CC BY
196
АНАЛИЗ ОДНОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ
С.В. СВИРИДОВ Калининград
А. БАШЛАЧЕВ. «РЫБНЫЙ ДЕНЬ» (1984)
Опыт анализа
В данном анализе мы исходим из следующих теоретических предпосылок:
1. Текст - смыслопорождающее устройство. Смысл текста задан автором, и, при известной свободе читательской интерпретации, всё же собственное, «объективное» смысловое ядро у текста есть, и оно поддается выявлению как спонтанным читательским восприятием, так и методами научного анализа.
2. Нормальная форма существования текста рок-композиции или авторской песни - голосовое исполнение с музыкальным аккомпанементом. Поэтому текст в данном случае - единство слова и звука. Этот единый текст состоит как минимум из двух рядов (субтекстов): вербального (словесный ряд, который может быть записан на бумаге как стихи) и звукового (музыка, вокал). Каждый из рядов представляет собой многоуровневую структуру, в силу чего может рассматриваться отдельно от другого, но с неизбежными потерями, большими или меньшими в зависимости от свойств конкретного текста и методов анализа. Два субтекста соединяются не механически, а сложно коррелируют, будучи устремлены к единой художественной цели и выражая единый смысл. Эффективное «срастание» двух рядов обеспечивает поле корреляций, которое составляют в основном те уровни субтекстов, которые можно выделить как в вербальном, так и в музыкальном рядах - это в первую очередь звук, ритм, композиция.
3. «Анализ одного текста» по сути есть жанр экспериментальный, лабораторный. Поэтому он так популярен в вузах. Однако действительные результаты такого анализа бывают ограниченными. Как правило, отдельный текст малой формы не позволяет сделать веских выводов об эстетическом отношении автора к миру. Заметим, что признанные классики жанра
- Ю. Лотман или М. Г аспаров - прибегают к анализу сингулярного стихотворения обычно лишь в учебных целях. Примеры - известное заключение книги Лотмана «Анализ поэтического текста» или статьи Гаспарова из второго тома «Трудов»1. Когда те же авторы ставят перед собой исследовательскую цель, им приходится анализировать некий корпус текстов ма-
1 Гаспаров М.Л. «Снова тучи надо мною...» Методика анализа; ГаспаровМ.Л. «Сотри случайные черты». А. Блок и Вс. Некрасов // Гаспаров М. Избранные труды. Т. II. О стихах. М., 1997.
лой формы, например, книгу или цикл стихотворений . Это наблюдение выводит нас к специальной проблеме: текст малой формы (стихотворение, рассказ) практически не может существовать сингулярно, вне подборки однородных текстов того же автора (реже - других авторов), в отличие от романа, повести, поэмы, которые эстетически самодостаточны и поэтому сингулярны в книжном бытовании. Данная проблема лежит за гранью проблем циклизации, но близко к этой грани: «стайность» малых форм определяется не авторским замыслом (как в цикле), а жанровой природой. Показательно, что цикловедение то и дело пытается обойти условие предумышленности циклового единства и завести речь о спонтанных, «несо-
з
бранных» циклах (что особенно легко, если верить в постструктуралист-ский догмат о «смерти автора»). Не покушаясь на разрешение названной проблемы, предположим, что «валентность» текста зависит от его способности выразить эстетическое отношение автора к миру, быть художественной моделью мира. Чем короче текст - тем меньше эта возможность, и тем он «недостаточнее» в качестве модели мира, и тем необходимее ему соседство других текстов4. Еще раз оговоримся: обсуждение данной проблемы сейчас не входит в наши задачи. Для нас важно показать, что анализ отделъного лирического или песенного текста - нередко лишь лабораторная процедура, важная как познание части ради исследования целого. Более функционален анализ художественного мира как единого текста. Такой анализ должен основываться на методе, учитывающем значительные по объему ряды малых текстов (например, на методе Жолковского и Щеглова)5.
4. Комплексный анализ, который охватил бы все уровни текста, -также лабораторная работа. Как правило, она избыточна. Чтобы «пересказать смысл», ученый должен видетъ все уровни (хотя бы в варианте, который предложил Б. Ярхо и популяризировал М. Гаспаров: звук, ритм, лексика, синтаксис, образ, идея), но описать достаточно несколько из них, -наиболее репрезентативные. Ведь если корреляция уровней удачна (функциональна), то все они направлены на выражение единого смысла. В то же время обойтись чем-то одним нельзя, поскольку множественность точек зрения страхует от ошибки. Однако стремиться к исчерпывающему описанию, во всех структурных подробностях, вряд ли стоит: оно было бы слишком объемно, да и вряд ли достижимо.
