CC BY
89
А. И. Рейтблат
ПУШКИН КАК БУЛГАРИН: К ВОПРОСУ О ПОЛИТИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДАХ И ЖУРНАЛИСТСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Ф.В. БУЛГАРИНА И А.С. ПУШКИНА*
После 1825 г. ушел со сцены целый ряд идейных течений, а другие либо еще не народились (как славянофилы и западники), либо не имели возможности выразиться публично. Но при этом правительство приняло весьма либеральный цензурный устав (1828), провело ряд мероприятий по кодификации законодательства, совершенствованию судопроизводства, осуществило реформу управления государственными крестьянами, существенно облегчившую их положение, обсуждало вопрос об освобождении крестьян и т.д. В связи с ростом уровня грамотности и образования (а в этой сфере правительство вело довольно интенсивную деятельность) возникла довольно значительная потенциальная аудитория (достигавшая, по оценке автора статьи, нескольких десятков тысяч человек), которую интересовали эти вопросы и которая хотела бы обсуждать их.
Однако возможностей для печатного и публичного устного обсуждения политических проблем в стране почти не было, если не считать светских салонов и дружеских кружков. Внутриполитические вопросы обсуждать в прессе запрещалось; в значительной степени это касалось и внешнеполитических вопросов. Обще-
* Рейтблат А.И. Пушкин как Булгарин: К вопросу о политических взглядах и журналистской деятельности Ф.В. Булгарина и А.С. Пушкина // НЛО. - М., 2012. -№ 115. Реферируется электронная версия статьи. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2012/115
ственное мнение существовало лишь в зародышевой, редуцированной форме. По мнению автора статьи, «в России в Николаевскую эпоху была сделана попытка, во многом удавшаяся, сформировать квазиобщественное мнение - за счет монополии государства на печать, с одной стороны, и имитации общественного мнения в периодике, в "Северной пчеле" Н. Греча и Ф. Булгарина - с другой».
Все идеологи, кроме, условно говоря, «ультраконсерваторов» и «революционеров», стремились вступить в союз с правительством, доказав ему, что нужно следовать предлагаемым ими путем, и получить возможность выпускать периодическое издание (желательно - газету) с политическим отделом. Речь шла о возможности печатать сведения о политических событиях за рубежом, главным образом в форме переводов из зарубежных газет. Политические отделы в такой форме имелись в газетах, принадлежавших государственным ведомствам («Санкт-Петербургские ведомости», «Московские ведомости», «Русский инвалид» и др.), и некоторых частных журналах («Сын Отечества», «Вестник Европы»). Единственная частная газета с политическим отделом «Северная пчела» была официозом. Материалы политического содержания, если они создавались издателями по собственному почину, проходили апробацию в III отделении.
В самодержавном государстве, где, казалось бы, политика была полностью исключена из публичной сферы, политическим становилось почти любое высказывание: и отзыв на постановку в Императорском театре, и оценка действий полицейского, и даже рецензия на новый роман. В таком контексте деятельность журналиста, высказывающего личное мнение, неизбежно способствовала расширению сферы публичного и сужению, пусть в весьма небольшой степени, власти автократа.
Среди различных занятий Пушкина была и журналистика, где он вступал на поприще, на котором с успехом подвизался Булга-рин, и пытался конкурировать с ним. Согласно расхожим представлениям, Пушкин и Булгарин были антагонистами по своим идеологическим и политическим взглядам: Булгарин - консерватором и реакционером, а Пушкин - либералом или революционером. В действительности политико-идеологический спектр взглядов в России первой трети XIX в. был достаточно узок: и дистанция между крайними позициями была не очень велика, и сами эти позиции были не очень четко проявлены.
Интеллектуальная элита рассматривала себя в качестве важнейшего агента процесса модернизации и европеизации страны. В XVIII в. сформировалась и стала господствовать среди лиц интеллектуального труда просвещенческая идеология. Однако в России просвещенческая идеология испытала важные модификации. Прокламируемая на Западе просветителями ориентация на общее благо и благо индивидов сменилась у большинства российских просветителей ориентацией на благо государства, так что субъектом распространения знания вместо мыслителей стало государство и его чиновники-педагоги. «Поэтому, - замечает А. Рейтблат, -нам представляется некорректным называть противников реформ консерваторами, а их оппонентов - либералами». Автор статьи использует термины «консерватор» и «либерал» в кавычках, как синонимы терминов «антиреформатор» и «реформатор».
