CC BY
32
ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ НАУКИ И ТЕХНИКИ
97.04.005. ЮБЕЛЬ Т. Э. АНТИФУНДАМЕНТАЛИЗМ И РЕВОЛЮЦИЯ В ФИЛОСОФИИ, СОВЕРШЕННАЯ ВЕНСКИМ КРУЖКОМ
UEBEL Th.E. Anti-foundationalism and the Vienna Circle revolution in philosophy//Brit j. for the philosophy of science. - Aberdeen, 1996. - Vol. 47, N 3. - Р.415-440.
Томас Э. Юбель (отделение философии, логики и научного метода Лондонской школы экономики, Великобритания) отмечает, что философию Венского кружка в настоящее время интерпретируют как проявление философского фундаментализма, т.е. стремления обосновать знание на незыблемом основании, которое само не нуждается в обосновании с помощью каких-либо выводов или рассуждений. Но такая интерпретация означает недооценку той радикальной переориентации философии, которую стремился осуществить Венский кружок. А образ Венского кружка как разновидности эмпиристского фундаментализма был создан скорее Дж.Айером.
Прежде всего следует вспомнить, что Венский кружок был не монолитным философским направлением, но скорее ареной обсуждения того, какой должна быть подлинная философия науки (это отчетливо видно, например, в полемике о протокольных предложениях).
Лидер Венского кружка Мориц Шлик писал такие, например, работы, как статья "О фундаменте познания" . Может показаться, что одного этого достаточно, чтобы с фундаментализмом Шлика все было ясно. Но не все так просто. В названной статье Шлик развивает свою концепцию "констатаций", которые имеют форму "здесь сейчас синее". Шлик утверждает, что констатации полностью и окончательно достоверны. Вообще, многие высказывания Шлика звучат как стопроцентный фундаментализм. Однако надо обратить внимание на то, что констатации вовсе не являются протокольными предложениями. "Если я, - пишет Шлик, - констатирую, что «здесь теперь синее», то это не то же самое, что протокольное предложение «М.Ш. воспринял синее такого-то апреля 1934 г. в такое-то и такое-то время и в таком-то и таком-то месте». Последнее предложение - это гипотеза, и как таковое оно всегда недостоверно... В протокольных предложениях всегда есть упоминание о восприятиях...а в констатациях они никогда не упоминаются. Подлинная констатация не может быть записана, ибо как только я надпишу демонстративы "здесь" и "теперь", они теряют свой смысл"2 . Таким образом, Шлик признает гипотетическую природу протокольных предложений. Констатации не гипотетичны, а достоверны, но зато "они никоим образом не лежат в основе науки"3 . Их содержание каким-то образом переходит в предложения наблюдения, однако то, «насколько их содержание переходит в знание, остается в принципе поначалу неопределенным. Таким образом, вполне можно увидеть в предложениях наблюдения главный источник всего познания. Но следует ли описывать их как базис, как последнее достоверное основание? Вряд ли это так, ибо данный "источник" находится в очень сомнительном отношении к зданию науки»1. Констатации, по Шлику,
1 См. сб.: Аналитическая философия: Избр.тексты. - М., 1993. - С. 33-50.
2
Там же. - С.50.
3
Там же. - С.49.
1 Аналитическая философия: Избр.тексты. - М., 1993. - С. 49.
лежат вне науки как системы предложений. Они выполняют особую роль.
Наука делает предсказания. Подтверждение этих предсказаний в опыте и есть их верификация. Оно дает ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения, свершения, окончательности и достоверности. Источником этого чувства являются, по Шлику, именно констатации, т.е. собственный непосредственный опыт ученого, в котором он видит то, что потом интерпретирует как подтверждение предсказания. «Если внимание направлено на отношение науки к реальности, система предложений науки видится такой, какова она в действительности, а именно как средство ориентирования среди фактов, как достижение радости констатации, чувства окончательности. Проблема "базиса" автоматически превращается в проблему несомненного пункта встречи познания и реальности. Мы знакомимся с этими абсолютно фиксированными точками встречи, констатациями в их индивидуальности: это единственные синтетические предложения, не являющиеся гипотезами. Они никоим образом не лежат в основе науки; но, подобно языкам пламени, познание как бы достигает их, прикасаясь к каждому лишь на мгновение и затем сразу же их поглощая. Набрав силы, огонь познания охватывает и остальное. Эти моменты свершения и горения - самое существенное. Весь свет познания идет от них. Поисками источников этого света философ на самом деле и занят, когда он ищет последний фундамент познания» 2 .
Это утверждение Шлика автор интерпретирует так, что философия после революционного переворота, который надеялись совершить члены Венского кружка, уже не ищет эпистемологического основания, но исследует значение научных утверждений. Шлик стремился показать, в какой точке происходит контакт теории и реальности, благодаря которому первая получает эмпирическое значение и может функционировать как средство для ориентации
Там же. - С.50.
среди фактов. Поэтому "констатации" являются основанием знания не в традиционном эпистемологическом, но в семантическом смысле.
Подобно проекту Шлика, проект Карнапа в его работе 1928 г. "Логическое конструирование мира" на первый взгляд представляется совершенно фундаменталистским. Однако сам Карнап откровенно признается, что он в своей конструкции происхождения эмпирических понятий предполагал результаты современной науки. Следовательно, нельзя считать, что эта работа дает свободное от логического круга обоснование утверждений науки. "Это наводит на мысль, что Карнапа тут интересовало вовсе не эпистемологическое основание. Скорее он стремился прояснить - дать "экспликацию", как он позднее выражался, идее объективности, лежащей в основе научной практики. Научная объективность конструируется как интерсубъективное соглашение, возможность и систематический характер которого гарантируются структурой и логической формой лингвистической среды, в которой существуют научные утверждения"(с. 424).
