CC BY
58
УДК 82.09
В. В. Малащенко
А. И. СОЛЖЕНИЦЫН В РЕЦЕПЦИИ С. ДОВЛАТОВА (НА МАТЕРИАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ И ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ, ЭПИСТОЛЯРНОГО НАСЛЕДИЯ)
На материале разнородных текстов С. Довлатова рассматривается отразившееся в них восприятие А. Солженицына как писателя и участника русского литературного зарубежья. Устанавливается, что имя Солженицына не было рядовым для Довлатова, а имело для него знаковый смысл. При этом анализ авторских номинаций, контекстов, скрыто и открыто оценочных оборотов речи в «солженицынском тексте» Довлатова позволяет выявить неоднозначность и динамику его отношения к автору «Архипелага»: от восхищенно-уважительного в ранний период творчества до критически-иронического - в последние годы жизни Довлатова.
Based on a number of literary, journalistic and epistolary texts the author explores S. Dovlatov's perception of A. Solzhenitsyn as a writer and a representative of Russian literature abroad. A. Solzhenitsyn was not just a name for S. Dovlatov, but rather a most outstanding personality. The article describes S. Dovlatov's complicated attitude to A. Solzhenitsyn, the author of the "The Gulag Archipelago". His attitude changed over time: from admiration and respect during the early period of S. Dovlatov's literary career to criticism and irony in the last years of his life.
Ключевые слова: Довлатов, Солженицын, имя, знак, авторитет, ирония.
Keywords: Dovlatov, Solzhenitsyn, name, sign, authority, irony.
В 1990 г. в журнале «Огонёк» вышло интервью Сергея Довлатова (1941 — 1990) Виктору Ерофееву под названием «Дар органического беззлобия». Заголовок интервью максимально точно отразил как главную черту характера С. Довлатова, так и специфику онтолого-аксиологиче-ской поэтики произведений писателя. В его прозе читатель практически никогда не найдет озлобленности, зависти, ненависти, оскорблений, унижений и подобных черт характера и их проявлений, присущих отдельным представителям рода человеческого.
Прожив почти 37 лет в Советском Союзе, летом 1978 г. Довлатов был вынужден эмигрировать из СССР сначала в Австрию, в Вену, а затем в Америку, в Нью-Йорк. В интервью В. Ерофееву Довлатов, еврей по отцу и армянин по матери (по паспорту — Довлатов-Мечик), пишет об этом так: «А затем, когда пришло время уезжать, выяснилось, что для этого необходимо быть евреем. Став евреем в августе 1978 года, я получил формальную возможность уехать» [4, с. 347]. Причин для отъезда из СССР было несколько, но главная из них — катастрофическая невозможность печататься дома, трагическая невозможность быть писателем,
77
© Малащенко В. В., 2019
Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Сер.: Филология, педагогика, психология. 2019. № 1. С. 77-83.
78
в том числе невозможность стать официально признанным писателем. В одном из писем на родину, от 12 июля 1982 г., сам Довлатов говорит о том, что для него «эмиграция была единственным выходом, единственной дорогой к литературе» [8]. В СССР были опубликованы всего два его произведения: «ужасная пролетарская повесть» «Завтра будет обычный день» и повесть «Интервью», «безусловно, ничтожное произведение» [4, с. 348] по мнению самого писателя. Широко известен тот факт, что С. Довлатов никогда не разрешал перепечатку своих произведений, опубликованных в СССР. Уже за полтора года до отъезда появились первые его публикации на Западе, и присоединение к третьей волне эмиграции было делом ближайшего времени.
