CC BY
54
РОССИЙСКАЯАКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 5
ИСТОРИЯ
1
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 2
индекс серии 2.5
рефераты 98.01.001 -98.01.042
МОСКВА 1998
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ "ИСТОРИЯ'
НАРИНСКИЙ М М. - доктор исторических наук, главный редактор, ТВ ЕР ДО ХЛЕБ А. А - кандидат исторических наук, зам. главного редактора, АЛЕКСАНДРИ О. Л - ответственный секретарь, КОРЕЛИН А. П. - доктор исторических наук, ЛАПШОВ Б. А - кандидат исторических наук, МУНЧАЕВ P.M. - доктор исторических наук, СУББОТИН В. А. - доктор исторических наук, ФАДЕЕВА Т М - кандидат исторических наук, ШЕВЫРИН В.М. - кандидат исторических наук, ЯНЧУК И И - доктор исторических наук, ЯСТРЕБИЦКАЯ АЛ - доктор исторических наук.
"Правами на распространение настоящего юдания в странах Западной Европы, а также в США и Канаде обладают:
- фирма "Kubon & Sagner". München, BRD (подписка),
- Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук (книгообмен).
Распространение настоящего издания в Западной Европе, США и Канаде другими организациями и лицами является незаконным".
ОБЗОРЫ
98.01.001. БОЛЬШАКОВА О.В. КРЕСТЬЯНОВЕДЕНИЕ В РОССИИ
Полуторавековая традиция изучения крестьянства в России в последние годы получила новый импульс для своего развития. В составе Интерцентра при Московской Высшей школе социальных и экономических наук (неправительственной некоммерческой организации) был организован Центр крестьяноведения и сельских реформ под руководством проф. В.П.Данилова (ИРИ РАН) и проф. Теодора Шанина (Манчестерский ун-т, Великобритания). Основные направления деятельности Центра связаны с работой научно-теоретического семинара "Современные концепции аграрного развития" и осуществлением историко-социологических проектов "Трансформация социальной структуры советского и постсоветского села (1990-1994 гг.)", "Реальная политика и реальные перемены в жизни российского села (1995-1996 гг.)" и ряда других. Другим направлением работы Центра стало издание ежегодника "Крестьяноведение: Теория. История. Современность", а также двух издательских серий - "Крестьянская революция в России. 1902-1922 гг." (уже вышли в свет сборники документов, посвященные антоновщине и трагедии донского казачества) и "Крестьянские миры России", в рамках которой выпущена книга крестьянских мемуаров "Голоса крестьян".
Деятельность Центра призвана поднять крестьянские исследования в нашей стране на качественно новый уровень, объединив усилия специалистов по многим дисциплинам, занятия которых связаны с изучением сельской жизни и сельского хозяйства, и вво-1*
дя в научный оборот те теоретические достижения, которые накоплены за последние десятилетия современной общественной наукой о крестьянстве.
Первые шаги в работе Центра связаны с изданием составленной Т.Шаниным хрестоматии "Великий незнакомец: Крестьяне и фермеры в современном мире" (М., 1992). Основой для книги стала самая известная в англоязычной литературе хрестоматия по крестьянству "Крестьяне и крестьянские общества. Избранные чтения", впервые изданная в 1971 г. и давно уже ставшая классическим настольным пособием и для учащихся, и для специалистов. Книга представляет собой хрестоматию крестьяноведения: в ней собраны тексты из наиболее важных и интересных произведений экономистов, социологов, историков, этнографов, писателей и публицистов современности. В русском варианте была увеличена часть материалов, относящихся к России (включены тексты
A.В.Чаянова, А.Челинцева, Н.П.Макарова и ряда других авторов)
(3).
В начале феваля 1992 г. состоялось первое заседание теоретического семинара "Современные концепции аграрного развития" под руководством В.П.Данилова и Т.Шанина, на котором обсуждалась книга Дж.Скотта "Моральная экономика крестьянства". Материалы дискуссии были опубликованы журналом "Отечественная история". С тех пор это стало доброй традицией. На последующих заседаниях были обсуждены книги Т.Шанина "Определяя крестьянство" и "Неудобный класс", Э.Вульфа "Крестьяне", М.Левина "Российские крестьяне и советская власть", Р.Сиви "Голод в крестьянских обществах", классические работы Р.Редфилда "Малое сообщество", "Крестьянское общество и культура" и др. Подробные отчеты о заседаниях, составленные
B.В.Бабашкиным, публиковались на страницах журнала "Отечественная история" (2, с.291-299).
Выпущенный в 1996 г. ежегодник "Крестьяноведение" (9) посвящен основным проблемам теории, истории и современности крестьянства и сельского мира, их судьбам в России в индустриальную и постиндустриальную эпохи.
Открывающая "Ежегодник" статья Теодора Шанина (14) дает краткий очерк истории крестьяноведения и обрисовывает современные постановки проблем в этой области знания. В ней выявляется три фундаментальных подхода к исследованию крестьянства как социального явления: первый подход не предполагает наличия какой-либо специфики этой социальной структуры и отвергает возможности ее типологизации (представителями этого подхода, пишет Шанин, оказываются молодой Ленин - автор "Развития капитализма в России" и директор Мирового банка Роберт Макнамара); второй подход признает отличия крестьян в социальном отношении от остальных групп, но исходит из того, что эти отличия могут быть полностью раскрыты в рамках существующих теорий общества, особенно в области экономических наук (например, в трудах К.Каутского и Т.Шульца); третий подход предполагает, что отличительные черты крестьянства настолько велики, что для их анализа требуется создание особой теории (работы А.В.Чаянова или К.Поланьи).