2
Гаспаров М.Л. Художественный мир М. Кузмина. Тезаурус формальный и тезаурус функциональный // Там же.
3 См., например, о пореволюционной публицистике и мемуарах Н. Клюева: Пономарева Т.А. Циклизация в прозе новокрестьян (В печати).
4 Ср. сходные заключения, но в рамках проблем циклизации: Дарвин М.Н. Художественная циклизация лирических произведений. Кемерово. 1997. С. 7-8.
5 См.: Жолковский А., Щеглов Ю. Работы по поэтике выразительности. М., 1996.
Исходя из вышесказанного, мы построим анализ следующим образом: определим текст, который станет материалом анализа (1), рассмотрим вербальный ряд: образ, мотив (2) и поле корреляций: ритм и звук (3). Затем путем интерпретации отмеченных фактов попытаемся сделать выводы о смысле текста (4). При этом мы будем придерживаться рамок одного текста, дабы не нарушать строгости жанра. Предложенный путь анализа не является единственным или наилучшим, он просто наиболее удобен для автора. Кроме того, мы не ставим вопрос, носят ли отмечаемые особенности текста частный характер или указывают на общие закономерности.
1. Текст
Песня «Рыбный день» представлена двумя фонограммами осени 1984 года - это запись В. Алисова и И. Васильева (Москва, 17-19.10.1984) и другая запись, обстоятельства которой автору неизвестны (далее - «фонограмма №>)6. Сохранилась позднейшая рукопись песни, текст которой отличен от текстов обеих фонограмм7. Однако этот последний текст в записях не зафиксирован, то есть известен лишь отчасти (без музыкального ряда). Исследователь оказывается перед выбором: опираться на полный текст, зная, что позднее он был изменен, либо реконструировать песню на основании фонограмм 1984 года и позднего текста. Во втором случае в наших руках оказался бы предполагаемый (пусть и с большой вероятностью) предмет, конструкт. Поэтому остановимся на первом варианте . Так как относительная хронология записей нам неизвестна, возьмем для анализа более длинный текст (фонограмма N осень 1984). Вот ее вербальный ряд в сравнении с фонограммой Алисова и Васильева (в угловых скобках):
1 Посмотри — 1 <Эй! Посмотри —>
2 Сырая вата затяжной зари.
3 Нас атакуют тучи-пузыри.
4 Тугие мочевые пузыри.
5 Похоже, наступает рыбный день
6 По всем приметам будет рыбный день.
7 Всемирный праздник голубых соплей
8 Налей в бокалы канцелярский клей!
9 Давайте праздновать рыбный день.
6 В статье «Поэзия А. Башлачева: 1983 - 1984» (Русская рок-поэзия: текст и контекст 3. Тверь, 2000. Сноска на с. 164) нами допущена неточность. Фонограмма «Вишня» является компиляцией нескольких оригиналов разных лет. «Рыбный день» процитирован по записи Алисова и Васильева.
7 См.: Башлачев А. Стихи. [М.] 1997. С. 133-134, 187.
8 Выбор сделан «в порядке авторского произвола». Текстологически основным текстом будет именно поздний рукописный ряд с музыкой 1984 года. Иначе пришлось бы проигнорировать последнюю авторскую волю. Реконструкция основного текста - обычная практика в отношении звучащей поэзии, см. доклад А. Крылова «Песня Высоцкого “Через десять лет”: трудный случай текстологии» (Международная конференция «ХХ лет без Высоцкого». М., 2000).
10 Один из миллиона рыбных дней.
11 Рыбный день
12 Шестьдесят минут молчанья в час.
13 Мой растворимый мир открыт для вас.
14 И в паутину заводных сетей
15 Попалась пара заливных костей.
16 Я разобью стекло зеркальных глаз,
17 Я применю слезоточивый газ,
18 Тогда для вас наступит рыбный день,
19 По всем приметам, будет рыбный день,
20 Всемирный праздник голубых соплей,
21 День рожденья голых королей.
22 Я приглашаю вас на рыбный день.
23 Международный рыбный день.
24 Налегке
25 Мы резво плавали в ночном горшке.
