CC BY
151
ОБЩЕЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ И ОТДЕЛЬНЫЕ МЕТОДЫ
2019.01.002. АЛПАТОВ В. ЯЗЫКОЗНАНИЕ. От Аристотеля до компьютерной лингвистики. - М.: Альпина нон-фикшн, 2018. -253 с.
Ключевые слова: язык; язык культуры; лингвистика; полевая лингвистика; говорящий; слушающий; структурный подход; фонология, письмо; типология; функции языка; прагматика; речевые акты; речевые жанры; картины мира; нейролингвистика; прикладная лингвистика; компьютерная лингвистика.
Владимир Михайлович Алпатов — лингвист, доктор филол. наук, член-корреспондент Российской академии наук по отделению историко-филологических наук, специалист по общему и японскому языкознанию, социолингвистике, истории лингвистики.
Книга В.М. Алпатова написана в форме небольших очерков обзорного характера, состоит из введения, 21 главы (1. Зачем надо изучать языки. 2. Как описывать язык культуры? 3. Как развивалась лингвистика. 4. Язык-система и язык-деятельность. 5. Как работают лингвисты, Полевая лингвистика. 6. Говорящий и слушающий. 7. Основные вопросы лингвистики и пути их решения. 8. Пример структурного подхода. Фонология. 9. Письмо. 10. Общее и особенное в языках. 11. Что может типология? 12. Как и почему изменяется язык? 13. Функции языка. 14. О границах лингвистики. 15. Прагматика и теория речевых актов; речевые жанры. 16. Социолингвистика. 17. Картины мира. 18. Что происходит в мозгу. 19. От нейролингвистики к устройству языка. 20. Строение мозга и национальные традиции. 21. Прикладная лингвистика. Компьютерная лингвистика.), итогов; тезауруса; литературы.
В первой главе В.М. Алпатов раскрывает понятие «языкознание», указывая на еще два названия-синонима и на тот факт, что хотя слово «языковедение» сейчас стало несколько устаревшим, и «языковедение», и «языкознание», и «лингвистика», все эти названия обозначают науку, изучающую человеческий язык.
Автор задается вопросом, зачем вообще надо изучать язык, если люди бессознательно овладевают своим языком (реже сразу двумя или тремя языками) в раннем детстве. Человек может прожить всю жизнь, не замечая свой язык и пользуясь им автоматически. О языке обычно вспоминают лишь тогда, когда процесс общения (коммуникации) оказывается затруднен. «Бывает, что слышишь слово и не знаешь, что оно значит. Или, наоборот, хочешь что-то сказать и не знаешь, какие слова употребить» (с. 10). Встречаются и еще более трудные ситуации, когда с собеседником не находится общего языка в самом буквальном смысле. Указывается, что издавна люди сталкивались с нежелательным для них явлением множества языков, делались попытки объяснения его истоков наподобие известного библейского мифа о Вавилонской башне. В случае необходимости язык соседей или завоевателей выучивался столь же стихийно, как и родной. «А многие люди, жившие традиционной жизнью, просто не знали о существовании других языков или игнорировали их. Русское слово немец или греческое варвар (буквально "бормочущий") появились в среде тех, для кого существует только один - "наш" - язык» (с. 10).
Отмечается, что со временем в жизни людей появилось новое явление, потребовавшее обратить внимание на язык: возникли разные системы письма. В отличие от устного языка, письменный язык может выучиваться только сознательно. Появились школы и учителя, обучавшие письму «(первоначальным значением слова грамматика в Древней Греции было "обучение буквам")» (с. 10). Формирование письменностей уже требовало определенных размышлений над вопросом, что такое язык.
Традиции изучения языка сложились, прежде всего, в связи с появлением особых языков культуры. Языки формировались в разное время и могли иметь разные свойства (например, одни были в первую очередь языками религии, другие имели и светское использование), но между ними было определенное сходство. Все они получали ту или иную обработку и норму. Примерами языков куль-
туры могут служить древнегреческий, латинский, санскрит, классический арабский, древнееврейский, церковно-славянский, вэнь-янь в Китае и сопредельных странах. Автор справедливо замечает, что эти языки имели «вненациональный характер и обслуживали целые культурные ареалы, часто связанные с определенной религией» (с. 11).
Автор указывает, что в классической Древней Греции философы очень интересно размышляли о природе языка или его происхождении, но эти размышления не породили каких-либо развитых способов работы с конкретным языковым материалом. Греческая традиция изучения языка сложилась не в классический период, когда по-гречески говорили и писали в основном греки, а в эпоху эллинизма, когда после походов Александра Македонского (конец IV в. до н.э.) греческий язык (койне) стал языком культуры на обширных территориях. И центром формирования этой традиции стала Александрия в Египте. Также и арабская традиция сложилась в VIII в., вскоре после образования Арабского халифата. Ее центром стали не исконные области жизни арабов, а другие территории Востока, где арабский язык должно было осваивать население иного происхождения, главным образом ираноязычное.
