CC BY
32
ПО СТРАНИЦАМ ИСТОРИЧЕСКИХ ЖУРНАЛОВ
99.04.025. ЖУРНАЛ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИИ.
JOURNAL OF CONTEMFORARY HISTORY. - L., 1988. - Vol. 23, № 2. -
Р. 163-320
Выходящий ежеквартально в Лондоне, Саузэнд-Оукс (США) и Нью-Дели журнал содержит исследования по проблемам новейшей истории, как правило, опирающиеся на вновь обнаруженные или не использовавшиеся ранее источники.
Политика и общественное мнение в странах Варшавского Договора.
1. КРЭЙМЕР М. СОВЕТСКИЙ СОЮЗ И КРИЗИСЫ 1956 г. В ПОЛЬШЕ И ВЕНГРИИ: НОВОЕ ВИДЕНИЕ, ОСНОВАННОЕ НА НОВЫХ ИСТОЧНИКАХ.
KRAMER M. The Soviet Union and the 1956 crises in Hungary and Рoland: Reassessments and new findings.
2. ХЕНН М. ОПРОСЫ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ В КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ. HENN M. Oрinion рoШng in Central and Eastern Ern^e under communism.
С распадом Варшавского Договора, а затем Советского Союза и отстранением от власти коммунистических партий, господствовавших в политической жизни социалистических стран, в распоряжение историков поступает все растущее количество архивных документов, в прошлом секретного и сверхсекретного характера, освещающих глубоко скрытый от внешних глаз процесс принятия руководством этих стран политических решений, имевших порой важнейшее значение для судеб мира.
В статье М.Крэймера, ассоциированного члена Центра Дэвиса по исследованию России при Гарвардском университете и руководителя осуществляемого университетом проекта по исследованию «холодной войны» (1), анализируется ряд недавно введенных в научный оборот секретных и сверхсекретных документов периода известных событий 1956 г. в Польше и Венгрии, позволяющих во многом переосмыслить причины и мотивы вооруженного вмешательства СССР в венгерские дела, а также яснее представить себе последствия этого вмешательства как для Советского Союза, стран Социалистического Содружества, так и для Запада.
Основной корпус документальных источников, на которых базируется исследование М.Крэймера, представляет собой подборку рассекреченных архивных материалов, переданных в ноябре 1992 г. Ельциным в распоряжение венгерского правительства. В 1996 г. эти материалы были переведены на венгерский язык и изданы в Венгрии, став тем самым доступными для историков других стран. Не менее ценным источником,
дополняющим и во многом проясняющим изданные ранее мемуары Н.Хрущева, стали записки В.Малина, заведующего Общим отделом ЦК КПСС, который фиксировал содержание дискуссий в ходе заседаний Президиума ЦК КПСС в 50-е годы, поскольку стенографических их записей не велось (1, с. 166). Важными источниками являются опубликованные в 1993-1994 гг. воспоминания генерала Е.Малашенко, входившего в командование операцией Советских войск в Венгрии в 1956 г., а также рассекреченные материалы из архивов восточноевропейских стран (1, с. 167).
Новые документы, отмечается в статье, позволяют понять, почему Советский Союз принял решение согласиться с мирным урегулированием конфликта в Польше, но не в Венгрии, хотя именно Польша стала главным источником озабоченности Советского руководства в 1956 г. Особенную тревогу относительно общей стабильности в странах Варшавского Договора вызвали волнения в Познани 28-29 июля в ответ на отказ польского руководства удовлетворить требования рабочих увеличить зарплату и премии. Объявленная рабочими ряда крупнейших предприятий Познани забастовка была поддержана жителями города, собравшимися на массовый митинг, который перерос в восстание.
Участники митинга штурмовали здание Управления государственной безопасности, освободили из тюрьмы политических заключенных и потребовали «покончить с коммунистической диктатурой в Польше», а также «провести свободные выборы нового правительства» и «вывести советские оккупационные войска с польской территории». Польские лидеры Э.Охаб и Ю.Циранкевич отдали приказ подразделениям польской армии и сил госбезопасности подавить восстание, что и было осуществлено в течение двух дней. В результате погибло 53 и было ранено несколько сотен его участников (1, с. 168).
Несмотря на то, что дислоцированные в Польше советские войска не вмешивались в конфликт, ограничившись усиленным патрулированием границы Польши с ГДР, а руководство страны приняло ряд мер по улучшению положения рабочих, напряжение в польском обществе продолжало нарастать, что привело к осени 1956 г. к новому противостоянию с Советским Союзом. В начале октября один из наиболее видных ранее репрессированных лидеров ПОРП В.Гомулка был восстановлен в партии.
Учитывая, что Гомулка, выступавший за удаление из командования польской армии советских офицеров, включая маршала Рокоссовского, и за проведение Польшей независимой внешней и внутренней политики, являлся наиболее вероятной кандидатурой в лидеры ПОРП, политбюро которой потребовало в сентябре отозвать представлявших в
Польше КГБ советских «советников», руководство КПСС решило оказать на польских руководителей двойное, политическое и военное, давление.
По приказу Хрущева части советской армии, дислоцированные в северной и западной части Польши, начали медленное движение на Варшаву, после чего в столицу страны неожиданно прибыла представительная делегация КПСС в составе Хрущева, Молотова, Булганина, Кагановича и Микояна, а также главнокоман-дующего вооруженными силами Варшавского Договора маршала Конева и еще 11 высокопоставленных советских офицеров. В ходе поспешно созванного совещания, пишет автор, Гомулка заверил, что не собирается выводить Польшу из Варшавского Договора, но взамен потребовал прояснения статуса советских войск, размещенных в Польше, а также невмешательства СССР во внутренние дела страны. Подчеркнув, что Польша «не допустит, чтобы у нее отняли независимость», Гомулка подтвердил ранее высказанное требование отозвать из Польши 50 советских «советников», а также Рокоссовского и других советских офицеров, входящих в командование польской армии (1, с.170).
Возвратившись вечером 20 октября в Москву, члены делегации КПСС узнали, что утром того же дня Гомулка был избран первым секретарем политбюро ПОРП, из которого был выведен Рокоссовский и ряд других неосталинистов. В течение нескольких последующих дней в крупнейших городах Польши прошли многочисленные митинги в поддержку Гомулки, увенчавшиеся 24 октября грандиозным митингом в Варшаве, в котором приняли участие свыше 500 тыс. человек. На протяжении 20 и 21 октября, отмечается в статье, советские лидеры рассматривали различные варианты экономических санкций против Польши и военного давления на польское руководство, однако пришли к выводу об их крайней нежелательности.
Как это было сформулировано Хрущевым на расширенном заседании Президиума ЦК КПСС 24 октября, «найти повод для вооруженного конфликта с Польшей в настоящее время было бы легко, но гораздо труднее будет позднее этот конфликт закончить» (1, с.172). По мнению автора, Советское руководство отдавало себе отчет в том, что значительная часть польских вооруженных сил, в особенности внутренние войска, не подчинявшиеся Рокоссовскому, скорее всего выступит на стороне Гомулки. Помимо этого, существовало серьезное опасение, что Гомулка сдержит высказанное им обещание раздать оружие «рабочей милиции» (там же).