"У истоков различий в общем подходе к вопросу о крестьянстве, - пишет Т.Шанин, - лежит более глубокая и общая проблема восприятия параллельных реальностей" (14, с. 10). Долгое время главные усилия общественных наук были направлены на выявление и объяснение универсальных явлений. Особенно это характерно для теории прогресса, как самой важной из современных моделей всеобщей теории общества и истории. В ней признается как должное объективная необходимость всеобщего движения от социального многообразия и несообразностей к универсальности социальных форм и образований, т.е. к форме, которая и более рациональна, и более удовлетворительна с точки зрения материальных потребностей людей, и лучше по своим этическим основам, и исторически необходима. В соответствии с этой теорией мир делится на "современный " и "отсталый", и закономерное исчезновение элементов отсталости (именно под эту категорию подпадают крестьяне) является частью модели. Главная отличительная черта крестьянских исследований, в особенности там, где они руководствуются третьим подходом, указывает Т.Шанин, со-
стоит в том, что они "бросают вызов идее общественного единообразия форм развития, а также универсальной логике общественного анализа" (там же).
Останавливаясь на истории крестьянских исследований, автор отмечает, что на индустриальном Западе и колониальном Востоке, находившихся под интеллектуальным воздействием европейской теории прогресса, аграрные проблемы не привлекали внимания ученых. Иначе обстояло дело в Центральной и Восточной Европе, где "крестьянский вопрос" на рубеже веков приобрел глобальный характер.
На начальных стадиях становления и развития крестьянове-дения видное место занимала русская наука. Широкие и многообразные исследования деревни в пореформенной России, проводившиеся земствами, Вольным экономическим обществом и Русским Географическим обществом, а также Тенишевским этнографическим бюро, создали мощную основу для теоретического осмысления сельской жизни. В начале XX в. русская школа аграрных исследований выдвигается на одно из первых мест в мире. Работы экономистов - представителей "организационно-производственной школы" А.Чаянова, А.Челинцева, Н Макарова и Н Кондратьева сказали новое слово не только о российской деревне, ее настоящем положении и путях развития, но и в теории кре-стьяноведения, предопределив во многом нынешний уровень науки (9, с 6).
Сталинская коллективизация и последовавшие массовые репрессии "погрузили в великое молчание СССР - и марксистский, и немарксистский высоко развитые методы анализа крестьянства оказались под запретом", - пишет Т.Шанин Сокрушительный удар по аграрной науке в Восточной и Центральной Европе, особенно в Германии, нанесли установление там диктаторских режимов в 30-е годы, подготовка к мировой войне, а затем и сама война (14, с. 14).
Возрождение крестьяноведения произошло на Западе в связи с необходимостью осмыслить последствия послевоенного процесса деколонизации в развивающихся странах Какое-то время теория модернизации, те теория глобального прогресса, оказыва-
ла определяющее воздействие на выработку политических стратегий, однако неудачи предпринятых Западом мер по отношению к странам "третьего мира", "углубляющийся разрыв" между богатством и бедностью заставили ученых обратиться к новым концепциям и новым моделям общественного развития, таким, как "кумуляция продвинутое™ и отсталости" Мюрдаля и "политическая экономия отставания" Пола Барана. Социальные исследователи - разработчики политических планов вынуждены были переключить свое внимание с чисто экономических показателей на особенности социальной структуры "развивающихся обществ", большинство населения которых составляли крестьяне. Свою роль сыграл и подъем партизанских движений в "третьем мире", взявших на вооружение стратегию Мао, согласно которой их успех зависит от связи с сельским населением. Взрыв крестьянских исследований на Западе во второй половине 60-х годов "был результатом новой политической ситуации, кризисом оптимизма 50-х годов, глобального перефокусирования взглядов, достигшего высшей точки в бурные дни 1968 г.", - полагает Т.Шанин (14, с.15).
Начавшиеся широкомасштабные исследования крестьянства вызвали всплеск интереса к работам восточноевропейских ученых, в том числе книге А.В.Чаянова "Организация крестьянского хозяйства", опубликованной на английском в начале 1960-х годов и интегрированной таким образом в англо-саксонскую академическую традицию.
Исследования закономерностей развития крестьянских обществ и их способности к самосохранению и социальному воспроизводству привели к пониманию того, что современное крестьянство представляет собой социальную систему, вмонтированную в более широкие системы, но структурированную совершенно особым образом. По мере нарастания потока исследований становилось все более очевидно, «сто нельзя рассматривать крестьян с позиций общепринятой глобальной историософской схемы, т.е. как социальное явление, обреченное прогрессом на полное и бесследное исчезновение. Все большее внимание в настоящее время
привлекает мысль о смешанных формах, а также о комплексном и параллельном существовании и развитии различных социальных форм, движение которых отнюдь не обязательно идет по одному -"магистральному" - пути истории (9, с.6, 292; 14, с. 16).
Т.Шанин приводит собственное определение крестьянства, которое рассматривает крестьян как "мелких сельскохозяйственных производителей, которые с помощью простого оборудования и труда членов семей производят в основном для своего собственного потребления, а также для исполнения своих обязанностей перед носителями политической и экономической власти" (14, с. 16). В более развернутом виде в этом определении крестьян рассматриваются четыре взаимосвязанных аспекта: семейный двор, сельскохозяйственное производство, деревня и ее культура, подчиненное положение в системах социального господства.