Отмечается, что особая ситуация сложилась в Китае и других странах китайского культурного ареала (куда первоначально входила и Япония). Изучение вэньяня, не имевшего устного функционирования, было неотделимо от изучения письма, основанного на иероглифике. На первом этапе развития китайская традиция (которая сложилась на рубеже новой эры) связывалась исключительно с изучением иероглифов. Позже, однако, в Китае стали изучать и звуки.
Далее указывается, что могли быть и другие причины формирования лингвистических традиций. В Древней Индии языку культуры санскриту тоже надо было специально учиться. Очень важной представлялась и иная задача: правильного построения ритуальных текстов. Для этих целей была создана грамматика санскрита - грамматика Панини (около IV в. до н.э.).
В других традициях такие задачи могли не стоять или стоять иначе. «Так, в Европе риторика - наука о построении "хороших" текстов (в основном светских) - была отделена от грамматики,
опиралась на ее результаты, но основывалась на иных, менее строгих правилах» (с. 12-13).
На развитие многих традиций повлияла такая задача, существенная для многих народов, как стихосложение. В разных традициях правила сочинения стихов могли по-разному влиять на изучение фонетики, особенно ударений, а иногда и грамматики.
Автор указывает и на другие причины необходимости изучать язык: филологические, текстологическую деятельность. Тексты на языке культуры из-за временной дистанции уже довольно сложно понять точно, их надо толковать. Уже в Александрии толковали Гомера, жившего на несколько веков раньше, но филология становится наиболее важной на более поздних этапах развития традиций, когда накапливается большое количество не вполне понятных текстов. Так было и в Китае, и в Японии, а в Европе такой процесс вышел на первый план, начиная с эпохи Возрождения (ХУ-ХУ1 вв.). В течение нескольких веков языкознание (как и литературоведение) рассматривалось как часть филологии.
В главе «Как описывать язык культуры?» В.М. Алпатов возвращается на ранние этапы развития лингвистических традиций. Отмечается, что исходная практическая задача определяла подход к языку. Грамматика Панини очень непохожа на сочинения древнегреческих и римских грамматистов, хотя строй санскрита не так уж отличается от строя древнегреческого и латинского языков. Но на особенности традиции мог оказывать влияние и строй соответствующего языка культуры. Японская традиция отделилась от китайской, прежде всего, потому, что строй японского и китайского языков очень различен (с. 17).
В грамматике Панини и аналогичных индийских грамматиках имеется набор первичных элементов корней и аффиксов, который должен быть по возможности исчерпывающим; далее формулируются правила, действующие для тех или иных классов элементов. Эти правила из первичных элементов формируют слова, а из слов - предложения. В результате применения правил получаются правильные высказывания. Особо формулируются также фонетические правила. Такой путь исключает обсуждение вопроса о норме: соответствует норме то и только то, что получено в результате применения правил. Таким образом, заключает автор, индий-
ская традиция пошла по пути синтеза, построения целого из частей, а не по пути анализа.
Европейская традиция, как указывает автор, впервые сформировалась в Александрии в III-II вв. до н.э., ставшей в то время центром мировой науки. Первым дошедшим до нас трудом стала грамматика Дионисия Фракийца (II в. до н.э.). Уже в I в. до н.э. эта традиция перешла от греков к римлянам, которые приспособили ее к латинскому языку. Затем традиция параллельно развивалась в течение многих веков в двух вариантах. Уже в Средние века от них иногда «отпочковывались особые варианты, как это было в православном славянском мире, где описывался церковно-славянский язык» (с. 18).
На основе никогда не прерывавшейся греко-римской традиции постепенно была создана наука о языке. В XIX-XX вв., когда в этой науке появились строгие методы работы с материалом, все сделанное в предыдущие столетия стало рассматриваться как нечто «донаучное», в лучшем случае как «предыстория» «настоящей науки» (с. 18-19).
Сравнивая лингвистику с другими гуманитарными науками, автор отмечает одну ее особенность. В ряде наук в течение веков менялись представления и о самом их предмете, и об их задачах и целях. Но если сравнить грамматику Дионисия Фракийца и современный школьный учебник русского языка, то обнаружится много общего: сходна сама задача - научить правильному языку, сходно понимание языка как некоторой системы правил, извлекаемой из множества уже существующих, а не конструируемых автором текстов, сходно выделение основных изучаемых областей языка: фонетики, морфологии, синтаксиса, сходны многие основные понятия и термины: звук, гласный звук, согласный звук, слово, предложение, часть речи, глагол, наречие, местоимение, падеж, лицо, наклонение, залог и т.д. Некоторые из них появились даже до Александрии, например, первым выделил части речи Аристотель в IV в. до н.э. Лишь синтаксическая терминология современного учебника отсутствовала в александрийский период и появилась намного позже.
