CC BY
25
2014 г.). В своей статье она дает краткий обзор тех дополнительных подробностей, которые можно узнать из этих материалов.
В следующих трех статьях проводится сравнительный анализ голода в СССР и в Китае. Французский китаист Люсьен Бианко (Высшая школа социальных наук) и А. Грациози, как специалист по Советскому Союзу, в своих статьях прослеживают черты сходства и различия между двумя катастрофами. Они рассматривают такие факторы, как роль политических лидеров, отношения между центром и провинциями, позиция большевиков и маоистов по отношению к крестьянству, национальная принадлежность жертв и т.д.
Наконец, Никколо Пьянчола (Университет Линнань, Гонконг) проводит сравнительный анализ голода начала 1930-х годов в Казахстане и ситуации, сложившейся в 1958-1962 гг. в окраинных провинциях Китая, где также преобладало скотоводство. Автор рассматривает скотоводческие регионы Средней и Центральной Азии как единое пространство, транснациональная история которого еще ждет своего исследователя. Применительно к проблематике искусственного голода в XX столетии такие исследования, по мнению Н. Пьянчола, могут развиваться по двум направлениям: изучение экономических и социальных процессов в Центральной Евразии в общем контексте социально-политической истории СССР и Китая и исследование взаимосвязей и взаимного влияния между скотоводческими регионами этих государств (а также Монголией, которая также являлась скотоводческой страной и входила в сферу влияния Советского Союза).
М.М. Минц
2018.05.015. БЕРДИНСКИХ В.А., МЕНЬКОВСКИЙ В.И. ГУЛАГ: ИДЕОЛОГИЯ И ЭКОНОМИКА ПОДНЕВОЛЬНОГО ТРУДА В ХХ в. - Сыктывкар: ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН, 2017. - 132 с. -Библиогр.: с. 94-100.
Ключевые слова: СССР; ГУЛАГ; идеология и экономика лагерного труда; военно-промышленный характер лагерно-хозяйст-венной деятельности НКВД; количество жертв лагерного труда.
Мини-монография (термин, предложенный В.А. Бердинских) состоит из предисловия, введения, историографического очерка «ГУЛАГ как объект исследования классической англоязычной ис-
ториографии», очерка «Лагеря и советская экономика 1930-х годов», заключения «...плюс гулагизация всей страны», приложения. Все материалы переведены на английский язык.
В первом очерке В.А. Бердинских и В.И. Меньковский анализируют активно обсуждаемую ранее в американской историографии проблему: как и при помощи каких методов и источников подсчитать количество жертв сталинских репрессий.
Работа Д. Даллина и Б. Николаевского «Лагеря принудительного труда в Советском Союзе» (1947) стала первым серьезным исследованием на эту тему, считают авторы мини-монографии. Д. Даллин и Б. Николаевский использовали разные источники: первые опубликованные материалы, в которых приводились цифры о лагерях; сведения о подписках на газеты в места заключения; свидетельства иностранцев, посещавших СССР, польских заключенных из советских лагерей и т.п. На основе этих данных Д. Даллин и Б. Николаевский пришли к выводу о том, что количество заключенных насчитывало 5-6 млн.
В 1948 г. вышла работа Н. Тимашеффа, использовавшего другой метод подсчета: автор проанализировал количество людей, не принимавших участия в выборах в Советы. И получил, что в 1937 г. количество заключенных насчитывало порядка 2 млн.
В 1980-е годы дискуссия о размерах репрессий снова возникла на страницах американских исторических изданий. Новые методики оценок потерь, демографические публикации в советской прессе, обновление исторических исследовательских методик - все это подтолкнуло интерес историков. С. Росефелде, С. Уиткрофт, Р. Конквест - между этими авторами разразилась настоящая полемика на страницах журналов.
Р. Конквест критиковал некоторых ревизионистов, называя их «сектой» и «кликой», пишут авторы мини-монографии. Американский историк упрекал коллег в безоговорочном доверии советским официальным документам, а ведь данные в них могли быть фальсифицированы. Вместе с тем они не доверяют эмигрантам и перебежчикам, называя их свидетельства «анекдотическими» (с. 15). «В обновленном издании своей знаменитой работы "Большой террор" Р. Конквест назвал следующие цифры: к концу 1938 г. в лагерях находилось 7 млн человек, 1 млн человек были расстреляны и 2 млн умерли в лагерях» (там же).