Автор выделяет четыре основных вопроса, имевших основополагающее значение для крестьянских исследований 60-70-х годов: 1) "проблема неисчезновения" крестьянства или, по крайней мере, его слишком медленного сокращения по сравнению с прогнозами; 2) вопрос об особенностях реакции крестьянства на вызовы рыночной экономики (относительная устойчивость крестьянских хозяйств по сравнению с фермерскими), о природе социального выживания в условиях кризиса и быстрых изменений социальных условий; 3) "оружие слабых" - умение крестьянства противостоять государственной политике, а также занять свое особое место в политических конфронтациях, движениях и вооруженных конфликтах; 4) реальная природа социального воспроизведения крестьянства и семейных производственных форм вообще, рассмотрение его как особой системы, в которой живет значительная часть современного человечества (14, с. 17-18).
Вместе с тем Шанин призывает избегать новых упрощений, согласно которым крестьяне становятся ключом ко всему и вся и рассматриваются как неизменяемые и независимые от более широкого общества и мира (14, с. 16).
Работы, посвященные крестьянским семейным хозяйствам как основным ячейкам жизнедеятельности, оставались централь-
ными для крестьянских исследований как в 60-70-е, так и в 80-90-е годы, пишет Т.Шанин. Эта проблема рассматривалась на все более обширных региональных материалах и на разных уровнях обобщения. Изучение миграции деревня-город и обратно шло параллельно с рассмотрением проблем раскрестьянивания, и бытовавшее мнение о деревенской стабильности уступало место исследованию внутренней динамики, связанной как с трансформацией крестьянства, так и с его воспроизводством. Исследования повседневной жизни сельских общин позволили более глубоко изучить особенности крестьянской культуры и тенденции в ее изменении. Значительно увеличился поток информации и усложнились методы ее анализа: была разработана новая методика анализа реальных социальных структур и форм, в соответствии с которой экономические модели пересматривались в связи с ситуациями, складывающимися в конкретных семейных хозяйствах (14, с. 18-20).
Анализ крестьянства облегчил постижение "параллельных реальностей" - тех эксполярных общественно-экономических форм, которые не являются ни рыночно-капиталистическими, ни государственно-плановыми, ни простой комбинацией тех и других и которые пренебрежительно рассматривались в рамках доминировавших теоретических стереотипов как маргинальные или же уходящие. В современных крестьянских исследованиях разработан не только критерий "других" реальностей, но и созданы противоядия дедуктивным социальным исследованиям на основе универсальных теоретических систем, шор упрощения для ученых, указывает Т.Шанин. В них обращается внимание на сочетание форм логически противоречивых, но реально существующих, основанные на них теории более сложны, но и более эффективны. Это и есть главный вклад современного крестьяноведения в методологию социальных наук в целом, заключает автор (14, с.23).
Чрезвычайный интерес представляет помещенная в теоретическом разделе "Ежегодника" историко-социологическая работа видного американского крестьяноведа Дж Скотта, написанная в 1985 г. (11). Автор исследует форму коллективного политического действия, остающуюся, как правило, вне круга интересов истори-
2 67
ков и социологов, которую он назвал "обыденным сопротивлением" - это "скрытое и молчаливое, но практически непрекращающееся сопротивление низших классов, которое осуществляется в непривычных для восприятия формах" (11, о,.21). Эти формы сопротивления безвластных групп и слоев, известные в обиходе как швейковские или брехтовские (нерадение при выполнении работ, симуляция, фальшивое согласие и притворное понимание, уклонение, подворовывание, незаконные промыслы, браконьерство, злословие, саботаж, поджоги, нападение исподтишка и убийство, анонимные угрозы, наконец, дезертирство), и представляют собой самые обычные средства классовой борьбы, пишет автор Они служат "первым прибежищем" в тех исторических условиях, когда открытое повиновение невозможно или чревато смертельной опасностью. Если же представители угнетенного класса или даже класс в целом широко практикуют эти формы сопротивления в противостоянии элите и государству, то совокупные последствия этих действий не идут ни в какое сравнение с их внешней обыденностью и банальностью.
Однако при анализе классовых отношений обыденные формы сопротивления обычно почти упускают из виду, уделяя основное внимание открытым формам политической борьбы - социальным движениям и организациям, которые, как принято считать, несут главную угрозу правящей элите Для более полного и глубокого понимания феномена классовой борьбы автор предлагает построить бинарные оппозиции, в которых первая часть каждой пары представляла бы собой форму обыденного сопротивления, а вторая - более открытую и прямую форму противостояния, преследующую ту же цель. Такую пару представляют собой, например, с одной стороны, массовое уклонение от военной службы и дезертирство, а с другой - открытые выступления солдат против офицерства и неподчинение приказам; подворовывание из государственных и частных зерновых запасов - и открытый разгром магазинов и складов с целью перераспределения продовольствия. Эти оппозиции ярко высвечивают особенности обыденных форм сопротивления подобные формы очень практичны, потому что
дают вполне осязаемый результат, они не требуют никакой организационной работы и опираются на освященную веками народную традицию сопротивления, без которого было не выжить (11, с.29).
Автор предлагает следующее определение социального сопротивления: "К сопротивлению крестьянства как низшего класса относится любое действие его представителя, направленное на ограничение или пресечение претензий (например, на налоги, выплаты, на почтительное отношение), предъявляемых этому классу высшими классами, или выдвижение собственных претензий (например, на работу, землю, вспомоществование, уважение) к этим высшим классам" (11, с.31). Это определение делает акцент на действиях, диктуемых личной заинтересованностью, подтверждая тот факт, что классовый конфликт есть прежде всего конфликт по поводу присвоения труда, собственности, продукции и налогов, т.е. обладания материальными благами.
