CC BY
131
Вестник Санкт-Петербургского университета. 2005. Сер. 2, вып. 3
В.Е.Возгрин
А.Д. МЕНШИКОВ И А.И. ОСТЕРМАН - СОПЕРНИЧЕСТВО ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ РОССИИ И ЕГО РЕЗУЛЬТАТ
Соперничество князя А.Д. Меншикова и барона А.И. Остермана в сфере российской внешней политики достигло своего апогея в предпоследний год правления Екатерины I. Оно началось еще в петровские времена, хотя точек соприкосновения в деятельности обоих помощников Петра было мало, по крайней мере на первый взгляд. Согласно Инструкции 13 февраля 1720 г., подготовленной на основе именного указа соответствующего содержания, внешней политикой должна была заниматься исключительно Иностранная коллегия, президентом которой был канцлер Российской империи Г.И. Головкин, вице-президентом - вице-канцлер П.П. Шафиров, а членами коллегии - тайный советник А.И. Остерман и советник В.В. Степанов. Эти чиновники готовили важнейшие внешнеполитические решения для подачи их на утверждение императору и лишь в особых случаях должны были привлекать к этому процессу некоторых (или всех - если дело того требовало) действительных тайных советников, обычно занимавшихся иными делами.
Самым активным и наиболее часто приглашаемым среди них был президент Военной коллегии фельдмаршал А.Д. Меншиков. Объяснить такое предпочтение сложно. С одной стороны, светлейший князь, несмотря на тяжкие прегрешения, вызванные его редкой алчностью, был, конечно же, человеком талантливым и оттого пользовался доверием и любовью Петра, хотя и не безграничной (начиная с 1713 г. следствия по менши-ковским делам не прекращались до самой кончины императора). Но с другой - были случаи, когда князь удовлетворял свою известную слабость не только на родной почве, но и за границами империи. А это наносило ущерб уже не казне России, а ее внешней политике. Самый яркий тому пример - дипломатия А.Д. Меншикова в 1713 г.
Весной этого года князь, командовавший войсками в Померании, выступал от имени царя на многосторонних переговорах в Южной Ютландии, касавшихся сдачи шведских крепостей в Померании северным союзникам. Вопреки воле Петра, заинтересованного в продолжении участия в Северном союзе Дании, князь выступил с позиций, враждебных датчанам, чем фактически вынудил их бросить своего русского союзника в разгар тяжелой войны. Петр, которому ничего не оставалось, как снова (в третий раз) начинать союзные переговоры с датчанами, был взбешен поведением А.Д. Меншикова, немедленно отозвал князя домой и заставил его написать покаянное письмо датскому королю с признанием своей ошибки. А затем вообще отправил на финский фронт, подальше от соблазнов большой политики. Ныне выяснилось, что светлейший мог поплатиться за свою «ошибку» и головой: Петр не знал, что князь уже стал торговать политическими интересами родины. На упомянутых переговорах он поддерживал Голштейн и Пруссию в ущерб российской союзнице Дании, за что и получил от первого 5000 дукатов, а от второй -обширные угодья с поместьями в Бранденбурге.1
© В.Е. Возгрин, 2005
Петр об этом не догадывался, но ему хватило знания личности А.Д. Меншикова и собственной интуиции для того, чтобы до конца своей жизни близко не подпускать князя к самостоятельному ведению переговоров с заграницей. Что же касается остальных дел -военных и административных - то Петр относился к своему «любимцу» так же, как ко всему своему окружению и множеству нижестоящих, т.е. использовал до конца их способности и жестко пресекал поползновения, которые вредили государственному делу Император считал свой контроль действенным - в противном случае он давно бы удалил А.Д. Меншикова и от внутренних дел. Петровская острастка приносила свои плоды; князь служил почти честно, принося куда больше пользы, чем вреда. Можно сказать, что личную экспансивность князя гасил холодный державный расчет царя. Зато после государевой кончины А.Д. Меншиков не только ощутил себя «полудержавным властелином», но и пытался стать им, в том числе и во внешней политике империи.
