CC BY
37
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 3
ФИЛОСОФИЯ
2
издается с 1991г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,3 рефераты 95.02.001-95.02.041
МОСКВА 1995
ФИЛОСОФИЯ И КУЛЬТУРА
95.02.031.ШРЕДЕР Р. КИБЕРКУЛЬТУРА, КИБОРГ-ПОСТМОДЕРНИЗМ И СОЦИОЛОГИЯ ТЕХНОЛОГИЙ ВИРТУАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ: Катание на волнах души в век информации.
SCHROEDER R. Cyberculture, cyborg post-modernism and the sociology of virtual reality technologies: Surfing the soul in the information âge // Futures.— Guildford, 1994 .— Vol. 26, № 5 .— P. 519-528.
Ральф Шредер — преподаватель социологии на отделении гуманитарных наук Брунельского университета (Аксбридж, Миддлсекс, Великобритания) .
Резюме статьи: “Отношение между человеком и машиной заняло центральное место в социальных науках, в особенности в дебатах о роли науки и об информационных технологиях. В этих дебатах ключевую роль играет киберкультура, вдохновляемая в значительной степени системами виртуальной реальности. В статье исследуется сродство между двумя аспектами киберкультуры: киборг-постмодернизмом, складывающимся вокруг представления, что границы между человеком и машиной безвозвратно размываются, и движением киберпанков в молодежной культуре с его футуристическими идеями об информационных и коммуникационных машинах. Несмотря на то что киберкультура может далеко опережать текущее состояние технологии, здесь доказывается, что ее новая концепция соотношения политики, технологии и искусства является важным показателем изменений внутри индустрий культуры, сложившихся вокруг информационных и коммуникационных технологий в развитых обществах” (с. 519).
Реферат. В основе технологий виртуальной реальности (ВР) лежит впервые появившаяся в середине 60-х годов идея, что при помощи компьютеров можно создавать модельные миры, которыми пользователь (компьютера) может манипулировать. Ныне, когда компьютеры достигли очень высокой производительности, появились и работающие ВР-системы. Их можно рассматривать в одном ряду с другими информационными и коммуникационными технологиями (ИКТ) (например, электронной почтой, системами искусственного интеллекта) как “прокладывающие путь в будущее, в котором человеческие существа тесно связаны тем способом, каким они воплощают себя в электронных сигналах. ВР рассматривается также как компонент эмерджентного “киберпространства”, царства нематериальных сообщений и взаимо-
действий, создаваемых электронной средой” (с. 520). В академических культурологических исследованиях ВР-системы порождают дебаты о возможностях изменений отношения между человеком и машиной, в молодежной культуре — образ будущего мира, в котором технологии изменяют сознание: “Эти два течения мысли, киборг-постмодернизм и киберкультура, сходятся на том, что электронная среда и новые компьютерные технологии открывают новую эру в отношениях между наукой, искусством и политикой” (там же). Мнение о том, что разработка ВР-систем и создание “киберпространства” будут иметь революционные социальные последствия, поскольку они позволят реализовать непредставимые сегодня формы человеческого самовыражения, поддерживают как пионеры технологии BP (Brenda Laurel, Jaron Lanier), так и теоретики киборг-постмодернизма (Donna Haraway, Alluquere Rosanne Stone). Это же мнение может быть подкреплено деятельностью ночных клубов и кафе киберпанков.
Киберкультура вносит свой вклад в развитие технологии ВР. Будучи отчасти реакцией на нее, она, в свою очередь, артикулирует изменение подходов к новым технологиям в поисках переопределения их роли. И даже если мировоззрение киберкультуры просто фантастично, оно все же является показателем более общего сдвига в современном осмыслении технологии.
Пионеры технологии ВР говорят о том, что в производстве ВР единственным ограничением является разум, что с помощью технологии ВР можно распространить на других людей наше личное воображение, что в ВР-системах будущее воспринимается “совершенно буквально”, “пробивая дыру” в нашем обычном воображении: “Через эту дыру мы можем увидеть мельком мир, одновременно причина и следствие которого суть квантовый скачок в эволюции человека” (Laurel, цит. по: с. 521). В этом пророчестве они сходятся с теоретиками киберкультуры на идее “сплавления” человека и машины. Но если первые акцентируют технологические аспекты идеи, то последние развивают целую социокультурную программу трансценди-рования границы “человек—машина”. Это — проникновение через бе-заффектную поверхность электронного экрана в “глубокое, сложное и тактильное (индивидуальное) киберпространство” (Stone, цит. по: с. 521). Haraway пишет, что “лучше быть киборгом, чем богиней”, ибо киборги позволяют, в частности, решить проблемы пола (они — не половые, а “виртуальные” существа). На годичном собрании Американской антропологической ассоциации в 1992 г. обсуждалась “антропология киборгов” (как часть программы киборг-постмодернизма), и участники обсуждения пришли к выводу, что успехи технологий интерфейса “человек-компьютер” могут обеспечить средства для нового образа жизни. Эта мысль лежит в основе движения киберпанков.