Последовательными идеологами, призывавшими вернуться к допетровским порядкам, были только старообрядцы. Несколько приближались к ним по взглядам православные фундаменталисты, по большей части мистического толка - архимандрит Фотий, митрополиты Серафим (С.В. Глаголевский) и Платон (П.Г. Левшин). У них сопротивление реформам в основном шло не в социальной и экономической, а в идеологической (теологической) сферах. Близки к ним по взглядам в дворянской среде были религиозно-мистические идеологи, например М.Л. Магницкий. В целом можно сделать вывод, что в России последовательных консерваторов практически не было (за исключением, может быть, Шишкова), в основном речь шла о замедлении темпа и изменении форм проведения преобразований, а в образовании и воспитании - об отказе от заимствования культурных форм и языка и о приобщении населения к сконструированной этими идеологами «национальной традиции».
Не имея альтернативы, большинство «либералов» стремились «вписаться» в существующую систему власти, по большей части становясь чиновниками и воплощая в жизнь (зачастую в очень урезанном виде) те пункты либеральной программы, которые не расходились с интересами самодержавного государства. Чаще всего в качестве «либеральных» мыслителей и деятелей выступали крупные администраторы либо правоведы.
Если попытаться сконструировать идеальные типы российских «консерватора» и «либерала», то получится, что «консерва-
тор» был против освобождения крестьян (по крайней мере в ближайшем будущем), против их образования, против конституции, против Запада и западного культурного влияния, за воспитание прежде всего лояльных подданных, беспрекословно исполняющих волю царя и вышестоящих инстанций, против равноправия религиозных конфессий и т.д., за ужесточение цензуры, сужение сферы действия (или ликвидацию) общественного мнения (в форме прессы) и т.д. «Либерал» же выступал за освобождение крестьян, за конституцию (или хотя бы создание законосовещательного органа), за заимствование западных идей и форм жизни, за воспитание самостоятельно мыслящих и принимающих решения граждан, за религиозное равноправие, за смягчение цензуры и развитие прессы и т.д. Не исключено, что сравнительный анализ показал бы, что российский «либерал» был по своим взглядам правее английского консерватора.
К «либералам»-практикам были близки по взглядам некоторые журналисты, считавшие, что для более эффективного проведения реформ нужно сформировать общественное мнение, прежде всего через газеты. В этом случае адресатом становилась не только власть, но и общество. Однако потенциальные публицисты хорошо осознавали, что без контроля правительства (в лице III отделения) это влияние осуществить нельзя. Возможностей для маневра не было; тем, кто хотел издавать газету, следовало: 1) продемонстрировать свою лояльность, 2) получить право на издание газеты с политическим отделом, 3) вести эту газету, не сильно отклоняясь от «видов правительства».
Например, С.П. Шевырёв предлагал властям (в 1826 или 1827 г.) создать по официозному литературному журналу в Петербурге и Москве, которые воспитывали бы читателей в духе «истинно православном, истинно русском, истинно монархическом». В 1834 или 1835 г. М.П. Погодин подал в III отделение записку с резкой критикой «Северной пчелы» справа. Погодин просил позволить издавать газету, цель которой - «объяснять русским читателям желания правительства при том или другом новом постановлении и рассматривать текущие современные события Европы с точки зрения, свойственной русскому, понимающему, что для его великого отечества нет образцов нигде, что оно само себе образец и что действия правящей им священной власти - суть единственно полезные, единственно благодетельные для него нововве-
дения». Разрешения на издание газеты Погодин не получил, но показательно, что он предлагал делать то же, что Греч и Булгарин, только лучше.
Где же место Пушкина и Булгарина в рамках намеченного спектра? Прежде всего, для Пушкина Просвещение и его результат -«образованность» - высочайшие ценности. В своих высказываниях он воспроизводит ключевую просвещенческую парадигму, согласно которой человечество двигается от состояния дикости, когда людьми управляют предрассудки и суеверия, к состоянию просвещения, когда царствуют знания и разум. Но при этом Пушкин -не абсолютный «западник», по его мнению, в ходе реформирования нужно учитывать специфические особенности России, характер ее прошлого. Настаивая на европеизации России, он признает, что «влияние чужеземного идеологизма пагубно для нашего отечества». В частности, он резко выступает против «французской философии», имея в виду философов-энциклопедистов Гельвеция, Дидро.