Разнообразие конкретных проявлений и форм того, что может быть отнесено к обыденному сопротивлению, пишет автор, -не более чем зеркальное отражение многочисленных форм присвоения. Он рассматривает четыре формы обыденного сопротивления, чтобы лучше понять, что их объединяет, а также то, какие обстоятельства благоприятствуют такому сопротивлению, как оно маскируется, каких результатов может достичь.
В истории обыденных форм сопротивления браконьерству по праву принадлежит почетное место, указывает Дж.Скотт. Браконьерство в Англии середины XVII - середины XIX вв. было, с одной стороны, самым распространенным видом преступления, а с другой - являлось неотъемлемой частью существования и пропитания сельского населения и было освящено обычным правом. В условиях, когда государство на законодательном уровне перевело эту обычную практику в разряд преступлений, браконьерство как устойчивый социальный механизм перераспределения собственности было просто немыслимо без устойчивой атмосферы поощрения или хотя бы терпимости, пишет автор. Очень важно, отмечает он, что эта солидарность и взаимопомощь базируются на 2*
фундаменте неформальных деревенских взаимоотношений, участники которых имеют веские причины, чтобы скрывать существование подобных вещей от властей и от историков (11, с.33-34).
Опыт успешного сопротивления крестьян Малайзии возложенной на них исламским государством десятине в начале 1960-х годов демонстрирует возможности формального согласия и коллективного очковтирательства. Кроме чисто экономических, крестьяне имели и ряд принципиальных причин для уклонения от уплаты налога (несправедливое обложение и распределение). В результате молчаливой согласованности всех участников борьбы государство получило менее 20% от предполагавшегося объема десятины. Однако успешное сопротивление крестьян налогообложению, отмечает автор, возможно лишь в условиях режимов, так или иначе зависящих от их активной поддержки как избирателей (11, с.34-36).
Совокупный эффект обыденных форм сопротивления в кризисные эпохи может оказывать решающее значение для судеб государства. С наибольшей очевидностью это иллюстрирует такая форма сопротивления, как армейское дезертирство. Так, крах Конфедерации во время Гражданской войны в США был обусловлен именно массовым дезертирством белых фермеров и неподчинением и побегами черных рабов, которые оставили армию без продовольственных запасов.
Массовое скрытое сопротивление китайских крестьян государственному социализму, поддерживаемое местными властями, привело к тому, что отношения между государством и сельскохозяйственными производителями к 1978 г. зашли в тупик. Были предприняты глубокие экономические реформы, многие из которых автор называет ни чем иным, как узаконением того, что втихомолку практиковали крестьяне и местные руководящие кадры.
Однако необязательно обыденное сопротивление и вызываемый им кризис заготовок приводят к, уступкам со стороны государства, о чем с наибольшей отчетливостью свидетельствует история Советского Союза, указывает Дж.Скотт. Если в 1921 г. государство потерпело тяжелое поражение от крестьянства и ока-
залось в тупике, за которым последовала нэповская либерализация, то в 1929-30 гг. ответом на вызов крестьянства была сталинская сплошная коллективизация. Сталин прекрасно понимал, что "тихий", бескровный саботаж крестьянства является "тихой войной с Советской властью" (11, с.43). Путем использования всей мощи советского государства, посылки партийных кадров на село для организации колхозов, путем расправ над теми, кто сопротивлялся коллективизации, путем изъятия зерна невзирая на угрозу голода власть победила в этой войне.
На обыденные формы сопротивления автор предлагает взглянуть как на постоянное давление со стороны угнетенных в поисках слабых мест в обороне их угнетателей и пределов такого рода сопротивления. Если отсутствует реакция на какие-либо запрещенные действия, линия дозволенного сдвигается, образуя новое пространство для возможных недозволенных высказываний и действий. Будущие революции, пишет автор, легко угадываются в предшествовавшей практике тихого сопротивления и сокрытых умонастроений. Просто изменились условия, заставлявшие прежде сдерживать и маскировать свои чувства, скрывать определенные поступки, заключает Дж.Скотт (11, с.56).
К исследованию Дж.Скотта и тематически, и по своему подходу к проблеме примыкает опубликованная в историческом разделе "Ежегодника" статья С.В.Ярова (15), в которой автор стремится показать "обычное" крестьянское выступление 1918-1919 гг. как "бытовое явление" военно-коммунистической эпохи. Исследуя комплекс документов Комиссариата внутренних дел Северной области - политические сводки, доклады, обзоры и отчеты - автор выявил и проанализировал данные по 26 восстаниям и попытался представить читателю основные механизмы возникновения и ликвидации крестьянских волнений. Под крестьянским волнением автор понимает "вооруженное или мирное выступление людей, приведшее к видимому неповиновению властям либо к их устранению и замене" (15, с. 136) При этом он оговаривается, что официальные оценки покоились на более расплывчатых и широ-
ких критериях (включали в себя и принятие оппозиционных или отклонение "одобряющих" резолюций).
Описывая образцы мелких, спорадических, крагковремен-ных деревенских бунтов, С.В.Яров выделяет несколько их типов: неоконченные, хаотичные, митинговые, отмечает такой тип, как крестьянское участие в "чужих" выступлениях - дезертирских или войсковых. В статье рассматриваются причины волнений, их программа и тактика, характеризуется состав участников, способ подавления (исключительно войсками) и, наконец, расправа и суд.