Далее автор рассказывает об атмосфере и деятельности двух мест встречи киберпанков, которые он посетил. Это ночной клуб Cyberseed в Лондоне и кафе Horseshoe в Сан-Франциско.
В ночном клубе в Лондоне анонсируется программа “катания на волнах души”. Она включает в себя живое исполнение японской музыки стиля “новый век”, воспроизведение записей “неистовой” (rave) музыки, ряд аттракционов, в том числе ВР-машины, компьютерные игры, “психоактивные коктейли”, разумные машины, кибер- и ВР-демоны, массаж, карты, а также общение с приглашенными киберучеными и артистами. Аттракционы проводятся в трех затемненных подвальных помещениях, связанных между собой. В первом, самом большом, на стены проецируются графические и фотографические изображения, в том числе картины современных художников, пейзажи, портреты. Эти изображения часто сменяются, они заполняют помещение и потому создают впечатление ВР-подобного опыта. Во втором помещении находится бар “психоактивных коктейлей” (т. е. питья, содержащего наркотические вещества), оно же используется для массажа и карточных игр. В третьем помещении содержится собственно компьютерный компонент клуба. В нем установлены три персональных компьютера: один из них демонстрирует фрактальные образы, второй предназначен для игр, а третий — “мозговая машина” — создает стробоскопические эффекты. Посетители ходят от аттракциона к аттракциону, чтобы “изменить” сознание. Утомившись, они Могут испытывать глубокую релаксацию, “ускоренное обучение”, галлюцинации и пр. В данном клубе связь культуры с технологией ВР идет все же “по касательной”, основная цель его руководителей — продемонстрировать коммерческую ценность ВР-систем.
В кафе в Сан-Фраяциско связь с технологией ВР еще более отдаленная, но реклама более яркая. Здесь основная связь с ВР осуществляется через персональный компьютер, подсоединенный к сети электронной почты, объединяющей 18 пунктов. Компьютер установлен в алькове, экран его встроен горизонтально в плоскость стола. Вокруг* стола толпятся пользователи, одетые в темные блузы, разукрашенные картинками из фантастических произведений. Они общаются через компьютер с другими абонентами сети, обсуждая при этом проблемы политики, экологии, астрологии, науки, технологии, философии. Кафе занимает большое помещение, имеет большое витринное окно, выходящее на улицу, работает не только ночью, но и в обычные часы ресторанного бизнеса. В нем разнообразен выбор кофе, предлагаются не только встречи, но и чтение газет, журналов и книг, разбросанных по столам. Преобладают фантастические издания, но есть и сочинения теоретиков постмодернизма, например Ж. Бодрийяра. Это кафе участвует в киберкультуре в той мере, в какой приставка “кибер” используется
для обозначения “нематериальных” форм коммуникации через электронную среду. Если ночной клуб в Лондоне инициирует измененные состояния сознания через активность, связанную с искусством, то в кафе в Сан-Франциско это имеет место с упором на “книжные занятия” .
Итак, связь между технологами ВР, культурологами-теоретиками и молодежной культурой в данном случае очевидна. Она указывает на общее мировоззрение и общий образ жизни представителей культурного авангарда в Лондоне и на западном побережье США, в двух глобальных центрах индустрии информации и коммуникации.