Вместе с тем, отмечается в статье, трудно сказать, удалось бы или нет Гомулке настоять на отзыве Рокоссовского, если бы в этот момент не началось быстрое развитие венгерского конфликта. Учитывая, что Го-
мулка не выступал за выход Польши из Варшавского Договора и что он согласился на оставление советских войск на территории Польши, не приходится удивляться, что участники заседания Президиума ЦК КПСС, состоявшегося 23 октября, единогласно подчеркнули, что существует «коренная разница» между ситуацией в Польше и назревающим кризисом в Венгрии (1, 173-174).
Нарастание социальной напряженности в Венгрии стало заметным с весны 1955 г. Ситуация усугубилась «дружественным вмешательством во внутренние дела страны», по выражению К.Ворошилова, осуществленным КПСС в надежде показать тем самым, по его словам, «образец наших отношений со всеми странами народной демократии» (1, с.175). Результатом этого вмешательства явилось смещение с ключевой в руководстве Венгрией должности премьер-министра Имре Надя, назначенного на этот пост в 1953 г. под влиянием Маленкова и Берии, обвинивших первого секретаря ЦК Венгерской рабочей партии М.Ракоши в недемократичном стиле руководства, а также в «бесчисленных ошибках и преступлениях», приведших страну «на грань катастрофы».
М.Ракоши был оставлен на менее значительной в Венгрии должности первого секретаря ВРП, и после смещения в марте 1955 г. И.Надя передал пост премьер-министра своему ставленнику А.Хегедушу. Отставка Надя, обвинявшегося в «правом уклоне», стремлении повести страну по пути Югославии и сблизить Венгрию с Западом, так же как и новое усиление позиций Ракоши, вызвало недовольство венгерской общественности, выразителем которого стал, в частности, основанный самим Ракоши в 1953 г. молодежный Кружок Петефи, превратившийся со временем в резко оппозиционный ему же дискуссионный клуб.
Когда в конце апреля 1956 г. Ю.Андропов, бывший тогда послом СССР в ВНР, информировал ЦК партии о «далекоидущем воздействии» на венгерскую общественность решений ХХ Съезда КПСС, в Будапешт с большим запозданием был направлен Суслов, имевший задание разобраться в ситуации. Прибыв в столицу Венгрии 7 июня и проведя там неделю, Суслов, вернувшись, заверил ЦК в отсутствии серьезного недовольства венграми руководством своей страны. По его словам, проблема заключалась в объединении группировки, поддерживающей Надя, с «политически незрелыми и беспринципными деятелями». Проблему, считал он, можно решить путем более решительного продвижения в руководство страной «действительно венгерских кадров», что снизит «ненормально высокое» представительство в центральных органах ВРП «еврейских товарищей» (1, с. 176).
Ошибочность сусловского анализа ситуации стала ясна, когда после попытки Ракоши закрыть Кружок Петефи решением Политбюро от
30 июня (практически совпавшей по времени с началом восстания в Познани, наглядно продемонстрировавшего уязвимость неосталинистских режимов) в стране развернулись открытые выступления, в ходе которых лидеры оппозиции требовали проведения «независимой национальной политики», создания «национального коммунистического движения, которое позволило бы венграм решать свои проблемы самостоятельно, а не путем Советского вмешательства».
Срочно направленный в Будапешт 13 июля А. Микоян встретился с Ракоши и тремя другими высшими руководителями ВРП - Э.Гёре, А.Хедедушем и Б. Вегом. Убедившись, что отставка Ракоши неминуема, Микоян предложил избрать новым первым секретарем ВРП Э.Гёре. Несмотря на «не вполне искренние», по мнению автора, попытки последнего снять свою кандидатуру в пользу «одного из венгерских товарищей» (т.е. не-еврея) (1, с.180), Гёре был избран первым секретарем на заседании политбюро ВРП, состоявшемся 17 июля (там же).
Одновременно с визитом Микояна в Венгрию прибыла группа советских военачальников во главе с первым заместителем начальника Генерального штаба генералом М.Малининым, целью которой было инспектирование дислоцированного в стране Специального корпуса Советских войск. Обнаружив, что командование корпуса не имело еще секретного плана действий на случай широкомасштабных беспорядков среди местного населения (приказ разработать подобные планы был спущен в войска, расположенные за рубежом в 1953 г. после волнений в Восточной Германии), инспекционная группа информировала об этом министра обороны СССР маршала Жукова, приказавшего немедленно подготовить такой план. Усилиями инспекционной группы и командующего Специальным корпусом генерала Лащенко уже к 20 июля был составлен и подписан оперативный план под кодовым наименованием «Волна», позволявший в течение трех часов мобилизовать многотысячный корпус на «поддержку и восстановление порядка» в Венгрии.
Между тем обстановка в стране накалялась. 6 октября в Будапеште состоялось перезахоронение останков репрессированного и казненного при Сталине, не без прямого участия Ракоши, и реабилитированного им же в марте 1956 г. члена политбюро ВРП Л.Райка. На церемонии присутствовало несколько сот тысяч жителей столицы, что, как признался Гёре в беседе с Андроповым, «нанесло серьезный удар по партийному руководству, авторитет которого в венгерском обществе и без того невысок» (1, с. 181). Поведение Гёре, по выражению автора, «крайне трудно объяснить», учитывая, что практически сразу же после своего избрания он отбыл на отдых в СССР, где и провел весь сентябрь и первую неделю октября (1, с.181).
На протяжении последующих двух недель напряженность в венгерском обществе стремительно нарастала. Попытка политбюро успокоить общественность, восстановив 13 октября в партии И.Надя, привела к обратному результату, лишь утвердив уверенность оппозиции в своих силах. В добавление ко всему Гёре вновь покинул страну, отправившись с 15 по 22 октября с визитом в Югославию. Кульминационный момент наступил 23 октября, когда митинг, состоявший из нескольких сотен тысяч будапештцев, был обстрелян силами венгерской госбезопасности, действовавшими по собственному почину, без получения приказа, что послужило началом хаотичного, неуправляемого и неподготовленного восстания (1, с.182).
До самого последнего времени, отмечается в статье, ничего не было известно о том, как принималось вечером 23 октября в Москве решение о реакции на события в Будапеште. Выяснилось, в частности, что Гёре, позвонив вечером этого дня Хрущеву, даже не обмолвился о восстании, хотя перед этим он уже передал военному атташе Советского посольства просьбу об оказании срочной военной помощи. Получив эти сведения, Андропов немедленно связался с Лащенко, но последний не мог ничего сделать без приказа из Москвы. Тогда Андропов уведомил по телефону о просьбе Гёре Хрущева. Тот вновь связался с Гёре и попросил срочно прислать в Москву письменную просьбу о помощи (по непонятным причинам такая просьба поступила в Москву только через 5 дней) (1, с.183).