Пушкин возлагает надежды на проводимые правительством улучшения и реформы. «...Со времен восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно» («Путешествие из Москвы в Петербург»). Все надежды Пушкина - на то, что сформируется общественное мнение (предпосылкой чего является возможность обсуждать в печати общественные вопросы) и власть будет прислушиваться к нему. Он хочет не смены существующих институтов, а их некоторого улучшения, более качественной их деятельности. Например, «цензура есть установление благодетельное, а не притеснительное; она есть верный страж благоденствия частного и государственного, а не докучливая нянька, следующая по пятам шаловливых ребят» («Мнение М.Е. Лобанова о духе словесности...»).
Пушкин за развитие страны, но постепенное; за заимствование у Европы, но умеренное, с учетом потребностей и специфики России. Он не восхваляет прошлое страны, нравы и обычаи ее жителей, не прославляет православие, стоит на просвещенческих позициях. Это реформаторская позиция, только очень осмотрительная, «постепеновская».
Булгарин в своих многочисленных газетных статьях и в записках в III отделение неоднократно высказывался на те же темы.
В своих социальных взглядах он следует просвещенческой идеологии, предлагая накапливать знания и избавляться от предрассудков. Важнейшие предпосылки социальной стабильности и благоденствия - законность и правосудие. Осуществленную при Николае I кодификацию отечественного законодательства Булгарин называл «великим подвигом». Залог процветания Булгарин видел в таких чисто буржуазных добродетелях, как трудолюбие и бережливость. Идеал Булгарина - Россия «славная, сильная, с просвещением, без идей революционных». Он никогда не идеализирует допетровскую Русь и всегда в панегирических тонах пишет о деятельности Петра I: «Мы обязаны Петру величайшим благом, какое только Провидение доставляет человеку, а именно просвещением». В качестве движущей силы перемен в России он видит правительство.
Судя по всему, в своих похвалах самодержавию Булгарин был искренен. Булгарин неоднократно подчеркивал патерналистский характер царской власти, заботу царя о своих подданных и ответную любовь народа к царю; по его словам, россияне - члены одной семьи, управляемой отцом-царем. В то же время он считал, что правительство должно учитывать общественное мнение и действовать не насилием, а убеждением. Особую роль при этом он уделял прессе.
Всегда подчеркивая неприменимость в России западных политических взглядов и концепций, он в то же время настаивал на необходимости заимствовать научные и практические знания, знакомиться с литературой и искусством Запада и т.д.: «Дух» «Северной Пчелы» он определял следующим образом: «Честный и благородный Европеисм (так!) - без гнусных революций и дерзости - но общая толеранция и уважение к иностранному просвещению». Когда Н. Греч стал критиковать существующие во Франции свободу печати, гласность, представительное правление, Булгарин резко возразил ему. Рассуждая на экономические темы, он постоянно апеллировал к опыту Англии в промышленности и торговле и указывал на необходимость по возможности следовать ему. Когда в российской печати стал дискутироваться вопрос о том, нужно ли и возможно ли строить железные дороги в России, Булгарин после недолгого периода колебаний стал одним из самых горячих сторонников строительства железных дорог.
Булгарин был сторонником постепенного освобождения крестьян. Вскоре после воцарения Николая I в записке, написанной для III отделения, он сетовал, что «для крестьян еще ничего не сделано <...>. Кажется, надлежало бы постановить что-нибудь общее в обеспечении этого класса людей». В 1848 г. он писал в Ш отделение, что еще в 1820-х подавал записку, в которой высказывал мнение, что «крестьяне не могут всегда оставаться в нынешнем положении - и рано или поздно дойдет до топорной экспликации. <...> Для каждого сословия: дворянского, среднего и крестьянского - должен быть особенный, но один закон, т.е. права».
Итак, в основных пунктах Пушкин и Булгарин близки: они высоко оценивают преобразования Петра и стоят за политическое и экономическое развитие России, которое должно происходить постепенно, по воле правительства, без бунтов и революций. Оба выступают за реформы: облегчение положения крестьянства, а потом и его освобождение; законность (хорошие законы и их исполнение); смягчение цензуры и возможность открыто обсуждать существующие в государстве и обществе проблемы; привлечение в государственный аппарат способных и достойных людей. По их мнению, задача просвещенных и образованных людей - по мере сил содействовать этим усилиям, прежде всего - с помощью печатного слова.