Феномен киберкультуры лучше всего объясняется через тезис “разочарования” (мира наукой) М. Вебера. Вебер понимал под “разочарованием” смену наполненного смыслом мировоззрения безличностным объяснением мира и природы. При этом он все же допускал, что должна существовать некая интеллектуальная страта, которая может наполнить мир смыслом и значением. Он писал, что представители этой страты “производят суррогаты (веры. — Реф.) через все виды психического опыта, которому они приписывают статус мистической цельности” (цит. по: с. 524). Но если сегодня такая подмена веры невозможна, то, может быть, наука обеспечивает возможности новых форм самовыражения или нового психического опыта? Автор считает, что “такое понимание трансцендентности светского использования технологии и трансформации культуры лежит в сердцевине киберкультуры и киборг-постмодернизма” (с. 524). Предполагается, что будущие ЙКТ откроют простор новым формам человеческого самовыражения, которые, в свою очередь, определят новую технологическую эру, освобождающую человека от материальных ограничений его повседневной жизни. Поскольку именно с этими ограничениями, как это ни странно, связаны дегуманизирующие эффекты науки и технологии, постольку новое мировоззрение предвидит сплавление науки и искусства, в котором первая обеспечивает средства, а вторая — цели культуры.
Однако в данном мировоззрении есть определенная напряженность С одной стороны, его обещания опираются на технологические инновации, на чисто технические достижения в специальных областях исследования и на успехи промышленного производства. С другой стороны, позитивные результаты нового вйдения будущего могут быть получены только через культурные инновации, только с помощью нового мышления и опыта Напряженность определяется престижной ролью культуры. Очарование новыми ИКТ связано с надеждой, что они подводят нас к, казалось бы, бесконечным резервам нового опыта, потребление которого играет все большую роль в развитых обществе«. ВР-системы потенциально обеспечивают расширение возможностей извлечения этого опыта, ибо они обещают, что однажды чело-
век начнет жить среди искусственно порождаемых виртуальных миров, ограничиваемых только его воображением Если такой образ жизни наступит, то он будет означать, используя терминологию Вебера, “ре-очарованный мир”
С технической точки зрения, ВР-системы представляют собой прежде всего орудие манипуляции человеческим опытом Это — машины, которые стимулируют сенсорный аппарат человека Они создают у пользователя впечатление, что он воспринимает окружение, с которым может взаимодействовать, ибо это окружение воспринимается как нефизическое Конечная техническая цель развития систем ВР — выяснить, как действуют органы чувств и аппарат восприятия, и воссоздать этот процесс в машинах И если такие машины будут способны воспроизводить деятельность наших органов чувств в совершенстве, не обеспечивая при этом простор для нашего воображения, именно на что ориентируется мировоззрение киберкультуры, то тогда это будет означать только внеличностно осуществляемую стимуляцию чувств И тогда они будут средством не очарования, а разочарования, причем той области, которая еще оставалась неразочарованной у М Вебера, а именно области человеческого восприятия и опыта Иными словами, наука и технология будут доминировать не только во внешнем мире, но и во внутреннем мире человека, т е над его сознанием
Впрочем, пути развития и использования ВР-систем — предмет не только научно-технических целей Просто автору хотелось бы указать на контраст между техническими проблемами и мировоззрением, связанным с технологиями ВР и состоящем в проектировании на технологию разнообразных желаний человека, на напряженность, складывающуюся между светским решением технологических проблем и экстрасветским видением будущего, или между, как писал Вебер, инструментальной рациональностью и рациональностью ценностей
Каков же тот — более широкий — социокультурный контекст, который служит мировоззрению киберкультуры благодатной почвой7 Материальная основа этого мировоззрения — рост экономического значения ИКТ в развитых обществах, а также непрерывная их экспансия в системе образования, что провоцирует рост требований экспертизы в сферах СМИ и ИКТ и вслед за этим рост рынка продуктов культуры, и наоборот Не менее солидна и идеальная основа этого мировоззрения — мощная тенденция современной интеллектуальной жизни к романтизации культуры и науки через их сплавление Идея такого сплавления является продуктом растущей автономии академического производства от социальной жизни, в силу которой светская роль науки и технологии в обеспечении экономического роста может игнорироваться при убеждении, что сфера “наука-культура” сама инвестирует свою собственную жизнь Теоретический фундамент для такого спла-
вления подготовлен философами и социологами науки. Так, П. Фейе-рабенд взывает к дадаизму и отделяет науку от государства, а в социологии науки фокус рассмотрения сместился с инструментальных аспектов научного знания на репрезентативные его качества.
Очарование наукой как формой культуры в киборг-постмодернизме вполне совместимо с ее низвержением: раз наука подводится под социокультурную жизнь, сплавляется с искусством, то ее последствия уже нет нужды рассматривать как “внешние”, угрожающие доминацией над природой и обществом. Молодежно-культурная версия преодоления указанной выше напряженности в мировоззрении киберкультуры несколько отличается от академической: в ней подчеркиваются контркультурные возможности новых технологий.
