CC BY
38
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 11
СОЦИОЛОГИЯ
4
издается с 1991 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,11 рефераты 96.04.001 -96.04.055
МОСКВА 1996
рассмотрение метафор как единиц знания с эволюционным анализом их социальной трансформации, позволяет решить проблему микро/макро перехода в социологии знания.
П.Н.Фомичев
96.04.004-005. КОНЦЕПЦИЯ "ВЛАСТИ НАД ЖИВЫМ" И СЕКСУАЛЬНОСТИ У МИШЕЛЯ ФУКО. (Сводный реферат).
96.04.004. LAYDER D. Understanding social theory. Pt.3: Breaking free and burning bridges. - L: Sage, 1994. - 230 p.
96.04.005. WHIMSTER S. Max Weber on the erotic and some comparisons with the work of Foucauld // Intern, sociology. - L., 1995. - Vol. 10, N 4. -p. 447-462.
ДЛейдер в своей книге "Понимание социальной теории" пытается дать очерк всех представительных фигур и течений в современной социологии. Ниже реферируется раздел, посвященный Мишелю Фуко.
По мнению Лейдера, социальные теории пронизаны тремя основными оппозициями: индивида и общества, действия и структуры, микро- и макроанализа. В этом смысле все они дуалистичны. Есть, однако, авторы, считающие эти оппозиции ложными и пытающиеся их преодолеть, например, Гидденс и М.Фуко. Они как бы стремятся "сжечь мосты" между собой и прошлыми социологическими теориями.
"В трудах Мишеля Фуко преломляется целый ряд влияний и течений, и потому непросто выразить их в каких-то простых понятиях. Его труды не укладываются в границы определенных дисциплин, в них отражается влияние философии, психологии, психиатрии, социологии и истории. Помимо этого, само его нежелание строить систематическую теорию (результат его оппозиции "тотальным теориям") является огромным препятствием для рассмотрения его работ аналогично системам других авторов. Его самые основные работы имеют исторический характер. С одной
стороны, их можно интепретировать как попытку преодолеть отмеченный выше дуализм социологических подходов. С другой стороны, Фуко нигде не формулирует явно такую проблему.
Его труды обычно ассоциируются с постмодернизмом и постструктурализмом. "Было бы неоправданным упрощением целиком сводить труды Фуко к этим понятиям, хотя его связь с ними бесспорна" (004, с.94). Она проявляется, например, в его атаках на структурализм и интерпретативные теории (или теории действия). Но одновременно он вместе со структуралистами критикует и теории, в центре которых стоит "субъект", например, воззрения Ж.-П.Сартра. В центре внимания Сартра лежит анализ препятствий, с которыми сталкивается индивид, стремящийся осознать и реализовать свою свободу. Фуко же убежден, что человек не является по сущности свободным. Он - клеточка в матрице социальных детерминаций. А сама идея субъекта есть социальный конструкт, формируемый социальными дискурсами. Столь же ошибочно, с точки зрения структурализма и постструктурализма, рассматривать сознание субъекта как источник смыслов и значений. Такой подход просто игнорирует социальные детерминанты последних. "Люди живут среди социально сконструированных смыслов и значений" (004, с.95).
Фуко стремится работать на уровне объективных значений (называя его дискурсами и практиками) и изгнать заблуждения субъективизма. Он, таким образом, радикально разрывает с социологической традицией, опирающейся на представления о субъективном понимании как исходной точке и цели социального познания (Вебер, Шютц и феноменология, Сартр, символический интеракционизм). Он подчеркивает значение объективных отношений власти, которые безличны и не зависят от индивида, но, напротив, сами конституируют субъективность последних.
Фуко сближает с постструктурализмом его полный отказ от гуманистических представлений об индивиде как существе не только автономном, но также рациональном, сознательном и
едином. "С точки зрения постструктуралистов важно осознать, что психическое внутреннее содержание индивидов имеет много граней и уровней" (004, с.%). Достаточно вспомнить те бессознательные, по большей части антисоциальные влечения, о которых говорил З.Фрейд. "Люди не поступают в соответствии с некоторой единообразной логикой оснований; они поступают определенным образом в силу многообразных оснований, которые могут быть сознательными или бессознательными и иррациональными" (004, с.96-97). Поэтому "я" есть мозаичное образование, изменяющееся под действием как социальных условий, так и бессознательных импульсов. Говоря словами Фуко, "я" есть продукт определенной совокупности пересекающихся и налагающихся дискурсов и практик.