Его будущий соперник в этой области — А.И. Остерман - также занял одно из высших мест в российской властной иерархии еще при Петре и благодаря Петру. Лично принимавший решения по важнейшим вопросам, царь был не в состоянии удерживать в голове все перипетии текущих дел. Поэтому он поневоле наделял административные институты и отдельных чиновников частью своей власти. Среди них А.И. Остерман занимал необычное положение, пользуясь его особо доверительным отношением. Но это вовсе не означало единомыслия императора и его помощника.
Петр, в результате Северной войны добившийся огромных территориальных приобретений, явно не собирался останавливаться на достигнутом. Он стремился к полному господству на Балтике, готовясь к овладению территориями и на противоположном берегу моря. Более трезво смотревший на вещи П.П. Шафиров, стоявший во главе иностранного ведомства, настойчиво пытался противодействовать планам Петра. Политик реальности, менее других одурманенный идеями господства России в Северной Европе,2 вице-канцлер отдавал себе отчет о тяжелом экономическом положении и катастрофическом падении людских ресурсов России, наступивших в результате Северной войны. Но Петр не терпел инакомыслия, тем более среди своих приближенных, поэтому в 1723 г. П.П.Шафиров впал в немилость и был отстранен от политических дел.
Его обязанности надо было кому-то исполнять. Выбор не случайно пал на А.И. Ос-термана. Последний неоднократно проявил свои блестящие способности и к тому же умело скрывал свой основной минус. Дело в том, что он целиком поддерживал мирную линию опального П.П. Шафирова, считая, что военную политику должна сменить чисто дипломатическая. Он понимал трудность своего положения. Петр как одержимый рвался к новой войне, способной перечеркнуть все достигнутые огромной кровью успехи, не слушая умнейших из своих советников. А первый из них, П.П. Шафиров, несмотря на его бесспорные заслуги, даже оказался в Сибири,
А.И. Остерман не хуже П.П. Шафирова отдавал себе отчет в том, что страна не готова к новым военным авантюрам. Но он был достаточно умен, чтобы не только не перечить царю, но и «всячески подливать масло в огонь неутоленных политических желаний, вместо того чтобы, как его предшественник, неуместно пытаться тушить его» (депеша датского посланника Вестфалена от 11 (30) сентября 1723).3 Он умел гасить военный пыл царя, находя для этого соответствующие резоны и доводя их до сведения монарха - часто окольными путями. Таким образом, А.И.Остерман смог занять один из ключевых постов в имперском аппарате, ничем при этом не рискуя и тем не менее успешно оберегая от военной опасности свою новую родину. Он не был записным пацифистом, но понимал, что одно дело - профессионально готовить экспансию и совсем дру-
roe - ввергнуть страну в заведомо проигрышную авантюру. То есть он верно служил как России, так и ее царю (а это - разные вещи).
Екатерина I, став самодержицей, среди прочих, не законченных Петром дел унаследовала голштинскую проблему, заключавшуюся в следующем. За десяток лет до смерти Петра Дания отобрала у герцога Голштейн-готторпского Карла Фридриха лучшую часть герцогства, землю Шлезвиг. Гарантами этого передела территорий стали Англия и Франция. Царь же оказал обездоленному молодому герцогу покровительство, пригласив его в Россию, где тот через какое-то время стал женихом цесаревны Анны Петровны. Поэтому Петр, а затем и его вдова Екатерина I считали возвращение будущему зятю готторпской части Шлезвига ни много ни мало делом престижа династии Романовых.
Между тем после смерти Петра выяснилось, что ни Екатерина, ни ее ближайшие помощники (в том числе и А.Д.Меншиков) не способны разработать метод решения гол-штинской проблемы. Отчего эта задача и была возложена на А.И.Остермана. Тот справился с ней менее чем за два месяца, подготовив меморандум Генеральное состояние дел и интересов Всероссийских со всеми соседними и другими иностранными государствами в 1726 году (на самом деле, документ был готов в марте 1725 г., но об этом ниже). Здесь Остерман предлагал Екатерине и своим коллегам альтернативные решения этой главной (с точки зрения царицы) политической проблемы. Он не скрывал при этом, что считает необходимым использовать заключенный в 1724 г. союзный договор со Швецией (герцог Голштейн-готторпский был, между прочим, племянником Карла XII и сестры Ульрики Элеоноры, унаследовавшей шведскую корону). Остерман предлагал «взятые с Швециею обязательства с твердостию в действо произвесть <...> Ибо <...> ежели Россия учиненную с Швециею систему с надлежащею твердостию содержать не будет, Швеция не могши больше на Россию надежного упования иметь, к иным мыслям приступить принуждена будет»4 (курсив наш. - В В.).