В творческом наследии Довлатова — художественной и публицистической прозе, переписке — неоднократно встречается имя А. И. Солженицына (1918 — 2008). Современная исследовательница, лингвист М. Хлупина пишет, что ее картотека «насчитывает 88 контекстов, в которых содержится исследуемое прецедентное имя, использованное в художественных, публицистических и эпистолярных текстах Довлатова» [9, с. 75]. К великому русскому писателю и публицисту, широко известному политическому и общественному деятелю, живому литературному классику, своему собрату по перу и старшему современнику С. Довлатов, безусловно, относился с глубоким почтением. Не случайно он вспоминает о Солженицыне в своей настоящей первой и главной книге — «Зона: записки надзирателя» (1982), с которой началось, по собственному его свидетельству, «злополучное писательство» [5, т. 1, с. 27]. В «Письме к издателю», предваряющем «Зону», имя Солженицына упоминается 6 раз:
Как выяснилось, найти издателя чрезвычайно трудно. Мне, например, отказали двое. И я не хотел бы этого скрывать.
Мотивы отказа почти стандартны. Вот, если хотите, основные доводы:
Лагерная тема исчерпана. Бесконечные тюремные мемуары надоели читателю. После Солженицына тема должна быть закрыта...
Эти соображения не выдерживают критики. Разумеется, я не Солженицын. Разве это лишает меня права на существование?
Да и книги наши совершенно разные. Солженицын описывает политические лагеря. Я — уголовные. Солженицын был заключенным. Я — надзирателем. По Солженицыну лагерь — это ад. Я же думаю, что ад — это мы сами.
Поверьте, я не сравниваю масштабы дарования. Солженицын — великий писатель и огромная личность. И хватит об этом [5, т. 1, с. 27—28].
Солженицын и Довлатов жили в Америке в одно и то же время, но лично знакомы не были. Отметим, что из третьей волны эмиграции в США Солженицына практически никто не видел, так как слишком велика была дистанция между признанным писателем мирового масштаба, нобелевским лауреатом и диссидентами «третьего созыва».
Близкий друг и коллега Довлатова по еженедельной газете «Новый американец» Александр Генис отмечает любопытную деталь нейтрально-безразличного отношения Солженицына к Довлатову: «Говорят, что
вернувшийся в Россию Солженицын спросил, что тут без него появилось хорошего. Ему принесли первый том Довлатова, потом — второй, наконец — третий. И это при том, что в Америке Солженицын Довлатова не замечал, как, впрочем, и всю нашу Третью волну» [2]. И тем не менее, по-видимому, не теряя надежду найти отклик и получить отзыв или оценку на свои произведения со стороны выдающегося современника, Довлатов посылал Солженицыну все свои новые книги. А. Генис пишет: «На этот случай он придумал исключающую унижение надпись: сочту, мол, за честь, если книга найдет себе место в вашей библиотеке. Пока Сергей был жив, Солженицын не отвечал. Потом, говорят, прочел и хвалил. Оказалось, что у них много общего» [2]. С. Д. Довлатов умер в Нью-Йорке от сердечного приступа 24 августа 1990 г., а 27 мая 1994 г. Солженицын вернулся в Россию. Им так и не пришлось познакомиться друг с другом. Довлатов не дождался оценки своих произведений великим современником.
Акклиматизация С. Довлатова в США проходила непросто. Она включала бытовые и творческие проблемы и трудности. В его письмах из Америки гражданской жене Тамаре Зибуновой имя Солженицына встречается трижды. В письме от 12 июля 1982 г. Довлатов описывает свои впечатления об Америке и рассказывает, кто из русских эмигрантов творческих профессий (писателей, художников, музыкантов, актеров, кинематографистов) популярен и хорошо зарабатывает в США. Этот список «открывают» имена М. Шемякина, М. Барышникова, М. Ростро-повича. Из писателей наиболее успешен, по мнению С. Довлатова, И. Бродский. Вторым по популярности писателем Довлатов называет Солженицына и, что наиболее интересно, отмечает собственную значимость, место и определенную близость к Солженицыну в списке имен русских писателей-эмигрантов: «По-прежнему на огромной высоте Солженицын, хотя его известность падает, а доходы резко уменьшаются. Дальше идет большой интервал, а потом следует группа из 5 — 6 человек — Аксенов, Войнович, Гладилин и так далее, сюда же отношусь и я, это те, кто зарабатывает литературой, причем Аксенов, например, среди русских весьма известен, но в американской сфере мои дела обстоят гораздо лучше, я печатаюсь в лучших журналах и контракт у меня с лучшим издательством» [8].