Дискурсы, с точки зрения Фуко, вовсе не являются "невинными" средствами выражения. Они суть выражения отношений власти и отражают связанные с ними практики и занимаемые в них положения. Так, дискурс медицинского исследования позволяет врачу приобрести знание о состоянии организма, а последнему - получить указания относительно того, как ему следует поступать. При этом принятый медицинский дискурс, т.е. признанные формы медицинского знания и способов исследования человеческого тела, становится средством установления и поддержания власти врача над пациентом.
Дискурсы разнообразны. Далеко не все они кодифицированы и систематизированы, как медицина или право, далеко не все занимают определенное и узаконенное место в обществе. Тем не менее даже такие дискурсы, как "здравый смысл", сексизм или расизм в своем функционировании устанавливают отношения власти и подчинения между людьми.
Это утверждение связано с общим пониманием Фуко природы власти, формирующейся в новое время. По его мнению, власть феодала или монарха воплощается в личности суверена и является безграничной: он властен над жизнью и смертью своих подданных.
3-659
Любое преступление в этой системе рассматривается как вызов власти суверена и потому карается публично, зрелищно и беспощадно: спектакль публичной пытки или казни должен устрашить прочих подданных и стать для них наглядным доказательством безграничной власти суверена над жизнью и смертью подданных. Существенно, что власть феодала или монарха реализуется не постоянно, а эпизодически, в определенных, время от времени осуществляемых актах, например, отнятие у подданного его жизни или продукта его труда. В XVII и XVIII вв. складывается новая система власти, функционирующая непрерывно, т.е. ставящая под контроль самые процессы повседневной жизнедеятельности людей и руководствующаяся принципом эффективности. Такая власть прежде всего порождает новую "дисциплинарную" форму своего осуществления. Ее яркими примерами являются тюрьма, казарма, школа, мануфактура, клиника или психиатрическая лечебница, а в более ранней истории прообраз этой формы можно найти в монастырях. Здесь власть реализуется непрерывно путем надзора и контроля. Ярким воплощением этой формы власти является проект Паноптикума Иеремин Бентама: круглое здание с центральной вышкой надзирателя, от которой радиусами отходят освещенные изнутри камеры. Все находящиеся в камерах открыты непрерывному надзору одного надзирателя, который сам остается невидимым. Идея системы дисциплинарной власти заключалась в том, что индивиды, непрерывно осознавая на себе надзирающее око, начинают сами регулировать свое поведение: надзиратель перемещается внутрь субъекта. Контроль и власть над большими массами людей в дисциплинарных институтах осуществляются благодаря тому, что поведение этих людей становится все более предсказуемым. Именно для этого поведение каждого подвергается непрерывной коррекции. Оно должно стать единообразным. Каждый должен соответствовать определенному стандарту или "норме". Складывается особая "дисциплинарная технология", целью которой является "нормализация" всех индивидов. Ее частью оказывается самонадзор
индивидов и их самоподгонка под признанную норму. В дисциплинарную технологию входят и такие приемы, как ведение досье, классификация и выставление баллов и прочие формы поощрения и наказания.
Некоторые критики отмечают, что Фуко в своей концепции дисциплинарного института упустил из виду современные формы надзора и контроля, которые получает современная бюрократия с помощью информационных сетей и компьютерных систем. Теперь уже нет необходимости собирать людей в замкнутые "дисциплинарные пространства", чтобы сделать их существование открытым для надзора и контроля.
Фуко выделяет две основные формы реализации современной (modern) власти: дисциплинарная и "власть над живым" (biopouvoir). "В отличие от дисциплинарной формы, власть над живым направлена на тело и на всю популяцию, а не на отдельные коллективы" (004, с.101). В XVIII в. правительства начинают осознавать важность контроля над популяцией в целом в терминах таких переменных, как уровень рождаемости и смертности, продолжительность жизни, плодовитость, состояние здоровья, уровень заболеваемости, характер питания и образ жизни. В связи с этими, а также другими причинами в XVIII в. происходит подлинный "взрыв" дискурсов относительно сексуальности стремящихся сделать сексуальное поведение регулируемым и управляемым на основе определенных представлений о "норме". Соответственно, конституируется область "паталогического", "противоестественного". Фуко подчеркивает, что относительно подобные явления современные формы власти не столько устраняют их и искореняют, сколько внедряют контроль и подчинение. Благодаря этому соответствующие дискурсы внедряют и распространяют формы власти и контроля в повседневную жизнь популяции.
