CC BY
199
лютном рынке считают, что в ближайшие два года в случае отказа ЦБ от интервенций юань обесценится на 6%. Однако некоторые из них полагают, что падение курса может достичь 25% (с. 67).
Однако есть основания считать, что экономические показатели Китая не предполагают значительной девальвации юаня. Китай имеет самый большой в мире профицит торгового баланса, самый большой в мире профицит долгосрочного баланса движения капитала, самые большие в мире золотовалютные резервы и более высокую прибыльность финансовых вложений, чем в США.
Если не говорить о переходе к режиму свободно плавающего курса, можно предложить режим курса, фиксированного по отношению к корзине валют с широким коридором колебаний. Такой режим имеет несколько версий. По одной из них подсчитывается некий центральный индекс курса валют, входящих в корзину валют 13 стран, которые проводят операции с китайским юанем, и если в течение года он не выходит за заранее оговоренные пределы колебаний (плюс-минус 7,5%), ЦБ Китая не может проводить интервенции с целью изменения курса юаня по отношению к доллару. При этом спекулянты на рынке могут не знать действительные пределы колебаний, предсказывая куда пойдет курс юаня и играя на его понижение, вызывая необходимость тратить золотовалютные резервы.
При любом выбранном режиме валютного курса Китай должен поддерживать контроль за движением капитала, чтобы избежать давления в пользу девальвации капитала и финансового кризиса, вызванного оттоком капитала.
С. В. Минаев
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
2017.03.018-022. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА КИТАЯ ОТ ДЭН СЯОПИНА К СИ ЦЗИНЬПИНУ: СМЕНА КУРСА. (Реферативный обзор).
2017.03.018. YAN XUETONG From keeping a low profile to striving for achievement // Chinese j. of international politics. - Oxford, 2014. -Vol. 7, N 2. - P. 153-184.
2017.03.019. ZENG JINGHAN, BRESLIN Sh. China's 'new type of Great Power relations': AG2 with Chinese characteristics? // Intern. affairs. - Oxford, 2016. - Vol. 92, N 4. - P. 773-794.
2017.03.020. Vision and actions on jointly building Silk Road Economic Belt and 21 st Century Maritime Silk Road / National Development and Reform Commission, Ministry of Foreign Affairs, Ministry of Commerce of the People's Republic of China. - Beijing, 2015. - March. - Mode of access: http://news.xinhuanet.com/english/china/2015-03/28/c_1341058 58.htm
2017.03.021. XUE LI, XU YANZHUO China needs great power diplomacy in Asia: To promote its Silk Road strategy, China needs to pro-actively engage other Asian powers // Diplomat. - Monash univ., 2015. -March 12. - for The Diplomat Mode of access: http://thediplomat.com/ 2015/03/china-needs-great-power-diplomacy-in-asia/
2017.03.022. WANG YONG Prospects for China's transition // Agora: Asia-Europe. - Madrid; Brussels, 2013. - N 4. - Р. 1-6. - Mode of access: http://www.unimc.it/chinacenter/it/ricerca-e-progetti/prospects_ for_chinas_transition_by_wang_yong_2013314_fride_policy_brief.pdf
Ключевые слова: Китай, внешняя политика; Дэн Сяопин; Си Цзиньпин; Шёлковый путь.
Янь Сюэтун, декан Института современных международных отношений Университета Цинхуа (Пекин) (018) характеризует эволюцию внешнеполитического курса КНР с 1990-х годов до настоящего времени, или по имени руководителей КНР - от Дэн Сяопина до Си Цзиньпина.
Хотя Си Цзиньпин пришел к руководству лишь в конце 2012 г. он видвинул идею перехода к новому внешнеполитическому курсу еще раньше. Уже в речи на международном форуме, состоявшемся в Университете Цинхуа (Пекин) 7 июля 2012 г., он высказал два важных положения, ставших основой нового внешнеполитического курса: об «отношениях нового типа между великими державами» и принципе «гунвин» - отношений, от которых выигрывают все стороны». В речи, произнесенной в августе 2013 г. уже содержалась фраза «стремиться к достижению», которая летимировала переход к новому курсу (018, с. 160).