В письме от 22 ноября 1983 (либо 1984) г. Довлатов пишет о литературной обстановке в среде русской эмиграции и приводит субъективно-грустную оценку И. Бродского с укороченной формой имени писателя: «Солжа, если что, позовут домой, а меня — нет» [8].
И в третьем письме, от 20 апреля 1985 г., писатель надеется на то, что его «тюремная книжка» сможет принести определенные деньги, и приводит цитату из аннотации к ней: «Герои Довлатова горят так же ярко, как у Солженицына, но в гораздо более веселом аду» [8].
В посланиях своим друзьям Довлатов не скован официально-цензурными рамками, а потому предельно откровенен, остроумен, ироничен и часто использует сниженную разговорную, а порой и обсценную лексику. Например, в письме к его другу Науму Сагаловскому от 31 июля 1985 г. имя Солженицына возникает в иронично-сниженной форме:
79
«Земля круглая потому, что вертится, а куры носят яйца, как и все мы, включая Солженицына» [7, с. 339]. Из письма Андрею Арьеву от 6 января 1989 г. читатель узнаёт о непростых отношениях и разладе Довла-това с литературоведом Львом Лосевым (Лифшицем) именно, как пишет Довлатов, «из-за моей недооценки Солженицына — здесь это бывает» [7, с. 351].
В художественной прозе писателя имя Солженицына встречается неоднократно, в различных контекстах и с различной семантической маркированностью. В «Соло на ундервуде» (1980) оно называется дважды с явно эмфатической семантикой, в иронически-анекдотическом фрагменте, пародийно изображающем министра культуры СССР Екатерину Фурцеву:
Министр культуры Фурцева беседовала с Рихтером. Стала жаловаться ему на Ростроповича:
— Почему у Ростроповича на даче живет этот кошмарный Солженицын?! Безобразие!
— Действительно, — поддакнул Рихтер, — безобразие! У них же тесно. Пускай Солженицын живет у меня... [5, т. 3, с. 279].
В «Зоне», как мы уже упоминали, имя Солженицына встречается 6 раз. В «Заповеднике» (1983) — 4 раза. В первый раз это происходит во время «беседы» в КГБ, когда майор Беляев дает главному герою Борису негативную оценку, сравнивая его с «предателем», диссидентом Солженицыным: «Литературным власовцем заделался не хуже Солженицына» [5, т. 1, с. 408]. Затем имя писателя трижды (один раз в полной форме) звучит в доме героя, когда он возвращается в Ленинград. В данном фрагменте имя Солженицына репрезентировано в почтительно-уважительной форме:
Худой, бородатый старик почти кричал:
— Надеюсь, господа, тут все свои?! Так что позвольте мне забыть о конспирации. Я должен передать кое-что Александру Исаевичу Солженицыну...
Дальнейшее старик отчеканил хорошо поставленным голосом:
— Я разрешаю Солженицыну опубликовать без купюр мою фронтовую поэму «Люська». Причитающийся мне гонорар я отдаю в фонд Солженицына. Упоминать при этом мою настоящую фамилию категорически запрещается. Мой псевдоним — Андрей Колымский!.. [5, т. 1, с. 410 — 411].
Наиболее частотно (17 случаев) упоминание имени Солженицына в книге «Марш одиноких» (1983), которая описывает период работы До-влатова в еженедельнике «Новый американец». Например:
К Солженицыну прислушивается весь мир [7, с. 24].
Исключительный художественный талант Солженицына не вызывает разногласий. Идеи Солженицына, его духовные, нравственные, политические установки вызывают разноречивую обоснованную критику.
<...>
Голос Солженицына звучит на весь мир. А значит, голоса его критиков и оппонентов тоже должны быть услышаны. Этому принципу следует наша газета...
Всякое большое явление обрастает суетой и мелочной накипью. То и дело раздается бездумный писк бездумных и угодливых клевретов Солженицына:
— Кто посмел замахнуться на пророка?! Его особа священна! Его идеи вне критики!..