Рассекреченные недавно записи о заседании Президиума ЦК КПСС, состоявшемся тем же вечером, свидетельствуют, что прийти к единогласному решению о направлении на восстановление порядка войск не удалось. Этому решительно воспротивился А.Микоян, считавший, что «венгры сами, своими силами восстановят порядок». Таким образом решение о направлении войск было принято большинством голосов, что было беспрецедентным при решении столь важного вопроса. Было также принято решение направить в Будапешт Микояна, Суслова и главу КГБ И.Серова (1, с.184).
Получив наконец приказ действовать, Лащенко уже утром 24 октября ввел в Будапешт части Специального корпуса, к которым позже присоединились части из механизированной дивизии, дислоцированной в Румынии, и две дивизии - механизированная и стрелковая - из Закарпатского военного округа Украины. Силы вторжения, объединенные под командованием генерала Малинина, насчитывали 31 500 солдат и офицеров, 1130 танков и САУ, 380 БТР, 185 зенитных орудий и большое количество другого вооружения. Они были сосредоточены в Будапеште и вдоль границы Венгрии с Австрией. Им были приданы 2 эскадрильи ис-
требителей, насчитывавшие 152 самолета, а также две эскадрильи бомбардировщиков, расположенные в полной боевой готовности на аэродромах в Венгрии и Закарпатском военном округе (1, с.185).
Вместе с тем подобное сосредоточение войск оказалось не только малоэффективным, но по существу контрпродуктивным. Танки, не обеспеченные достаточной поддержкой пехоты, становились легкой добычей повстанцев, забрасывавших их в тесных улицах Будапешта гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Вместо того, чтобы восстановить порядок, отмечается в статье, введение советских войск в Будапешт лишь разожгло пламя восстания (1, с.185).
Записки Малина отражают затруднительное положение, в котором оказался президиум ЦК КПСС, когда 28 октября руководство ВРП стало настаивать на выводе из Венгрии всех советских войск. Особое раздражение вызвало то, что И.Надь и Я.Кадар объявили происходящее не «контрреволюцией», но «национально-демократическим восстанием». Понимая, что на последних оказывается сильное давление со стороны радикальных элементов, надеявшихся воспользоваться восстанием для свержения существующего режима, руководство КПСС, пишет М.Крэймер, по существу оказалось перед весьма ограниченным выбором и нехотя приняло 30 октября решение поддержать правительство Надя-Кадара и вывести войска, если не из Венгрии, то по крайней мере из Будапешта (1, с.187).
По мнению автора, подобное решение было обусловлено чересчур оптимистичными надеждами советских руководителей на действенность поспешно принятой 30 октября Президиумом ЦК «Декларации о принципах развития и дальнейшем укреплении дружбы и сотрудничества между СССР и другими социалистическими странами». Однако в тот же день разъяренная толпа взяла штурмом здание горкома партии на Площади Республики в Будапеште. Бесчеловечная расправа нападавших с разоруженными сотрудниками венгерской госбезопасности потрясла даже многих повстанцев (1, с.189).
Озабоченность продолжающимся ухудшением ситуации в Венгрии, где Надь тогда же, 30 октября, заявил Суслову и Микояну о намерении вывести Венгрию из Варшавского Договора, усугублялась известием о начале объединенной израильско-англо-французской агрессии против Египта в зоне Суэцкого канала. В этих условиях Президиум ЦК 31 октября пересматривает свое решение, принятое накануне, и единогласно высказывается за полномасштабное использование военной силы «с целью помочь рабочему классу Венгрии отразить контрреволюцию» (1, с.190). Правда, как указывается в статье, это единогласие было достигнуто в отсутствие бывших в тот момент в Будапеште Суслова и Микояна. Послед-
ний, узнав о решении от 31 октября, не только выступил против него, но даже, как пишет в своих воспоминаниях Хрущев, грозился покончить жизнь самоубийством, если оно будет проведено в жизнь (1, с.198).
Отмечая общеизвестность факта, что Я.Кадар и Ф.Мюнних добровольно вылетели 1 ноября в Москву, а затем, после военного вторжения советских войск в Венгрию 4 ноября, вернулись в страну, чтобы занять, соответственно, посты премьер-министра и его первого заместителя, автор подчеркивает, что до последнего времени не было известно, что Кадар, присутствовавший вместе с Мюннихом на заседаниях Президиума ЦК КПСС 2 и 3 ноября, решительно выступал против военного вмешательства, настаивал на полном выводе советских войск из Венгрии и провозглашении в стране «революционного правительства», которому было бы предоставлено право самостоятельно решать судьбы страны.
Рассекреченные записки Малинина свидетельствуют, что даже 3 ноября, в канун вторжения, Ракоши призывал советских руководителей признать, что восстание вызвано искренним недовольством народа и что «ВРП скомпрометирована в глазах подавляющего большинства масс», что «вся нация участвует в движении», чтобы «избавиться от клики Ра-коши». Вызывает удивление, пишет автор, что при этом Кадар не пытался представить в выгодном свете собственные действия как члена венгерского руководства и не скрывал своего мнения об ошибках советской политики в отношении Венгрии (1, с.201).
В период с 1 по 4 ноября Хрущев и другие члены Президиума ЦК проводят серию срочных секретных консультаций с лидерами партий стран Социалистического содружества относительно военного вмешательства в Венгрии и получают фактическое одобрение с их стороны, за исключением Гомулки, который категорически настаивает на мирном улаживании конфликта. Однако и последний после начала вторжения дает указание представителю Польши в ООН голосовать против выдвинутой США резолюции, осуждающей агрессию СССР против Венгрии (1, с.203).
Подавление восстания в течение 4, 5 и 6 ноября - в срок, назначенный командующим операцией маршалом Коневым - стоило жизни около 22 тыс. венграм и 2 300 советским солдатам и офицерам. В статье подробно анализируются не только факторы, обусловившие решение о вооруженном разрешении венгерского конфликта, но и последствия этого шага как для установления стратегического равновесия между Варшавским Договором и НАТО, так и для внутренних взаимоотношений между странами социалистического содружества. Анализируется также значение польских и венгерских событий для продолжавшейся борьбы между
Хрущевым и сторонниками неосталинистских «жестких» политических методов - Молотовым и Кагановичем (1, с.213).
В статье уделяется значительное внимание анализу влияния на принятие решения о военном вторжении опасений руководства социалистических стран о воздействии польских и венгерских событий на общественность, прежде всего студенчество. Автор, основываясь на рассекреченных данных органов госбезопасности, показывает весьма значительный размах митингов и других мероприятий солидарности, прокатившийся в 1956 г. по всем восточноевро-пейским странам Содружества. Многочисленные выступления советских студентов в целом ряде столичных вузов и учебных заведениях других городов, протестовавших против вооруженного вмешательства в венгерские события повлекли, в частности, серьезные репрессии в соответствии с решением Президиума ЦК от 4 ноября об «очищении всех высших учебных заведений страны от нежелательных элементов» (1, с .198).
Отмечая в заключение статьи, что введение в научный оборот новых рассекреченных документов не только подтверждает или разъясняет уже известные факты, но и дополняет их фактами, способными по-новому осветить многие важные моменты недавней истории, автор подчеркивает, что тем самым исследователи получают возможность отчетливее представить себе действительное содержание как отдельных эпизодов, так и всего хода «холодной войны» (1, с.114).