Исследователь отмечает, что задачи современной лингвистики гораздо шире и многообразнее задач, стоявших перед александрийскими грамматистами. Ясно, что прикладных задач становится
все больше с развитием культуры и науки. Существеннее то, что современная наука о языке больше не сводится к решению лишь практических задач, например, обучения языку и поддержания языковой нормы. Лингвистика уже несколько веков развивается в первую очередь как «чистая» наука, независимая от практики «(хотя практические задачи не раз стимулировали развитие тех или иных идей и методов, а эти идеи и методы затем помогали практике)» (с. 19).
Однако и процесс отделения науки от чисто практических проблем начался достаточно давно. «Даже если отвлечься от рассуждений древнегреческих философов, то уже "философские грамматики" схоластов ХШ-Х1У вв. относились к "чистой" науке» (с. 20).
Грамматика оставалась центральным разделом науки о языке до XIX в., потом на первый план стало выходить изучение звуковой стороны языка (сначала историческая фонетика, затем фонология). Сейчас в теоретической науке наблюдается новый перенос центра внимания на грамматику, только уже не на морфологию, как когда-то, а на синтаксис.
Автор указывает, что все эти привычные для нас свойства лингвистики, так или иначе восходящие к Античности или Средневековью, вовсе не могут считаться универсальными, что показывают иные лингвистические традиции. У индийцев существовал синтетический подход. Китайская традиция до ее европеизации в конце XIX в. не знала грамматики, основным видом описания в ней был словарь. Арабская традиция шла не от морфологии к синтаксису, а в обратном направлении. В Китае и Японии до знакомства с европейской наукой не было понятия, соответствующего звуку (фонеме): в Китае основной фонетической единицей был слог, а в Японии - единица, промежуточная между звуком и слогом. В арабской традиции выделялись согласные звуки, но гласные не рассматривались как отдельные единицы. Единица, соответствующая слову, видимо, существовала во всех традициях, но свойства этих единиц могли быть различными.
Исследователь отмечает, что современная англоязычная или франкоязычная лингвистика отошла от идей Дионисия Фракийца больше, чем российское языкознание: «по-видимому, это связано с
тем, что строй русского языка изменился по сравнению с классическими языками не так значительно» (с. 22).
Оказывается, многие привычные для нас свойства науки о языке обусловлены тем, как описывали язык еще в Александрии и Риме последних веков до новой эры. «Во многом они предопределены, помимо свойств античной культуры, особенностями структуры древнегреческого (и близкого к нему по строю латинского) языка» (там же). Чем дальше язык по строю от этих языков, тем менее соответствующая традиция была похожа на европейскую.
В главе «Как развивалась лингвистика» отмечается, что развитие науки о языке нельзя рассматривать как однолинейный процесс постоянного движения вверх. Широко известный образ спирали как метафоры научного развития очень хорошо подходит и к лингвистике. В разные эпохи на первый план выходили то одни, то другие проблемы.
Весь XIX в. научная лингвистика считалась исторической наукой, а изучение современных языков не прекращаясь, считалось скорее практической, чем научной задачей, недостойной университетских профессоров (с. 26).
В начале XX в., особенно после появления в 1916 г. знаменитого «Курса общей лингвистики» швейцарского ученого Фердинанда де Соссюра (1857-1913), изданного уже после смерти автора, приоритеты изменились. Системное изучение языков без обращения к истории (синхронное, по терминологии Соссюра), прежде всего в их современном состоянии, стало рассматриваться как основная задача лингвистики, а исторические штудии ушли на второй план. Так было в структурной лингвистике, расцвет которой пришелся на 1920-1960-е годы. Это сохранилось и в пришедшей ей на смену генеративной лингвистике, созданной американским ученым Н. Хомским в 1950-1960-е годы.
В.М. Алпатов отмечает, что в настоящее время в науку возвращается отвергнутая многими столетие назад идея о том, что пониманию современных явлений могут помогать данные исторической лингвистики.
Другая проблема, к которой в разные эпохи относились по-разному, связана с тем, что именно изучает лингвистика: язык вне его отношения к другим языкам или в сопоставлении с другими; ее иногда называют проблемой языка и языков. Все традиции осно-
вывались на изучении одного языка - языка «своей» культуры. Идея сопоставления языков долго была чужда всем традициям и сформировалась лишь в Европе в эпоху Возрождения в связи со становлением новых национальных языков, постепенно вытеснявших латынь из культурного обихода. С ХУ1-ХУ11 вв. была поставлена задача разграничения общих свойств языка и особых свойств отдельных языков. Особенно яркое воплощение эта идея получила в так называемой «Грамматике Пор-Рояля» (1660, Франция) Ан-туана Арно (1612-1694) и Клода Лансло (1616-1695) (с. 28).
Затем весь XIX век прошел под знаком сопоставительных исследований как в генетическом плане (сравнительно-историческое языкознание), так и независимо от языкового родства (историческая типология). Большую часть XX в. (эпоха структурной лингвистики) лингвисты стремились охватить как можно больше языков, идея же их сопоставления уже не была приоритетной. А основатель нового этапа в развитии лингвистики Ноам Хомский ограничил сферу своих исследований английским языком (с. 29).