Крестьянские выступления на Северо-Западе Советской России, конечно, разительно отличаются от потрясших страну позднее Западно-Сибирского и Тамбовского восстаний, пишет автор, однако "большие" восстания - это все же развитая форма исследованных в статье мелких деревенских бунтов (15, с.156).
Автор отмечает следующие характерные черты крестьянских выступлений на Северо-Западе России. Во-первых, малую продолжительность (не более 2-3 дней), причем не всегда объяснимую оперативным военным вмешательством. Во-вторых, отсутствие, как правило, даже примитивной политической программы, во многом объясняемое отсутствием традиций политизации сельских конфликтов. В-третьих, невысокую организованность выступлений - нет "вождей", с трудом можно уловить имена "зачинщиков", вообще социально-активных лиц. В-четвертых, направленность против непопулярных экономических акций, а не против Советской власти или ее институтов - в большинстве случаев происходила лишь замена неугодных "своими" людьми. В-пятых, несмотря на противоречия различных слоев деревни, восстания имеют общекрестьянский характер; название "кулацких" они приобрели исключительно по идеологическим мотивам. Это отчетливо указывает на глубинные основания крестьянских выступлений и позволяет видеть в них выражение именно массового недовольства, заключает автор (15, с. 158).
В статье В.П.Данилова "Русская революция в судьбе А.В.Чаянова" прослеживается путь становления ученого, исследуется его научная и общественная деятельность до 1920 г. Автор
показывает историю возникновения основных концепций Чаянова, которые в 60-е годы вошли в теоретический багаж западного кре-стьяноведения, а в последнее десятилетие активно осваиваются отечественной наукой.
Исходная задача - обеспечить сохранение и развитие крестьянского хозяйства в условиях рыночной модернизации - предопределила общий подход Чаянова к изучению крестьянского хозяйства, сосредоточение внимания на механизме внутреннего функционирования этого типа хозяйств, на заложенных в нем возможностях выживания, приспособления и роста, пишет В.П.Данилов. Новая научная концепция, базируясь на огромном эмпирическом материале, накопленном к этому времени в России, генетически была связана с самыми современными опытами и идеями европейских школ аграрной экономической науки. Центральной идеей чаяновской концепции стало учение об организации крестьянского трудового хозяйства, которое, по определению автора, имеет своей задачей "доставление средств существования хозяйствующей семье путем наиболее полного использования имеющихся в ее распоряжении средств производства и рабочей силы самой семьи" (5, с. 107).
Основной социальной фигурой в российской деревне и после 1905 г. оставался крестьянин в собственном смысле этого слова - непосредственный производитель, ведущий силами своей семьи в основном натуральное хозяйство. Автор пишет о распространенных в научной и публицистической литературе тех лет тенденциях преувеличить результаты социального расслоения крестьянства (раскрестьянивания), с которыми боролся Чаянов, показав, в частности, наслаивающуюся на социальное расслоение в деревне "демографическую дифференциацию" крестьянских семей. Размер хозяйства в значительной мере отражал состав хозяйствующей семьи и менялся вместе с ее естественной динамикой: возникновением малой семьи, ростом с рождением детей и распадом на новые малые семьи (5, с. 106).
Чаянов решительно отвергал "фермерский" путь аграрного развития для России, выступал против идей о "крепком мужике" и
устойчиво отрицательно относился к столыпинской реформе. Главной задачей аграрной реформы он видел создание, при опоре на середняцкую массу, кооперативных форм вертикальной рационализации хозяйства. Будущий аграрный строй должен был стать, по мысли Чаянова, кооперативным (5, с. 108, 114).
Анализ действительных результатов столыпинской реформы дается в работе крупнейшего историка российской деревни начала XX в. А.М.Анфимова (1), представляющей собой главу из рукописи. В ней показывается, что, хотя Столыпин и не является автором насаждения единоличного землевладения вместо общинного, но именно ему принадлежит заслуга проведения этой идеи в жизнь. В сборнике "Крестьяноведения" публикуется пятая глава труда, посвященная конкретным итогам аграрной реформы, что было обусловлено чрезмерной политизацией в общественном сознании эпохи столыпинских реформ и сопутствующей ей идеализацией объективных процессов, имевших место в дореволюционной российской деревне.
Было создано свыше миллиона единоличных хозяйств на бывших общинных землях, еще 300 тыс. образовалось на купленных у помещика землях. Однако из-за крестьянского малоземелья действительных "фермеров" на общинных землях могло образоваться не более 16%, а возраставшие годовые платежи по ссудам за купчие земли вели многих новых собственников к разорению. Все эго разворачивалось на фоне бесконечного ограбления деревни. В силу указанных обстоятельств успехи столыпинской реформы были весьма ограничены (1, с.60, 95).
Еще одно направление деятельности Центра крестьяноведения связано с изданием серии документальных материалов "Крестьянская революция в России. 1902-1922 гг." (10, 13).
