №151, July 2. (In Russ.)
21. Merezhkovskii D. Chekhov i Suvorin [Anton Chekhov and A. Suvorin]// Russkoe slovo. Moscow, 1914. Jun. 17 and 22. (In Russ.)
22. Nemirovich-Danchenko Vl. I. Chekhov // A.P. Chekhov v vospominaniyakh sovremennikov. Moscow, 1986. Pp. 277-295. (In Russ.)
23. Novikov I. Dve vstrechi [Two meetings]// A.P. Chekhov v vospominaniyakh sovremennikov. Moscow, 1986. Pp. 425-438. (In Russ.)
24. Pis'ma russkikh pisatelei k A.S. Suvorinu. [Letters of Russian Writers to A. Suvorin] Leningrad, 1927. Pp. 39-40. (In Russ.)
25. Potapenko I. Neskol'ko let s A.P. Chekhovym: K 10-yu so dnya ego konchiny [Several Years with A. Chekhov: Ten Years since his Death]/ / Niva. 1914. №26, 27. (In Russ.)
26. Sergeenko P. Chekhov // O Chekhove. M., 1910. (In Russ.)
27. Sergeenko P.A. O Chekhove [About Chekhov] // Ezhemesyachnye... prilozheniya k «Nive». 1904. №10. (In Russ.)
28. Suvorin A.S. «Ivanov», drama v 4 d. Antona Chekhova ["Ivanov", drama in 4 acts by Anton Chekhov] // Novoe vremya, 1889. №4649, Feb. 6. (In Russ.)
29. Tikhonov V. Anton Pavlovich Chekhov: Vospominaniya i pis'ma [A. Chekhov. Memoires and letters]// O Chekhove. Moscow, 1910. Pp. 230-231. (In Russ.)
30. Shchepkina-Kupernik T.L. O Chekhove // A.P. Chekhov v vospominaniyakh sovremennikov. Moscow, 1986. Pp. 227-260 (In Russ.)
