CC BY
40
99.04.002. УВАРОВА Т.Б. НОВАЯ ЭТНОНАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕОЛОГИЯ В РОССИИ И БЛИЖНЕМ ЗАРУБЕЖЬЕ.
Связи между национализмом в его современных проявлениях и неоязычеством, которое в последнее десятилетие охватило многие регионы Восточной Европы, прослеживает в своей работе ведущий сотрудник Ин-та этнологии и антропологии РАН В.А.Шнирельман (5).
Под неоязычеством исследователь понимает «общенациональную религию, искусственно создаваемую городской интеллигенцией из фрагментов древних локальных верований и обрядов с целью «возрождения национальной духовности». Фактически же речь идет не о возрождении, а о конструировании идеологической основы для новой социально-политической общности, более соответствующей условиям модернизации. При этом религия нередко понимается как идеология» (5, с.3).
В работе дан обзор этого процесса, охватывающий русских в России, народы Среднего Поволжья, осетин, украинцев, белорусов, абхазов, армян, латышей и литовцев. «При всей локальной специфике рассматриваемого явления нетрудно заметить, что формирование неоязычества, во-первых, охватывает преимущественно христианские регионы и почти не затрагивает мусульманские, а, во-вторых, тесно связано с всплеском этнического национализма. Важную структурообразующую роль в современном неоязычестве, как правило, играет образ могущественного врага, борьба с которым и должна побудить народ к сплочению под неоязыческими лозунгами» (там же).
Русское неоязычество ставит перед собой две кардинальные задачи: спасение русской национальной культуры от нивелирующего влияния модернизации и защиту природной среды от губительного воздействия современной индустриальной цивилизации. В то же время, выдвигая общенациональные задачи, русское неоязычество отличается от остальных направлений русского национализма тем, что отрицает Русское православие как непреходящую национальную ценность.
Становление русского неоязычества происходило в 1970-1980-е годы, когда в стране, как грибы, росли многочисленные новые «постатеистические» секты и религиозные направления. Есть веские основания говорить, считает исследователь, о влиянии кришнаизма на сложение неоязыческой «национал-патриотической» идеологии, настаивающей на арийстве славян и бесценной роли их «ведических» знаний (5, с.5).
Подобно всем другим русским этническим националистам, неоязычники понимают «русский народ» как единство трех компонентов -великороссов, украинцев (малороссов) и белорусов, или как синоним восточному славянству в целом. Поскольку восточнославянский ареал оказался расчлененным на несколько частей по вероисповеданию - меж-
ду Русской православной церковью, Греко-Католической церковью и Католической церковью - единственным способом достижения утраченного единства может стать возвращение к славянскому язычеству. Неоязычники утверждают, что переход к христианству повсюду подрывал живительную силу местной духовности, вел народы к порабощению иноземной кастой и к упадку, как чужеродная идеология, занесенная извне и не соответствовавшая «русскому духу».
Это положение служит отчасти обоснованием юдофобской позиции неоязычников, а также соответствует цели искусственного «удревне-ния» русской истории, уходящей глубоко за рамки известных письменных свидетельств.
В настоящее время русское неоязычество представлено тремя группами. Первая - небольшие общины, которые живут обособленной жизнью и регулярно исполняют языческие ритуалы и моления. Вторая -представители городской интеллигенции, которые ведут обычный образ жизни, собираясь вместе по языческим праздникам для отправления языческих ритуалов. Наконец, третья группа - это «идеологические язычники», для которых язычество - это определенное мировоззрение (5, с.6).
Языческие общины, просветительские, оздоровительные и политические движения начали оформляться в течение 1980-х годов. Одним из первых стало «Общество волхвов» (1986 г.), летом 1990 г. было учреждено историко-культурное просветительское общество «Союз Венедов», издающее свою газету «Родные просторы» и журнал «Волхв». В начале 1997 г. организация объединяла 39 человек.
Неоязыческая идеология в той или иной мере разделяется целым рядом русских патриотических движений - Русской партией России, Национально-демократической и Национально-респуб-ликанской партиями, Народно-социальной и Праворадикальной партиями, Всеславянским собором, Русским Общинным Союзом и др. К неоязычеству сочувственно относятся А.Баркашов и возглавляемое им движение «Русское национальное единство».