26 И каждый думал о червячке
27 На персональном золотом крючке.
28 Но вот сейчас наступит рыбный день.
29 Смотри, сегодня будет рыбный день.
30 Всемирный праздник голубых соплей 30 <нет>
31 День рожденья голых королей. 31 <нет>
32 Сегодня всё идет наоборот.
33 Вот-вот нам перекроют кислород.
34 Для тех, кто вовремя купил билет,
35 Сейчас, сейчас настанет рыбный год, 35 Сейчас настанет рыбный год
36 Один из миллиона рыбных лет9.
2. Вербальный ряд: поэтика образа Главная метафора песни - человек как рыба, его жизнь как «рыбный день». Данный тематический образ включает ряд сем, каждую из которых поддерживает свой образный ряд («мотив»), проходящий через весь текст. Эти семы - пища, цикличность, вода и плавание, советский официоз. Опишем соответствующие образные ряды, пока что не прибегая к интерпретации:
а) мотивы пищи в «Рыбном дне» подвергнуты последовательной профанации. «Рыбный день» - день рыбной кухни в советских столовых, революционная замена старорежимных постных дней. В сознании человека той поры это день, когда кормят не плохо, а еще хуже, чем-то вовсе несъедобным. Подчеркивается именно качественная недостаточность пищи. «Налей в бокалы канцелярский клей»: клей канцелярский - стекловидное жидкое вещество в прозрачной бутылочке, которое плохо клеило, портило бумагу белым налетом, засыхало в «носике» флакона или на кисти. Неудобная вещь, вызывающая отвращение. Напомним, что в начале 80-х клей
9 Текст дан без заглавия, так как оно не произносится автором ни на одной из фонограмм. Это делает заглавие «Рыбный день» условным, «читательским».
еще не ассоциировался с токсикоманией и любое его употребление «внутрь» казалось полным абсурдом. Столь же отвратителен и «червячок» в роли желанной пищи. «Пара заливных костей» продолжает тему рыбного стола и негодной еды.
Примечательным образом субъект, являясь и человеком и рыбой, становится сам себе пищей. Остается гадать, что отвратительнее и про-фаннее - меню каннибала, клей или червяк.
Впрочем, тут же придется отметить еще два образных ряда, типологически и функционально сходных с мотивом пищи, это темы прерванного дыхания и молчания (прерванной речи). Сема молчания принадлежит к коннотативному полю слова «рыба», что Башлачев специально акцентирует («Рыбный день. Шестьдесят минут молчанья в час» - в этот день молчат). Затрудненное дыхание объединяет следующие образы: «вот-вот нам перекроют кислород», «слезоточивый газ», «сопли» - они тоже мешают дышать. К тому же субъект песни, «мы», одновременно человек и рыба. В этом смысле плаванье в ночном горшке тоже означает «удушье». Общий компонент этих морфологически сходных мотивов - затрудненная функция человеческого существа (питание, дыхание, речь);
б) сема цикличности присутствует в заглавии песни: рыбный день повторяется еженедельно, а значит, цикличность задана и в рефрене. В другом варианте «международный рыбный день» - он становится, вероятно, ежегодным, как советские «служебные» праздники («День милиции», «День танкиста» и т.п.). Далее песня просто переполнена словами, несущими смысл регулярного повторения; в основном это пародийные номинации праздников: «всемирный праздник голубых соплей», «день рожденья голых королей», «международный рыбный день», «один из миллиона рыбных дней», «...рыбных лет». Кроме того, сема цикличности есть в словах «наоборот» и «заводной» - если не в лексическом, то в коннотативном их значении.