Далее указывается, что другая проблема, по-разному решавшаяся в разные эпохи, - связь лингвистики с другими науками. В лингвистике можно видеть как периоды сближения с другими науками, разработки пограничных проблем, так и периоды ее обособления от других наук, формирования собственно лингвистических методов. Затем, когда к концу XIX в. обнаружился кризис исторического языкознания, стали активно сближать лингвистику с историей, психологией, физиологией, социологией и даже с географией. Но после появления книги Ф. де Соссюра начался длительный период нового, еще более радикального обособления лингвистики от всех наук. Считалось, что лингвистика должна основываться исключительно на собственно лингвистических методах.
Всё сказанное не означает, что области лингвистики и научные подходы, временно отошедшие на периферию, никем не развиваются. Например, и в XX в. многие ученые занимались историческим, в том числе сравнительно-историческим языкознанием. Перешло оно и в XXI в., но его ведущая роль, которую оно играло в XIX в., была утеряна. Тематика лингвистики неуклонно расширяется, и ни одна лингвистическая проблема не исчезает.
Однако нельзя считать, что возрождение интереса к какой-то проблеме означает простое возвращение к тому, что было когда-то. Возвращение всегда происходит на новом уровне, с учетом того, что сделано за прошедший период, в том числе в других лингвистических дисциплинах и за пределами лингвистики (с. 33).
В главе «Как работают лингвисты. Полевая лингвистика» В.М. Алпатов говорит о том, что задачи любой науки, непосредственно познающей мир, включая и лингвистику, можно на самом общем уровне разделить на два класса. Это, во-первых, получение и первичное исследование нового фактического материала, во-вторых, обобщение, построение объяснительных теорий. «А наука делается людьми, и кому-то, может быть, ближе одна задача, а кому-то другая» (с. 49).
В самой истории мировой науки наблюдается постоянная смена приоритетов. Едва ли не в каждой дисциплине чередуются периоды интенсивной работы теоретической мысли и следования устоявшимся канонам, открытия новых фактов и стремления переосмыслить то, что уже известно.
Автор приводит примеры исследовательской деятельности Августа и Фридриха Шлегелей, В. Гумбольдта, Ф. Боппа, Я. Гримма, А. Шлейхера. Все эти ученые выдвигали теории, не подкреплявшиеся или подкреплявшиеся конкретными примерами.
Новый виток развития науки обозначился во втором десятилетии XX в. Большую роль сыграл «Курс общей лингвистики» Соссюра. Резко возросло стремление выдвигать теории. «Ученые новой научной парадигмы если и интересовались, например, рукописями, то не как основным объектом исследования, а в качестве источника сведений по исторической фонологии языка, их влекла интерпретация» (с. 51).
Далее отмечается, что бурное развитие теоретической лингвистики к 1940-1950-м годам в ряде стран стало сменяться новым сосредоточением на фактах, которое, однако, имело иной характер, чем у ученых, изучавших старинные тексты. Речь идет об изучении современных языков в полевых условиях. Огромное количество языков мира оставалось неописанным, и американские ученые поставили перед собой задачу их описания на основе разработанных Л. Блумфилдом и его последователями методов. Они отправлялись в районы распространения языков и там работали с носителями
этих языков - информантами. Разрабатывалась специальная методика работы с информантами, возникла особая лингвистическая дисциплина - полевая лингвистика.
Многие ученые успешно совмещали роли собирателей фактов и создателей научных теорий. Автор приводит примеры практической работы и научной деятельности Ф. Соссюра и выдающегося американского лингвиста, культуролога и этнографа Эдварда Сепира (1884-1939).
Указывается, что в настоящее время сбор фактов, в частности полученных полевым путем, производится в расчете и на расширение объекта лингвистических исследований, и на использование полученных материалов для развития понимания природы языка. Многие полевые исследования описывают вымирающие языки. Автор описывает различные методы работы с информантами. Приводятся примеры успешных полевых исследований кафедры теоретической / структурной и прикладной лингвистики филологического ф-та МГУ.
Исследователь указывает, что бывают «спокойные периоды» (с. 55), когда наука сосредоточена на конкретном фактическом материале и на обработке методов его получения. «Но неизменно наступают времена кризиса и перелома, когда необходим прорыв в теории...» (с. 56).
Глава «Говорящий и слушающий» посвящена взаимоотношениям участников в синергических формах речи (диалогах, полилогах). Здесь участвуют как минимум два человека. Это говорящий (пишущий) или слушающий (читающий). Разумеется, количество участников речевого общения не ограничено: число их может быть разным. В обычной ситуации это не может быть один человек. Автор приводит высказывание Л. Щербы и М. Бахтина относительно монологической и диалогической форм речи.