Слово найдено! Впервые в истории российской дипломатии А.И. Остерман вводит понятие международной политической системы. С его легкой руки оно заработало в самых различных областях теоретической и практической сфер, органично войдя в лексический состав русского языка. Для российской политической науки введение понятия «система» стало заметным шагом вперед. Его можно назвать «прыжком» из царства политической нетерпимости, когда православная держава относилась к западным партнерам как к «недоверкам», заведомо недостойным постоянного, честного сотрудничества. Прежние союзы, в которые вступала Россия, заключались ради достижения целей текущей повестки дня. После этого они, как правило, рассыпались. Никто из старомосковских и даже петровских дипломатов не сумел (или не посмел) ранее выдвинуть проект постоянной международной системы, прочно спаянной центростремительными силами. По А.И. Остерману же, лишь такая структура могла стать моделью совместного выживания и борьбы нескольких стран, желающих достижения стабильных политических результатов.
Нам могут возразить: две союзные страны - еще не система. Верно, поэтому в меморандуме просматриваются еще два кандидата в члены новой структуры: Австрия и союзная с ней Испания. Почему же А.И. Остерман не сказал об этом прямо? Для ответа на этот вопрос нужно знать характер Андрея Ивановича: он был человеком сверхосторожным. А в том, что против союза с Австрией (и его инициатора) выступит могущественный А.Д. Меншиков, он не сомневался. Так и случилось.
30 марта 1725 г. А.И. Остерман ознакомил политическую элиту Петербурга со своим Меморандумом. А.Д. Меншиков предложил программу, обратную задуманной баро-
ном. Он настаивал на том, чтобы войти в альянс не с Австрией, а с ее противниками -Францией и Англией для того, чтобы они не препятствовали решению голштинской проблемы насильственным путем - войной с Данией. Проект был изначально провальным -для его реализации Англии пришлось бы, непонятно почему, пожертвовать своей честью гаранта status quo в герцогствах, т.е. честью великой державы.
Мы не знаем, что или кто толкнул князя на это тупиковое предложение. Здесь нет той ясности, тех данных, что объясняли поведение светлейшего в Ютландии 1713 г. Никто не мог посулить ему взятки хотя бы потому, что все решалось в ходе одного заседания, буквально мгновенно. Скорее всего, здесь сыграла роль личная ненависть АД. Мен-шикова к А.И. Остерману. Причины ее давно раскрыты - этот «вор из воров» (по выражению нашего крупнейшего специалиста петровской эпохи A.B. Анисимова) постоянно опасался лишь двух своих коллег - единственно честных людей петровского, а потом и екатерининского окружения, признанных бессребреников А.И. Остермана и П.И. Ягу-жинского.
Предложение князя было принято, иного он и не ожидал. А.И. Остерман никак не отстаивал свой проект. Он не мог не помнить, что в том же 1713 г. другой, куда более влиятельный политический лидер, сам канцлер Г.И. Головкин, выступивший против не понятной политики А.Д. Меншикова в Ютландии, стал жертвой гнева светлейшего и долго страдал от его интриг: доходило до перехвата писем канцлера империи.5
Екатерина одобрила план А.Д. Меншикова, и началось его осуществление. Завязались переговоры с англичанами и французами и, еще до их окончания, полным ходом пошла подготовка флота и армии к новому походу - на Данию. Но уже в мае голландскому резиденту в России стало известно, что король английский втайне готовит свой флот к выдвижению к российским морским рубежам, дабы воспрепятствовать походу российской эскадры в Данию.6 Что вскоре и осуществилось: понятно, что в интересы великих держав никак не входило усиление России на Балтике.
Этого Екатерина не предвидела. Поход, для которого одних сухарей заготовили 40 тыс. пудов, пришлось отменять. В результате этого провала меншиковского плана Россия потеряла драгоценное время: приходилось все начинать сначала. Вот тогда-то и взошла политическая звезда А.И. Остермана, наконец-то получившего право на разработку имперской долговременной политической концепции. Теперь он мог, никого не опасаясь, до конца раскрыть истинное содержание своего Меморандума, дополнив его разработкой первоочередных реальных действий, поданных Екатерине под титулом Проект Вице-канцлера Барона Остермана об окончании Шлезвигского дела.7 Это был более изощренный выход из «голштинского тупика», чем прямое военное давление. А.И. Остерман предлагал «принять партию» второго из двух антагонистичных блоков Европы, австро-испанского, и лишь после этого, пользуясь международной поддержкой, решать голш-тинский вопрос.