В Москве и Московской области, начиная с 1989 г. также действуют несколько языческих общин. В 1995 г. здесь создан культурный центр «Вятичи». Отдельные общины существуют в Екатеринбурге, Ижевске, Самаре.
В последние годы часть неоязычников отчасти изменила свое отношение к христианству, провозгласив «дружелюбный курс по отношению к Русскому православию» (5, с.11). В 1993 г. Русская партия приняла программу действий, где всячески подчеркивалась роль Русской православной церкви в развитии и укреплении русского национального самосознания. Решая проблему христианства, русские неоязычники прибега-
ют к приему противопоставления ему русского народного православия, которое якобы сохранило «здоровую языческую основу» и отвергло присущие христианству «семитские черты» (5, с.12).
Основоположником украинского неоязычества стал Лев Силенко, эмигрировавший из СССР в Канаду, где, начиная с 1964 г., начал проповедовать учение, которое он назвал «украинской родной верой». Силенко скомбинировал свое религиозное учение на основе фрагментов, сохранившихся от славянского язычества, соединив их с наследием индоарий-ской ведической традиции. «Всеми способами автор пытается доказать, что Украина и украинцы (ориане) имели славную и богатую дохристианскую «ведическую» культуру и историю, и неверно связывать «украинскую духовность» с каким-либо византийским наследием. Напротив, навязав Украине чуждое ей христианство, вначале Византия, а затем Москва стремились закабалить украинский народ, превратить украинцев в духовных рабов» (5, с.13). Украинские националисты-неоязычники ассоциируют христианство прежде всего с Россией. Еврейский фактор в изложенной версии присутствует с целью демонстрации вторичного, неоригинального характера христианства, лишения его ореола всечеловеческой ценности.
Псевдоисторические построения украинских неоязычников как бесспорную аксиому утверждают трипольское происхождение украинцев, всечеловеческую ценность «украинского матриархата» и «украинской мифологии», от которой якобы берет начало мифология индоевропейцев. Цель такого рода построений весьма далека от научной. Они призваны «наделить Украину и украинцев особыми качествами и найти им особое место в мире и противопоставить их русским». Так, орган запад-ноукраинских националистов журнал «Националист» (УНА-УНСО) в первом же номере попытался выхватить из рук русских националистов идею евразийства, «украинизировать ее и связать с неоязычеством. Украина XXI в. была провозглашена «великой культурой и цивилизацией», основанной на неоязыческих «арийских» идеях, органично сплавленных с христианством. Был выдвинут лозунг создания людей нового типа, исповедующих «героический стиль жизни» в традициях УНА-УНСО" (5, с.14).
В поисках этнических корней идеологи украинского неоязычества, как и русского, пишет автор, опираются на поддельную «Велесову книгу», как, например, глава действующей в Киеве с 1995 г. общины «Православие» Г.Лозко, черпая из нее и антихристианские аргументы.
В последние годы интерес к язычеству растет и в Белоруссии, хотя там оно не получило такого распространения, как в России и на Украине.
С конца 1989 г. неоязыческое движение охватило также Армению, где некоторые интеллектуалы, неудовлетворенные христианским наследием, предложили вернуться к «истинной» армянской вере дохристианского времени. Одно из направлений неоязычества имеет выраженный политический характер, где языческие идеалы конструируются под явным влиянием нацистской арийской теории (наследие Нжде, армянского идеолога-эмигранта 30-х годов). Другое направление представлено зарегистрированной летом 1992 г. неполитической организацией «Языческие сыновья солнца», которая ежегодно в дни солнцестояния устраивает ритуалы и обряды в эллинистическом храме Гарни.
Автор отмечает также, что всплеск языческой идеологии наблюдался в Армении в первые годы карабахского конфликта, когда многие армяне, даже не имевшие отношения к неоязычеству, были склонны связывать военные неудачи с расслабляющим влиянием христианства (5, с.16).