Автор сравнивает два текста - записку Пушкина «О народном воспитании», написанную в 1826 г. по указанию Николая I, и записку Булгарина «Нечто о Царскосельском лицее и о духе оного», также, по-видимому, созданную по заказу властей ок. 1826 г. Поводом для создания записок послужили размышления о причинах восстания декабристов. Для обоих авторов просвещение является непреложной ценностью; оба считают, что не оно виновато в восстании. И Пушкин, и Булгарин полагают, что и знаний юношество получало недостаточно, и, главное, воспитание было поставлено неверно.
Оба автора предлагают меры по защите молодого поколения от вредных идей. Меры эти сводятся к ужесточению контроля за молодежью. По мнению Пушкина, чтобы усилить роль государства в воспитании, следует решительно «подавить воспитание частное» и обучение за рубежом, а также затруднить службу (увеличить срок получения чина) тем, кто не учился в государственных учебных заведениях. В государственных учебных заведениях
Пушкин предлагает усилить контроль за учащимися, в частности создать в кадетских корпусах «полицию, составленную из лучших воспитанников», за «возмутительные» рукописи - исключать из учебного заведения и т. д. Булгарин тоже предлагает усилить контроль, но, в отличие от Пушкина, больше полагается не на репрессивные меры, а на умелое «направление умов» - убеждение, ласку и справедливость. Показательно, что если Пушкин считает, что занятия литературой, публикация сочинений учащихся в журналах и т. п. «отвлекает от учения, приучает детей к мелочным успехам», то Булгарин, напротив, предлагает «давать занятие умам, забавляя их пустыми театральными спорами, критиками и т. п.». Запрет на публикацию театральных рецензий и полемических статей по театральным вопросам приводит к тому, что «юношество обращается к другим предметам и, недовольное мелочными притеснениями, сгоняющими их с поприща литературного действия, мало-помалу обращается к порицанию всего, к изысканию предметов к порицанию, наконец, - к политическим мечтам и - погибели».
Любопытно сравнить эти две писательские записки, посвященные отечественной системе образования, с третьей, тоже принадлежащей перу писателя, А. А. Перовского (публиковавшегося под псевдонимом Погорельский), который одновременно был и крупным чиновником - попечителем Харьковского учебного округа. Она тоже написана в 1826 г. по повелению Николая I, но по тону резко отличается от записок Булгарина и Пушкина. У Перовского слово «просвещение» полностью выхолащивается и теряет свой смысл. «Истинная цель народного просвещения, - согласно Перовскому, - должна состоять в воспитании настоящего поколения соответственно системе того государства, которому, по определению провидения, оно принадлежит. В России же при образовании юношества надлежит в особенности избегать всего, что только, каким бы то ни было образом, может ослабить приверженность к престолу, сему краеугольному камню всего огромного здания». Тут уже преданность престолу выступает как самоцель. В отличие от Булгарина и Пушкина, в целом положительно оценивающих сложившуюся систему государственного образования, Перовский считает, что «наружный блеск <...> подал повод к ложному мнению, будто бы в самом деле Россия просвещается». Он предлагает: 1) редуцировать преподавание гуманитарных дисциплин, уделив основное внимание точным наукам (Пушкин, напро-
тив, основное внимание уделил преподаванию истории), 2) отменить запрет на телесные наказания (Пушкин же предлагал его подтвердить), 3) не давать чины и дворянство за научные степени и заслуги и т.д. Записку Перовского можно назвать консервативной, поскольку в ней совершенно отсутствует идея развития, совершенствования, прогресса на основе просвещения, из которой исходят Булгарин и Пушкин.
В целом взгляды Пушкина были более сложны и диалектичны, чем прямолинейные рассуждения Булгарина. Одобряя реформы Петра I, он отдает себе отчет в их драматических последствиях для населения. Но по большей части неодномерность пушкинских взглядов находила выражение в его художественном творчестве, а не в публицистике, исторических сочинениях и переписке.
Различия между взглядами Пушкина и Булгарина касались прежде всего вопроса о том, на кого должно опираться правительство. Для Пушкина это - старинное родовое дворянство. Основной причиной оскудения дворянства он считал дробление имений между наследниками и полагал полезным ввести майораты в качестве предпосылки создания экономически и политически независимой аристократии, способной составить оппозицию абсолютизму и содействовать освобождению крестьян. Булгарин же опору монархии видел прежде всего в «народе» и средних слоях общества. В случае осуществления хотя бы первоочередных реформ - освобождения крестьян, укрепления законодательства, смягчения цензуры и т.п. - их пути во многом бы разошлись. Но в ситуации Николаевского царствования у них были общие цели.