Указывается, что отношения между говорящим и слушающим многообразны и в устной, и в письменной речи. Могут быть выделены два полярных класса ситуаций. «С одной стороны, говорящий (пишущий) обращается к известным и конкретным собеседникам: текст предполагает ответ или, по крайней мере, допускает его (разговор, беседа, личная переписка). С другой стороны, может происходить обращение к абсолютно неопределенному собеседнику, при этом ответ не предполагается (научная литература, газетная
информация, авторский текст художественных произведений); такой тип ситуаций чаще реализуется на письме. Может быть выделен и промежуточный тип ситуаций. В этом случае множество собеседников также не определено, однако задаются некоторые его характеристики (обращение к женщинам, пассажирам, политическим единомышленникам, потребителям рекламируемого товара и пр.). Говорящий, обращаясь к массе, в то же время обращается как бы к каждому собеседнику лично; ответ также не предполагается» (с. 60). Примерами таких ситуаций являются устная и письменная реклама, выступление телеведущего или телекомментатора, агитация на предвыборном митинге, статья раздела газеты, объявление по радио в метро. Ситуации двух последних типов значительно расширились с появлением радио и телевидения, но и общение с конкретным собеседником приобрело новые возможности: оно не перестало быть преимущественно устным, как еще было недавно (Интернет, СМС-сообщения и пр.). «Каждый из трех типов речевого общения может быть условно назван соответственно индивидуальным, массовым и индивидуально-массовым (или квазииндивидуальным) (с. 60).
В качестве другого признака синергических форм общения указывается единичность или множественность говорящих и слушающих. В устных формах общения это может быть один говорящий, на письме возможны коллективные сочинения, устный текст (как и письменный) может предполагать наличие анонимного коллектива, от имени которого он распространяется. Сложнее ситуация со слушающими, число которых может варьироваться от одного человека до всего человечества.
Автор отмечает, что эти признаки не следует считать абсолютно независимыми: ситуация, при которой одна сторона только говорит или пишет, другая сторона только слушает или читает, в принципе предполагает множественность, точнее, неопределенное количество слушающих или читающих. «Могут быть, конечно, исключения вроде случая, когда просят пройти из очереди "следующего", однако подобный речевой акт уже занимает промежуточное положение: ответная реплика возможна и здесь. Взаимный же речевой акт, разумеется, не требует, чтобы собеседников было всегда двое; однако их количество должно быть сравнительно невелико и их состав точно определен» (с. 61).
В зависимости от типа общения могут употребляться или менять значение те или иные слова и формы языка. В.М. Алпатов приводит примеры из русского и японского языков. Роли и интересы говорящего и слушающего различны. Говорящий исходит из смысла и создает текст, а слушающий, воспринимая текст, извлекает из него смысл.
Говоря о противоречиях в потребностях между говорящим и слушающим, автор ссылается на работы И.А. Бодуэна де Куртенэ и Е.Д. Поливанова, Р. Якобсона и др.
Говорящий, стремясь выразить тот или иной смысл, обычно не задумывается о том, насколько его речь соответствует норме, и нередко от нее отклоняется. Но его собеседник четко ощущает все то, что для него непривычно. «Поэтому говорящий склонен к новациям, которые могут затем закрепиться и языке, а слушающий склонен к консерватизму, поэтому закрепляется не все» (с. 65).
Потребности говорящего и слушающего нередко противоречат друг другу. Однако эти противоречия, как и многие другие противоречия, объективно существующие в языке, способствуют развитию языка.
В главе «Основные вопросы лингвистики и пути их решения» исследователь говорит, что сильно огрубляя и схематизируя круг проблем лингвистики, их можно свести к трем главным вопросам: «Как устроен язык?», «Как функционирует язык?» и «Как развивается язык?».
Из этих вопросов первый, поднятый еще Панини и александрийцами, изучен лучше всего, хотя многое еще остается неясным. Существуют развитые научные теории, предложенные в структурной и генеративной лингвистике, детально разработаны и методы работы с языковым материалом. Много занималась лингвистика и третьим вопросом, «здесь, однако, имеется значительный разрыв между прекрасно разработанными методами (сравнительно-историческим и филологическим) и весьма скудной и уязвимой для критики теорией языковых изменений» (с. 69). Вопрос же о функционировании языка, неоднократно ставившийся в науке, и сейчас изучен крайне слабо, хотя за последние 20-30 лет его исследование активизировалось.