Отношение руководства стран Варшавского Договора к исследованию общественного мнения по политическим и социальным вопросам раскрывается в статье М.Хенна, старшего преподавателя исследовательской методологии Университета Нотингема-Трента (2). Отмечая, что вопреки сложившимся на Западе представлениям, попытки создать центры и институты по изучению общественного мнения проявлялись в странах Варшавского Договора практически на всем протяжении его существования, автор указывает, в частности, на плодотворность и высокую точность опросов общественности, проведенных в Венгрии и Чехословакии в 1945 г. накануне всеобщих выборов. Так, например, в Венгрии средняя ошибка в определении уровня поддержки населением 5 крупнейших партий, участвовавших в выборах, составила менее 2 % (2, с.229).
Созданный после освобождения Чехословакии Институт по исследованию общественного мнения (ИИОМ) проводил опросы населения по широкому кругу проблем экономического, социального и политического строительства. О высокой эффективности этих опросов можно, в частности судить по тому, что средняя ошибка при определении поддержки населением политических партий в ходе опроса накануне выборов мая 1946 г. составила не более 1,1 % (2, с.230).
Вместе с тем именно эффективность работы чехословацких социологов привела к ограничению, а затем свертыванию властями их деятельности после того, как в феврале 1948 г. накануне всеобщих выборов, в ходе которых К.Готвальд намеревался заменить коалиционное правительство правительством коммунистического большинства, проведенный ИИОМ опрос общественного мнения показал, что коммунисты вряд ли сумеют набрать более 30% голосов электората (против 40 %, полученных ими в 1946 г.) (2, с. 231).
В период послевоенной сталинской диктатуры, отмечается в статье, практически до конца 50-х годов, опросы общественного мнения в странах Варшавского Договора не проводились, а сама социология была объявлена реакционной буржуазной наукой. Считалось, что партийные работники с помощью КГБ и осведомителей получают все необходимые им сведения о нуждах, мнениях и предпочтениях граждан (2, с. 232).
Положение начало меняться с началом послесталинских реформ, однако даже с основанием с конца 50-х годов в социалистических странах институтов социологии и последующим развитием социологических исследований (например, в ходе так называемого «золотого века» советской социологии - с 1965 по 1972 г.) опросы общественного мнения, как правило, ограничивались проблемами социального и экономического характера, проблемами семейных отношений и т.п. (2, с.234).
Как показывает опыт опросов общественного мнения, проводившихся социологами социалистических стран, отмечается в статье, сравнительно небольшой процент отказов сотрудничать со стороны населения не свидетельствовал о готовности респондентов давать откровенные ответы на вопросы, особенно политического характера. «Общепринятое отношение населения к таким опросам, - указывается в статье, - определялось мнением, что они проводятся властями в рамках стратегии официальной пропаганды с целью собрать данные об общественном мнении, а затем манипулировать ими таким образом, чтобы подтвердить всенародную поддержку населением правительства и проводимых им в жизнь программ, основанных на принципах марксизма-ленинизма» (2, с.236).
Отмечая в заключение статьи, что опросы общественного мнения в странах Варшавского Договора были непосредственным образом связаны с царившей в них политической атмосферой, автор приходит к выводу, что в силу того, что участники опросов вряд ли могли считаться выразителями своих подлинных убеждений, сами опросы не служили сколь-либо надежным индикатором действительного общественного мнения (2, с.240).
ФИШЕР Д.Р. МАССОВЫЕ ПОВЕТРИЯ СРЕДИ СКОТА В ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ: ЗАГАДКА «БОЛЕЗНИ БЕШЕНЫХ КОРОВ». FISHER J.R. Cattle рlagues рast and рresent: The mystery of mad cow disease.
В статье Д.Фишера, старшего преподавателя Отделения экономики Университета Ньюкасла (Новый Южный Уэльс, Австралия) рассматривается исторический аспект «болезни бешеных коров» (ББК), повлекшей уничтожение к концу 90-х годов значительной части крупного рогатого скота британских фермеров.
Указывая на то, что далеко не все и не всякие эпизоотии, точно так же, как и эпидемии, поражающие людей, получают в глазах современников наименование «поветрия», автор подчеркивает, что статус «поветрия» предполагает, кроме масштабов бедствия, наличие ряда специфических элементов, поражающих общественное сознание. Одним из важнейших среди таких элементов бесспорно является внезапность и загадочность возникновения и массового распространения болезни. Так, причины, носитель ББК и, что еще важнее, его способность переходить межвидовые границы, вызывая у людей болезнь Крейцфельдта-Якоба, до сих пор остаются до конца не выясненными, порождая многочисленные споры между специалистами (с.216).
Весьма загадочным является и факт, что ББК поразила практически исключительно британское стадо, в то время как на континенте и в других частях света наблюдались лишь отдельные и достаточно редкие случаи заболеваний. При этом, сравнивая нынешнее поветрие с крупнейшей эпизоотией среди крупного рогатого скота Британии 1865-1867 г., автор обращает внимание на то, что если 130 лет тому назад ее масштабы были очевидны, поскольку легко поддавались учету, то незначительное по сравнению с предыдущей эпизоотией количество зафиксированных заболеваний коров в Британии в нынешнем столетии дает лишь весьма приблизительное представление о действительном размахе бедствия и о времени его начала. Учитывая, что к 1986 г., когда ББК была достаточно надежно диагностирована, она уже получила широкое распространение и что инкубационный период этой болезни длится от четырех до пяти лет, указывается в статье, можно предположить, что эпизоотия началась в самом начале 80-х годов, если не ранее (с. 217).
Еще одним фактором загадочности, превращающим ББК в подлинное поветрие, является, как указывается в статье, то, что несмотря на чрезвычайно оперативную работу, проделанную ветеринарной службой Великобритании, определившей уже в 1988 г. главного предполагаемого носителя ББК - скармливаемые коровам мясные и костные концентраты (МКК), содержащие мясо зараженного скота, - выводы британских вете-
ринаров до сих пор оспариваются значительным количеством ученых. По существу, замечает автор, наиболее основательным подтверждением этих выводов являются не лабораторные исследования, но прекращение дальнейших заболеваний коров, которым перестают скармливать МКК (с.218).
В статье обращается внимание и на другую черту исторической характеристики поветрий - широко распространяющееся в обществе убеждение, что они насылаются за грехи, откуда следует стремление найти их конкретных виновников, что по крайней мере отчасти сняло бы напряженность, связанную с загадочностью причин возникновения болезни (с.221). Рассматривая на примере ББК проявление этой характерной черты поветрий в современной Британии, автор указывает на упорные поиски «козлов отпущения» в лице Министерства сельского хозяйства Великобритании, Ветеринарной службы, самих фермеров, старающихся скрыть от обследования случаи заболевания коров, и даже в целом капиталистического производства и всего «современного материального «прогресса», осуществляющегося за счет естественной окружающей среды» (с.224).