Мысль о том, что в 1902 г. с волной крестьянских восстаний, прокатившихся по черноземной полосе Украины и России, сопровождавшихся захватами помещичьих земель, поджогами усадеб и т.п.. в стране началась аграрная революция, была высказана В.П Даниловым несколько лет назад (6, с.314). Все другие социальные и политические революции, включая Октябрьскую, разво-
рачивались на фоне и основе этой крестьянской революции, которая продолжалась до 1922 г., считает он. Именно аграрная революция и нежелание воевать крестьян, одетых в солдатские шинели, отдали власть большевикам. Отношения большевиков и крестьянства складывались очень непросто и фактически носили характер "военно-политического союза". По наблюдениям В.П.Данилова, крестьянские восстания против советской продразверстки, против разных мобилизаций, против попыток коллективизации были постоянным явлением, но лишь до тех пор, пока не появлялась белая опасность. С ее устранением "союзники" вновь оказывались лицом к лицу. Миронов на Дону, Махно на Украине, Мамонтов в Западной Сибири были вождями крестьянской революции, их гибель совпала с ее победным завершением. Крестьянская революция заставила отказаться от продовольственной разверстки, ввести нэп, отменить "социалистическое" земельное законодательство 1918-1920 гг. и вернуться к требованиям крестьянского Наказа 1917 г., в результате чего происходит "осереднячивание" крестьянских хозяйств и возрождение общины. Однако победа крестьянской революции в итоге обернулась поражением, как это обычно и бывает, указывает В.П.Данилов (6, с.319).
В русле данных проблем были подготовлены и изданы материалы по крестьянскому восстанию в Тамбовской губернии -"антоновщине" (10) и трагедии донского казачества - о Филиппе Миронове (13).
Новая научная парадигма, развиваемая крестьяноведением, стала теоретической основой для сотрудничества социологов и историков в рамках совместного исследовательского проекта по реконструкции социальной истории советского крестьянства "Трансформация социальной структуры советского и постсоветского села", работа над которым началась в октябре 1990 г. по инициативе Т.Шанина. С организацией Центра крестьяноведения и сельских реформ проект вошел в состав исследований этой научной организации.
3 67
После 50-летнего замалчивания и фальсификации процессов, происходящих в деревне, открылись перспективы невозможных ранее исследований, постановки закрытых ранее вопросов -это и стало основой для начала работы над проектом.
Первоначальная цель проекта, пишет в своей статье О.П.Фадеева, формулировалась следующим образом: изучение изменений в социальной структуре и различных сферах советского села за период с начала коллективизации и по настоящее время. Такого рода задача не могла быть в полной мере выполнена только лишь на данных, накопленных за этот период официальной статистикой и научными исследованиями. Выход виделся в получении новой первичной информации, которую можно было приобретать, работая непосредственно в селе, через общение с людьми (12, с.302).
В качестве основного объекта исследования был избран "нижний уровень" - уровень отдельной семьи, родственного клана, села в целом. Через изучение их истории планировалось проследить характер революционных и эволюционных изменений в селе в советский период и их последствия, проявляющиеся сегодня.
Были выделены следующие направления исследования:
- истории жизни сельских семей;
- пространственная картина села, включающая в себя историю территориальной и поселенческой общности и историю развития социальных институций (регулирующих отношения в производстве, торговле и снабжении, образовании, здравоохранении и др. важнейших сферах жизни);
- система сельской власти и ее изменения;
- бюджетные исследования хозяйств семей села, включая изучение бюджета времени (проблема досуга) (6, с.302-303).
Для решения задачи такого масштаба не годились традиционные социологические подходы к изучению крестьян, их образа жизни и системы ценностей, которые обычно ограничиваются "наездным анкетированием" - массовыми интервью с использованием сравнительно коротких и простых анкет, как правило, содержащих стандартный набор вопросов - требовалось достаточно
длительное и непрерывное проживание в селе членов исследовательской группы, в ходе которого они смогли бы вжиться в обстановку, преодолеть настороженное отношение местных жителей к себе как к чужакам (12, с.303; 4, с.З).
Главной составляющей проекта стала постоянная работа над методикой, способной адаптировать к нынешним условиям и задачам подходы и методы исследования крестьянского вопроса в разных странах мира, в том числе те из них, которые использовались представителями "организационно-производственной школы" в России 1920-х годов. Одним из основополагающих принципов проекта стал принцип междисциплинарности, однако для работы в селе, налаживания отношений с местными жителями, отбора и работы с респондентами более близки оказались приемы социологических и социально-антропологических подходов.
Основным методом исследования был избран сравнительно редкий в социологии метод устных "семейных историй", чрезвычайно продуктивный при реконструкции социальных структур прошлого. В соответствии с этой методикой один из старших членов семьи рассказывает историю своей жизни и своей семьи. Эти устные мемуары позволяют бросить многогранный, "панорамный", взгляд не только на каждого из остальных членов семьи, но и на многие аспекты жизни крестьян и их родных сел в целом (4, с.З).
Хотя исследование, задуманное как углубленное изучение небольшого числа семейных историй, не может претендовать на репрезентативность с точки'зрения прикладной социологии, пишет О.П.Фадеева, тем не менее при отборе сел-ключей использовались достаточно строгие критерии. На первом этапе было отобрано семь регионов: Нечерноземье (Тверь), Черноземье (Белгородская и Тамбовская обл.), Поволжье (Саратов), Русский Север (Вологодская и Архангельская обл.), Сибирь (Кемеровская и Новосибирская обл., Алтайский край), Русский Юг (Ставрополье и Ростовская обл.) и Беларусь. Позднее к ним добавились Мордовия и Калининградская область, заселенная русскими после второй мировой войны. В каждом регионе было отобрано по три села,
занимающих определенное положение относительно крупных городов - пригородное, периферийное и промежуточное. В каждом селе было записано по шесть семейных историй, авторами которых стали сельские жители, родившиеся, в основном, в период между 1900 и 1930 гг., способные к связному изложению своих воспоминаний, решившиеся на сотрудничество с исследователями и в силу своего возраста и личных качеств обладавшие наибольшей глубиной и отчетливостью исторической памяти (12, с.304; 4, с.6).