Поскольку дисциплинарная власть и власть над живым суть новые формы власти, альтернативные власти суверенны. то и реализуются они по совсем другим принципам. Тут не подходит з*
привычная модель единственного центра. По Фуко, власть реализуется не над обществом, но в самом обществе, пронизывая его как система капилляров. Представления Фуко о власти явно формировались под влиянием Фр.Ницше. Поэтому власть для него, во-первых, всеобща, децентрализована, безлична и непреднамеренна, а во-вторых, тесно связана со знанием; вернее, знание неразрывно связано с властью, и Фуко даже образует термин "власть-знание" (ponvoir-savoir). Власть-знание формирует определенный тип индивида и определенные типы деятельности. Примером могут служить такие типы сексуальности, как "нормальные" и "извращенные", конституированные в этом качестве таковые соответствующими дискурсами. "Фуко трактует власть не как собственность, которую можно приобрести или захватить, не как свойство индивида или класса" (004, с.102). Скорее, это сеть, в которую входят все, но которая навряд ли принадлежит определенному классу или лицу. Игра властных отношений гораздо более сложна и многообразна. Сопротивление власти столь же вездесуще, как и сама власть, и, входя с ней в сложные отношения, фактически подкрепляет ее, являясь непрерывным свидетельством необходимости непрерывного функционирования власти. "Таким образом, Фуко рассматривает власть как многообразное и динамичное поле силовых отношений, производящее многообразные и далеко идущие, но никогда не достигающие полной стабильности эффекты доминирования... (а при этом) он рассматривает современное (modern) общество как весьма дифференцированное и фрагментарное" (004, с.102).
Соответственно, власть не имеет определенной цели или намерения. Для Фуко властные механизмы функционируют нзависимо от воли и сознания индивидов, что вполне согласуется с его общим убеждением в том, что "субъект мертв" и никак не может занимать центральное положение в анализе общественных процессов. Напротив, индивидуальная субъективность есть следствие властных отношений. Поэтому индивид не может выйти из этой
сети, не может "встать вне" отношений власти и подчинения, ибо он именно ими уже сформирован.
Отсюда видно, чем его концепция отличается от классического марксизма. Это: 1) убеждение, что власть не имеет центра или источника, что нет субъекта, "обладающего" властью (тем самым позиция Фуко несовместима с марксизмом, подчеркивающим классовую борьбу и считающим государство центром власти); 2) рассмотрение власти как многообразного явления, пронизывающего всю систему социальных связей и отношений (тем самым Фуко отказывается от марксизма, подчеркивающего роль производственных сил и производственных отношений, и включает в рассмотрение такие группы, как женщины, дети, учащиеся, больные в клиниках или психиатрических лечебницах, сексуальные меньшинства, чьи проблемы невозможно анализировать в категориях классического марксизма).
Если марксизм стремится создать единую, "тотальную" теорию общества, опираясь на предпосылку, что макроструктуры общества оказывают определяющее воздействие на все его микроструктуры, то Фуко отрицательно относится к идее построения "тотальной" теории, ибо для него многообразие центров и типов власти и дискурсивных практик ни к чему не сводимо и ни из чего не выводимо. Подобная установка вообще характерна для мыслителей, которых принято называть постмодернистами. "В этом отношении постмодернизм разрывает с установкой на тотальные теории, стремящиеся объяснить целостное движение истории с помощью всеохватывающей схемы, такой как эмансипация рабочего класса или прогресс разума" (004, с.105). В отказе от попыток строить всеохватывающие теории автор опять видит проявление влияния Фр.Ницше: "Ницше с подозрением относился к понятию абсолютной истины и к любой философской системе, претендующей на обладание универсальными принципами" (004, с.105). На этом же основании Фуко отказывается и от понятия идеологии, - по крайней мере в том виде, как его сформулировал Л.Альтюссер, ибо для
последнего анализ общества, предлагаемый марксизмом, научен и истинен, а все остальные теории общества суть буржуазная идеология. Фуко же под влиянием ницшеанского понятия перспективы отказывается от самого противопоставления реального и иллюзорного. Вместо этого он просто рассматривает механизмы и способы, какими различные дискурсы (медицинские, психиатрические, относящиеся к социальным наукам и т.д.) порождают утверждения, претендующие на истинность, и создают собственные критерии их оценки и принятия, что, по Фуко, неразрывно связано с отражающимися в этих дискурсах властными отношениями.