Тот же фактор сыграл определенную роль и в возрождении язычества в Абхазии, где религиозная ситуация всегда отличалась сложностью. Наряду с христианством и исламом здесь устойчиво сохранялись языческие традиции, служившие, по оценкам экспертов, «последним прибежищем национального самосознания». Главными носителями язычества были жрецы, сохранявшие свой духовный авторитет даже в годы Советской власти. Оживление язычества произошло в конце 80-х годов на фоне обострения грузино-абхазского конфликта.
В Северной Осетии - Алании язычество также сосуществовало с мировыми религиями - иудаизмом, христианством, исламом.
В последние годы наблюдается «воссоздание» язычества на новой основе путем переосмысления старого наследия. Делаются попытки превратить локальные божества в объекты национального поклонения.
Неоязычество оживляется и в Латвии. Один из идеологов латышского национализма Э.Брастыньш (1892-1942) сформулировал основные идеи латышского неоязычества - диевтурибы («богопочитание») (5, с .18). Основы национальной религии конструировались из элементов традиционного фольклора, мифологии, обрядов, народных представлений. Движение носило исключительно городской характер и было популярно в узком кругу интеллигентов.
Неоязыческое движение в Литве начинает свою историю с 1967 г., когда был отмечен праздник летнего солнцестояния «Свято Роси» и была создана краеведческая организация «Ромова», взявшая свое название от древнего святилища, расположенного в Пруссии, что подчеркивало древ-небалтийскую основу литовского неоязычества.
Особый ареал неоязыческих движений складывается в последние годы в республиках Среднего Поволжья, где русское православие все чаще трактуется как «религия оккупантов» и где с возвращением традиционных верований связывают надежды на возрождение местных финских народов. Центром возрождения язычества здесь стала Республика Марий-Эл, где уже несколько лет действует общество «Ошмарий-чимарий» и проводятся Всемарийские моления. В 1991 г. был утвержден Марийский религиозный центр и принят его Устав, подчиняющий все сельские общины единому центру, что резко отличает это движение от традиционного язычества. Характерно также, как отмечает автор, что марийское язычество начало возрождаться на волне марийского национального движения, и в этом участвовали местные политические движения (5, с.20).
В городе возрождением марийского язычества занималась местная интеллигенция, преследовавшая и политические цели, в селе, сохранявшем традиции, возрождение «исконной веры» стало делом местных сельских жрецов-картов, память которых хранила древние традиции и ритуалы.
По данным социологического опроса 1994 г. в республике «чистые язычники» составляли более 4% и еще 10,5% опрошенных придерживались двоеверия. Существенно, что в Марий-Эл восстановление языческих традиций пользуется покровительством местной власти, которая не может не считаться с его популярностью в народе, а местная православная церковь относится к нему терпимо.
В последние годы некоторое оживление неоязычества наблюдается и в Удмуртии, где в нем также выделяется две линии: городская и сельская. С 1991 г. языческие лозунги получили и политическую окраску, с проявлением антирусских и антиправославных тенденций.
В Мордовской Республике идея национального возрождения вначале ассоциировалась с православием или другими христианскими конфессиями, но с весны 1991 г. акцент начали делать на насильственной христианизации, нанесшей непоправимый ущерб народной культуре. По мнению ряда экспертов, как отмечает автор, эрьзянское национальное движение и его идеология демонстрируют откровенные антирусские настроения и стремление к сепаратизму, чему и соответствует стремление создать свою национальную религию (5, с.24).
В целом сходная ситуация сложилась в последние годы и в Чувашии, хотя распространение язычества здесь пока крайне ограничено.
Таким образом, заключает автор, своим становлением и распространением на постсоветском пространстве неоязычество обязано прежде всего росту местных националистических настроений, направленных на
защиту традиционных культур от нивелирующего эффекта модернизации. Другим важным элементом неоязычества являются его экологические ориентации, борьба за охрану и восстановление естественной окружающей среды, спасение природы от разрушительного воздействия современной индустрии. "Одним из моментов экологических ориентаций современного неоязычества служит пропаганда «здорового образа жизни» и акцент на народную непрофессиональную медицину... В частности, в этот комплекс входят и различные воинские упражнения и ритуалы, особенно популярные у русских неоязычников» (5, с.26).