Так называемая «архивная революция» 1980-1990-х годов позволила американским ученым расширить круг источников и уточнить данные. Однако и это не помогло сформулировать приблизительное количество жертв, с которым согласились бы большинство историков. В сборнике 1993 г. «Сталинский террор: Новые перспективы» А. Ноув писал об 11 млн, а С. Уиткрофт - о 45 млн смертей.
Следует признать, пишут В. Бердинских и В. Меньковский, что, несмотря на наличие архивных документальных свидетельств, точные цифры жертв сталинских репрессий до настоящего дня не названы. А оценки исследований простираются от «нескольких сотен тысяч» (Дж. Хаф) до более 60 млн жертв за годы Советской власти (Р. Руммель).
Авторы исследования отмечают, что выходили книги, в которых американские историки ставили под сомнение влияние террора на повседневную жизнь советского общества (с. 19). Например, книга Р. Терстона «Жизнь и террор в сталинской России, 1934-1941»1 вызывала бурную реакцию среди американских историков. Одни называли ее «выдающимся образцом ревизионистского исследования» (там же). Другие историки критиковали автора за то, что «в его интерпретации советские люди предстали опасным большинством, которое само создало для себя катастрофу, а Сталин лишь со стороны наблюдал за этим процессом». Американский историк утверждал, что «массового страха перед репрессиями в 1930-е годы в Советском Союзе не было. Террор касался только отдельных представителей элиты и не представлял собой системы, направленной на все общество» (там же).
Подводя итоги историографического обзора, В. Бердинских и В. Меньковский отмечают, что вплоть до сегодняшнего дня многие вопросы в изучении истории репрессий и сталинского ГУЛАГа остаются остро дискуссионными, как для профессиональных отечественных и зарубежных историков, так и для российского общества.
Во втором очерке авторы кратко прослеживают взаимовлияние экономической системы, сложившейся в ГУЛАГе, и остальной
1 Thurston R. Life and Terror in Stalin's Russia. 1934-1941. - New Haven: Yale University Press, 1996. - 325 p.
советской экономики. Историки сразу отмечают, что с начала 1930-х годов «рабочий фонд ГУЛАГа» (лагерники, ссыльные различных категорий, спецпереселенцы и т.п.) становится важнейшим фактором развития всей советской экономики. «За годы первых "сталинских" пятилеток в СССР были построены не только тысячи промышленных предприятий, но и сотни лагерей и колоний, которые органически вписывались в систему экстенсивного советского "народного хозяйства", основанного на тотально-директивном планировании, внеэкономических методах принуждения к труду и уравнительном распределении общественного продукта: нищенском -для трудящихся "низов", льготно-барском - для административно-номенклатурных "верхов"» (с. 32).
Пример строительства Беломорско-Балтийского канала в рекордные сроки - 2 года - показывает преимущества лагерной экономики и организации труда: «Быстрое сосредоточение в нужном месте значительных контингентов рабочей силы, возможность эксплуатации заключенных в любых условиях, не считаясь с потерями» (там же). Этот принцип был положен в основу «ГУЛАГовской экономики». Историки приводят слова генерала «инженерно-технической службы, начальника ГУЛЖДС НКВД-МВД СССР в 1940-1947 гг. Н. Френкеля: "Нам нужно забрать от узников все в первые три месяца, а потом они уже не нужны"» (цит. по: с. 33).
Далее авторы детально, с конкретными данными и цифрами, показывают, как расширялась лагерно-хозяйственная деятельность НКВД, приобретая планомерный, масштабный и четко выраженный военно-промышленный характер. Вплоть до того, что в предвоенные годы в стране был сформирован ряд лагерно-произ-водственных комплексов, которые полноправно хозяйничали на территориях малоосвоенных регионов: Колыма, Чукотка, Печора, Ухта, Карелия (с. 37).
В. Бердинских и В. Меньковский пишут, что проблемы «целесообразности» и «эффективности» советской системы подневольного труда, ее роли в осуществлении социалистической индустриализации являются сегодня предметом острых и ожесточенных дискуссий в исторической науке. Несомненно, что с точки зрения морально-правовых критериев, принятых в цивилизованных обществах, сталинский террор и его производное - система подневольного труда - не могут быть оценены иначе как преступные.