Оценивая в целом подход Фуко, автор утверждает: "Я не верю, что труды Фуко сами по себе являются адекватным разрешением проблемы дуализма" (004, с. 106), хотя они и указывают путь к его преодолению. Фуко так и не удается связать макро- и микроуровень и построить полный анализ как структуры социальной системы, так и индивидуальной человеческой деятельности. И глубинная причина этого лежит как раз в нежелании Фуко строить какую-то всеохватывающую, "тотальную" теорию общества. Поэтому он не дает никакого более конкретного определения власти. Вместо этого он подчеркивает, что она многообразна и рассеяна по всему социальному телу. Он, как и все постмодернистское движение, творит под знаком таких понятий, как "многообразие" и "различия". Но в результате совершенно нельзя понять, что же такое власть и где же она находится. "Если центров власти много, то, все-таки, насколько много?" (004, с. 107). Он не в состоянии объяснить, являются ли одни формы и центры власти более важными, чем другие. Как показывают некоторые критики, его акцент на диффузности власти не позволяет Фуко оценить роль такой ее кристаллизации, как правительственная бюрократия, и учесть, в какой мере власть все-таки "принадлежит" вполне определенным экономическим и политическим группировкам, таким как банкиры, лоббисты, СМИ, земельные собственники и т.д.
Не желая определять власть, Фуко вместо этого концентрируется на тех каналах, по которым она распространяется в обществе, и с этой целью рассматривает соответствующие дискурсы. Однако ясно, что дискурсы, хотя и служат каналами распространения власти, сами властью не являются, - напротив, должны ее предполагать, иначе каналами распространения чего они бы были?
Поэтому, делает вывод автор, Фуко не удалось преодолеть ни дуализм структуры и действия, ни дуализм макро- и микроанализа.
Крен в сторону безличных дискурсов и практик при игнорировании роли субъектов и их личной коммуникации у позднего Фуко при рассмотрении греко-романского мира привел к своей противоположности: тут Фуко сконцентрировался на технологии и эстетике выстраивания самими субъектами собственной жизни, словно забыв все те установки, реализации которых посвятил большую часть своей творческой деятельности.
Сэм Уимстер (преподаватель социологии в Лондонском Guildhall университете) рассматривает проблемы интимной жизни Макса Вебера и их влияние на творчество последнего сквозь призму исследований М.Фуко по истории сексуальности.
Биографы Вебера признают, что он был человком страстным. На основании чего они приходят к такому выводу? Его брак был неудовлетворительным в сексуальном смысле, хотя биографы не могут решить, было ли это обусловлено физическим изъяном одного из супругов или добровольным решением о воздержании. В его жизни была одна, от силы две внебрачные связи, в которые он вступил, приближаясь к пятому десятку. Хотя и тут о его чувствах и побудительных мотивах известно очень мало. А ведь речь идет об авторе, чья социология религии вращается вокруг "ступеней и направлений религиозного неприятия мира*!
Автор пытается рассмотреть судьбу и сочинения М.Вебера сквозь призму идей М.Фуко о "технологии выстраивания собственной жизни". Такое сопоставление не случайно, ведь они оба связали свою интеллектуальную биографию с исследованием истории и
социологии становления дисциплины, дискурса, рационализации и верований (beliefs) (005, с.448) и при этом "оба пытались разрешить задачу, выходлящую за пределы социологии, а именно, как жить в современном мире" (там же).
Вебер говорит о фундаментальном конфликте между христианской этикой братства и спасения и светскими ценностями, господствующими в таких сферах, как труд, политика, эстетика, эротика и интеллектуальное познание.
Рассматривая религию как совокупность верований, служащих основаниями для любых ценностных суждений, Вебер ставит вопрос о том, какие ценности составляют ядро нового времени и показывает, что у него нет такого ядра. Секуляризованный мир нового времени фрагментарен. Он разбит на сферы (религия, экономика, полититка, искусство, частная жизнь и науки), в каждой из которых царят собственные ценности. Ничего объединяющего уже не существует. Человек нового времени, в изображении Вебера, живет в множестве миров и в состоянии острого конфликта ценностей. В частности, самостоятельной и самоценной сферой становится эротика.