«2010 год, - пишет Янь, - стал поворотным пунктом и для международного статуса Китая, и для его отношений с рядом стран
Восточной Азии». Китай превзошел Японию по ВВП, став второй экономикой в мире, и одновременно обострились противоречия с США, Японией, Филиппинами и Вьетнамом. В этих условиях развернулась внутрикитайская дискуссия о необходимости придерживаться стратегии «держаться в тени (taoguangyanghui)» внешнеполитического курса, утвержденного Дэн Сяопином в 1990-1991 гг. Дискуссия продолжалась до тех пор, пока новый руководитель Си Цзиньпин не выступил с речью перед высшими партийно-государственными кадрами по вопросам внешней политики 24 октября 2014 г. (018, с. 153-154).
То был самый представительный партийный форум по внешнеполитическим вопросам со времени прихода КПК к власти. Об его большом стратегическом значении говорит самое широкое представительство партийных руководителей всех уровней власти: все члены Постоянного комитета Политбюро, все члены Политбюро, секретари ЦК, секретари провинциальных комитетов КПК и губернаторы, министры, государственные советники, военачальники, руководители финансовых учреждений и директора ведущих государственных корпораций (там же, с. 168).
В речи 24 октября 2014 г. Си Цзиньпин официально представил новый внешнеполитический курс под названием «стремиться к достижению (fenfayouwei)». Более подробно - «стремиться к достижению благоприятных внешних условий для национального реформирования, развития и стабильности, защищать национальный суверенитет, безопасность и расширяющиеся интересы» (там же, с. 166).
После обнародования в СМИ этой речи многие ученые в Китае и за рубежом задались вопросом1, «может ли новый внешнеполитический курс обеспечить Китаю более благоприятные между-
1 Насколько можно судить по англоязычной прессе, в том числе излагающей позиции китайских авторов (см. дальше: реферат на статью Цзэна и Бреслина -019), ученый-международник из Пекина преувеличивает диссонанс в научном сообществе Китая: провозглашенный новым китайским руководителем курс был принят с понятным одобрением. По сути, он ссылается в своей статье на позиции китайских ученых, выраженные до 2013 г., т.е. до прихода Си Цзиньпина к руководству. - Прим. реф.
народные условия». Ссылаясь на «теорию морального реализма»1, Янь Сюэтун в реферируемой статье стремится доказать, что новый внешнеполитический курс обеспечит «благоприятную международную среду для национального возрождения Китая» (018, с. 154).
Курс «держаться в тени» не встречал возражений в стране до 2002 г., когда некоторые авторы стали утверждать, что ситуация по сравнению с 1990-ми годами радикально изменилась и поэтому нужен новый курс, который бы стал решительным ответом на проявление агрессивности со стороны Японии (посещение премьером Дзюнъитиро Коидзуми синтоистского святилища Ясукуни с алтарями 14 японских военачальников периода Второй мировой войны, признанных «военными преступниками»).
Однако в 2000-х годах большинство китайских ученых стояло на позициях курса, провозглашенного Дэн Сяопином, и более того, к этому курсу одобрительно стали относиться иностранные коллеги и даже те, кто ранее находил в нем лицемерие, маскирующее китайский потенциал и «китайскую угрозу» (там же, с. 154-155).
За прежний внешнеполитический курс выступают ветераны китайской дипломатии, полагающие, что его следует придерживаться еще столетие, поскольку возвышение Китая - это длительный процесс. Официальные лица в Пекине подчеркивали, что установки Дэн Сяопина отлично соответствуют миролюбивой внешней политике КНР, стремлению избежать конфронтации с США в соперничестве за гегемонию, а также избавляют от страхов соседние государства, которых пугает бурный рост китайской экономики. «Мирное развитие», «осторожность и умеренность» были самыми популярными терминами в официальных выступлениях высокопоставленных представителей администрации Ху Цзиньтао (2002-2012).
1 Речь идет об использовании моральных ценностей китайской классической традиции для обоснования современного внешнеполитического курса страны. Называя себя «моральным реалистом», Янь Сюэтун провозглашал, что Китай должен опираться на «моральный реализм (daoyi xianshi zhuyi)», предложить «моральную модель (daode dianfan)», чтобы «успокоить своих союзников и таким образом обосновать свое лидерство» (Explaining China's foreign policy reset // China analysis (special issue). - Berlin, 2015. - Р. 5. - Mode of access: https://www.files.ethz. ch/isn/190166/ChinaAnalysisEng_Special_issue_1503_Final_v3_(2).pdf).
В обоснование своей позиции Янь упоминал о «дипломатии доброжелательности» из китайской классики (Yan Xuetong Ancient Chinese thought, modern Chinese power. - Princeton, N.J.: Princeton univ. press, 2011). - Прим. реф.