Но как совместить подобную интерпретацию замысла Карнапа с "методологическим солипсизмом" "Логического конструирования мира" и с выбором феноменологического языка? Автор признает, что в ряде аспектов "Логическое конструирование" действительно совместимо с фундаментализмом. Однако можно доказать, что фундаментализм вовсе не был главной заботой Карнапа. Например, Карнап отмечает, что систему понятий можно реконструировать на разных основаниях, среди которых феноменологическое является только одним из возможных. Вовсе не фундаменталистски, а конвенционалистски звучит и выдвинутый Карнапом принцип "логической терпимости". После того, как Карнап отбросил "методологический солипсизм" и перешел к физикалистскому языку, у него вообще уже нельзя было найти подходы, которые бы выглядели как фундаменталистские претензии. После 1932 г. он и протокольные предложения рассматривал как принимаемые по соглашению, хотя,
подчеркивает автор, его мысль не претерпела решительных изменений.
На это можно было бы возразить, что Карнап в "Логическом конструировании мира" объявил естественным предположение об эпистемологической первичности описания своего опыта. Это действительно звучит как эмпиристский фундаментализм. Но тут проявился не фундаментализм, а то, что Карнап как раз стремился переосмыслить подходы традиционной философии с помощью логико-лингвистических конструкций. Он принимает "естественное" допущение классической эпистемологии просто для того, чтобы яснее показать суть переориентации философии, к которой стремился Венский кружок. И хотя результирующие построения совместимы с фундаментализмом, но цель их состояла не в том, чтобы поставить научные утверждения на прочное основание, а в том, чтобы проанализировать их с точностью и строгостью, удовлетворяющей нормам научности.
Несовместимость карнаповской позиции с фундаментализмом доказывается тем, что его реконструкция концептуального здания науки существенно опирается на конвенции, встречающиеся на разных уровнях реконструкции.
Ни Шлик, ни Карнап, ни Нейрат не являлись фундаменталистами. Дело в том, что фундаментализм есть эпистемологическая позиция. А представители Венского кружка осуществляли "лингвистический поворот" в философии: от эпистемологии к логико-лингвистическому анализу. На место философии, исследующей сущности и стоящей над наукой, они хотели поставить анализ научных высказываний и научной рациональности, осуществляемый в рамках самой науки и соответствующий ее стандартам. В этом все они были едины, хотя и подходили к реализации этой задачи по-разному. Для Шлика это была теория того, как научные утверждения получают эмпирическое значение. Карнап, неудовлетворенный тезисом "Логико-философского
трактата" Витгенштейна о невозможности описать логическую форму, пытался дать экспликацию логической формы - сначала с помощью только логического синтаксиса, а затем, под влиянием работ А.Тарского, с использованием логической семантики. Объектом его интереса была логика науки. О.Нейрат, наиболее непримиримый борец с метафизикой, хотел заменить традиционную философию чем-то таким, что в современной литературе фигурирует под именем "натуралистической теории науки": междисциплинарное исследование науки, опирающееся на логику, лингвистику, а также историю и социологию.
Карнапа и Нейрата автор называет "левым крылом" Венского кружка. Их отказ от традиционной эпистемологии не означал, что для них не стояла проблема условий научной объективности или принятия научных утверждений. Они занимались именно вопросами такого рода. Но при этом они не выясняли, какова истинная природа обоснования, а выдвигали определенную программу исследований научной практики оправдания утверждений, что должно было указывать путь к улучшению этой практики. Для Карнапа и для Нейрата наши понятия суть результаты наших конструкций. Поэтому мы несем ответственность за то, как мы их используем. Перед нами всегда открыта возможность изменить используемые понятия и связанную с ними практику. Таким образом, «левое крыло» Венского кружка атаковало традиционную философию на основе волюнтаризма и конструктивизма в трактовке научных понятий. Например, почему поздний Карнап развивал интенсиональные языки? Вовсе не потому, что такие типы языковых каркасов якобы соответствуют сущности научных утверждений или реальности, но просто потому, что они могут быть полезны для науки. Другим примером карнаповского волюнтаризма и конструктивизма является его рассмотрение научной объективности как согласия ученых перед лицом интерсубъективно доступных свидетельств. Утверждает ли при этом Карнап, что объективность и есть на самом деле не что иное как согласие? Нет, у
него другая установка. Он ни слова не говорит о том, какова сущность объективности, но предлагает программу исследований: трактовать научную объективность как соглашение и посмотреть, будет ли такой трактовке чего-то не хватать. Характерным примером волюнтаризма и конструктивизма Нейрата является его утверждение, что протокольные предложения представляют определенные соглашения ученых. Эту позицию тоже можно понять как предложение: будем рассматривать эмпирические свидетельства и посмотрим, к чему это нас приведет.
Волюнтаризм и конструктивизм "левого крыла" Венского кружка связан с предположением об эпистемической ответственности за принятые концептуальные каркасы. Наши понятия - наши конструкции, мы свободны изменить их, когда они перестанут быть для нас удобными, но зато мы и несем ответственность за свой выбор и его последствия. Недаром центральная идея Нейрата состояла в том, что наука есть социальная практика. Такая активная позиция "левых" участников Венского кружка сопровождалась их стремлением внести свой вклад в воспроизводство науки - в противоположность философской традиции созерцательности.
Почему это является именно переориентацией философии, а не отказом от нее? Потому что позиция эпистемической ответственности представляет собой ответ философскому скептицизму.
З.А. Сокулер