О.П.Фадеева так описывает "технологию" проведения исследований. При помощи аппарата ВАСХНИЛ в разных научных центрах страны были найдены добровольцы для участия в проекте, готовые на долгое время оставить свои прежние занятия и городскую жизнь, и из них были сформированы исследовательские группы, каждая из двух человек. Группы должны были самостоятельно организовать для себя в трех избранных селах условия для длительного проживания, проинформировать, во избежание неприятностей, местные власти о начале работы над проектом и, на свой страх и риск, проводить исследование. Примерно каждые три месяца проходили общие обсуждения (так называемые "длинные столы" под руководством Т.Шанина), которые стали своеобразным рабочим органом проекта. Здесь слушался отчет каждой группы о том, что было сделано, как идет работа, что интересного удалось узнать, какие новые вопросы открылись и как это можно применить в работе остальных исследовательских групп, какие изменения происходят сейчас (в 1991-1993 гг.) в обследуемых селах. Постепенно были расширены региональные границы проекта: к русским и белорусским селам были добавлены села Армении, Казахстана, Киргизии, Узбекистана и Туркмении (12, с.304-305).
Кроме того, под руководством проф. В.П.Данилова была сформирована группа историков, которым на основе материалов местных архивов предстояло создать углубленное историческое описание отобранных для проекта сел. Так началась совместная работа социологов и историков по восстановлению истории жизни отдельного села и населяющих его семей (12, с.304-305).
Интервьюеры, использовавшие, главным образом, диктофон, не следовали обычной социологической практике, которая предписывает считать своих собеседников только респондентами-информантами, - наиболее эффективным инструментом служили чувства симпатии и сопереживания, проявленные ими по отношению к людям, жизнь которых они изучали, пишут участники проекта. В результате эти беседы стали для многих своеобразной исповедью, облегчающей душу (4, с.4-5).
"Они говорят так, будто ждали нас молча 50 лет. Первые 30 лет они молчали, потому что боялись, а еще 20 лет - потому что их никто не слушал" - говорится в одном из отчетов. Эти слова могли бы послужить эпиграфом ко всей работе. Исследователи успели записать свидетельства представителей поколения, которое уходит из жизни - многих из респондентов уже нет в живых (12, с.307).
После записи крестьянских "мемуаров" интервьюеры привели в порядок и организовали материал в связные и логичные семейные истории. Высказывания респондентов почти не подвергались отбору, фильтрации или существенной правке со стороны исследователей, как правило, принадлежащих к совершенно иному, чем их собеседники, социальному слою - слою 30-40-летних горожан, имеющих высшее образование.
Полученный материал огромен и слабо формализован - записанные 150 семейных историй в 25 селах России и Беларуси занимают 8000 страниц текста. Чтобы сделать этот массив более доступным для аналитической работы, была создана компьютерная поисковая система, с помощью которой по введенным ключевым словам или их сочетаниям происходит отбор отдельных страниц первоисточника (12, с.311).
Восемь специально отобранных и прокомментированных семейных историй опубликовано в книге "Голоса крестьян: Сельская Россия XX в. в крестьянских мемуарах" (4). При подготовке к публикации из текстов были-исключены все вступления, вопросы и контактные реплики. В одних случаях редактирование было, по необходимости, более интенсивным, в других случаях материалы сохранили значительную часть своей первоначальной структуры.
Составители стремились сохранить, где это было возможно, аромат крестьянской речи (это касалось некоторых архаических слов, оборотов и выражений, а также так называемой ненормативной лексики). Много информации несут реакции респондентов в форме мимики, интонации, жеста или просто паузы в беседе - в некоторых случаях в тексте в скобках приведены соответствующие ремарки. В издании соблюден принцип анонимности, и имена респондентов, а также названия их родных сел заменены на вымышленные (4, с.6).
Опубликованные семейные истории дают читателю возможность взглянуть на историю России XX в. - от революции 1905 г., столыпинской аграрной реформы и коллективизации до эпохи Горбачева и Ельцина - глазами самих крестьян, услышать их голоса, которые редко слышат и к которым почти никогда не прислушиваются
Яркие, живые истории из жизни "простых людей", собранные в ходе биографических интервью, позволяют, как пишет Е.М.Ковалев, выявить социальные феномены, которые невозможно открыть количественными методами, дают богатый материал для теоретического осмысления образцов социального поведения. Е М.Ковалев рассматривает те возможности, которые открывает перед социологом метод семейных историй, в том числе возможность "снизу" понять то, что для отдельных людей означают социальные институты, с которыми они соприкасаются в своей повседневной жизни, и как, исходя из этого знания, они строят свое поведение; описать систему родства, соседства, отношения к старшим; рассмотреть вопросы самоидентификации крестьянства (8, с 286-287).
Собранные тексты являют собой богатейший материал для интерпретаций в рамках самых разнообразных дисциплин. Социолог может обратить внимание на механизм работы деревенских властных институций, эколог сумеет лучше разобраться в эволюции природоохранных традиций и исторических корнях современного кризиса окружающей среды, географу будут больше интересны региональные вариации в освоении территории, историка
могут заинтересовать реконструкция событийной стороны коллективизации или, например, голода 1933 г.