В «Проекте» указывалось, что хорошо бы, конечно, заставить Англию и Францию оказать нажим на датского короля, чтобы тот добровольно расстался со Шлезвигом. Однако эти великие державы, не желая усиления России, к уступкам никогда не склонялись и отнюдь не склонятся. Значит, нужно сблизиться с Австрией, тем более что цесарь давно к этому стремится. Поэтому войти с ним в союзные отношения будет нетрудно. После чего цесарь прикроет российский тыл с юга, сдерживая Турцию. Тогда-то Россия, объединенная со Швецией, нападет на Данию и так решит шлезвигскую проблему. Англию и Францию при этом можно нейтрализовать, устроив с помощью австро-испанских союзников военный конфликт где-нибудь в районе Средиземноморья, в который эти державы,
ревниво соблюдающие свои морские интересы, обязательно ввяжутся. Таким образом, А.И. Остерман целился «в двух зайцев»: сохранить союз со Швецией и добиться заключения союзного трактата с Австрией и Испанией.
В своих суждениях вице-канцлер продемонстрировал верный расчет и политическую дальновидность. Тройственные (русско-шведско-австрийские) переговоры в Вене прошли на удивление гладко. Уже в июле 1726 г. были ратифицированы первые союзные документы. Цесарь признал статьи Стокгольмского трактата, включая пункт о шлезвиг-ской реституции, а 6 (17) августа 1726 г. в Вене был подписан наступательный договор между Россией и Австрией, в котором, со ссылкой на Стокгольмский оборонительный союз 22 февраля 1724 г., делался вывод о необходимости вторжения в Данию. Война готовилась на лето будущего 1727 г.
Позже (10/21 августа 1726 г.) в Венский союз вошла и Пруссия. Это количественное изменение состава альянса получило новое, качественное значение. Теперь вопрос о реституции Шлезвига мог стать поводом к началу не обычной войны, рядовой в том воинственном веке. Надвигалось нечто пострашнее: участие в вооруженном конфликте всех великих держав континента поднимало его до масштаба памятной всем кровавой Тридцатилетней войны. Что в корне меняло ситуацию, особенно если учесть, что, как показало недавнее прошлое, Англия и Франция были не очень-то заинтересованы в войне даже с одной Россией. А уж о своем участии, по сути, в мировой войне они и мысли не могли допустить. И они отошли в тень; шлезвигский вопрос отныне решался без них. На такой поворот событий и рассчитывал А.И. Остерман - об этом говорят все его инициативы. Это была первое, но далеко не последнее подтверждение политической плодотворности созданного А.И. Остерманом союза. Пока же была продемонстрирована способность этой созданной российским дипломатом конструкции влиять на политику не просто отдельных великих держав, но и их могущественных комплотов. Так завершился «голштинский» сюжет недолгой поры екатерининского правления.
Итак, в 1726 г. Россия установила союзные отношения со Швецией, Австрией, Испанией и Пруссией. В этом состоял конечный результат первых лет новой политики А.И. Остермана. Именно союзу с Австрией суждено было стать одной из констант европейской межгосударственной системы, поскольку он фактически действовал до катастрофы Крымской войны, т.е. более века (правда, с перерывом в 1762-1772 гг.). Этот союз сыграл большую роль не только в международных отношениях стран Европы, но и в «южной» сфере российской политики. Союзные отношения с Австрией и Швецией обезопасили ее с Запада на всем протяжении границы - от Молдавии до Финляндии. Поскольку же с Севера и Востока державе было некого опасаться, то она и смогла употребить все свои силы на южном направлении. Поэтому можно сказать, что детищем новой политики А.И. Остермана были и разделы Польши, и присоединение Крыма, и начало завоевания Кавказа
История доказала верность политических замыслов А.И .Остермана. Надежное прикрытие Австрией западного фланга русской армии исключало любые помехи для будущей крымской акции, а в польских разделах цесари сами принимали живейшее участие. И даже альянс с далекой Испанией был не напрасен - он показал всему миру, что интеграция России в «концерт» европейских государств стала свершившимся фактом.