В заключение статьи автор приходит к выводу, что в современных условиях статус поветрия, который приобретают такие болезни, как ББК, СПИД или вирус Эболи, способен принести немалую пользу, концентрируя внимание и ресурсы общества на задачах решения крупнейших проблем, связанных с экологией и гигиеной, в данном частном случае - с гигиеной питания (с.227).
Фашизм в Британии.
1. КУПЛЭНД Ф.М. УТОПИЗМ ЧЕРНОРУБАШЕЧНИКОВ. COUPLAND Ph.M. The blackshirted иЮр1аш.
2. ТЕРЛОУ Р.С. СТРАЖ «СВЯЩЕННОГО ОГНЯ»: НЕУДАЧА ПОЛИТИЧЕСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ ОСВАЛЬДА МОСЛИ ПОСЛЕ 1945 г.
TERLOW R.S. The guardian of the "Sacred flame": The failed ро1Шса1 resurrection of sir Oswald Mosley after 1945.
Возрождение и относительно широкое распространение в ряде стран континентальной Европы в послевоенный период неофашистских идей, движений и организаций побуждает британских историков исследовать исторические корни и современное развитие местного фашизма с целью определить вероятность расширения национал-социалистического движения в среде британского общества.
В статье Ф. Купленда, аспиранта Отделения истории Университета Варвика (1), предпринимается попытка осмыслить позитивный потенциал национал-социалистических утопий британских чернорубашечников,
привлекший внимание общественности страны к их деятельности в период между двумя мировыми войнами.
Отмечая, что основные концепции, на которых основывалась идеология Британского союза фашистов (БСФ), были сформулированы в 30-х годах его харизматическим лидером О. Мосли, автор указывает, что, хотя британский фашизм всегда стоял особняком по отношению к общему направлению национал-социалистических идей, его главный лозунг выражал присущее всякому фашизму стремление к «революции, которая бы подчинила экономическую жизнь неэкономическим мотивам, ввела бы в ней большее планирование и централизованный контроль, осуществила бы социальную интеграцию и обеспечила культурное единство общества» (1, с.257).
Провозглашая намерение построить «Великую Великобританию», заявляя, что сущностью политики БСФ является «Британия превыше всего», чернорубашечники надеялись остановить шпенглеровский «закат Запада» и, создав «корпоративное государство», обеспечить не коммунистический, но фашистский «конец истории» (там же).
Корпоративное государство мыслилось как система «экономического самоуправления», защищенного от внешних воздействий подчинением финансового капитала национальным интересам, «научной защитой» и имперской автаркией. Каждая корпорация будет выдвигать своих представителей труда и капитала, а потребители будут служить арбитрами между ними. Поскольку тем самым интересы всех партий окажутся в равной мере представленными, отпадет нужда в забастовках и политических акциях, а рабочее движение уйдет в прошлое (1, с.258). Фашистское правительство будет избираться непосредственно народом и сменить его можно будет только путем плебисцита (1, с.259).
Фашистское представление о будущей корпоративной Британии предусматривало всеобщее движение «назад к земле», использование всех достижений современной науки для развития сельского хозяйства, строительство в сельских районах больших школ и детских садов, преобразование и модернизацию всей жизни фермеров (1, с.262).
Национальная идея БСФ по сравнению с континентальным фашизмом отличалась некоторым своеобразием, что, в частности, выразилось в трактовке британскими фашистами «еврейского вопроса». Евреи оказались объектом нападок не в силу своей «расы» или «религии», но потому, что они «ставили интересы представителей своей расы, живущих как в Британии, так и вне ее, выше интересов Британского государства» (1, с.263). Величие же Британии не мыслилось без создания «нового фашистского человека». «В отличие от материалистических утопий, - пишет автор, - считавших, что новый человек будет создан преобразован-
ной средой, утопизм британских чернорубашечников предполагал, что фашист, прежде чем преобразовывать общество, должен преобразовать собственную жизнь» (1, с.264).
В статье подробно рассматривается разработка отдельных деталей и направлений учения Мосли его товарищами по партии, такими, как, например А.К.Честертон, представитель так называемого «постфашизма» - течения, возникшего на волне первых пропагандистских успехов Мосли, заявлявшего о своей способности прийти к власти «через 12 месяцев». Пост-фашисты видели в своем движении прежде всего род культурной революции, призванной преодолеть «декадентские» ценности этого века (1, с.266).
Другой видный идеолог британского фашизма, в прошлом коммунист А.Р.Томсон, усматривал идеал общественного устройства в принципах термитника, который преобразует каждый отдельный организм путем «последовательных интеграций» в высшую форму, подчиненную сообществу термитов как «высшему существу» (1, с.270).
Анализ утопических основ идеологии БСФ, пишет автор в заключение статьи, позволяет понять особенности трансформации на британской почве возникших в Европе фашистских утопических мифов «национального возрождения» (1, с.271).
Исследование причин, по которым попытки Мосли возродить британский фашизм в послевоенный период потерпели неудачу, исследуются в статье Ричарда С.Терлоу, старшего преподавателя факультета истории Шеффилдского университета (2).
Отмечая, что недавнее рассекречивание и публикация Министерством внутренних дел Великобритании досье политической деятельности Мосли в период с 1945 по 1948 г. предоставили новый и весьма интересный материал для анализа неудачи попытки последнего сплотить освобожденных в 1945 г. из заключения членов Британского союза фашистов в рамках новой организации - «Движения юнионистов» (от англ. «юнион» - «союз». - Реф.), автор высказывает мнение, что общественный остракизм и фактическое отстранение фашистов от средств массовой информации страны были хотя и важными, но далеко не единственными препятствиями на пути возвращения британских чернорубашечников в сферу активной политической жизни (2, с.241).
Несмотря на то, что Мосли не утратил популярности в среде своих последователей, а Британский кабинет министров в лице лорда Джоуитта заявил 26 апреля 1946 г. о своем решении не запрещать фашизм, но держать его под внимательным наблюдением (2, с.243), новые идеи, содержавшиеся в двух книгах, опубликованных лидером британского фашизма в 1946 и 1947 гг., мало чем отличались от его довоенных высказываний и,
соответственно, вряд ли могли найти отклик у британской общественности. Заявления Мосли о том, что только он один в состоянии спасти Европу от «архитекторов хаоса», что его идея «вознесет человека над тем, что называют демократией, и даже над фашизмом», отмечается в статье, хотя и привлекли к нему на какое-то время внимание ряда британских интеллектуалов, но не оказали никакого заметного воздействия на общественную жизнь страны (2, с.245-246).
По мнению автора, одной из главных причин здесь явилось то, что послевоенные идеи Мосли оказались еще более фашистскими по своей сути, чем прежде. Пытаясь приспособиться к изменившейся обстановке, он сменил лозунг «Великой Великобритании» на лозунг построения «нации Европа». В развитие этой мысли Мосли предложил концепцию «Евро-Африки», предполагавшую применить принципы южноафриканского апартеида для возрождения европейских наций, и на этой основе создать «третью силу», стоящую между «Толпой» (коммунизмом) и Деньгами (США) (2, с.247-248).