В современном язычестве автор выделяет два разных потока - городское язычество, книжное и умозрительное, искусственно создаваемое интеллигенцией, и языческое движение в селе, где нередко можно проследить преемственность, идущую из глубин народной культуры. Первое безусловно господствует у русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей и армян. У народов Поволжья, осетин и абхазов выявляется более сложная картина, где обе тенденции своеобразно взаимодействуют и пересекаются.
«По сути неоязычество является одной из новых форм религий или идеологий, в которых некоторые наши современники ищут ответ на кардинальные вопросы, поставленные перед человечеством ХХ веком со всеми его разительными противоречиями», - заключает автор (5, с.27).
В.К.Малькова в своей публикации рассматривает общие и особенные тенденции этноидеологического воздействия, оказываемого через республиканскую прессу национальными элитами на население своих регионов. «Новые этнонациональные элиты, как определяет их автор, включают в себя политических деятелей, административную и творческую интеллигенцию, в том числе журналистов, бизнесменов, банкиров и т.д., людей, обладающих по разным причинам определенным авторитетом и властью в местном обществе» (4, с.5).
Среди разных форм участия национальных элит в выборе курса страны одной из важнейших является их идеологическое влияние на массовое этническое сознание населения российских республик. Речь идет о конструировании с помощью местных средств массовой информации (СМИ) особых, выгодных для определенных групп людей, новых общественных представлений и установок. Поэтому изучение этнической идеологии, распространяемой представителями национально-республиканских элит с помощью местных СМИ, является важной частью процесса изучения новых отношений, складывающихся между российскими этносами, между регионами, между теми и другими и федеральной властью.
На основе материалов, собранных автором в рамках работы над проектом «Национализм, этническая идентичность и разрешение конфликтов в Российской Федерации», анализируется пресса четырех российских республик (Татарстан, Республика Саха (Якутия), Республика Тува, Северная Осетия - Алания) и выявляются пропагандируемые политическими и культурными элитами основные идеологические направления, связанные с этническим развитием и межэтническими отношениями в новой России. Автор также рассматривает структуру и основные составляющие идеологии согласия и конфликтов, новые постсоветские национально-республиканские мифы, идеалы и ценности, в том числе идеи, способствующие общегражданской и этнической консолидации республиканского и российского общества, а также попытки их целенаправленного разделения.
Автором был осуществлен сплошной анализ публикаций за 1995 г. центральных республиканских газет - «Известия Татарстана», «Республика Саха», «Тувинская правда», «Северная Осетия» - изданий, поддерживающих и отражающих взгляды официального руководства республик и их сторонников, вместе с тем предоставляющие трибуну и некоторым их умеренным оппонентам.
Все названные газеты принадлежат к числу русскоязычных изданий, безусловно читаемых социально-активными слоями республиканского населения, в основном горожанами.
При многочисленных различиях в политической, экономической, социальной, культурно-исторической и этнической областях жизни бывших российских автономий, в идеологиях, распространяемых национально-республиканскими лидерами в период становления новой государственности постсоветской России, прослеживаются многие общие тенденции.
Как самые важные направления того периода автор выделяет два: «Первое - ориентация местного массового сознания не на всю Россию, а на собственную республику, всесторонне укрепляющую свой фактический суверенитет и государственность, и ...создание в этой связи и распространение через прессу определенных образов республики и России. Второе - освещение с определенных этнополитических позиций процесса национального возрождения титульного этноса, чему способствовало создание его образа и образа русского народа» (4, с.7).
Национально-республиканские элиты, переживавшие процесс перераспределения власти с федеральными структурами, опирались на принцип группового отождествления и, ища поддержки у населения, представляли свои интересы общественному сознанию как общереспубликанские. При этом чаще всего использовались пропагандистские прие-
мы, связанные с воздействием на эмоциональную сферу массового сознания. Условно автор называет такой прием «официальной демонстрацией» республиканской государственности, приуроченной, как правило, к значимым общереспубликанским событиям.