Однако к концу 2000-х годов, особенно после проведения Пекинской Олимпиады (2008), выявились факторы, противодействующие сохранению стратегического курса Дэн Сяопина. Во-первых, Пекин стали упрекать в том, что он стремится избежать ответственности за поддержание международной безопасности и уклониться от оказания помощи бедным странам. Во-вторых, курс администрации президента Обамы на ослабление позиций Китая в Азии показал, что установка «держаться в тени» уже не избавляет Китай от глобального соперничества с США. В-третьих, эта же установка не ослабила напряженность в конфликтах с Японией, Филиппинами и Вьетнамом на море. Наоборот в 2010 г. произошел инцидент с задержанием китайских рыболовецких шхун японскими пограничниками вблизи островов Сенкаку, на которые претендуют обе страны (018, с. 155-156).
Тем не менее в 2011-2012 гг.1 ученые трех ведущих китайских университетов в области исследования и преподавания теории международных отношений (эта дисциплина была введена здесь еще в 1964 г. по инициативе Чжоу Эньлая) - Пекинского, Фудань-ского (Шанхай) и Народного университета (Пекин) - продолжали защищать установки Дэн Сяопина. Ван Цзиси, декан Школы международной политики Пекинского университета, подчеркивал, что несмотря на впечатляющий «фасад» в действительности Китай еще слаб. Шэнь Динли, директор Института международных отношений Фуданьского университета доказывал, что возвышение Китая -длительный процесс и установка «держаться в тени» годится для всего периода. Цзинь Канжун, заместитель декана Школы между -народных отношений Народного университета, указывал на то, что эта установка позволяет Китаю сосредоточиться на внутренних проблемах.
В целом при различии школ аргументы ведущих китайских ученых-международников сводились к тому, что существующий с 1990-х годов курс позволит Китаю избежать конфронтации с США. Между тем в 1990-х годах китайско-американские отношения испытали несколько серьезных кризисов, подобных бомбардировке китайского посольства в Белграде в 1999 г. И эти столкновения,
1 То есть до прихода к власти так называемого пятого поколения руководителей КПК во главе с Си Цзиньпином. - Прим. реф.
считает Янь Сюэтун, показали, что США не собираются отказываться от конфронтационных действий в отношении Китая, даже если Китай следует курсу «держаться в тени» (018, с. 158).
После жесткого диалога между Хилари Клинтон и министром иностранных дел КНР на форуме АСЕАН в июле 2010 г. в международном профессиональном сообществе, особенно со стороны ученых США, все чаще выражалось опасение, что Китай оставит курс «держаться в тени» ради более агрессивного поведения.
Даже Мирсхеймер, теоретик «наступательного реализма»1, советовал Пекину сохранить курс Дэн Сяопина, поскольку впереди у Китая еще будет много времени для поступательного усиления своих позиций. В то же время американский политолог предупреждал, что у усилившегося Китая не улучшатся отношения с другими странами, какой бы курс его руководство ни избрало, - именно вследствие их опасений в связи с возрастающей мощью Китая. Подобное противоречие характерно и для других американских аналитиков. Для них все развитие Китая после окончания холодной " 2 войны в силу его возвышения воспринимается как угроза .
Однако в подобной аргументации, считает Янь Сюэтун, есть изъян. Фактически отношения Китая с другими странами, в том числе с соседями, исключая Японию и Филиппины, в 2010-х годах стали даже лучше по сравнению с 1990-ми. При этом Пекин занял
1 В своей теории «наступательного реализма» американский политолог Джон Мирсхеймер подчеркивал в качестве ведущего мотива взаимодействия великих держав стремление к гегемонии, оправдывая это стремление небезопасностью в мире и неопределенностью в отношении намерений партнеров. Мирсхеймер был противником американского вторжения в Ирак в 2003 г. и предупреждал Украину об опасности отказа от обладания ядерным оружием. Он также критиковал роль израильского лобби в американской политике на Ближнем Востоке. По его теории возрастающая мощь Китая вероятней всего приведет в перспективе к конфликту с США.