Мессианские призывы Мосли спасти Европу от «коммунистического варварства» и «азиатских орд большевиков» слишком напоминали нацистскую пропаганду, хотя и разбавленную с учетом нового европейского политического контекста. Неудивительно, что созданные им в феврале 1948 г. 47 книжных клубов и 4 политические организации оказались на задворках политической жизни Британии. Единственным по существу вкладом Мосли в послевоенную политическую борьбу, по замечанию автора, явилось то, что он выступил пионером развернувшегося позднее движения против иммиграции в Британию цветных из стран Содружества (2, с.249).
Потерпев сокрушительное поражение в попытке вернуться на арену политической жизни Великобритании, Мосли сосредоточивает усилия на пропаганде своих идей не непосредственно через Движение юнионистов, но путем "проникновения" членов движения в другие политические партии и общественные организации (2, с. 251). В статье приводится ряд примеров успешного внедрения юнионистов в руководство таких влиятельных британских организаций, как, например, Национальный союз фермеров или местные Торговые палаты (2, с.252-253).
Тем не менее, возможно, отчасти вследствие именно этого изменения тактики, имя Мосли в послевоенной Британии стало одиозным не только для демократических политиков, но и для британских неофашистов. Автор, в частности, отмечает, что и Национальный фронт в 60-х годах, и Британская национальная партия в 80-х поднимали на смех новый «европеизм» Мосли. Попытки синтезировать довоенный нацизм с послевоенным евронационализмом, по словам автора, превратили Мосли
«в Иеремию, напрасно взывающего посреди политической пустыни» (2, с.254).
БУ-НАКЛИ Н.Е. БЕСПОРЯДКИ В СИРИЙСКОЙ ХАМЕ В 1925 г.: НЕУДАЧА ВОССТАНИЯ.
BOU-NACKLIE N.E. Tumult in Syria's hama in 1925: The failure of a revolt.
В статье профессора истории Джонсоновского государственного колледжа Вермонта (США) Н.Е.Бу-Накли обосновывается историческая важность восстания в Сирийской Хаме для последовавшего антиколониального движения в Леванте. По словам автора, «восстание в Хаме носило предваряющий характер. В ходе него повстанцы Леванта получили необходимый боевой опыт, поняли, что следует и чего не следует делать. Это послужило главной причиной того, что последовавшие восстания в Дамаске и области друзов причинили французам такие крупные неприятности» (с.275).
Отмечая, что район Хамы, помимо того, что был одним из двух сельскохозяйственных центров Сирии, где были сосредоточены наиболее плодородные земли, занимал важное стратегическое положение, поскольку лежал на одном из двух главных путей к средиземноморскому побережью, автор указывает на перенаселенность и пестрый этнический состав жителей этого региона, число которых существенно возросло после первой мировой войны за счет многочисленных беженцев.
Этническое многообразие усугублялось не меньшей пестротой конфессий, разделявших, а чаще всего противопоставлявших друг другу общины различных мусульманских сект и течений, православных христиан греческой и армянской церквей, общин католиков и иезуитов. В то же время фактическая власть принадлежала нескольким экономически могущественным кланам землевладельцев и кочевников, постоянно боровшимся между собой за влияние (с.276).
Именно с одной из стычек между мусульманами-суннитами и христианами, в ходе которой случайно был убит камнем один из мусульман, начались 24 февраля 1925 г. стихийные волнения, вскоре охватившие все многонациональное население района. К организовавшим шествие протеста суннитам присоединились православные христиане, недовольные предпочтением, которое оказывали французские колониальные власти католикам-иезуитам. Однако, когда в ответ на требование французов объяснить причину шествия мусульмане заявили, что они выступают «за независимость», христиане, видевшие во французском правлении опору и защиту в своем противостоянии мусульманам, разошлись по домам (с.277).
В статье подробно анализируется последующее нарастание напряженности, приведшей к относительной консолидации населения района в
движении против колониальных властей, лидирующую роль в котором играли мусульмане-сунниты. Дополнительными факторами обострения ситуации явились вспышка эпидемии оспы, засуха и неблагоразумные аресты французами отдельных представителей влиятельных кланов (с.279-282).
Решающим обстоятельством, сделавшим возможным вспыхнувшее в сентябре в Хаме вооруженное восстание, явилось то, что с июня по сентябрь основные силы французов были отвлечены на подавление восстания друзов в Южной Сирии. Во главе повстанцев стал Фавзи ал-Кавакьи - сирийский командир кавалерийского эскадрона колониальных войск, расквартированных в Хаме. Как отмечается в статье, при всем том, что ал-Кавакьи был профессиональным военным, у которого в подчинении были два французских офицера, целый ряд его личных качеств, среди которых его биографы отмечают, в частности, цинизм, тщеславие и легкомыслие, так же как и отчетливо проявившееся в ходе восстания отсутствие оперативного таланта, помешали ему организовать достойное сопротивление французским войскам, срочно отозванным из Джебел ал-Друза на подавление восстания в Хаме (с.284).
Впрочем, как отмечает автор, восстание в Хаме, учитывая огромное превосходство французов в вооружении и боевом опыте участвовавших в его подавлении регулярных частей, было изначально обречено на неудачу. Немалую роль в неудаче восстания сыграла и разобщенность повстанцев. Так, мусульмане должны были опасаться христиан - греков и армян, многие из которых поддерживали французов. Среди самих мусульман существовали трения между бедуинами и оседлыми суннитами города и деревень. В свою очередь среди суннитов не прекращались распри между арабами и тюрками и т. д. Свою лепту в поражение восстания внесло и соперничество за власть между ведущими семейными кланами региона (там же).
С военной точки зрения сопротивление повстанцев было ослаблено бестолковым командованием ал-Кавакьи, который распылил силы своих бойцов в пригороде и, напротив, сосредоточил их в городе, что, учитывая отсутствие у защитников Хамы артиллерии и бронетехники, сделало их легкой добычей наступавших французских частей, которым понадобилось на полное подавление восстания с момента его начала всего 48 часов (с.288).
В заключение статьи автор подчеркивает, что восстание в Хаме явилось прологом гораздо более длительных и серьезных восстаний сирийского населения в Дамаске и Джебел ал-Друзе. Подробности восстания в Хаме стали быстро известны во всей Сирии и послужили уроком для вождей антифранцузского сопротивления. В то же время и французы
многому научились на примере Хамы. Ведя свои главные колониальные войны этого времени в Северо-Западной Африке, они ни на минуту не ослабляли своего внимания к положению в Сирии и, как только вспыхнуло сирийское восстание, не замедлили бросить значительные силы для его жестокого подавления (с.289).
МИЛЛМАН Б. ПРОБЛЕМА ГЕНЕРАЛОВ: ВОЕННЫЕ НАБЛЮДАТЕЛИ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИНТЕРВЕНЦИИ В РОССИЮ И ПЕРСИЮ В 1917-1918 гг.
MILLMAN B. The ргоЫеш of generals: Military observers and the origins of the intervention in Russia and Рersia. 1917-1918.