<...>
Мы восхищаемся Солженицыным и потому будем критически осмысливать его работы [7, с. 39 — 40].
И как благородно на этом фоне звучит мирный призыв Солженицына: «Живите не по лжи!» [7, с. 94].
81
Диссидентом я стал в Америке.
<...>
Как умел, противоречил благоговейным и туповатым адептам великого Солженицына. Потому что нет для меня авторитетов вне критики... [7, с. 97].
В этой небольшой, в 91 страницу, книге «Марш одиноких» фамилия Солженицына возникает в разных контекстах. И здесь рецепция Довлатовым нобелевского лауреата «включает» яркую и многообразную палитру — от мифологизированного личного физического «контакта» [7, с. 9], сознательного восхищения и преклонения перед неоспоримым авторитетом диссидента «в законе» до иронического и критического осмысления личности Александра Исаевича.
В повести «Наши» (1983), в которой иронико-юмористически представлена родословная предков Довлатова, фамилия Солженицына встречается 4 раза. Ироническое отношение к писателю передано трижды в 6-й главе через мировоззрение дяди Арона, который «полюбил Ленина, а также полюбил Солженицына. <.> В последние годы жизни он был чуть ли не диссидентом. Но диссидентом умеренным. Власова не признавал. Солженицына уважал выборочно» [5, т. 2, с. 185]; «У изголовья его висел небольшой портрет Солженицына. Когда приходили гости, дядя его снимал...» [5, т. 2, с. 189]. И один раз имя писателя представлено в нейтральной форме (в 11-й главе) — через восприятие матери Довлатова, когда она вместе с сыном жила в Австрии перед их окончательным отъездом в Америку: «Мы поселились в гостинице "Адмирал". Мать целыми днями читала Солженицына» [5, т. 2, с. 238].
В книге «Ремесло» (1985) имя Солженицына встречается 14 раз. Приведу наиболее яркую и показательную цитату:
Помню, мы опубликовали в «Зеркале» рецензию на книгу Солженицына. И были в ней помимо дифирамбов мягкие критические замечания.
Боже, какой начался шум!
— Кто смел замахнуться на пророка?! Его особа священна! Его идеи вне критики!.. [5, т. 2, с. 122].
82
Здесь снова возникает критическое отношение как к Солженицыну, так и к его фанатичным адептам и почитателям, негодующие высказывания которых переданы автоцитатой из «Марша одиноких». Как отмечает М. А. Хлупина, «сочетание лексем с книжной и разговорной окраской, характеризующих почитателей творчества Солженицына, свидетельствует о критическом отношении Довлатова к ним» [9, с. 75 — 76]. И в то же время Довлатов последовательно и твердо отстаивает свое право на свободу мнения, не совпадающего с позицией большинства. Эту принципиальность, объективность, здравый смысл Довлатова, не затронутый никакими идеологическими шорами, в свое время подчеркнул И. Бродский, рассуждая о прагматике текстов писателя и их рецепции: «признательность за отсутствие претензии, за трезвость взгляда на вещи, за эту негромкую музыку здравого смысла, звучащую в любом его абзаце» [1, с. 359].
Еще немного «статистики» по частотности присутствия имени Солженицына в прозе Довлатова. В «Иностранке» (1986) оно возникает 3 раза, в «Чемодане» (1986) — 2, в «Филиале» (1990) — 3. В общей сложности во всех крупных прозаических текстах, за исключением повести «Компромисс» (1981), имя Солженицына встречается 55 раз.
В публицистике и филологической прозе Довлатова имя Солженицына также упоминается достаточно часто, и спектр оценок столь же широк. В публицистических заметках «Литература продолжается» (1981) До-влатов в числе кумиров определенного периода своей жизни называет Синявского и Солженицына, о последнем он пишет: «Солженицын — гениальный художник, взывающий к человеческому сердцу» [7, с. 245].
В статье 1981 г. «Блеск и нищета русской литературы» имя писателя названо 4 раза, в одном контексте с именами Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Гоголя и Чехова. Довлатов рассуждает о том, что когда писатели «переключаются» от творчества к общественно-политической деятельности, то почти всегда терпят фиаско.