Добавим сюда прямую поэтическую репрезентацию круга - предметы округлой формы: бокал, пузырь, горшок (и еще: резвое плавание в горшке, видимо, возможно только по кругу);
в) сема «вода, влага» настолько частотна, что перечень примеров окажется почти равен тексту. Если учесть слова «голубой» и «зеркальный», ассоциативно, но прочно связанные с водой, то окажется, что вода присутствует в каждом стихе, кроме 1, 12, 21, 24, 26, 27, 31-34, то есть более чем в 2/3 стихов. А при функциональном подходе, если учесть, что «крючок» и «червячок» - материалы для рыбалки, а «шестьдесят минут молчанья» сказано о молчании рыбы, этот процент станет еще выше;
г) семантика советского официоза складывается в песне из фразеологических значений, что закономерно: тоталитарная культура предлагала (навязывала) человеку свои смыслы в виде готовых форм, идеологических или и образных. Рыбный день, всемирный праздник, Международный
рыбный день (ср. «Международный женский день» - государственный праздник 8 марта) - всё это клише языка советской пропаганды. «Паутина. сетей» - газетный штамп, применявшийся в материалах о деятельности западных спецслужб или идеологических органов; «применить слезоточивый газ» - тоже штамп для живописания зверств западной полиции при разгоне «мирных демонстраций трудящихся». Возможно, к этому ряду следует отнести словосочетание «один из миллиона», созвучное и советской коллективистской идеологии, и газетной риторике. Будем помнить, что со стилем партийной печати Башлачев был знаком профессионально (ср. его пародийное письмо в «Подвиге разведчика» и «Слете-симпозиуме»). Корреляция с другими образными рядами заключается здесь в том, что многие из перечисленных фразеологизмов содержат сему «цикличность» и все они профанируются или путем изменения лексического состава, или контекстом. (Так, в газетном стиле немыслимо употребление сочетания «применить слезоточивый газ» с подлежащим «я»).
3. Поле корреляций: ритм, звук
а) ритм.
Метр стихотворного текста «Рыбный день» можно определить как расшатанный пятистопный ямб (исключая начальные стихи каждой из трех строф) и удовлетвориться этим определением. Действительно, смена анакрузы (ст. 21, 31), вкрапление хориямбов (ст. 3, 13)10 и другие метрические вольности не мешают нам «опознать» популярный стихотворный размер, тем более что в песне ритм вербального текста поддерживается музыкой.
Но, сделав последнее наблюдение, нужно не останавливаться на нем, а пойти дальше и отметить, что «соседство» с музыкальным рядом не просто поддерживает ритм стихов, но в корне меняет его. Корреляция двух субтекстов происходит через корреляцию ритмов - их взаимоподдержку, даже взаимообусловленность, причем музыкальный ритм играет ведущую роль.
Реально существующий ритм синтетического текста никак не мог бы быть создан только стихотворными средствами. Начнем с того, что каждый стих «Рыбного дня» интонационно разделен на два неравномерных отрезка: отдельно интонированы последние три слога каждой строки. Стих состоит, таким образом, из неравновеликих частей, которые мы условно назовем полустишиями. Деление это оказалось возможным благодаря взаимному наложению ритма стиха и музыки, благодаря своеобразной конкуренции «сильных мест» двух субтекстов. В любом двусложном размере ударным является каждый второй слог: в пятистопном ямбе - 2, 4, 6, 8, 10, причем последний - самый сильный, так как ударение на нем не может быть пропущено. Но свои «икты» имеет и музыкальный ряд. Они прихо-
10 Если считать, что местоимения «нас» и «мой» здесь не теряют ударения.
дятся, как легко убедиться, на 4, 8 и 10 слоги стиха. Следовало бы ожидать, что в связи с этим 4 и 8 слоги тоже будут всегда ударными. На деле иначе: во многих стихах (3, 4, 21, 26 и др.) на предпоследнюю стопу попадает пиррихий. Метр и музыкальный ритм приходят в конфликт - и побеждает музыка. Фактически Башлачев если не всегда, то часто произносит этот восьмой слог ударно, как при скандовке. Правда, усиление звука достигается за счет не только громкости, но и долготы: «И каждый думал о че-е-рвя-чке», «Тугие мочевые пу-зы-ри». Но, мало того, и девятый слог, должный быть слабым, но расположенный между двумя слогами удвоенной силы (метр + музыка), также усиливается (за счет энергии или долготы), не всегда достигая интенсивности слогов 8 и 10, но заметно отличаясь от других слабых. Он становится, если можно так выразиться, полусиль-ным (и далее будет учитываться наравне с ударными). При исполнении «Рыбного дня» усиление 9-го заметно по крайней мере в 16 стихах фонограммы N и в 15 - Алисова и Васильева (если судить «на слух», без машинных замеров) соответственно из 33 и 31. Эти качества и выделяют второе полустишие - короткий, но необыкновенно сильный отрезок стиха, который чередуется с более длинными, но слабыми начальными полустишиями. Такое странное членение отдаленно напоминает цезуру, но никак ею не является. И не только потому, что приходится на середину стопы (такая цезура была в античном стихосложении), но, главное, потому, что может попадать на середину слова: «Шестьдесят минут мол Цчанья в час», «Мы резво плавали в ноч || ном горшке».
