CC BY
22
с регентством короля Отона. Автор уделяет большое внимание взглядам российских внешнеполитических чиновников на формы государственных учреждений независимой Греции, на создание символики и церемониала, которые укрепили бы национальный элемент. Он рассматривает возникновение «русской партии», одной из главных политических группировок при греческом дворе, соперничавшей с французской и британской партиями.
В главах третьей и четвертой («Автокефалия и грани православия», «Российская церковная миссия и защита православия») прослеживаются основные этапы церковной политики России по отношению к Греции, начиная с провозглашения автокефалии греческой церкви. Автор обращает особое внимание на резкие реакции российского МИДа и Святейшего синода на греческий раскол, расширение деятельности неправославных миссионеров, попытки перевода Священного писания и дискуссии о религиозном образовании. Российские чиновники инициировали оппозицию церковным реформам в Греции, что способствовало выработке Россией внешнеполитической стратегии в церковных делах.
Пятая глава описывает обстоятельства, приведшие к Восточному кризису 1839-1841 гг., включая создание тайного религиозного общества «Philorthodox», восстание христиан на Кипре и связанные с этим дипломатические демарши. В последней, шестой главе рассматривается гневная реакция России на сопротивление абсолютизму, вылившееся в греческую революцию 1843 г. В заключении оценивается наследие борьбы за независимость, закрепленное в Конституции 1844 г., описываются российско-греческие отношения второй половины XIX в.
О.В. Большакова
2018.03.027. ХОЛЛ Д. ВАГНЕР, ГИТЛЕР И ГЕРМАНСКОЕ «ВОЗРОЖДЕНИЕ» ПОСЛЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. HALL D. Wagner, Hitler and germany's rebirth after the First world war // War in history. - L., 2017. - Vol. 24 (2). - P. 154-175.
Ключевые слова: межвоенная Германия; «культурное обновление»; национал-социалистическая идеология; наследие Р. Вагнера.
Статья профессора Королевского колледжа в Лондоне Д. Холла посвящена отдельным аспектам развития идей «культур-
ного обновления» Германии после Первой мировой войны. В центре внимания автора - роль композитора Рихарда Вагнера, его музыкального творчества и публицистического наследия в развитии и укреплении национал-социалистической идеологии в межвоенной Германии. Как отмечает Д. Холл, в историографии эта роль либо совершенно отрицается, либо намеренно преувеличивается. В последнем случае автор усматривает намерение «создать прямую причинную связь между концепциями Вагнера о немецком музыкальном превосходстве, немецком антисемитизме и агрессивной расовой и военной политике Гитлера, закончившейся Холокостом» (с. 156). Стремясь «избежать указанных ошибок», Д. Холл обращается не столько к взглядам самого Вагнера, сколько к их «правона-ционалистической интерпретации», которая получила широкое распространение в пангерманских кругах еще до Первой мировой войны.
Как отмечает автор, знакомство с биографией Вагнера лишь частично подтверждает распространенные представления о его антисемитизме и франкофобии. В случае с Францией решающее влияние оказали неудачи Вагнера в Парижской опере в начале его карьеры. В свою очередь, антисемитизм Вагнера был «хаотичным, личным (мания преследования, согласно которой еврейские критики якобы сговорились разрушить его искусство и его карьеру) и типичным... для европейского общества XIX века» (с. 158). Аналогичным образом следует оценивать национализм Вагнера, который формировался в значительной степени под влиянием европейского романтического идеализма. Несмотря на резко «отрицательное отношение» Вагнера к Англии и Франции, их внешняя и внутренняя политика соответствовала его «романтизированному взгляду» на жизнь объединенной нации вообще и объединенной Германии в частности.
В продвижении немецкой культуры, ее возвеличивании Д. Холл усматривал и практические соображения Вагнера. Основанный им в 1876 г. музыкальный фестиваль в Байройте имел огромный успех, в том числе и финансовый. Однако ключевыми были последствия символические. Представив в Байройте «Кольцо Нибелунгов» и «Тристана и Изольду», Вагнер стал «бесспорной национальной и международной знаменитостью, символом торжествующей новой Германии О. Бисмарка» (с. 159). Хотя официаль-
ные отношения Вагнера с Бисмарком и будущим кайзером Вильгельмом II были «короткими и неудовлетворительными», эффект вагнеровских произведений в пангерманских обществах и других националистических группах был огромным. Для них Вагнер был «образцом германца», его произведения были заветами немецкого культурного превосходства, арийской расовой теории и германского империализма.