Примером такой глобальной неудачи можно считать публицистическую деятельность Солженицына, который начал с потрясающих романов, но, оказавшись на Западе, выступил в роли обличителя и пророка, возглавив чрезвычайно опасную, национально-христианскую и в конечном счете — авторитарную тенденцию в русской общественной мысли, изрядно скомпрометировав себя в глазах тех читателей, кто хотел бы видеть будущую Россию — европейским демократическим государством.
Литературным антиподом Солженицына можно считать великого русского поэта Иосифа Бродского, моего давнего знакомого и кумира, который не соблазнился никакой общественно-политической ролью, остается поэтом, художником, творцом, и, кстати сказать, подвергается за это довольно резкой критике в русской эмигрантской печати, где доживают свой век последователи Белинского и Добролюбова, не обладающие их бескорыстием и страстью, но преумножившие их заблуждения [3].
Однако в финале статьи автор тактично и с надеждой заключает: «С бесконечным нетерпением мы ждем новых художественных книг Солженицына» [3].
Прямо или косвенно имя Солженицына в текстах Довлатова выступает в форме определенного культурного знака, маркера высокого литературного и морально-эстетического качества. Апелляция к имени Солженицына может функционировать как своеобразная оценка наличия / отсутствия интеллигентности и богатого внутреннего мира у героев произведений Довлатова.
Отношение С. Довлатова к А. Солженицыну в художественной, публицистической прозе и эпистолярном наследии не было застывшим, статичным. Оно простиралось от восхищения в начале творчества писателя до иронии, принимающей различные оттенки, и откровенной критики в последние годы жизни Довлатова. На наш взгляд, это было связано с тем, что Довлатов вначале интуитивно, а позже и объективно осознал собственную значимость и значимость своих произведений на литературной карте России и эмигрантской Америки. О месте Довлатова на литературном Олимпе очень точно — к сожалению, только после смерти писателя — сказал Лев Лосев: «В англоязычном мире Довла-тов из русских писателей, пожалуй, по известности стоит непосредственно вслед за нобелевскими лауреатами Бродским и Солженицыным» [6, с. 369].
83
Список литературы
1. Бродский И. О Сереже Довлатове («Мир уродлив, и люди грустны») // Довлатов С. Собр. соч. : в 3 т. СПб., 1993. Т. 3. С. 355-362.
2. Генис А. А. Довлатов и окрестности. М., 1999. URL: http://iknigi. net/avtor-aIeksandr-genis/76672-dovlatov-i-okrestnosti-aleksandr-genis/read/page-2.html (дата обращения: 22.08.2018).
3. Довлатов С. Блеск и нищета русской литературы. URL: http://sergeidovla tov.com/books/blesk.html (дата обращения: 30.06.2018).
4. Довлатов С. Дар органического беззлобия: интервью Виктору Ерофееву // Собр. соч. : в 3 т. СПб., 1993. Т. 3. С. 347-352.
5. Довлатов С. Собр. соч. : в 3 т. СПб., 1993.
6. Лосев Л. Русский писатель Сергей Довлатов // Довлатов С. Собр. соч. : в 3 т. СПб., 1993. Т. 3. С. 363-371.
7. Малоизвестный Довлатов : сб. СПб., 1996.
8. Письма Сергея Довлатова Тамаре Зибуновой из США. URL: http://zibu nova.narod.ru/dovlatov/DVLTRNY1.htm (дата обращения: 25.06.2018).
9. Хлупина М. А. Прецедентное имя Солженицын в текстах С. Д. Довлатова // Вестник МГОу. Сер.: Русская филология. 2014. № 3. С. 74 — 78.
Об авторе
Владимир Владимирович Малащенко — канд. филол. наук, доц., Балтийский федеральный университет им. И. Канта, Россия.
E-mail: [email protected]
The author
Dr Vladimir V. Malashchenko, Associate Professor, Immanuel Kant Baltic Federal University, Russia.
E-mail: [email protected]