Подчеркнем особо: усиление безударных в нашем случае никак не является случайным эффектом артикуляции. Оно намеренно, оно есть элемент текста, и, как всякий элемент текста, оно семантично. Здесь следует видеть звуковой жест, причем основанный на физическом звуке, а не на воображаемом, как при чтении «бумажных стихов». Напомним, что Поливанов, вводя понятие жеста, имел в виду именно узуальный язык, а не практику «бумажной» литературы, и лишь Б. Эйхенбаум применил данный термин к поэтике прозы, сделав «жест» воображаемым11. В нашем случае он снова обретает первоначальную, физическую форму.
Теперь обратимся к ритмическому устройству первого полустишия. Можно было бы заподозрить, что слог 4 должен быть всегда ударным. Метрика не оправдывает такого ожидания. 8 из 33 длинных стихов не имеют ударения на 4-ом слоге (4, 5, 12, 21, 31, 33, 36). Однако музыкальный ряд не допускает таких акцентных вольностей, как стихотворный. И в
11 См.: Поливанов Е. По поводу «звуковых жестов» японского языка // Поливанов Е. Статьи по общему языкознанию. М., 1968; Эйхенбаум Б. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии. Л., 1986. Примечательно, что Эйхенбаум, обосновывая свои выводы о стилистике Г оголя, опирается на воспоминания современников о гоголевском чтении вслух, то есть воспринимает «жест» как графическую проекцию звучащей речи. (См.: Там же. С. 46-48).
самом деле, здесь, как и в случае с «сильным» трехсложием, сильная доля принимает ударный слог почти всегда. Это происходит за счет усечения одного-двух слогов либо в начале стиха, либо в конце первого полустишия, перед «сильным восьмым» (во избежание путаницы будем его и здесь звать восьмым). Поскольку музыка служит ритмической «матрицей» для стиха, мы всегда можем слышать, в каком именно месте пропущен слог: пропуск замещается паузой или долготой соседнего слога12. При чтении обычных стихов укороченный стих воспринимается просто как таковой, мы не можем судить о конкретном месте усечения, дольник не рассматривается как регулярный стих с изъяном. Иначе в нашем случае: «сильный четвертый» и «сильный восьмой» образуют музыкально-ритмическую сетку, которая рождает метрическое ожидание. Реальный стих воспринимается на фоне этого ожидания, что позволяет точно судить обо всех звуковых пропусках в стихе. То же ожидание удерживает ямб песни «Рыбный день» от распада, компенсируя его метрическую размытость.
Например: _______ _________________
стих 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
9 да ВАй * те прА здн о ват ь — рЫ б нЫй * дЕн ь
12 — Шес ть де сЯт ми У нт мо л чА нцА 13 в чАс
3 2 — День ро ждЕ- нья — гО лы х кА рА лЕй
23 ме Жду на рОд ный — — рЫ б нЫй дЕн ь
26 и КА жды й дУ мал — о чЕр в’А чкЕ
* Прописная буква - ударение, курсивная прописная - «полусилъный» звук
И всё же ряд стихов имеет на четвертом слоге от начала межиктовый интервал или пиррихий, что идет вразрез с предположением о принудительной усиленности четвертого слога/доли. Это касается 8 стихов. Из них
12 Хотя мы используем понятия «доля, такт» рядом с «метром», следует воздержаться от аналогий с «тактометром» А. Квятковского: всё сказанное им самим и его критиками относится к стиху как таковому, а не к синтетическому тексту. Здесь речь идет не о «тактометре», а лишь о корреляции между тактом и метром; музыкальные термины применяются к звуковому ряду, но не к стихотворному. Кстати, в графических записях Квятковского нет соответствия между тактом и слогом, и нашим целям больше отвечала бы запись, предложенная И. Сельвинским (см.: Бирюков С. Зевгма. Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М. 1994. С. 214-215).
13 Естественно, в схеме указан тот звук, который реально артикулируется, а не соответствующий букве, в том числе [о] на месте «Ё», [а] на месте «Я» под ударением и т.д. Незначительные изменения, которые претерпевает звук под действием предшествующей мягкости согласного, не учитываются.