Обосновывая идею своей государственности, идеологи акцентируют в массовом сознании такие ее признаки, как официальная республиканская символика, собственная конституция и законы, собственный государственный курс. Довольно большое значение придается информации о республиканских успехах в разных областях жизни, что особенно характерно для прессы Татарстана и Якутии. Очевидно, что идеологические утверждения о причастности всего населения республики к ее ценностям, успехам и достижениям становятся серьезным фактором консолидации массового сознания. В таких публикациях, как правило, подчеркивается общереспубликанский признак без особого выделения этнического, что должно способствовать межэтническому сплочению населения.
Вместе с тем обсуждение проблемы суверенитета и связанной с ним государственности республик - тема довольно конфликтная, считает автор. Поиск наиболее оптимальных форм существования российских республик неизбежно приводил национально-республиканские элиты к вопросу об отношениях с федеральным Центром, обращая внимание жителей регионов на проблему, имеющую конфликтный подтекст: «Мы и Россия: согласие или противостояние?». Таким образом республиканские интеллектуалы несут через прессу в массовое сознание населения не только идею о ценности своего государственного суверенитета, но и некоторую напряженность, ощущаемую в создании определенного образа России, России - не союзника, а, скорее, не совсем надежного партнера-противника, соблюдающего только свои интересы, с которым надо быть очень осторожным» (4, с.12).
Анализ показал, что в республиканской прессе встречались такие формы непрямого конфликтного поведения национально-республиканских идеологов, как обсуждение обид, нанесенных республике Россией в прошлом и настоящем. В Якутии, например, претензии к Центру связаны в основном с ресурсами и положением коренных народов Севера.
Характер межнациональных отношений в Центре, в самой столице Российской Федерации Москве, также стал предметом специального исследования (2,3). Распад Советского Союза дал сильный импульс к увеличению многонациональности столицы России, где, по данным 1989 г., русские составляли около 90% населения (2, с.3).
Согласно статистическим данным, за последние несколько лет доля всего инонационального населения в Москве немного сократилась (прежде всего за счет массового выезда евреев), а внутри группы нерусских москвичей заметно возросли численность и доля представителей титульных народов республик Закавказья.
В последние годы с ростом миграционного потока в Москву нерусского населения из бывших союзных республик, изменением социального и образовательного состава приезжих, обособление мигрантов в столице России стало усиливаться.
Если еще в недавнем прошлом для немногочисленного населения нерусской национальности Москвы было особенно важным «не раствориться» в местной среде, сохранить свою национальную самобытность, на что, в частности, была направлена деятельность национально-культурных обществ, то в наши дни для мигрантов становится актуальной необходимость «вписаться» в новую этнокультурную среду обитания.
Существенное влияние на отношение москвичей к приезжим нерусской национальности из бывших союзных республик оказывают такие процессы, как образование новых суверенных государств, патронирующих интересы людей титульной национальности и в той или иной мере ущемляющих права русского населения в бывших республиках, рост межнациональных конфликтов. Немаловажную роль играет и деятельность средств массовой информации и местных властных структур по отношению к представителям различных этнических групп, проживающих в Москве.
Проведенное в рамках общей исследовательской программы «Проблемы социально-культурной адаптации этнических меньшинств в Москве» исследование было направлено на выявление у молодых москвичей русской национальности - учащихся старших классов и средних учебных заведений - представлений об этнических реалиях, окружающих их в Москве, а также бытующих в массовом сознании этнопсихологических стереотипов и установок (2, с.10).
Как выяснилось, некоторые подростки не имеют четкого представления о понятии «национальность», хотя их численность не велика - всего около 10%. Около 20% подростков не смогли охарактеризовать этнический автостереотип - собирательный образ русского народа. Кроме того, 22% опрошенных весьма критично относятся к своему этносу, т.е. имеют негативное представление о массовом этническом «МЫ». Исследователи отмечают, что в 1991г. смешанные или негативные характеристики русскому народу дали 46% опрошенных школьников-десятиклассников (там же, с.14).
Большинство московских подростков, или 73% опрошенных, выразили отрицательное отношение к многонациональности и связанным с ней проблемами. В приведенных негативных определениях, взятых из сочинений ребят, чаще всего фиксируется явное неприятие мигрантов из закавказских республик, причем очевидна в основном эмоциональная оценка приезжих, явно прослеживается перенесение отдельных личностных недостатков на всех представителей данной этнической группы. Сложившаяся ситуация, которая, по оценкам исследователей, имеет тенденцию к обострению, может корректироваться хотя бы небольшим, но, безусловно, положительным ликбезом москвичей через систему образования и просвещения, в том числе и через СМИ.