Фуко утверждал, что сексуальность есть изобретение XIX в. и что сексуальность вовсе не равнозначна изначальному, природному в человеке. Если не считать датировки, то в остальном Вебер бы с ним согласился. Природное, никак не отрефлексированное сексуальное поведение он назвал "наивным натурализмом секса" или "трезвым крестьянским натурализмом". Но в настоящее время, по мнению Вебера, практически невозможно привести примеры такого поведения. Христианская этика спасения и братства вводила секс в русло рациональной регуляции. Однако Вебер рассматривает и другое направление трансформации секса в современной культуре -его эротизацию: секс возводится в ранг сознательно переживаемого наслаждения, которое призвано смягчить конфликт различных ценностных сфер, переживаемых каждым человеком нового времени. В частности, эротика восполняет аскетические черты,
неизбежно присущие строгому специалисту, человеку, для которого его профессия является призванием. Интенсивное эротическое переживание начинает рассматриваться Вебером как слияние душ, растворение в любимом существе, прикосновение к наиболее иррациональному и, следовательно, подлинному в человеческом существе, свободному от механизмов рационализации, пронизавших все прочие сферы жизни.
Однако такую роль может играть лишь внебрачная сексуальная жизнь, не связанная ни с каким социально регулируемым инстинктом и свободная от повседневных забот и расчетов.
Эротика принадлежит миру частной жизни, полностью противопоставленному миру социального и публичного. Вебер сравнивает интенсивность переживаний любящего с мистическим опытом познания "жизни как таковой". Но в то же время он указывает и на опасность, таящуюся в интенсивности этих переживаний: потеря себя и другого, брутальность и насилие со стороны более сильного партнера по отношению к более слабому. В страсти нет места этике и чувству ответственности ни за себя, ни за партнера. В противоположность этому, брак связывается Вебером исключительно с чувством ответственности и нравственным долгом.
Поздний Фуко описывал отношение к сексу в греческой культуре как особую технологию выстраивания себя и собственной жизни, своеобразную эстетику бытия. Эстетически выстроенная жизнь требовала прежде всего самообладания и умеренности. Она несовместима с теми разрушительными последствиями страсти, о которых говорит Вебер.
Вебер, по мнению автора, предпринял сознательное усилие самообладания и воздержания. Он вступил в брак, который, как он заранее предупредил свою невесту, должен быть "выше секса". Однажды он выразился в том смысле, что самое ненавистное, что он находит в своей нации и в самом себе, связано с отсутствием традиции строгого аскетизма.
4-659
96.04.006
26
Однако он не выдержал собственного плана построения жизни для себя и своей жены. Психоаналитик и "несомненный сексуальный харизматик" Отто Гросс (005, с.456) инициировал новое движение в среде коллег и друзей Вебера: за освобождение от сексуальных запретов, за свободу, раскованность и естественность чувств. Гросс подвергал радикальной социальной критике такие ценности, как безусловный моральный закон, долг и аскетизм. В результате Макс Вебер вступил в открытую связь с швейцарской пианисткой Маной Тоблер, а его жена Марианна стала активной деятельницей женского движения, однако внутри него успешно боролась против сторонниц сексуального раскрепощения. Таким образом, на этом этапе его жизни Мина Тоблер и Марианна как бы представляли для Вебера две стороны его личности, чувственную и рациональную, а балансирование между ними стало еще одной формой "технологии выстраивания собственной жизни". Его отношение к сексу в этот период и нашло свое выражение в рассуждениях об эротике в "Промежуточных размышлениях" (Weber М. Zwischenbetrachtung). Причем такие темы, как ощущение любящих, что они предназначены друг для друга, что двое становятся одним "и т.п. (включение в более поздние версии Zwichenbetrachtung, после связи с Эльзой Яффе) означают, что новая "технология" перестала быть монологичной, она перестала быть одним лишь самообладанием, но включила общение с другими.
ЗЛ.Сокулер
96.04.006. ПЬЕНКОВА A.B. ПОНЯТИЕ ГАБИТУС" В СОЦИОЛОГИИ ПЬЕРА БУРДЬЕ. (Статья).
Пьер Бурдье относится к числу тех современных социологов, чье творчество направлено на преодоление традиционного противостояния субъективистского и объективистского подходов к исследованию социальной реальности. При этом особенностью предлагаемой им концепции становится отказ от категорий