Далее историки приводят данные о фальсификациях в экономических достижениях «экономики ГУЛАГа». Речь идет о многочисленных и повсеместных приписках, искажениях показателей и т.п. Если арестанты приписывали себе выполнение непосильных трудовых заданий, чтобы сохранить жизнь, то лагерная администрация скрывала хищения, невыполнение планов, незаконные выплаты и проч. Причем, как показывают авторы, в масштабах страны речь шла о многих миллионах рублей (с. 50-52).
Аморальный по сути и неэффективный по производительности лагерный труд негативно влиял на всю промышленность страны: «ГУЛАГ с его "дешевой рабочей силой" оказывал разлагающее воздействие и на те секторы советской хозяйственной системы, которые основывались на вольнонаемном труде. Эти министерства и ведомства, которые также, в силу объективных причин, были не слишком заинтересованы в организационном и техническом прогрессе, предпочитали решать многие свои проблемы за счет "нарядов" на подневольную "рабсилу", а это, в свою очередь, еще больше тормозило развитие рынка труда и социальной инфраструктуры» (с. 55-56).
Процесс избавления от лагерной экономики и принудительного труда начался после смерти И. В. Сталина. Были заморожены стройки промышленных предприятий и гидротехнических сооружений, на которых уже было выполнено работ на сумму 6,3 млрд руб. (с. 58). В марте 1955 г. МВД утратило контроль над Главпром-строем (ракетно-ядерный проект), другие строительные организации также были переданы в профильные министерства. 7 сентября 1956 г. СССР подписал Конвенцию об упразднении рабства, работорговли и институтов и обычаев, сходных с рабством. «Всё это вселяло определенные надежды, что с системой лагерно-подне-вольного труда покончено» (с. 60).
В заключение историки, возвращаясь к теме первого очерка, о подсчете количества жертв репрессий, приводят следующие данные: «40 миллионов подвергшихся уголовным репрессиям за политические убеждения, из которых около 10 миллионов лишены жизни. Свыше 320 тыс. семей по самым скромным подсчетам (около двух миллионов человек) подверглись массовому и трагическому по своим последствиям "раскулачиванию". Ещё четыре миллиона -это представители репрессированных народов. Сюда же следует
отнести большое, пока точно не установленное, но измеряемое не одной сотней тысяч число иностранных граждан, репатриированных, интернированных и т.д.» (с. 88).
В приложении дается краткий очерк изучения истории сталинских репрессий в Республике Коми.
Ю.В. Дунаева
2018.05.016. ВО. КЛЮЧЕВСКИЙ: ВОСПОМИНАНИЯ И ИССЛЕДОВАНИЯ / Отв. ред. Малинов А. В. - СПб.: Изд-во Политехн. Ун-та, 2017. - 265 с.
Ключевые слова: 175-летие В.О. Ключевского; научное наследие В.О. Ключевского; воспоминания о В.О. Ключевском.
Юбилейный сборник к 175-летию со дня рождения выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского (18411911) состоит из двух частей. В первой части публикуются воспоминания о В. О. Ключевском некоторых его коллег и учеников: М.Н. Покровского, С.А. Котляревского, А.А. Кизеветтера, М.М. Богословского, Ю.В. Готье, А.И. Яковлева. Во второй части - статьи современных историков, посвященные разным аспектам научного наследия ученого.
О.В. Богомазова (Челябинский государственный университет) рассматривает практики увековечивания В.О. Ключевского. Комплекс мемориальных источников начал формироваться сразу после смерти ученого в 1911 г. Первыми изданиями были некрологи, доклады, сборники статей и т.п. В мемориальных публикациях «были обозначены его общественно-научная значимость и его роль как ученого-историка, ученого-просветителя, гениального "художника слова" и духовного лидера своей эпохи, обогатившего русскую культуру» (с. 134).
В советской историографии интерес к творчеству и личности ученого возникает примерно с 1960-х годов. К юбилейным датам начинают выходить мемориальные сборники. Советские историки обращаются к изучению творческого наследия Ключевского, особенно к его магистерской диссертации. Историка причисляют к «университетским корпоративным героям», чьи имена повторяются вновь и вновь, научные идеи передаются новым поколениям историков, их памяти посвящаются конференции, сборники и т.п. (с. 140).