Янь Сюэтун, возражая на дискуссии в Университете Цинхуа (2014) Джону Мирсхеймеру, утверждавшему, что в возвышении Китая кроется риск «системной войны» за мировую гегемонию, доказывал, что Китай «не станет подражать американской стратегии «насильственной экспансии», которую США применяли в XIX в. в западном полушарии», и потому его возвышение не будет сопряжено с применением силы (Explaining China's foreign policy reset // China analysis (special issue). - Berlin, 2015. - P. 4. - Mode of access: https://www.files.ethz.ch/isn/190166/ ChinaAnalysisEng_Special_issue_1503_Final_v3_(2).pdf).
беспрецедентно жесткую позицию в отношении посещения святилища Ясукуни японским премьер-министром Синдзо Абэ в декабре 2013 г. В официальном заявлении говорилось, что Абэ «закрыл двери для диалога», а это могло означать, что китайские руководители не станут встречаться с японскими лидерами, пока японское правительство возглавляет Абэ (018, с. 158).
При этом демарш Абэ был подвергнут критике в других странах, включая США; и американское посольство в Токио издало меморандум с осуждением посещения святилища японским премьером, что также было беспрецедентным актом. «Как очевидно, -делает вывод Янь Сюэтун, - курс "держаться в тени"» не остановил Абэ от посещения святилища Ясукуни, как не остановил Америку от критики Японии, когда Китай занял жесткую позицию в отношении Японии» (там же, с. 159).
Высказываясь в пользу перехода к более активной, наступательной политики на международной арене, Янь Сюэтун утверждает, что такая политика привлечет больше союзников. В доказательство он ссылается на достижения 2013 г. во внешней политике. Переход к активному курсу привел к тому, что китайские руководители Си Цзиньпин и Ли Кэцян встречались с более чем 300 иностранными политическими деятелями и приняли в Пекине больше 60 глав иностранных государств и правительств. Было подписано более 800 договоров и соглашений между Китаем и другими странами (там же, с. 171).
Если курс «держаться в тени» ограничивал Китай сосредоточением на собственном развитии, активный внешнеполитический курс с предоставлением стратегического покровительства и экономической помощи другим странам сможет обеспечить Китаю, считает Янь Сюэтун, высокий международный статус. Предоставляя другим странам, прежде всего соседям, выгоды от успехов развития китайской экономики, Китай сможет приобрести в их лице многочисленных друзей.
Стратегия «держаться в тени» создала «благоприятную международную обстановку для экономического роста Китая, но не для его возрождения1». Хотя доля Китая в мировой торговле за 1992-
1 За этой формулой скрывается возвращение Китаю того положения на международной арене, которое он исторически занимал в Восточной Азии до поражения в Опиумных войнах XIX в. - Прим. реф.
2011 гг. выросла с 0,02 до 10%, это не привело к существенному повышению международного статуса Китая, у него «не стало больше друзей» и ему «не удалось добиться обретения хорошего глобального имиджа». Между тем «без хорошего национального имиджа, основанного на высокой репутации, Китаю невозможно добиться цели национального возрождения». Завоевание высокого, «стратегического доверия» к стране («strategic credibility») и есть ключевой момент нового курса (018, с. 161).
Такой подход, утверждает Янь Сюэтун, вполне соответствует учению Сунь-цзы1: «Авторитет среди людей обусловлен нравственностью, гегемония - завоеванием доверия». «Стратегическое доверие» - моральная предпосылка для того, чтобы лидирующее положение на международной арене было принято другими странами». Китай «не сможет победить в стратегическом соперничестве с США за лидерство в мире, если не станет добиваться авторитета в гуманитарной сфере (unless it adopts a humane authority strategy)»2. Это и есть принцип «морального реализма», которым руководствуется Янь Сюэтун (там же, с. 161-162).
«Моральный реализм», провозглашает Янь, отличается от классического реализма международных отношений тем, что ставит во главу угла национальные, а не индивидуальные интересы, что исповедует идею совместимости национализма с гуманизмом и считает «моральную внешнюю политику соответствующей стратегическим интересам возвышающейся державы». При этом «высшим стратегическим интересом возвышающейся державы является установление нового мирового порядка», и это вполне соответствует политической традиции Китая, утверждающей, что «высшая форма мирового лидерства предполагает сочетание материальной силы и нравственности» (там же, с. 163).
1 Сюнь-цзы - древнекитайский мыслитель, совмещавший в своей политической теории конфуцианскую этику с политическим прагматизмом учения леги-стов. Считал, что для правителя-гегемона требуется сочетание грубой силы с духовной мощью. Популярен среди сторонников современного политического конфуцианства. См.: Renaissance of Confucianism in contemporary China /ed. Fan Ruiping. - Dordrecht, e.a. : Springer, 2011. - X, 265 p. - Прим. реф.
