CC BY
38
умеренными желаниями индивидов, угрожающими общественному благу, и любовью, связывающей сограждан. В тематическом анализе девятых песней З. Барански отмечает, что во всех трех говорится об актах насилия, но поэт демонстрирует исключительную сдержанность в их изображении - в противоположность своим современникам и источникам, на которые опирается.
К.П. Кларк отталкивается от использования Данте в десятых песнях специфической схемы рифмовки - parte: parte: arte (Inf., x. 47, 49, 51; Purg., x. 8, 10, 12; Par., x. 8, 10, 12). Несомненно, это намеренный повтор (особенно с учетом совпадения стихов в «Чистилище» и «Аде»), призванный отметить насыщенный смыслом и значимый эмоционально момент. Исследователь находит возможное тематическое сходство этих терцин в противопоставлении гордости и смирения и расширяет свое толкование, обращаясь к другим случаям использования этой рифмы в «Комедии».
П. Насти исследует отражение в одиннадцатых песнях практики философского познания и наставления. Во всех трех с той или иной стороны трактуется соотношение подверженного ошибкам человеческого знания (artes) и Библии как источника абсолютной истины. Каждая из песней представляет различные письменные жанры, используемые для комментирования и в педагогической практике. П. Насти прослеживает движение от quaestio disputata в «Аде» и литургической молитвы в «Чистилище» к агиографическому lectio в «Рае». Повествование о жизни св. Франциска, вложенное в уста Фомы Аквинского, составляет кульминацию в развитии тезиса о том, что благочестие является единственно верной формой и сердцевиной любой человеческой деятельности.
Е.В. Лозинская
2018.04.020. ЛИНДСИ Т. «САМ НАД СОБОЮ БЫЛ Я ГОСПОДИНОМ»1: КАЛИБАН И ПОЛИТИКА ОБРАЗОВАНИЯ И УСЛУЖЕНИЯ В «БУРЕ» У. ШЕКСПИРА.
LINDSAY T. «Which first was mine own king»: Caliban and the politics of service and education in «The Tempest» // Studies in philology. - Chapell Hill: The univ. of North Carolina press, 2016. -Vol. 113, N 2. - P. 397-423.
1 Здесь и далее пер. М. Донского; акт I, сц. 2, строка 342.
Ключевые слова: Уильям Шекспир; «Буря»; образ Калибана; мотив образования в пьесах У. Шекспира.
Том Линдси (Университет Техаса, Остин) подробно анализирует пьесу У. Шекспира (1564-1616) «Буря» («1610-1611) в контексте современных научных представлений об английской образовательной традиции эпохи Ренессанса и раннего Нового времени. С точки зрения исследователя, образ Калибана может быть правильно понят только в том случае, если его поместить в вышеупомянутый контекст. В современном шекспироведении положение Калибана как ученика и слуги - достаточно популярная тема, но большинство исследователей либо ограничивают свой анализ рамками пьесы, либо подчиняют мотивы образования и услужения более глобальным темам (Калибан как раб «колонизатора» Просперо в «постколониальном» литературоведении и т.п.), забывая о практической стороне вопроса, в результате чего они упускают из виду очевидный для современников У. Шекспира контекст их отношений, а также то, что показанный в пьесе образ Калибана является результатом его взаимодействия с Просперо и Мирандой, о чем сам автор не раз сигнализирует в тексте.
Т. Линдси рассматривает «Бурю» как драму об изменении характера Калибана после того, как его личность пропускается через два фильтра, условно названные им «двор» и «классная комната» Просперо. В Англии эпохи Ренессанса и раннего Нового времени эти два феномена были тесно взаимосвязаны через мотив ученичества. Главы семей, такие как Просперо, нередко брали на попечение детей своих друзей и знакомых, а также слуг, с целью воспитания характера и приобретения полезных для работы навыков, а также в качестве важного шага на пути к браку (так Проспе-ро принимает в свой двор Фердинанда); ранненовоанглийские школы, по сути, занимались тем же самым, только навыки, полученные в них, касались владения языками, ораторским искусством, и других вещей, важных для продвижения по карьерной лестнице внутри строго иерархического общества эпохи Тюдоров и Стюартов. При этом идеал ранненовоанглийского ученика / приемного ребенка был изначально противоречив, поскольку предполагал сочетание двух противоположных качеств: инициативности (от детей ожидалось, что они заведут свою семью до 25 лет и смогут сами прокормить себя при помощи полученных навыков и знаний) и
уважения к авторитету учителей / родителей. В ранненовоанглий-ском обществе это противоречие сглаживалось путем поступления в услужение; таким образом, молодые люди имели промежуточный этап между беспечной жизнью в родительском доме и полной независимостью. Ожидалось, что хозяин будет обращаться со своим слугой как отец с сыном: учить и воспитывать, когда надо, но без особой жестокости; многие главы семей также заведовали школами, что позволяло им осуществлять полный контроль за своими подопечными. В рамках двора и школы допускалось контролируемое неподчинение ученика; победа над учителем путем применения полученных при дворе / в школе навыков (так Миранда побеждает Просперо (акт I, сц. 2, стр. 479-82)); когда отец говорит ей, что Фердинанд иерархически стоит даже ниже Калибана и совершенно ее недостоин, она использует его иерархический язык против него, говоря: «Непритязательна моя любовь // Он для меня достаточно красив»). Именно в такие отношения, по мнению исследователя, вступают Калибан и Просперо до начала действия пьесы.