Итак, «в рамках обрисованного выше спектра идеологических позиций Пушкин и Булгарин находились примерно в одной нише умеренных реформаторов, располагавшейся несколько левее центра, если считать таковым правительственную идеологию». До восстания декабристов и Пушкин, и Булгарин (хотя и в разной степени) принадлежали к лагерю «либералистов», поддерживали тесные связи с будущими декабристами и вызывали недоверие у правительства. С приходом Николая I к власти оба поняли, что теперь вне правительственных инициатив реформаторская деятельность невозможна, и заключили с правительством союз. Различия в их социальном статусе обусловили тот факт, что Булгарин сделал это через III отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии, находившейся под управлением доверен-
ного лица царя графа А.Х. Бенкендорфа, а Пушкин посредством общения с царем (хотя в итоге часто решения зависели от того же Бенкендорфа).
Сотрудничество с III отделением позволяло Булгарину и Гречу противостоять в ряде случаев цензуре (проводя, несмотря на ее сопротивление, некоторые материалы в печать), получать иногда эксклюзивную информацию, а также (и это главное) защититься от репрессий за уже опубликованные материалы из-за недовольства императора, крупных сановников и других влиятельных лиц. Издатели «Северной пчелы», со своей стороны: 1) публиковали в газете материалы, нужные правительству; 2) помещали в «Северной пчеле» или в зарубежных изданиях статьи, полемизировавшие с негативными по отношению к России зарубежными публикациями; 3) иногда снабжали III отделение информацией, почерпнутой из переписки с читателями, из поступивших в редакцию, но не публикуемых статей, бесед с посетителями, наблюдений во время поездок и т.д.; 4) писали по заказу III отделения экспертные записки по ряду вопросов.
Для сопоставления А. Рейтблат дает краткую характеристику попыток Пушкина выступить в качестве журналиста и связанных с этим его контактов с властями. 30 сентября 1826 г. Бенкендорф проинформировал Пушкина о том, чего ждет от него Николай -прославления России. Частично эти пожелания были выполнены, Пушкин написал «Стансы» («В надежде славы и добра») (1826), «Стансы» («Нет, я не льстец...») (1828), «Герой», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина» (1830). Последние два стихотворения сыграли важную роль в пропагандистской кампании правительства, связанной с оправданием перед европейским общественным мнением жестокого подавления Польского восстания.
Но Пушкин не ограничивается чисто литературной деятельностью, он стремится стать историком и публицистом, чтобы воздействовать на власть и на публику. «Вступив на этот путь, он вынужден был принять существовавшие правила игры и трактовать III отделение и Бенкендорфа как кураторов литературы и искусства. Подобно Булгарину, он пытался опереться на III отделение, получить от него привилегии, использовать его в борьбе с другими государственными учреждениями».
24 марта 1830 г., вскоре после памфлетного «Анекдота» Булгарина и его же рецензии на седьмую главу «Евгения Онегина»,
Пушкин пишет Бенкендорфу письмо, в котором просит защиты от Булгарина. В июле 1831 г. он пишет Бенкендорфу прошение, показывающее, что он готов целиком и полностью, без всяких условий, служить своим пером власти: «Если государю императору угодно будет употребить перо мое, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю его величества и готов служить ему по мере моих способностей. В России периодические издания не суть представители различных политических партий (которых у нас не существует) и правительству нет надобности иметь свой официальный журнал; но тем не менее общее мнение имеет нужду быть управляемо. С радостию взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т. е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые все еще дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению». Эта программа полностью тождественна той, которую реализовывали Греч и Булгарин.
В мае 1832 г. Пушкин подал Бенкендорфу ходатайство о разрешении на издание газеты с политическим отделом, где писал, что «направление политических статей зависит и должно зависеть от правительства, и в сем случае я полагаю священной обязанностью ему повиноваться». Разрешение на издание газеты Пушкин получил, но, не обладая необходимыми знаниями и умениями для редакционно-издательской деятельности, пытался привлечь к редактированию газеты Греча, соиздателя и соредактора Булгарина, а потом и вовсе отказался от своего замысла.