2 Zhang Feng. Tsinghua Approach and the Inception of Chinese Theories of International Relations // Chinese j. of international politics. - Oxford, 2012, - Vol. 5, N 1. -P. 96.
Сочетание нравственности с политическим реализмом - не новость в теориях международных отношений, хотя и находятся те, кто считает, что морали нет в них места. За поддержкой своего тезиса Янь Сюэтун апеллирует к Гансу Моргентау, напоминая, что у этого классика современной политологии международных отношений среди шести основополагающих принципов политического реализма два касаются морали1.
Мораль международных отношений существует, но она не является собственностью США и ее нельзя навязывать силой. Последнее может только приводить к военным конфликтам, однако если мораль используется для поддержания самодисциплины у народов и правителей, тогда в мире растет уровень цивилизованности. И тот внешнеполитический курс, который обретает моральный имидж, получает международную поддержку. Эту мысль и выразил Си Цзиньпин, сказавший: те принципы политической морали, которые Китай предлагает международному сообществу, Китай «должен первым и применять» (018, с. 163).
При равенстве сил более широкую международную поддержку получает государство с более моральным имиджем. Новый внешнеполитический курс предполагает «новую концепцию морали в сочетании с (национальными. - Реф.) интересами (xinxing yili guan)» and создание «сообщества (стран. - Реф). общей судьбы (mingyun gongtongti)». Первоначально высказанные в речи министра иностранных дел КНР в июне 2013 г. эти идеи подразумевали сообщество развивающихся стран. Ныне подразумевается приобретение широкого круга союзников (там же, с. 163-164).
Обретение союзников становится задачей нового внешнеполитического курса, цель которого добиваться «национального возрождения» как осуществления «великой китайской мечты». Намечены и конкретные внутриполитические задачи «национального возрождения» - построение «общества умеренной зажиточности» к 100-й годовщине создания КПК (2021) и превращение Китая в «богатую и сильную социалистическую страну» к 100-й годовщине образования КНР (2049).
1 Mergenthau H.J. Politics among Nations: The Struggle for Power and Peace / Revised by K.W. Thompson, W.D. Clinton. - 7 th ed. - Beijing: Peking univ. press, 2005. - P. 12.
Фраза о «национальном возрождении» буквально заимствована из китайской классической традиции, констатировавшей международный статус Китая как самого развитого государства в начале правления династии Тан (627-649). Определяя «национальное возрождение» как цель нового курса, китайское руководство, по мнению Янь Сюэтуна, неизбежно вступает в конфликт с США, претендующими на роль единственной супердержавы.
Для поддержания этой роли США стремятся расширить союзнические отношения в рамках своих старых связей и приобретая новых союзников в Азии. Это традиционная политика великих держав описана еще в трактатах «Гуань-цзы», относящихся к периоду Весны и Осени (722-481 г. до н.э.), где говорилось, что государство может стать гегемоном, если приобретет друзей в половине стран, с которыми поддерживает взаимные отношения.
Приобретение союзников становится альтернативой территориальным завоеваниям, тоже характерным для политики великих держав в прошлом. В этом контексте Китай должен отказаться от принципа избегать установления союзнических отношений, принятого китайским руководством еще в 1982 г., и поставить перед собой цель «приобретать союзников» вместо прежней установки «делать деньги» (018, с. 164-165).
Если целью прежнего курса было «сохранение мира на территориях риска ради экономического развития Китая», примером чему была политика на Корейском полуострове, нацеленная на предупреждение военных действий, а не на ликвидацию ядерного оружия, то цели нового курса выходят за пределы поддержки экономического роста. И даже экономические задачи приобретают политическое значение - «упрочить дружественные отношения с соседями», обеспечить «национальный суверенитет, безопасность и развитие», чтобы способствовать улучшению отношений с прилегающими странами, усилить экономическое взаимодействие, чтобы углубить сотрудничество в вопросах безопасности и установить тесные культурные связи.
При прежнем курсе Китай приспосабливался к изменениям на международной арене, новый курс требует от Китая инициативы в изменении международного положения в благоприятном направлении, что безусловно является несравненно более сложной задачей. Конкретизируя новый курс, Си Цзиньпин требовал «быть
ближе» к прилегающим странам, внушить доверие соседям, предоставить им возможность пользоваться благами экономического роста Китая и, «проявляя открытость», развивать экономическое сотрудничество со всеми странами региона. Все это политико-стратегические, а не чисто экономические задачи, как было при прежнем курсе.