три (12, 21, 31) окажутся просто стихами с пропуском первого слога, то есть «четвертый сильный» в них наличествует. Озадачить нас могут лишь ст. 4, 5, 10, 33, 36, в которых нет слоговых пропусков, в наличии все 10 слогов, но на 4 слог приходится пиррихий. Значит, пропуск слога на «двойной сильной» позиции всё же возможен. Но там он куда более заметен, чем, скажем, на втором или шестом слоге. Обычный пиррихий не воспринимается на слух как нарушение ритма, не относится к стиховым аномалиям. Пропуск ударения на «двойном сильном» звучит как ритмический перебой и выполняет сходные с ним поэтические функции. Например, можно заметить, что в песне «Рыбный день» стих с перебоем на «сильном четвертом» располагается обычно в конце строфы, соответствуя тональному понижению в конце куплета: 10 - Один из миллиона рыбных дней; 33 -Вот-вот нам перекроют кислород; 36 - Один из миллиона рыбных лет. Отметим, что в обоих случаях («перекроют» и «миллиона») ритмический перебой коррелирует со смыслом стиха, ассоциативно напоминая о длительности («миллиона») и отсутствии непременного воздуха («перекроют», как перекрыто ударение в этом стихе). Достаточно заметен интонационный курсив и в стихах 4-5: «Тугие мочевые пузыри. / Похоже, наступает рыбный день».
Можно сделать следующий вывод: в ритмическом рисунке текста противопоставлено короткое, но перегруженное второе полустишие (два «двойных сильных» из трех, скандирование безударного) и длинное, но ослабленное первое (один «двойной сильный» из семи слогов, метрические пропуски, безударный четвертый). Закономерность действует в целом для всех стихов, кроме первого, короткого стиха в каждой строфе.
б) звук
Фоника «Рыбного дня» урегулирована по крайней метре в двух аспектах.
Во-первых, поэт сохраняет в клаузуле, на самом сильном месте стиха, какой-либо один звук. У всех стихов - мужские окончания. Практически всегда рифма соединяет соседние стихи; только один раз, при интонировании конца текста, применена перекрестная рифмовка (ст. 32, 33, 35). Добавим, что «однозвучные» рифмы складываются в длинные монорим-ные куски (до 13 стихов). Всё это создает явную тенденцию монотонности в звуковом построении текста, которая тем сильнее, что текст предназначен для звучания физического, а не во внутреннем, автоматическом «слухе» читателя.
Вспомним теперь, что все слоги, входящие во второе полустишие, интонированы весьма сильно. О последнем, десятом, мы сказали, что он придерживается узкого репертуара звуков. Это «Е», «И», «А», в трех случаях «О», причем появление последнего связано с завершением текста и перекрестной рифмой. Таким образом, «О» - дважды выделенный элемент, он интонирует конец текста и создает смысловой курсив на итоговых сти-
хах: «Сегодня всё идет наоборот. / Вот-вот нам перекроют кислород... / Сейчас, сейчас настанет рыбный год»14 Заметим, что и первое полустишие здесь насыщено звуком «О»:
32 О-О-О А-А-О
33 О- -О И-А-О
34 Е-О И-И-Е
35 А-А-А Ы-Ы-О
36 И- -О Ы-Ы-Е
Наконец, звуки «Ы» и «У» в клаузуле не встречаются ни разу. Это тем более удивительно, что второе полустишие в целом перенасыщено «Ы». Из 108 гласных в 8-10 слогах текста - 34 «Ы», или более 36%! (Еще больше впечатляет: из 72 гласных 8-9 слога - 47% «Ы»). При этом в первых полустишиях два ударных «Ы» составили лишь 1,5%. Понятно, что «Ы» и «Е» здесь развивают фонетическую тему рефрена «рыбный день», но не являются только звуками самого рефрена. Так, «Ы» во втором полустишие -это и слова «голубых», «заводных», «пузыри», «открыт» и др., «Е» - слова «сетей», «костей», «билет» и др.
Отдельно отметим, что 32-34 стихи выделены не только фонически, но и ритмически (перекрестная рифма), и семантически (отсутствие семы «вода»). Это заставляет предполагать в них некий особый смысл, выходящий за смысловое пространство главной метафоры.
Особая акцентировка последних слогов, протяжное «ы-ы-ы» - еще один звуковой жест. В русском языковом сознании «ы» - буква нехорошая, ее коннотации - неблагоприятные15. «Операция “Ы”» - это почему-то смешно. Существует немало фонетических шуток именно с «ы» («ымыны-ны» и т.п.). С буквы «Ы» не может начинаться слово, она окружена «беззвучными» знаками в алфавите, голос извлекает ее как бы из чрева16. И то, что Башлачев использует этот звук, - не случайно.