Статья старшего преподавателя университета Британской Колумбии в Ванкувере (Канада) содержит анализ механизма претворения в жизнь политических решений британского кабинета министров в период заключительной фазы первой мировой войны. Автор показывает, как нерешительность и бюрократизм верхнего эшелона британской политико-военной машины развязали руки полевым генералам, действовавшим на далекой периферии театра военных действий, позволив им вовлечь Британию в бесперспективную интервенцию против большевистской России.
Напоминая, что современные армии являются одними из первых и наиболее законченных европейских бюрократических организаций, автор определяет целью своего исследования показать, каким образом генералы и армейская верхушка сумели извратить региональную политическую стратегию Великобритании до такой степени, что страна в конце первой мировой войны оказалась втянутой в военные операции на территории Персии и России (с.291).
Бюрократический процесс, приведший к интервенции, зарождался в министерстве обороны, где царил общий настрой наступательного активизма. В свою очередь этот настрой передавался от исполнительного правительственного органа к армейскому командованию, которое считало своим естественным правом и обязанностью трансформировать этот настрой в конкретные указания своим фронтовым наблюдателям разработать планы возможных наступательных операций. В силу того что наблюдатели действовали в рамках полученных ими ранее инструкций, новые указания как бы конкретизировали эти инструкции.
Процесс бюрократической трансформации общего наступательного настроя в конкретные оперативные планы и приказы, порой весьма далекие от намерений министерства обороны, на этом не кончался. Генералы Данстервиль, Маллесон, Пули и Нокс, направленные в качестве наблюдателей, прибыв на места своих назначений, интерпретировали полученные ими инструкции в соответствии со своими собственными оценками и интересами. Вместо того чтобы вести наблюдение и
информировать Генеральный штаб о его результатах, генералы немедленно приступали к формированию штабов, а затем и воинских частей, после чего вводили их в бой против тех, кто, по их мнению, в данном регионе мог считаться врагом Британии (с.292-293).
На заключительном этапе первой мировой войны, по мере того как успешные действия Германии на европейском театре военных действий вынудили армии Антанты перейти к обороне, Британия оказалась единственной среди союзников страной, способной вести наступательные операции, если не в Западной Европе, то на периферии - в Азии и на европейском северо-востоке. Соответственно, Лондоном в ожидании прибытия в Европу и ввода в действие достаточного контингента американских войск, была принята «периферийная» стратегия, предполагавшая движение британских и союзных войск к районам Ближнего Востока, Юго-Западной и Центральной Азии, а также, возможно, Европейского Севера, где начала формироваться российско-финская граница, с целью вступить в боевой контакт с войсками Германии и ее союзников (с.294).
Дополнительным стимулом для подобной стратегии явилось прекращение к весне 1917 г. наступательного движения российской армии в турецкой Анатолии и ее откат назад в Западную Персию. Учитывая начавшийся после Февральской революции процесс распада русских боевых частей, англичане столкнулись с реальной угрозой продвижения союзной Германии турецкой армии на восток - в районы Туркестана и Центральной Азии, что в перспективе могло стать турецко-германским наступлением на Индию (с.295).
Положение еще более усложнилось после октября 1917 г. с формированием в Петрограде правительства большевиков и с началом распада Российской империи. Однако, если в британском кабинете министров мнения таких антибольшевистски настроенных деятелей, как, например, Уинстон Черчилль, встречали противодействие со стороны представителей симпатизировавших новой российской власти лейбористов, что предопределяло общую сдержанность политики коалиционного правительства, то армейское командование было свободно от подобных колебаний и общий дух инструкций, даваемых им своим наблюдателям, направляемым в пограничные с Россией регионы, носил откровенно антибольшевистский характер (с.296).
Именно в таких обстоятельствах генерал Данстервиль был направлен в декабре 1917 г. в Персию с заданием разобраться в обстановке и определить, можно ли использовать армянские, грузинские и азербайджанские части для активизации противодействия возможному турецко-германскому наступлению на Центральную Азию и Индию. В инструкции, выданной Данстервилю, специально оговаривалось, что его миссия
ни в коем случае не должна была представлять собой войсковое подразделение. По замыслу командования, его задача строго ограничивалась разведывательными функциями (с.298).
Однако, когда в феврале 1918 г. Данстервиль, двигавшийся из Месопотамии к месту нового назначения (в сопровождении довольно значительного эскорта) прибыл в Керманшах, было уже очевидно, что полученные им ограниченные инструкции успели устареть. Темпы распада русской армии и наступления турок настолько возросли, а влияние Германии на Кавказе настолько усилилось, что чисто разведывательная миссия теряла всякий смысл. Перед кабинетом министров стала дилемма: либо отозвать разведывательную миссию, либо, напротив, усилить ее войсками, превратив в закамуфлированные силы вторжения. Не придя ни к какому определенному решению, кабинет министров предпочел предоставить событиям развиваться своим чередом. Данстервиль был оставлен там же, где и был. Ему были приданы некоторые войсковые части общей численностью до дивизии, а ответственность за дальнейшие действия в регионе была переложена на вновь созданный Восточный комитет, возглавляемый лордом Керзоном (с.300).
Данстервиль, однако, пишет автор, не предпринял ничего, что хотя бы отдаленно напоминало порученные ему функции сбора и направления в Лондон разведывательной информации, либо даже работу военного советника при местных правительствах. Вместо этого он просто-напросто решил установить над оказавшимся в его ведении регионом военный контроль и вступить в бой с турецко-германскими и большевистскими врагами Британии. Мобилизовав сколько удалось местных частей для обеспечения линии коммуникаций и отозвав из Месопотамии и Индии столько частей, сколько ему позволило командование, он двинул эти войска на Баку и, сконцентрировав свои силы, захватил большую часть каспийского флота. Учитывая, что он оставлял за собой гарнизоны, призванные охранять линии коммуникаций, в его руках оказалась вся Западная Персия, что привело в немалое замешательство Восточный комитет в Лондоне.
В Баку Данстервиль инспирировал антибольшевистский переворот и начал военные действия против наступавших турок, одновременно разоружив и восстановив против себя большевиков. К моменту, когда его выбили из Баку, Данстервиль, по словам автора, являлся фактически губернатором города (с.301). Сохранившаяся переписка, указывается в статье, не оставляет сомнений, что ни Восточный комитет, ни министерство обороны не рассчитывали на подобное превращение направленной ими разведывательной миссии в корпус вторжения. «В то время как Данстер-
вилю было поручено играть роль военного атташе при местных властях, он установил в регионе собственную власть» (там же).
История британской интервенции в Восточную Персию и российскую Среднюю Азию, отмечается в статье, весьма сходна с вторжением в Баку. Британское вторжение в Восточную Персию началось в 1915 г. и было вызвано опасением индийского и британского правительств, что просачивание германской агентуры через Персию в районы Центральной Азии имеет целью поднять восстание в Афганистане, направленное против Британской Индии. В начале британское вторжение приняло форму англо-русского «кордона» вдоль афганской границы. К лету 1917 г. российская часть «кордона» начала быстро таять. Правительство Британской Индии было вынуждено сначала продвинуть свою половину войск на север, а затем направить в этот регион генерала, который мог бы принять под свое командование оставшиеся части в размере примерно дивизии (с.303).