Этот союз настолько усилил Россию и Австрию, что отныне и на долгие годы они стали полноправными членами силовой элиты Европы, которую германский философ и политолог X. Вольф определил как пятиполярную конструкцию, включавшую в себя Англию, Францию, Австрию, Россию и Пруссию. Позже, на Венском конгрессе 1815 г.,
этот термин станет более кратким и емким: пентархия (греч. «правление пятерых»), но содержание и смысл его не изменятся. А для Австрии и России по-прежнему в силе останется и его основа, все тот же остермановский договор 1726 г. Поэтому стоит пересмотреть давний вывод, что великой державой Россия стала в результате Ништадтского договора 1721 г. В Ништадте российские дипломаты (а фактически все тот же А.И. Остерман) закрепили победу над Швецией и доступ России к Балтике. Но не более того. Россия оставалась обширной, но политически периферийной державой - она даже не смела вернуть имущество царского зятя-герцога, дерзко отобранное маленькой Данией. Конечно, Ништадт стал крепким фундаментом для ее признанного впоследствии статуса великой европейской державы, но лишь фундаментом.
Другим историческим шагом стало возведение на этой основе упомянутого политического статуса. Его зодчим снова стал российский дипломат, некогда получивший заслуженное признание великого царя. Преодолевая препоны, создававшиеся его антагонистами, самым опасным из которых был А.Д. Меншиков, А.И. Остерман буквально собственными руками ввел Россию не просто в европейский концерт, но и в число Пятерых. Лишь теперь, в 1726 г., Россия становится великой державой и ее новое место в мировом политическом пространстве становится общепризнанным. Теперь уже на века.
Внешнюю политику как сферу человеческой активности, определяющую отношения между государствами, можно подразделить на силовую (военную) и дипломатическую, использующую для достижения своих целей мирные средства. Петр I вошел в историю как мастер силовой политики. В то же время он был более чем посредственным дипломатом. Заключенные им союзы распадались, друзья превращались во врагов (Фредерик IV Датский) или подводили в самый ответственный момент (Август II Польский). С царем опасались вступать в союзные переговоры, так как он не всегда держал слово. Можно сказать, что петровские реформы если и коснулись дипломатической сферы старомосковской культуры, то изменили при этом лишь внешний ее облик, ее антураж. Между тем в своей внутренней сути русская дипломатия по-прежнему хранила византийские традиции. В ее метаморфозе, свершившейся в годы правления Екатерины I, большую роль сыграли личные качества А.И. Остермана. Человек, как известно, неподкупный, вице-канцлер считал одним из необходимейших качеств успешного политика верность слову. Он отнюдь не был идеалистом. И реноме государя, пользующегося доверием, он не считал каким-то этическим достижением. Это был куда более важный, политический капитал, способный приносить немалые дивиденды. На этом принципе вице-канцлер и строил свою систему.
О том, что сказанное - не домыслы историка, говорит хотя бы приведенный выше призыв А.И. Остермана к честному соблюдению договора со Швецией. Это был первый, но не последний шаг в его новаторских начинаниях. Создавая свою систему, он должен был коренным образом реформировать российскую политику, что было невозможно при жизни великого реформатора Петра. Я думаю, здесь уместно вспомнить слова почти забытого ныне М.Н. Покровского: «Банкротство петровской системы заключалось не в том, что «ценою разорения страны Россия была возведена в ранг европейской державы», а в том, что, несмотря на разорение страны, и эта цель не была достигнута»/
Здесь имеет смысл развить старую метафору, давно ставшую хрестоматийной, где Россия уподобляется кораблю, сошедшему на воду «при громе пушек и стуке плотничного топора». Действительно, государственный корабль был лишь спущен на воду, но не более. Он являл собой, если использовать язык старых, парусных капитанов, ship in being. То есть корабль, завершенный постройкой, но еще не оснащенный и оттого не годный
к походу. Такой была Россия в момент смерти Петра. Задачей А.И. Остермана стало оснастить этот величественный корабль парусами и такелажем, что он и исполнил. Теперь - но никак не ранее! - Россия могла поднять паруса и, как говорится в той же метафоре, своим ходом «войти в Европу».