Вновь решив вступить на поприще редактора газеты в 1835 г., Пушкин оказался в той же ситуации, что и другие журналисты: недоброжелательство министра народного просвещения С. С. Уварова, угроза цензурных придирок и т. д. Выход он видит в том же, в чем видели его критикуемые им Булгарин и Полевой, - в обращении в III отделение за поддержкой. Около 11 апреля 1835 г. он пишет Бенкендорфу о желании «быть издателем газеты, во всем схожей с "Северной пчелой", причем выражает желание, чтобы ее цензурировали в III отделении, объясняя это следующим: «...я имел несчастье навлечь на себя неприязнь г. министра народного просвещении [С.С. Уварова], так же как князя Дондукова, урожденного Корсакова. Оба уже дали мне ее почувствовать довольно неприятным образом. Вступая на поприще, где я буду вполне от
них зависеть, я пропаду без вашего непосредственного покровительства. Поэтому осмеливаюсь умолять вас назначить моей газете цензора из вашей канцелярии». Письмо это, правда, не было отправлено: Пушкин объяснился с Бенкендорфом устно. Но, по всей вероятности, при личном свидании он воспроизвел эти положения, более подробно аргументировав их. На этот раз разрешение на издание газеты он не получил.
И Пушкин, и Булгарин после восстания декабристов действуют в рамках логики просвещенного абсолютизма, претендуя на роль философа-советчика при монархе: Пушкин - подавая ему записки непосредственно: «Записка о народном воспитании», «Замечания о бунте» - дополнительная глава к «Истории Пугачёвского бунта», а также историческими трудами; Булгарин - подавая записки в III отделение и тоже своими публикациями. Действия Пушкина и Булгарина различались по содержанию (разные стратегии просвещения и социальной политики), но формы деятельности (журналистика, записки с советами власти) совпадали. Оба хотели войти в число доверенных лиц власти, ее наставников и руководителей. Оба стремились опираться на общественное мнение, но с акцентом на разные его страты: Пушкин - на аристократию и просвещенных людей; Булгарин - на чиновничество и третье сословие. Оба готовы были сотрудничать с III отделением, но на разных условиях: Пушкин - в качестве независимого игрока, Булгарин - в качестве зависимого.
В результате Булгарин получил газетную трибуну для пропаганды своих взглядов (разумеется, с цензурными ограничениями) и вел ее в своих многочисленных статьях, очерках, фельетонах, рецензиях и т.д. на протяжении 35 лет, одновременно пытаясь достичь тех же целей, подавая записки в III отделение. Пушкин же был нужен власти прежде всего в символико-декоративном плане, репрезентируя поддержку власти самым известным русским литератором. Он получил возможность работать в архивах (что тогда было очень непросто), публиковать свои исторические и литературные сочинения, а также весьма немалую финансовую поддержку со стороны правительства: синекуру (числился в Коллегии иностранных дел, где получал 5000 рублей в год), а также ряд крупных ссуд. Однако газету с политическим отделом издавать ему не удалось, чему причиной была не только неуверенность в своих силах, но и недоверие властей. Правительству не нужна была вто-
рая официозная газета (а неофициозная - не нужна вообще), а в качестве редакторов подобной газеты его больше устраивали Греч и Булгарин: у них не было другой опоры, кроме правительства и III отделения, тогда как их потенциальные соперники располагали и другими ресурсами (аристократия и придворные связи у Пушкина; наука и Московский университет у Шевырёва и Погодина). В таких частично независимых союзниках власть не была заинтересована.
Конечно, можно описать и проанализировать расхождения во взглядах Пушкина и Булгарина, и степень, до которой каждый из них был готов к компромиссу с властью (что не раз уже делалось исследователями). Но при этом важно не упускать из виду, что по взглядам и действиям они были не столь далеки друг от друга, как принято считать, а ожесточенные полемики, которые временами вспыхивали между ними, были порождены именно определенной близостью исходных позиций: ведь не секрет, что сильное противостояние возникает именно между представителями идейно близких течений. Подобные схождения их позиций были связаны и с неразвитостью и слабой дифференцированностью идейной сферы (при доминировании дворян) в тот период, и со слабостью общественных структур, когда государство почти полностью поставило под свой контроль не только политическую, но и общественную жизнь.
К. В. Душенко