Хотя киберкультура поддерживается главным образом социальной организацией интеллектуальной жизни, она есть также продукт компьютерных технологий. Технология ВР вносит здесь тот вклад, что, по всей видимости, моделируемые компьютерами Миры будут играть центральную роль в совершенствовании технологии интерфейса “человек-компьютер” , в которую сейчас вкладывается много средств и усилий. Поскольку инновации в этой последней технологии продолжаются, постольку поддерживается и киберкультура с ее мечтой сплавления науки и искусства, с ее надеждами на нахождение новых способов человеческого самовыражения при помощи создания виртуальных миров.
Конечно, надежда на то, что наука откроет новую эру, не нова. Достаточно вспомнить о “веке пара” или “космическом веке”. Но это не должно внушать скептицизм. Ведь если технология ВР обещает открыть новый горизонт для человеческого самовыражения, а наука рассматривается сегодня уже не как орудие овладения миром, а, скорее, как служанка магии, то тогда вполне возможно, что ВР — это не просто суррогат веры (в сплавление человека и машины), что киборги олицетворяют форму сознания, подходящую для новой эры.
Технология ВР быстро развивается фирмами и исследовательскими институтами в научно-технических и коммерческих целях. Социальная наука может определить путем сравнения, какие из ее приложений, если они есть, могут внести важный социальный вклад. Хотя трудно не согласиться с мнением (Ст. Эллиса), что будущее рынка приложений технологии ВР предсказать пока трудно, все же, как бы там ни было с исследованиями и индустрией ВР, технология ВР и новая вера в науку и технологию, в том числе в форме киберкультуры, вероятно, будут и далее вдохновлять современную культуру. Вместе с тем реальность киберкультуры остается веберовской, поскольку убеждения отражают предрасположенности представителей интеллектуальной страты как их носителей, а также дюркгеймовской, поскольку
роль знания и убеждения отражает более фундаментальные признаки социальной реальности. Будущее покажет, откроем ли мы киборгов в нас самих или только опыт непредставимых пока состояний сознания в рамках среды, моделируемой компьютерами.
А. И. Панченко
95.02.032. ПОНОМАРЕВ В. А. ФЕМИНИСТСКАЯ КРИТИКА НАУКИ И ТЕОЛОГИИ КАК РАЗНОВИДНОСТЕЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО ТРУДА. (Научно-аналитический обзор).
В современном понимании “феминист — это человек, который не имеет предубеждений против других людей из-за их пола и своими действиями способствует политическому, экономическому, духовному и сексуальному равноправию женщин” (15, с. 7). Для большинства населения развитых стран феминистское мировоззрение становится сегодня необходимым компонентом демократического сознания.
Уже тривиальным в феминистской среде стало убеждение в мужской ориентации западной культуры. В конце 60-х годов американцами вводится в обиход столь популярный ныне термин “сексизм”. Созданный по аналогии с понятием “расизм”, он означает “систему и практику дискриминации против личности по причине пола” (15, с. 292). В развернутом виде сексизм есть система установок, оправдывающих социальное неравенство женщин ссылками на врожденные пороки женской природы, якобы делающие женщину неспособной к участию в культурном, научном и социальном творчестве. Сексизм считается преобладающей социально-психологической установкой современного социума.
Одной из базовых феминистских идей является патриархальность общества. В светском феминизме под патриархальностью понимается “универсальная политическая структура, дающая привилегии мужчинам за счет женщин” (15, с. 242), или иерархия социальных отношений, основанная на “мужских традициях взаимной солидарности, их силе, контроле за женщиной, ее трудом, сексуальностью и материнством” (1, с. 3). Сходная точка зрения бытует и в христианском феминизме, где патриархальность считается “базовой дескриптивной моделью” феминистского анализа, позволяющей “концептуализировать взаимодействие сексизма, расизма, классового подхода и милитаристского колониализма” , внешне проя ляющегося в виде “мужской пирамиды... угнетения женщин в терминах класса, расы, страны или религии...” (5, с. 127). Некоторые из феминистов, находя данный термин неудовлетворительным, предлагают альтернативные выражения этой базовой идеи: “гендерная система”, “планетарная мужская ассоциация”, “фал-лократия” или просто “сексизм” (15, с. 243).