Многие современники Вагнера опасались того эффекта, который оказывала его музыка на массовое сознание. Ницше, к примеру, опасался излишней популяризации и неверного истолкования творчества Вагнера, особенно после знакомства с «Тристаном и Изольдой». Эффект вагнеровских произведений был тем сильнее, чем легче их герои могли быть осовременены, встроены в политический контекст. В результате Зигфрид из «Кольца Нибелунгов» или Парсифаль быстро стали восприниматься публикой как германские национальные герои (с. 160). После смерти Вагнера в 1883 г. эта интерпретация его творчества стала доминирующей. Соотнесение композитора с германским национализмом усиливалось, и к тому же поддерживалось его семьей. За призывами признать музыку Вагнера немецким национальным достоянием стояли как финансовые, так и политические причины. Наследники композитора в течение многих лет боролись за исключительное право Байройтского фестиваля на исполнение «Парсифаля». Семья Вагнера активно выступала за защиту творчества композитора от иностранных, в первую очередь - еврейских «осквернений».
После поражения Германии в Первой мировой войне чувство национального унижения и легенда об «ударе ножом в спину» были широко распространены в немецком обществе. Это касалось и семьи Вагнера, члены которой видели выход из послевоенного кризиса в обретении Германией нового сильного лидера. В первые послевоенные годы Вагнеры видели источником немецкого «возрождения» военную среду, олицетворявшую столь необходимые Германии «порядок» и дисциплину. Популярность обрели, к примеру, идеи генерала В. Рейнхарда, после войны возглавлявшего Генеральный штаб. Рейнхард полагал, что национальное возрождение невозможно без возрождения армии. На это его вдохновили сочинения прусских военных реформаторов - Клаузевица, Гнейзе-нау и Шарнхорста. Рейнхард пришел к выводу, что восстановление
государства будет происходить с опорой на «военную силу народа», объединенного общей целью. Целью же была «борьба за существование Германии», и для этого требовались крупные военные силы, а также правительство, поддерживающее армию и ее «историческую роль». Рейнхардт одобрил новую Веймарскую республику и значительные выгоды, которые потенциально могли быть получены от компетентной гражданской бюрократии, призванной финансировать как военные реформы, так и расширение армии.
Рейнхард не был одинок в своих взглядах на пути «возрождения» Германии. Напротив, его позиция отражала мнения, преобладавшие в высших военных кругах. Для этого, по словам Рейн-хардта и «многих его коллег-генералов в подпольном генеральном штабе», необходим был сильный и харизматичный лидер, который «пропагандировал бы военные ценности» и которому можно было бы доверить руководство страной в периоды войн (с. 163). При этом культурное и духовное возрождение не были вопросами, которые занимали внимание генералов, в то время как доминирование армии в «возрождении» страны нравилось далеко не всем. Многие националистические организации также хотели сильного лидера и сильную армию, но они «считали армию скорее продуктом национального единства, а не источником его создания». Национальное обновление, по их мнению, требовало культурного и духовного возрождения. Одним из ведущих сторонников этой точки зрения был зять Вагнера, писатель и философы, теоретик расовой теории Хьюстон Стюарт Чемберлен (с. 164).
В представлении Чемберлена Вагнер был идеалистом и романтиком, «чисто немецким персонажем», который считал, что у немецкой культуры есть историческая судьба. Чемберлен утверждал, что Вагнер больше всего желал создания единой и сильной Германии, в отличие от «бессильной конфедерации маленьких государств и ссорящихся народов» (с. 165). Слава объединенного «немецкого отечества», по мнению Вагнера, заключалась в завоевании мира, но не войной, а искусством. Немецкий национализм и расистские аспекты «мечты Вагнера» были, по мнению Чемберле-на, неверно истолкованы пангерманскими обществами и ультранационалистами, «опьяненными желанием воинской славы и имперской экспансии» (там же). В этом Чемберлен еще до Первой
мировой войны выразил свое негативное отношение к военному «крену» в идеологии германского экспансионизма.