Т. Линдси полагает, что изначально Калибан был по характеру аполитичным эгалитаристом. Исследователь напоминает, что имя его является анаграммой слова «каннибал», указывающего на возможный источник вдохновения У. Шекспира: эссе великого французского философа М. Монтеня (1533-1592) «О каннибалах» (литературоведы отмечают влияние этого текста на видение Гонза-ло из первой сцены второго акта пьесы), являющееся частью его «Опытов» (1580). В представлении М. Монтеня бразильские каннибалы живут в беззаботном и идиллическом состоянии равноправной коммунальной анархии: у них нет представления о деньгах, частной собственности, труде, земледелии и т.п. Дни свои они проводят в неге, неторопливом собирательстве и плясках. Во втором акте Калибан описывает богатства острова, которыми он когда-то владел единолично (акт II, сц. 2, с. 145-169); резонно предположить, что быт его не сильно отличался от такового у монтеневских каннибалов. Сходство с ними становится еще заметней, если сравнить их взаимоотношения с посетившими их европейцами. Как воображенные М. Монтенем аборигены Бразилии бесхитростно раскрывают новоприбывшим секреты своей земли, так и шекспировский Калибан, когда на остров прибывает семья Просперо, с удовольствием показывает им все важные места на
острове, радостно делясь с пришельцами богатствами своего мира (акт I, сц. 2, стр. 338-339).
При этом в аналогичной ситуации уже во время действия самой пьесы он отказывает Стефано и Тринкуло в полной экскурсии по острову, обещая показать лишь некоторые важные его части, удерживая информацию об остальных; позднее становится ясно, что он делает это намеренно, желая сохранить рычаги давления на пришельцев; так, когда Тринкуло распаляет его, Калибан угрожает ему сокрытием местонахождения чистой воды, обещая, что обидчик будет пить соленую (акт II, сц. 1, с. 145; акт III, сц. 2, с. 64-65). Воспитание Просперо дало свои плоды. Однако сам Калибан им крайне недоволен, о чем постоянно говорит по ходу пьесы.
Ни Просперо, ни Миранда не воспринимают Калибана как потенциально равного, поэтому в их представлении, чтобы дать ему образование, необходимо научить его хорошим манерам и риторике, а также простой физической работе, вроде сборки хвороста; большего они от него не ждут. И в этом заключается их незаметное взгляду обычного зрителя поражение (как педагогов и попечителей): они отказывают Калибану в субъектности, в амбициозности; они боятся бунта бывшего хозяина острова, и это именно то, что происходит, причем Калибан осознанно имитирует стратегию Просперо: как старый маг хотел вернуть себе контроль над Неаполем, женив дочь на наследнике короля, так и Калибан хочет вернуть себе контроль над островом, взяв Миранду в наложницы.
А ведь душа его хранит в себе настоящие сокровища: он способен к поэзии и творчеству. Его речи о красоте острова не превзойдены ни одним из персонажей (любимый пример исследователя - так называемая «речь о звуках острова», акт III, сц. 2, стр. 135143). Когда Калибан вспоминает данный пришельцами урок астрономии, он делает это блестяще, своими словами и с полным сохранением основного смысла (иерархические отношения Солнца и Луны, выраженные в их размере относительно друг друга). Исследователю это напоминает известный эпизод из Библии (Быт. 2:1920), когда Бог показывает Адаму разных существ, а тот нарекает их. Вот только Бог дает Адаму возможность проявить свой дух творчества, а в уроке мага все имена уже установлены, и любая попытка поколебать его авторитет подавляется. В итоге Калибан отыгрывается в другой речи, когда Просперо нет рядом, также яв-
ляющейся реминисценцией упомянутого библейского эпизода; в которой он своими словами описывает ландшафт и живность острова, в том числе нарекая какое-то животное словом «скамел» (акт II, сц. 2, стр. 169), больше нигде в английском языке не встречающимся.
Просперо и Миранда так до конца и не осознают, что дали Калибану больше, чем хотели, и меньше, чем могли; что они научили его политической и культурной независимости, которую они отказались признавать, толкнув его на преступление (заговор против Просперо и попытка изнасилования Миранды).
А.И. Кузьмичёв
ЛИТЕРАТУРА XVII-XVIII вв.
2018.04.021. ЭЛЬ-ХУРИ Т. РЕНЕ ЖИРАР, ДОН КИХОТ И КОМЕДИЯ.
EL-KHOURY T. René Girard, Don Quichotte et la comédie // Carnets [Revue électronique]. - Coimbra, 2018. - N 12. - Mode of access: http://journals.opened3ition.org/carnets/2427
Ключевые слова: пародия; комическое; миметическое присвоение; романтическая модель; персонаж-архетип; медиация желания.
Туфик Эль-Хури, профессор университета Св. Иосифа (Бейрут), исследует форму и функцию комического в теоретическом наследии известного французского филолога Рене Жирара. Работы Р. Жирара о комическом не слишком широко известны, хотя, начиная с 1960-х годов и до самой смерти ученый интересовался комедиями Шекспира и «Дон Кихотом» Сервантеса как пародией на рыцарские романы. Читая роман Сервантеса, Р. Жирар останавливает особое внимание на неспособности антагониста согласовать свои желания и поступки с вымышленными моделями - героями рыцарских романов. Основной тезис ученого - миметизм является главным двигателем человеческих устремлений. В случае с Дон Кихотом имеется в виду особая форма миметического желания: внешняя медиация раскрывает предрасположенность персонажа к подражанию такой модели, которая не принадлежит его собственной диегетической вселенной. В противовес первой форме посредничества, выделенной Р. Жираром, т.е. внутренней медиации же-