Первые результаты освоения историками семейных крестьянских историй представлены в опубликованной в "Ежегоднике" статье Т.В. и Ю.Г.Ефериных "История села Старое Синдрово" , где наряду с традиционными источниками - архивными и опубликованными - используются результаты социологического обследования, проводившегося здесь в рамках российско-британского проекта Интерцентра в 1993 г. Авторы прослеживают историю поселения (с 1720 г.), дают характеристику природных условий, климата и почв, а также сложившихся в округе способов крестьянского хозяйствования - земледелия, скотоводства, домашних и отхожих промыслов (7, с. 171-172).
Основной целью своей работы авторы считают исследование отношения крестьянства к аграрным реформам, проводившимся в разные периоды истории нашего государства. На основании имеющихся источников они приходят к выводу, что аграрные реформы 1860-х годов были приняты населением (относившиеся к разряду государственных крестьян синдровцы получили официальный документ на владение землей 1 января 1868 г.). Отношение же к столыпинской реформе в Старом Синдрове было неоднозначным: подавляющая часть крестьян отнеслась к ней безразлично или отрицательно, и лишь единицы рискнули сломать традиционные патриархальные устои мирской организации села. Из общины выделились те хозяйства, которые тяготились порядками в ней, - это были прежде всего крепкие хозяйства и те, кто, получив в собственность надел, не могли справиться с работой на земле и продавали ее (7, с. 174).
Аграрное законодательство советской власти конца 1917 -начала 1918 г., направленное на ликвидацию помещичьих и хуторских хозяйств, было принято крестьянами и активно внедрялось в жизнь. Но первый опыт строительства в селе новых аграрных отношений, основанных на коллективном труде, провалился. В период же "сплошной коллективизации" в селе началась борьба крестьянства с государством, длившаяся более восьми лет и завер-
шившаяся "победой колхозного строительства". Великая Отечественная война объективно способствовала укреплению коллективного производства. В послевоенные же и последующие годы стала вновь проявляться экономическая неэффективность данной хозяйственной модели. Послевоенная история села Старое Синд-рово представляет собой картину неуклонного упадка и запустения. Ни одна из проводимых государством реформ не сумела создать эффективной формы организации труда в аграрной сфере, но при этом сломала судьбы многих поколений крестьян.
Исследуя бытовую сферу жизни села, авторы отмечают, что, несмотря на создание нового типа экономических отношений, содержание крестьянского быта, традиции, деревенский колорит не претерпели кардинальных изменений. Менталитет крестьянства, заключают авторы, оказался сильнее политических реформ (7, с. 201).
Опубликованные в "Ежегоднике" обзоры научных конференций по аграрной тематике дают представление о динамике крестьяноведческих исследований в нашей стране в постперестроечный период. Они способствуют созданию связи между научно-исследовательскими работами и направлениями в этой многодисциплинарной области знаний.
В целом крестьяноведение в России получает широкое развитие. Так, в Уральском регионе разработана программа "Крестьяноведения" как учебной дисциплины для 1-11 классов сельских школ и вузов. Курс обобщит новейшие аграрно-гуманитарные исследования, в том числе опыт пятилетнего движения "Летопись уральских деревень" в Свердловской области. Учебный курс станет уникальным сводом сведений о судьбах и жизни деревень и сел как существующих ныне, так и сохранившихся лишь в людской памяти (9, с.350).
Список литературы 1. Анфимов A.M. Новые собственники (из итогов столыпинской аграрной реформы) // Крестьяноведение. - М., 1996. -С 60-95.
2. Бабашкин В.В. Современные концепции аграрного развития: теоретический семинар // Там же. - С.291-300.
3. Великий незнакомец: Крестьяне и фермеры в меняющемся мире: Хрестоматия / Сост. Т.Шанин. - М., 1992. - 431 с.
4. Голоса крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах. - М., 1996. - 413 с.
5. Данилов В.П. Русская революция в судьбе А.В.Чаянова// Крестьяноведение. - М., 1996. - С.96-133.
6. Данилов В.П. Аграрная реформа и аграрные революции в России // Великий незнакомец. - М., 1992. - С.310-321.
7. Еферина Т.В., Еферин Ю.Г. История села Старое Синд-рово // Крестьяноведение. - М., 1996. - С. 160-205.
8. Ковалев Е.М. Истории крестьянских семей: методика и первые результаты // Там же. - С.285-290.
9. Крестьяноведение. Теория. История. Современность: Ежегодник. - М., 1996. - 352 с.
10. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. "Антоновщина": Документы и материалы / Редкол.: Данилов В., Шанин Т. (отв.ред.) и др.; Сост.: Данилов В. и др. - Тамбов, 1994.-333 с.
11. Скотт Дж. Оружие слабых: обыденные формы сопротивления крестьян // Крестьяноведение. - М., 1996. - С.26-59.
12. Фадеева О.П. Историко-социологические исследования сельской жизни в России (1990-1995 и 1995-1996 гг.) // Там же. -С.301-315.
13. Филипп Миронов: Тихий Дон в 1917-1921 гг. Документы и материалы / Редкол.: Данилов В., Шанин Т. (отв.ред.) и др.; Сост.: Данилов В., Тархова Н. (отв. сост.) и др. - М., 1997. - 789 с.
14. Шанин Т. Перспективы исследования крестьянства и проблема восприятия параллельности общественных форм (1989)// Крестьяноведение. - М., 1996. - С.8-25.
15 Яров C.B. Крестьянские волнения на Северо-Западе советской России в 1918-1919 гг. // Там же. - С. 134-159.
4-67