Отмечается, что лингвистические традиции, ставя перед собой те или иные практические задачи, неизбежно обращались к
изучению структуры языка. По сути, наука о языке с самого начала была структурной, несмотря на то что этот структурный анализ был еще несовершенным и многого не охватывал. Метод работы с языковым материалом мог быть тщательно разработанным, как у Панини. В Европе он также совершенствовался, хотя и не дошел до такого уровня, как в Индии или у арабов. Начиная со схоластов ХШ-ХГУ вв., предпринимались и попытки построения тех или иных теорий структуры и фукционирования языка. Одну из самых интересных можно видеть в «Грамматике Пор-Рояля». Однако с начала XVIII в. вплоть до начала XX в. методы работы с языковым материалом, кроме методов, подчиненных историческим задачам, совершенствовались мало, а лингвистические теории почти не создавались, хотя накопление фактов имело место. В это время наука обратилась к изучению ранее игнорировавшегося вопроса: «Как развивается язык?» Долго казалось, что именно он - главный или даже единственный объект изучения языкознания. Лишь в конце XIX в. и начале XX в. вопрос об устройстве языка вновь начал ставиться всерьез. В связи с этим автор выделяет двух замечательных русско-польских ученых - Николая Вячеславовича Крушевского (1851-1887) и Ивана Александровича Бодуэна де Куртенэ (18451929), а также датского лингвиста Отто Есперсена (1863-1943).
Указывается что, несмотря на критику самой идеи языка как системы правил (В. Гумбольдт, В. Волошинов и М. Бахтин и др.), важность такого подхода к языку неоспорима. Однако нельзя считать этот подход единственно возможным и исчерпывающим.
Автор замечает, что «самое главное то, что система порождения речи - это действительно набор правил, оперирующих с исходным словарем первичных элементов. В соответствии с этими правилами, первичные элементы могут модифицироваться (морфология) и сочетаться между собой (синтаксис)» (с. 71). В результате получаются высказывания. Такой подход в неявной форме содержался еще у Панини, а наиболее четко он сформулирован у Н. Хомского в его генеративной лингвистике. Однако «генеративный подход не надо понимать как модель деятельности говорящего (против этого предостерегал сам Хомский), но он представляет собой попытку сформулировать правила, аналогичные тем, которыми пользуется носитель языка» (там же). Правила грамматики носи-
тель языка, уже ими овладевший, использует бессознательно, автоматически. Это относится и к говорящему, и к слушающему.
Отмечается, что изучение правил, на основании которых говорящий преобразует смысл в текст, используя исходные единицы, преобразуемые и комбинируемые необходимым образом, а слушающий движется в обратном направлении, совершенно необходимо. В то же время нельзя сводить изучение языка к изучению правил. А именно к этому сводили свои задачи представители структурной лингвистики. Некоторые структуралисты, например американский ученый Зелик Харрис (1909-1992), шли еще дальше и отказывались от изучения языкового значения, сводя лингвистику к изучению регулярностей в распределении звуков и звуковых последовательностей. Такой путь получил название «дешифровоч-ного подхода» (с. 72). Он имитирует деятельность дешифровщика на раннем этапе работы, когда смысл изучаемого текста еще неизвестен. Но ясно, что он крайне сужает исследовательские возможности лингвиста, а отказ от изучения значения просто иллюзия: «лингвист изучал регулярные явления в языке, совершенно ему неизвестном, но при этом задавал вопросы двуязычному носителю этого языка (информанту), который, разумеется, опирался на значения известных ему слов и грамматических конструкций» (с. 72).
В.М. Алпатов отмечает, что и более умеренные структуралисты, не отказывавшиеся от изучения значения, исследовали лишь небольшую часть лингвистических проблем. Они, в сущности, унаследовали очень давнюю традицию, но ограничили область своих исследований осознанно и строго. Автор ссылается на швейцарского последователя Ф. Соссюра и одного из издателей (вместе с А. Сеше) его знаменитой книги Шарля Балли (1865-1947).
В заключение главы автор отмечает, что как часто бывает в истории науки, такое сужение проблематики на каком-то этапе даже полезно: ученые сосредоточиваются на сравнительно узком секторе с четко очерченными границами, что дает возможность значительно уйти вперед в изучении проблематики внутри этого «плацдарма» (с. 73). Поэтому введенное Соссюром жесткое разграничение языка и речи было шагом вперед для своего времени.
В главе «Общее и особенное в языках» говорится о том, что идея сравнения языков появилась в европейской науке сравнительно поздно. Лишь в ХУТ-ХУП вв., когда уже был накоплен материал
по ряду языков, прежде всего европейских, была поставлена задача разграничения общих свойств языка и особенностей конкретных языков. В «Грамматике Пор-Рояля» была четко сформулирована идея о том, что существует общая логическая структура для всех языков. Однако в конкретных языках она может отражаться по-разному, иногда прямо, а иногда довольно сложным образом. Каждый язык выражает некоторое мыслительное содержание, в принципе единое для человечества; это содержание должно передаваться везде, но не все свойства конкретных языков соотносятся с этим содержанием. Идеи, высказанные в XVII в., были очень глубокими, но ограниченным был языковой материал, которым тогда владели в Европе. Авторы «Грамматики Пор-Рояля» в основном использовали лишь материал латинского и французского языков, в меньшей степени - древнегреческого, испанского и итальянского. Универсальная логическая система понималась как контаминация систем реальных языков Европы, включая древние.