Прибытие в регион генерал-майора Маллесона с дополнительным контингентом войск и движение этих войск на север, в район прежней дислокации русской части «кордона», указывает автор, сделало дальнейшую интервенцию практически неизбежной. «Кордон» начал устанавливать связи с антибольшевистскими силами в Средней Азии, сотрудничество с которыми быстро превратили его из антигерманского заграждения в антибольшевистскую интервенцию (с.304).
В то время как в Лондоне Восточный комитет обсуждал проблему, следует ли британскому правительству направить своего представителя в Ташкент, Маллесон не только непосредственно оплачивал боевые действия, которые вели против большевиков местные комитеты, ханы, эмиры и генерал-губернаторы, но и ввел в бои с большевиками на территории российской Средней Азии собственный авангард в размере бригады (с.305-306). К моменту окончания первой мировой войны под властью Британии, таким образом, оказались значительные территории Персии и российской Средней Азии. «Конец войны в Европе, бывшей теоретически причиной направления в эти регионы британских войск, - пишет автор, - на практике остался даже не замеченным последними» (с.308).
Направление британских войск в Мурманск и Архангельск, хотя и являет собой классический пример интервенции, отмечается в статье, также во многом неверно понимается историками. В отличие от вторжении в Персию, Закавказье и Среднюю Азию, направленная зимой 1917 г. в Россию «миссия Пули», получившая название по имени своего командующего генерала Пули, с самого начала не носила разведывательной функции, но имела своим назначением высвободить британских граждан
и британское военное имущество из России, прекращавшей свое участие в войне.
Как оказалось, пишет автор, Пули еще до своего повторного прибытия в Россию в марте 1918 г. представлял себе предстоящую ему задачу совсем иначе. Видимо Пули убедил себя в том, что единственным, хотя и парадоксальным способом для Британии высвободиться из России было совершить против последней интервенцию на севере. Об этом он и доложил британскому кабинету министров, вернувшись в Лондон после первого визита в Россию. Министры, по всей вероятности неверно оценив ситуацию со слов Пули, приняли решение направить некоторые части и корабли в Архангельск «на случай возникновения в настоящем или будущем чрезвычайной ситуации». Под последней кабинет подразумевал наступление немцев на Россию из Финляндии (с.309).
Таким образом, весной 1918 г. Пули видел задачи находящихся под его командованием в Архангельске войск в том, чтобы: 1)вывезти из России британское военное имущество и британских подданных, 2) предупредить возможность использования германцами военных ресурсов России, 3) вывезти из России Чешский легион, продвигавшийся к северу по транссибирской магистрали и 4)защитить мурманское побережье от возможного германо-финского наступления. На деле, подчеркивает автор, его амбиции простирались значительно дальше. Как видно из переписки генерала с Лондоном, Пули намеревался «поднять всю Россию против большевиков и, победив их, соединиться с чехами и воссоздать восточный фронт против германцев» (с.311).
Встретив холодный прием со стороны местных властей Архангельска и Мурманска, Пули установил контакт с антибольшевистски настроенным командованием русских военных частей, надеявшимся использовать присутствие британцев для свержения местной власти, и помог ему в сентябре совершить переворот. Члены местных Советов были арестованы и интернированы на Соловки. Несмотря на протесты британского посла против подобных действий Пули, замечает автор, единственное, что оставалось делать последнему, - это принять на довольствие возникшее белогвардейское правительство и подчинившуюся ему русскую национальную армию (с.312).
Вместе с тем вслед за последовавшим вскоре окончанием войны с Германией порученная Пули задача теряла всякий смысл. Тем не менее после нескольких дней обсуждения этого вопроса кабинет министров принял 14 ноября решение, на деле отражавшее его нерешительность, оставить «миссию Пули» в Мурманске и Архангельске, но не направлять туда более никаких дополнительных частей. По замечанию автора, «по-
сле этого интервенция на севере оказалась в роли стратегической сироты» (с.314).
Интервенция союзных войск в Сибири, как отмечается в статье, к счастью для англичан была в большей степени французской, американской и японской, нежели британской инициативой. Во всяком случае, по замыслу Лондона, задача полковника (впоследствии генерала) Нокса, в прошлом военного атташе в России, состояла в наблюдении и оценке обстановки. Весной 1918 г. Нокс вернулся в Лондон с Дальнего Востока и начал нажимать на все доступные ему рычаги, чтобы убедить правительство в необходимости массированной интервенции в Сибири с тем, чтобы восстановить восточный фронт, а попутно и избавить Россию от большевиков (с.315).
В июне 1918 г. британский кабинет министров после обсуждения проблемы принял решение об интервенции в Сибирь с целью: помочь русским изгнать германцев со своей территории, удержать Россию в войне, приблизить конец военных действий, предотвратить изоляцию России с запада и помешать немцам воспользоваться поставками из Западной Сибири, так же как и складами, расположенными в русских портах (например, во Владивостоке). Как отмечается в статье, эти же цели лежали в основе британской политики в отношении Сибири, сформулированной на 1919 г. (с.316).
В апреле 1918 г. во Владивосток прибыли первые японские части в сопровождении небольшого контингента британской морской пехоты. В августе, вслед за решением японцев существенно увеличить свой контингент, западные союзники согласились выделить для участия в интервенции и свои войска: американцы - 7 тыс., британцы - 3,5 тыс., итальянцы и французы - по 300 штыков. Кроме этого, с Запада прибыло огромное количество вооружения, предназначенного для грандиозной российской армии, которую союзники надеялись создать, а также для перевооружения чешских частей, которые было решено оставить в Сибири. К концу войны британцы обещали вооружить и обучить 200 тыс. солдат (с.317).
По своему возвращению в Сибирь Нокс немедленно начал засыпать Лондон запросами о выделении большего количества войск, о разрешении устанавливать непосредственные прямые связи с белогвардейскими комитетами и вообще о более наступательной политике, которая, по его словам, была необходима британцам для поддержания своего престижа после неудачи, которую они потерпели в Баку (с.317-318).
Как показало развитие событий, надежды Нокса создать мощные антигерманские силы в Сибири были основаны на песке. Местные белогвардейские части, по замечанию автора, в лучшем случае отличались
низкой боеспособностью, а в худшем доставляли одни неприятности; итальянцы, французы и чехи не проявляли никакого желания оставаться в Сибири, особенно после окончания войны с Германией, а британского контингента для сколь-либо успешных военных действий было явно недостаточно. «Предприятие Нокса, - указывается в статье, - несмотря на то что ему придавалось решающее значение, обернулось всего-навсего еще одной британской интервенцией» (с.318).
Напоминая в заключение статьи об известном высказывании Клемансо относительно того, что война - слишком важное дело, чтобы доверить его генералам, автор высказывает мнение, что, напротив, дело генералов - это именно война, и им следует предоставить заниматься этим делом, но только поле того, как будет четко определена его политическая задача. В случае же британских интервенций в России именно отсутствие четкой политической определенности предопределило самостоятельность действий полевых генералов. «В войне, - подчеркивает автор, - генералам не следует доверять политику. В России же генералы занимались как раз тем, что делали политику» (с.320).
Б.А.Лапшов