14 А в варианте Алисова и Васильева, как и в рукописи, ст. 35 выделен еще и пропуском двух слогов перед «восьмым сильным»: «Сейчас настанет рыбный год», в рукописи -«Сейчас начнется рыбный год», с еще одним дополнительным «О» («начнется»).
15 По А.П. Журавлеву, фонетическое значение [ы] составляют семы «плохой», «пассивный», «медленный», «медлительный», «длинный», «печальный», «грустный», «темный», «тусклый», «черный», «большой», «грубый», «мужественный», «холодный», «отталкивающий» (Журавлев А.П. Фонетическое значение. Л., 1974. С. 48, 51).
16 «Великий художник слова, Андрей Белый, подтверждает сомнительную репутацию [ы], словно специально для этой статьи: В звуке ы слышится что-то тупое и склизкое <...> Все слова на еры тривиальны до безобразия <...> например, слово рыба: послушайте: р-ы-ы-ы-ба, то есть нечто с холодной кровью... И опять-таки: м-ы-ы-ы-ло: нечто склизкое, глыбы бесформенное, тыл место дебошей... ; Я вообще презираю все слова на еры , в самом звуке ы сидит какая-то татарщина, монгольство, что ли, восток. Вы послушайте: ы. Ни один культурный язык ы не знает: что-то тупое, циничное, склизкое (Белый А. Петербург. Paris. 1994. С. 47, 101). Известно, что в этом случае романист доверил героям свои собственные мысли (см.: там же. С. 475)».
Таким образом, на уровнях, относящихся к полю корреляций звукового и вербального рядов, мы обнаружили тенденцию к монотонности, которую создают: одинаковая ритмическая конструкция большинства стихов, особенно вторых полустиший; постоянная мужская рифма; смежная рифмовка с образованием больших моноримных периодов; ограниченный звуковой репертуар. Заметная монотонность отличает и музыкальный ряд. В композиции стиха слоги 8-10 резко противопоставлены 1-7 по силе и качеству звука.
Отметим в заключение, что вербальный и музыкальный ряд действительно коррелируют в ряде признаков: оба выражают идею цикличности, бесконечного повторения, лексическими или ритмическими средствами; оба работают на выделение второго полустишия - соответственно средствами эпифорического повтора и специальной акцентировки, звукового жеста; вокализм стиха (подбор гласных) имеет отношение к обоим рядам.
3. Интерпретация
Если высказанные наблюдения были верными (на что мы надеемся), если отмечены на самом деле важные текстовые элементы и качества, то их художественные функции более или менее точно укажут на смысл текста. Попытаемся их назвать.
Звуковая (музыкальная и фоническая) сделанность, противопоставление первого и второго полустиший, поэтика жеста - все это создает смысловую антитезу «рыбного дня» и всего прочего.
Мотив цикличности означает муторное, выморочное повторение во времени (на что указывают частотные слова «день», «год»). Однако «рыбный день» и «всё прочее» - лишь разные варианты выморочного времени.
Вода, собственно, и означает у Башлачева время. Плавание - пребывание человека во времени, его историческое бытие (ср. «Ржавую воду», «Час прилива» и др.). Если история - ночной горшок, значит, автор ей не слишком доверяет. И правда, Башлачев рисует профанное время, в котором человек не достает до образа человека, становится рыбой... Здесь отвлечемся на время от мотивов воды, дабы истолковать смежный мотив.
Затрудненная физическая функция (питание, дыхание, речь) - мотив многозначный. Не забудем, что он осложнен превращением человека в рыбу, которое, однако, как бы застряло на полпути, оставив несчастного и человеком и рыбой одновременно. Главное здесь - расчеловечивание. Почему именно рыба? Видимо, важны семы плавания (в воде-истории), молчания (которое читается еще и в социально-нравственном, «бардовском» коде), и целый «куст» смыслов, связанных с пищей. Во-первых, рыба -пищевой продукт, и так персонаж становится сам себе обедом. Во-вторых, рыба - постная пища, и вечный рыбный день есть вечный пост. Однако это пост профанный, ведущий только к истощению (ср. у Высоцкого: «Траву кушаем, век на щавеле. / Скисли душами, опрыщавели»). В-
третьих, рыбный день - голодный день в советской столовке. Рыбный день
- недостаток жизни, это когда человек как бы существует, но все его человеческие функции купированы - всё, что сообщает его с внешним, то есть обеспечивает превышение себя, участие в общем мире. Человек-рыба до того выхолощен, подрезан, подстрижен и стреножен, что больше напоминает музейное чучело. Физическое легко прочитывается как метафора духовного. Апофеоз замкнутости персонажа - его каннибализм (реализованная идиома «заниматься самоедством»?).