В XVII-XVIII вв. еще не поднимался вопрос о систематическом сравнении языков по их свойствам. Его поставили в начале XIX в. в Германии братья Август (1767-1845) и Фридрих (17721829) Шлегели, а затем Вильгельм фон Гумбольдт. Они заложили основы лингвистической дисциплины, которую сейчас принято называть типологией. В ней сопоставляются языки вне зависимости от родственных связей, на основании их структурных свойств. Ученые-типологи выявляют и общие свойства всех языков, и индивидуальные особенности отдельных языков, но более всего их интересуют промежуточные явления: те или иные черты, которые встречаются не во всех, но во многих языках мира. В типологии языки сопоставляются по различным параметрам, которые могут принимать разные значения, а также по отношениям между этими параметрами.
Братья Шлегели разделили языки на флективные, агглютинативные и аморфные (последние были позже переименованы в изолирующие). В. Гумбольдт добавил еще один класс - инкорпорирующие языки. Эти понятия до сих пор, несмотря ни на что, сохранились в лингвистике.
Флективные, агглютинативные и изолирующие языки образуют некоторую шкалу, где класс агглютинативных языков как бы находится посередине между двумя другими. Каждый из классов
обладает некоторой совокупностью признаков, в основном морфологических. Эталонные флективные языки - древние индоевропейские, близок к этому эталону и русский язык. В этих языках хорошо выделяются слова; каждое слово грамматически оформлено, распадаясь на корень и аффиксы; значимые части слова тесно срастаются друг с другом; одним и тем же аффиксом выражаются разные грамматические категории. Эталонные агглютинативные языки - тюркские и монгольские; близки к ним по строю финно-угорские, дравидийские, отчасти корейский и японский. В этих языках слово также состоит из корня (корней) и аффиксов, но связь между ними менее тесна, и их границы очевидны; в связи с этим не столь очевидны границы слов и различия между аффиксами и служебными словами; аффикс обычно обозначает лишь одну грамматическую категорию. В изолирующих же языках (китайский, вьетнамский и др.) слова обычно грамматически не оформлены и имеется тенденция к совпадению корня со словом (в ряде этих языков есть и служебные слова, с трудом отделимые от знаменательных); аффиксы и обязательные грамматические категории отсутствуют, а грамматические отношения передаются порядком слов и служебными словами. Инкорпорирующие языки не стоят в одном ряду с другими классами. К ним относят, например, чукотский язык, некоторые языки индейцев Северной Америки. В этих языках слово часто совпадает с предложением: в глагол включаются элементы, обозначающие подлежащее и дополнения (с. 107).
Автор отмечает, что, как и другие лингвистические дисциплины, типология переживала времена подъема и упадка. Ее возрождение началась в 1921 г., когда появилась книга Э. Сепира «Язык». В 1920-1930-е годы были выдвинуты две важные идеи, изменившие характер типологии. В отличие от ученых XIX в., для которых типологическая классификация языков была принципиально единой, отражавшей стадии движения человеческого духа, Сепир определил такую классификацию как выделение разных параметров, свободно комбинирующихся друг с другом. Это, в частности, позволило найти место инкорпорирующим языкам, которые не вписывались в традиционную шкалу. Если флективные (фузи-онные, в терминах Сепира), агглютинативные и изолирующие языки противопоставлены по степени спаянности морфем между собой, то инкорпорирующие языки (названные Сепиром полисинтетиче-
скими) имеют максимальное значение по признаку выражения грамматических значений внутри слова. Им противопоставлены синтетические языки (русский, турецкий), где слово обычно грамматически оформлено, но подлежащее и дополнения выражаются отдельными словами, и аналитические (китайский, английский), где грамматические отношения обычно выражаются вне слова.
В.М. Алпатов отмечает, что в 1930-е годы чешский лингвист Владимир Скаличка (1909-1991) выдвинул другую важную идею -языка-эталона. Раньше считалось, что языки делятся на классы, и каждый язык относится к какому-то из классов. Однако в языках, как правило, сосуществуют черты разных типов. Скаличка выделил изолирующий, флективный и прочие эталоны как набор признаков, которые по-разному могут присутствовать в реальных языках. Языки редко полностью соответствуют этим эталонам, но по-разному к ним приближаются. В эти же годы типология перестала быть дисциплиной, основывавшейся лишь на морфологии. Появились фонологические, синтаксические классификации языков. Одним из основателей синтаксической типологии стал советский языковед, академик Иван Иванович Мещанинов (1883-1967).
Автор отмечает, что для развития типологических исследований есть два очень существенных препятствия. Хотя количество исследуемых языков всегда росло и сейчас несопоставимо со временами «Грамматики Пор-Рояля», для ученых, занимающихся типологией, всегда очень трудно решить, насколько его исследование охватывает все языки или хотя бы представительную их часть. На Земле еще есть неизученные территории, где могут найтись абсолютно неизвестные языки. Особенно это относится к джунглям Амазонки и к Новой Гвинее. Но даже если язык известен по названию, он может быть совсем не описан. В Юго-Восточной Азии и на юге Китая есть языки, имеющие более миллиона носителей, о которых лингвистам совсем ничего неизвестно. Но даже в случае, когда описания того или иного языка существуют, возникает вопрос о сопоставимости описаний разных языков. Автор приводит пример с так называемым инструментальным, «орудийным» падежом (с. 109).