Все сказанное о событиях 1725-1726 гг. - не новость. За исключением одной «мелочи». Наши историки, касаясь Венского союза, ставили (и ставят) его конструирование в заслугу Верховному тайному совету, не конкретизируя вклад каждого из членов этого правительственного органа. При этом в Новой истории Европы занижается роль и лично А.И. Остермана, и его системы. Источник такого положения в науке столь же прост, сколь невероятен. Российские историки в течение почти двух веков доверяются неверной датировке (1726 вместо 1725 г.), сделанной при опубликовании остермановского Меморандума.9 Эта ошибка присутствует и в фундаментальной истории внешней политики, которая публикуется в издательстве «Международные отношения».10 Эту странную традицию трудно оправдать. Мало того, что она входит в кричащее противоречие с самим текстом Меморандума, но ведь имеется и точное указание на начало и конец подготовки документа (например, письма посла Франции в России Ж. Кампредона)." В результате этой ошибки очередность создания остермановского Меморандума и Венского союза рассматривается в обратном порядке. Поэтому Меморандум и выглядит как какой-то банальный анализ ситуации, сделанный постфактум, как пример «лестничного остроумия». Отсюда понятно в общем то пренебрежительное отношение к этому выдающемуся памятнику российской политической мысли.
Заметим, что в этом смысле западная историография расставляет акценты куда более точно. Чтобы подтвердить сказанное, приведем сравнения.
В последнем, четвертом издании московского трехтомного «Дипломатического словаря» вообще нет ни слова ни о Венском союзе 1726 г., ни тем более об авторе его проекта. В целом выводы отечественной науки на сей счет суммирует Советская историческая энциклопедия". «После смерти Петра I Остерман, умело лавируя между различными политическими группировками, беззастенчиво интригуя против многочисленных соперников, добился высших постов в правлении...» и т.д.12 О главном - молчание. Эта ситуация сохранилась доныне, разве что в оценках Венского союза кое-где проглядывает истина.
В то же время западные авторы, вряд ли работавшие с приведенными здесь архивными источниками, но лучше знакомые с Новой историей России, называют вещи своими именами, давно уже оперируя термином Система Остермана, обозначая им общепризнанную историческую реалию. Она давно присутствует в специальных трудах;13 более того, ее легко найти и в самых общих биографических справочниках.14
Обратимся, наконец, к мнению на сей счет датского историка Ханса Баггера, поскольку он - один из крупнейших специалистов в российской дипломатии 1720-1730-х годов и первый, кто пытался повлиять на упомянутый перекос в нашей науке (увы, тщетно). Говоря о А.И. Остермане и в целом о Венском союзе, он отмечает: «Так была заложена основа одного из самых продолжительных альянсов в истории Нового времени. Несмотря на то, что этот договор и история его подписания исследованы слабо, историки не скупятся в оценках его важности, как для Европы, так и для России. Во всех, без исключения, общих исторических трудах союз, основанный на этом договоре, рассматривается как один из самых стабильных элементов международной политики XVIII в. И как краеугольный камень внешней политики России вплоть до Крымской войны, а может быть, и позднее <...>»;5 (курсив наш. - В.В.).
Впору поразиться: весь мир отдает должное российскому дипломату Андрею Ивановичу Остерману, кроме нас.
Причина такого отношения к данному сюжету кроется, конечно, не в хронологическом ляпсусе, упомянутом нами выше. Она - и в общем отношении отечественной науки ко всему периоду 1725-1741 гг. Не секрет, что характеризуемый, согласно вечному клише, как «глухое время иностранного засилья»16 этот период сам по себе чуть ли не оскорбляет патриотические чувства российских исследователей. Что неудивительно: на протяжении многих десятилетий все коллизии «эпохи дворцовых переворотов» рассматривались у нас как противостояние в государственной политике великорусского и немецкого начал. Сейчас положение меняется, но традиция еще сильна. Поэтому, когда нашему историку приходится упоминать о послепетровских лидерах германского происхождения, то в его творческой палитре больше всего расходуется черной краски.