Итак, Башлачев рисует профанное время, в котором человек расче-ловечен, то есть самодостаточен, лишен всего творческого, не годен ни к чему (ср.: «Я уже импотент. А это больше, чем усталость» в песне «Час прилива»). Понятно, почему в этом времени ничего не происходит. Между тем одно событие всё же близится - это наступление рыбного дня. А вот после него уж точно ничего не будет, только вечный «день сурка», и времени не будет, и день станет неотличим от года, и одна минута станет неотличима от другой17, и все мелководные мальки да голые короли этого профанного царства получат свое («Я разобью стекло зеркальных глаз. »). Худое времечко - значит, худой и профанный ему апокалипсис. Рукодельный. Исполняет автор, субъект речи. Мир, представший ему, - мелочный и
профанный, никчемна тут жизнь, бестолково время и пространство,
18
смешна его вечность и конец нелеп, как смерть в сортире .
Наконец, советская фразеология указывает для «рыбных лет» исторические и культурные координаты. Описывая андеграунд языком партийных передовиц, Башлачев отвергает миф о духовной оппозиции с самодельным фузом. Система нуждается в безвредных бунтарях, как король-самодур в шутах гороховых. И если субъектное «мы» означает поколение, то в «Рыбном дне» Башлачев глядит на него по-лермонтовски печально19. Строго говоря, «мы» относится лишь к прошедшему («мы резво плавали»), а к будущему - уже «вы» («для вас наступит рыбный день»). Автор понял, что к чему, и отделился от того мирка, которому теперь он мстительно предрекает коллапс.
Песня «Рыбный день» содержит рефлексию о «поколении с улицы Рубинштейна», об альтернативной тусовке образца 1984 года. Вопреки притязаниям, это едва живое подполье - скорее часть системы, чем ее альтернатива. Это антиутопическое не-место и не-время, в котором невоз-
17
Ср.: «часы остановились в час», «вой моторов в буксующем календаре», «время на другой параллели» и т.п. Башлачев и дальше всегда искал некое иное, сверхисториче-
ское время, и всегда поэтически связывал его с водой.
18
Интересно, В. Путин интуитивно нашел этот образ, или «припомнил» из Бахтина по принципу криптомнезии?
19 Ср. песню 1982 (!) года «Мы льем свое больное семя.». В ранних текстах, помимо образных цитат из Лермонтова, есть по меньшей мере две прямых: «Погиб поэт - невольник чести» и «Ему точно так же бывает и грустно, и скучно. Бывает порою, что некому руку подать».
можна нормальная жизнь людей. В его хронотопе человек лишается необходимых духовных свойств, функций и способностей, становится пассивной частью системы. Автор (субъект, «я») выходит из данного сообщества и находит позицию вне и выше его. Своей властью ведающего над неведающими он не только предрекает гибель своей прежней среде, но и готов
20
этому способствовать . В песне заметны черты панковского стиля с его эстетизацией агрессии и всего отвратительного.
Предвижу упрек: мол, нам все эти мысли понятны и так, без анализа. Но должен ли анализ обнаружить нечто принципиально иное, нежели доступное интуитивному восприятию? Как раз такие ожидания и были бы странными. Скорее, его цель - подтвердить интуицию, проверить и вербализовать всё то, что «кажется», «чувствуется», - обоснованно пересказать тот смысл, который возможно пересказать.
20 Сильнее всего его гнев в стихе «я разобью стекло зеркальных глаз». Здесь он похож на карающего бога. Или просто на автора: кто автор, как не бог своего текста? Возможный визуальный образ - человек, глядящий в стекло аквариума. (Знаковое слово! Но не забудем, что это лишь ассоциация). Разбить аквариум значит устроить маленький апокалипсис. В поздней редакции этот стих изменен: «Сегодня тает лед зеркальных глаз».