Отмечается, что необходимо учитывать то, что привычная для нас лингвистическая терминология формировалась на материале древнегреческого и латинского языков, затем вошла в другие языки Европы. В грамматике европейских языков имеется немало
черт общего происхождения. Автор приводит многочисленные примеры, иллюстрирующие трудности употребления времен в разнотипных языках.
Тем не менее несмотря на такого рода трудности лингвистика XX в. значительно расширила свои горизонты за счет материала большого числа языков разного строя.
При этом привычные термины и схемы описания продолжают сохраняться. Как пишет автор, отказываться от них нецелесообразно, но материал иных языков требует их уточнения.
В заключение главы автор выражает мнение, что отнюдь не все проблемы описания языков решены. «Введение в оборот нового материала (как материала неизвестных языков, так и фактов, ранее не замечавшихся в известных языках) может увеличить хаос в науке, который преодолевается построением разного рода объяснительных теорий и моделей, упорядочивающих этот материал. Лингвистическая типология за последние десятилетия значительно продвинулась вперед. И многие полученные результаты интересны» (с. 113).
В главе «Функции языка» автор рассуждает о том, как лингвисты изучают важнейший и самый сложный вопрос: «Как функционирует язык?» Отмечается, что на этот счет существует немало гипотез и теоретических рассуждений, но разработанных методов работы с материалом пока недостаточно.
Первый вопрос, который следует рассмотреть, уже давно поднимавшийся, состоит в том, для чего человеку нужен язык.
Большинство ученых XIX и XX вв. считали, что язык, прежде всего, является средством общения между людьми. В этом случае говорят о коммуникативной функции языка.
Э. Сепир, занимавшийся не только типологией, но и функционированием языка, не отрицая, разумеется, коммуникативной функции языка, выдвинул на первый план и другую функцию, названную им символической (теперь ее чаще называют когнитивной, т.е. познавательной). Таким образом, язык, прежде всего, -средство приобретения и закрепления опыта людей, человеческого познания мира. Сепир обращал внимание и на другие функции языка: «Язык - мощный фактор социализации. Может быть, самый мощный из существующих» (с. 150). Функция, отмеченная Э. Сепиром и позже названная Р. Якобсоном фатической, направлена, как указывал Сепир, на установление социального контакта между членами временно образуемой группы.
Р. Якобсон, развивавший идеи Сепира, отстаивал высказанную им в 1920-е годы идею о существовании еще одной функции языка -поэтической (Сепир ее не выделял). Эта функция направлена не непосредственно к собеседнику, а «к самому знаку», т.е. самостоятельную значимость приобретают свойства самого языка, особенно фонетические и интонационные: подбор и сочетаемость звуков, чередование ударных и безударных слогов, соответствия звуков друг другу (в частности, рифма), интонационные контуры и т.д.
В заключение книги В.М. Алпатов отмечает, что «в кратком очерке мы не смогли охватить даже небольшую часть актуальных проблем лингвистики. Мы старались выделить главное, но, конечно, наш подход очень субъективен, и другие лингвисты укажут на многие пробелы и посчитают, что в первую очередь надо было бы отметить совсем другое. Однако вряд ли можно в таком очерке чего-то не упустить. В нашу задачу входило лишь выделить основные, с нашей точки зрения, проблемы, стоящие перед наукой о языке начиная с ее истоков и кончая нашими днями, рассмотреть как "вечные" проблемы, так и проблемы, появившиеся лишь недавно, сопоставить идеи, выдвигавшиеся учеными разного времени. Лингвистика - очень старая, существующая не одно тысячелетие наука, но в то же время именно сейчас ее горизонты значительно раздвинулись и продолжают раздвигаться» (с. 237).
Э.Б. Яковлева
2019.01.003. МАЛЕВИНСКИЙ СО. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ МИФЫ И ОСНОВАНИЯ РЕАЛИСТИЧЕСКОЙ ЛИНГВИСТИКИ. -М.: Флинта: Наука, 2017. - 224 с.
Ключевые слова: языковая система; речепорождение; мемориальная лингвоструктура человека; лингвосознание; языковая гибридность; языковой стиль; языковая этикетность; речетип; языковая личность; фонема; координация.
Малевинский Сергей Октябревич - доктор филологических наук, профессор кафедры общего и славяно-русского языкознания Кубанского гос. ун-та, специалист в области русистики1.
1 Автор работ: Семантические поля порока и добродетели в языковом сознании современной студенческой молодежи. - Режим доступа: ЬИр://е-са1а1(^. п1Ь.Ьу/Яесога/БУ-ЖБ-Ьг0000384373; и др.