Материалы московской прессы за 1997 г. по этой тематике в таких популярных изданиях, как «АИФ-Москва», «Вечерняя Москва» и «Московский комсомолец», также стали предметом специального исследования (3). По общей оценке, материалы средств массовой информации формируют в основном массовые негативные стереотипы и установки у москвичей по отношению к представителям этнических меньшинств, создавая в городе атмосферу неприятия и «психологического выдавливания» нежеланных гостей, что можно рассматривать как целенаправленное нагнетание межнациональной напряженности в российской столице, однако без подталкивания людей на конфликты из-за национальных различий (3, с.19-20).
Результаты исследований этнических общин Санкт-Петербурга, проведенных в 1995-96 гг., получили отражение в книге «Конструирование этничности» (1). Исходным для исследователей стал вопрос о том, как постсоветское этническое возрождение проявляется в контексте крупного города. Авторы констатируют, что в российских городах каких-либо организованных этнических конфликтов не наблюдается, хотя очевиден рост ксенофобии, направленной большей частью против уроженцев Кавказа.
Для анализа постсоциалистического общества в работе был применен конструктивистский подход, согласно которому «этничность понимается как социальный конструкт. Это означает, что этнические группы и границы между ними определяются результатами социальной практики, а не заданы изначально и не связаны с некоей эссенциальной данностью» (1, с.7).
В Санкт-Петербурге, как и в Москве, «нерусских по национальности» около 10% населения. Исследование показало, что демографические факторы как таковые не оказывают прямого влияния на процесс образования этнических общин. Так, две самые большие нерусские группы -украинцы (около 150 тыс.) и белорусы (около 93 тыс.) - никакой общин-
ной жизни не ведут, если не считать пары небольших организаций типа «клубов по интересам», поскольку совершенно ассимилированы доминирующей «русской» культурой. В работе рассмотрены так называемые общины или этнические организации, представляющие собой организованные части этнических групп, выбор которых был определен, с одной стороны, их величиной, с другой - степенью формальной институциона-лизации этнических связей. Именно в общинах, а не в группах в целом и ведется, как подчеркивают исследователи, разработка коллективной идентичности или конструирование «этнического кода». Для характеристики этих процессов были выбраны евреи (106 тыс.), татары (44 тыс.), армяне (12 тыс.), азербайджанцы (12 тыс.), поляки (8 тыс.), немцы (7 тыс.), эстонцы (5 тыс.), буряты (1,5 тыс.).
Список литературы
1. Конструирование этничности: Этнич.общины Санкт-Петербурга / Центр независимых социол. исслед.; Сост. и науч.ред.: Воронков В. (Санкт-Петербург), Освальд И. (Берлин). - СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. - 301 с. - Библиогр. в конце ст.
2. Малькова В.К., Остапенко Л.В., Субботина И.А. Москва многонациональная: конфликт или согласие? I. (По данным опроса московских школьников)/ РАН. Ин-т этнологии и антропологии. - М., 1998. - 26 с. -(Исслед. по прикл. и неотлож. этнологии; №111). - Библиогр.: с.25-26.
3. Малькова В.К. Москва многонациональная: конфликт или согласие? II. Анализ московской прессы / РАН. Ин-т этнологии и антропологии. - М., 1998. - 28 с. - (Исслед. по прикл. и неотлож. этнологии; №112). - Библиогр.: с. 26-28.
4. Малькова В.К. Республиканская пресса России - новая этно-национальная идеология /РАН. Ин-т этнологии и антропологии.- М., 1997. - 19 с. - (Исслед. по прикл. и неотлож. этнологии; №103). - Библи-огр.: с.18.
5. Шнирельман В. А. Неоязычество и национализм (восточноевропейский ареал)/ РАН. Ин-т этнологии и антропологии. - М., 1998. - 32 с. -(Исслед. по прикл. и неотлож. этнологии; №114). - Библиогр.: с.28-31.