Нам кажется, настало время пересмотреть наши предпочтения в этой сфере исследовательского внимания. Что же касается вопроса о роли выдающегося российского дипломата Андрея Ивановича Остермана в создании не только Венской системы, но и в целом нового уровня российской дипломатии (при его участии наконец-то поднявшейся до требований «пост-вестфальской» эпохи), надеемся, что сказанное было на него ответом.
Принятые сокращения
АСПбИИ. Ф. 36 - Архив СПб. Ин-та истории Российской АН. Ф. Воронцовых РГАДА. Ф. 74 - Российский гос. архив древних актов. Ф. «Сношения России с Пруссией» RAG LR - Rijks Arcliief te s'Gravenhage. De liasen Rusland. Briven van den Nederlaiidschen Resident
in Rusland W. de Wilde en Secretaris M. de Swart aan den Griffier der Staten Generaal Ao 1725 (van №170 tot № 780) en Ao 1726-1729 (van № 781 tot № 1070) RA TKUA - Rigsarkiv (K0benhavn). Tyske Kancellis Udenlamlske Avdeling. Special Del. Rusland В 54.
' Wittram R. Peter I. Czar und Kaiser. Zur Geschichte Peters des Grossen in seiner Zeit. Vol.II. Göttingen, 1964. S. 256. - Много позже датский посланник в Петербурге Х.Вестфален сообщил своему королю, что, согласно его информаторам, сумма, переданная князю голштинцами в 1713 г., равнялась 60 тыс. рейхсталеров (Dansk Magazin, 1883, V Rrekke, Bd. ГП. S. 333). Князь был достаточно осторожен, чтобы не везти эти и иные «заработки» домой, а положить на свое имя в иностранные банки. Находясь в 1717 г. в зарубежной поездке, Петр «потребовал из Амстердамского Банка сумму, принадлежавшую Меншикову. Она простиралась до 500 000 ефимков (т.е. талеров. - В В.), что составит два миллиона ливров на французскую монету». (Обозрение известий о России в век Петра Великого, извлеченные Действительным статским советником А.И. Тургеневым из разных актов и донесений французских посланников и агентов при Русском Дворе [S. I., S. d.]. С. 2.) Однако позднее князь нашел возможность пополнить свои счета за рубежом; эти суммы всплыли в списке денег и иного добра, конфискованного у князя после смерти Екатерины Г: «У Меншикова после его ссылки в Сибирь в 1727 г. обнаружили 9 млн рублей в банковских билетах Лондонского и Амстердамского банков, не считая 4 млн рублей наличных денег, драгоценностей <. ..>» и т.д. (Писарькова Л.Ф. Российская бюрократия в эпоху Петра I. Условия службы и характерные черты // Отечественная история. 2004. № 2. С. 12).
2 Этот план выдает известные пороки политического мышления Петра Алексеевича Романова. Оно было не то, чтобы слабым, скорее нездешним, неевропейским. Ведь сама идея господства одной державы над полудюжиной западноевропейских соседей безнадежно устарела. Русский царь не мог понять, что времена Карла V давно ушли, и пытаться их вернуть силой оружия - значит, погубить собственную страну.
5 RA TKUA. Special Del. Rusland В 54
4 Северный архив, 1828. Ч. 31. № I. С. 53-56, 60-61.
5 РГАДА. Ф. 74. On.1713. Е. хр. 5. Л. 121-126 об., 133-1 ЗЗоб., 206-207.
6 RAG LR. Wilde, 1726, № 800.
7 АСПбИИ. Ф. 36. О. 1. Е. хр. 77/42. Л. 157-165.
8 Русская история с древнейших времен. Т. II. JL, 1924. С. 295.
9 Северный архив. 1828. Ч. 31. № 1. С. 1.
10 История внешней политики России в XVIII в. М., 1998. С. 60. " Сб.РИО. 1887. Т. 58. С. 3, 65.
12 СИЭ. Т. X. С. 655
13 См., напр.: Duchhardt Н. Balance of power und Pentarchie. Internationale Beziehungen, 1700-1785. Paderborn; München, Wien, 1997.
14 Neue Deutsche Biographie. 1999. Bd..XIX. S. 620.
15 Bagger H. Ruslands alliancepolitik efter freden i Nystad. K.0benhavn, 1974. S 231-232.
16 Семеникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М., 1999. С. 160.
Статья поступила в редакцию 30 июня 2005 г.