После 1918 г. Чемберлен сосредоточился на всестороннем освещении вагнеровских идей германского «возрождения» (с. 166). Однако Чемберлен боялся, что искусство - даже метафизическое преображающее искусство Рихарда Вагнера - было недостаточно для того, чтобы «остановить гниль, которая разрушала Германию» (там же). Немецкое возрождение было возможно, полагал Чембер-лен, в «возрожденном» обществе, но без сотрудничества с искусством возрождение было маловероятным. Чемберлен, как и Козима Вагнер, и генералы, и все большее число немцев, «тосковали по спасителю, сильному человеку», который вернул бы Германию на ее «законное» место в мире. Встретившись в октябре 1923 г. с Адольфом Гитлером, давним поклонником творчества Вагнера, Чемберлен «посчитал, что нашел своего фюрера» (с. 168).
И Гитлер, и Чемберлен считали, что залог возрождения Германии - ее культура. Мечта Гитлера о создании «культурного государства» в качестве первого шага в восстановлении величия Германии была одобрена наследниками Вагнера (с. 174). Гитлер, Чемберлен и культурные элиты в Мюнхене и Байройте, которые поддерживали их, были твердо убеждены в том, что национальное единство требует «сильной национальной идентичности, которая исходит от бытия и чувства немецкого».
В этом мнении был своеобразный ответ на идеи генералов о главенстве армии в немецком «возрождении». Если нужно было вести еще одну войну, тогда будущие армии Германии нуждались в весомых идеологических основаниях для ведения внешних войн. Такие основания, по мнению Гитлера, могла дать только германская культура - важнейшее связующее звено немецкой национальной идентичности. После прихода к власти нацистам «удалось сформировать по-настоящему массовое движение, обратившись к традициям фелькиша, которые привлекали людей самых разных политических убеждений» (с. 175). В этом смысле роль Вагнера и его творчества для нацистской идеологии трудно переоценить. Как отмечает Д. Холл, «гитлеровский Вагнер был вездесущим метафизическим голосом, эстетизирующим политическую жизнь в национал-социалистической Германии». Во многом благодаря этому
Гитлер и НСДАП как движение «смогли найти место и поддержку всех слоев немецкого общества» (с. 175).
И.К. Богомолов
2018.03.028. УИЛКИН Б., УИЛЬЯМС М. ГЕРМАНСКАЯ АНТИБРИТАНСКАЯ ПРОПАГАНДА ВО ФРАНЦИИ В 1914-1945 гг. WILKIN B., WILLIAMS M. German wartime anglophobic propaganda in France, 1914-45 // War in history. - L., 2017. - Vol. 24(1). - P. 2843.
Ключевые слова: Германия и Франция, мировые войны и межвоенный период; антибританская пропаганда.
В статье рассматривается англофобия как одна из важнейших тем германской пропаганды во Франции в 1914-1918 и 1939-1945 гг. Авторы отмечают, что до последнего времени историки «игнорировали роль немцев в распространении англофобии» во Франции (с. 28). Исследование этой темы не только поднимает важные вопросы о природе, целях и приемах немецкой пропаганды, но и демонстрирует «преемственность форм и тем», которые использовались Германией в годы мировых войн и в межвоенный период.
Англофобия неслучайно оказалась в центре внимания немецких пропагандистов: история предоставляла большие возможности для ее «разжигания» внутри европейских держав. Особенно это касалось Франции - страны, которая вела войны с Англией еще в раннем Средневековье. Взаимную неприязнь двух народов авторы рассматривают как своеобразный «тлеющий костер», переживший несколько крупных «всполохов» - от Столетней войны до Наполеоновских войн. Тем не менее только в XIX столетии англофобия во Франции переросла в «сознательный антагонизм между соперничавшими державами» (с. 29). Среди главных причин авторы усматривают повышение роли национализма в «конструировании прошлого», позволявшее рассматривать споры за колонии и дипломатические конфликты как отголоски «вековой вражды». Однако в Новое время этот «исторический антагонизм» не вылился в постоянные военные и дипломатические конфронтации, прежде всего потому, что в течение XIX в. Англия и Франция зачастую имели общих врагов (например, Россия в годы Крымской войны) и общие потенциальные угрозы (объединенная Германия после 1871 г.).