При этом акцент делается на отношения со странами региона, а не с США, как было при прежнем курсе. Побудительным фактором сделалась переориентация внешней политики США при втором президентском сроке Обамы с Ближнего Востока на Восточную и Юго-Восточную Азию, что стало очевидно после поездки Обамы по странам АСЕАН в ноябре 2012 г. (первого заграничного визита после вторичной победы на выборах). После этого в Китае заговорили, что соперничество с США приобрело характер «структурных противоречий» (018, с. 167).
В соперничестве с США за обретение союзников в регионе первенствующее значение приобретает установка «внушать доверие». В политической традиции Китая она означала важнейшую предпосылку для достижения гегемонии. Выдвижение этой установки подразумевает переход страны к политике великой державы, а это предполагает, что Китай должен брать на себя ответственность за положение дел в мире и за разрешение международных противоречий, особенно связанных с вопросами безопасности. В экономическом плане это подразумевает заботу о соблюдении интересов других стран, а не только о своих собственных, как было при прежнем курсе.
Соответствующий новым внешнеполитическим представлениям принцип «открытости и инклюзивности» подразумевает, что новый внешнеполитический курс распространяется на весь Азиатско-Тихоокеанский ареал, в котором Китай, по Янь Сюэтуну, выделяет три субрегиональных сообщества: страны Шёлкового пути в Центральной Азии, «экономический коридор» из Китая в Индию, Бангладеш и Мьянму в Южной Азии и «морской Шёлковый путь» для стран Юго-Восточной Азии. Субрегиональные сообщества объединяются понятием «сообщества общей судьбы», предполагающим зону свободной торговли, взаимное доверие, сотрудничество в вопросах безопасности и культурные связи (там же, с. 169).
Вместе с тем, считает Янь, при всей его широте и открытости переход к активному курсу требует дифференцированного подхода к иностранным государствам. Выделяются четыре категории: «стратегические союзники (pillars)», подобно России и Пакистану; «обычные (normal)» страны, такие как Германия и Индия; «глобальный соперник» в единственном числе - это США; «враждебные страны» вроде Японии и Филиппин (018, с. 170).
Активный курс предполагает стабилизацию отношений с США на принципиально новой основе. Это выдвинутая Си Цзинь-пином во время визита в США в феврале 2012 г. идея установления «отношений нового типа между великими державами». Она не была понята администрацией Обамы, которая заподозрила в ней «чистую риторику». На самом деле, Китай не набивается в друзья. В то же время Пекин хочет отойти от прецедента конфликтов между США и СССР во время холодной войны. Идея Си - предложение «здорового соперничества» или, по крайней мере, - «мирного соперничества» между «восходящими державами», с одной стороны, и «уже обретшими свой статус» великой державы - с другой. Как разъясняется в официальных кругах, Пекин ищет «новые формы регулирования различий между Китаем и США» (там же, с. 171).
Администрация Обамы постепенно дошла до понимания идеи «новых отношений между великими державами», чему способствовали неформальные контакты Си Цзиньпина с американским президентом во время визита Си в США в 2013 г. В ноябре 2013 г. Сьюзен Райс, советник по вопросам национальной безопасности, заявила: «В отношении Китая мы стремимся осуществлять новую модель отношений между великими державами. Это означает регулирование неизбежного соперничества с установлением тесного сотрудничества там, где наши интересы совпадают» (там же, с. 172).
Новый курс в конце 2013 г. выдержал испытание в двух серьезных инцидентах, грозивших острым китайско-американским конфликтом. 23 ноября Пекин издал декларацию о китайской зоне противовоздушной обороны над Восточно-Китайским морем, вызвавшую бурную реакцию со стороны Токио. Однако США не присоединились к протесту Японии, а вице-президент Байден, находившийся с визитом в Японии выразил надежду, что его личные
связи с китайскими руководителями позволят разрешить кризис в японо-китайских отношениях.
Вторым инцидентом было опасное сближение двух военных кораблей - КНР и США - в Южно-Китайском море (на расстояние менее 500 ярдов)1 6 декабря 2013 г. Контакты на высшем уровне позволили избежать обострения отношений, как это случалось не раз при подобных инцидентах в прошлом.
В феврале 2014 г. Обама принял в Белом доме Далай-ламу, но не в Овальном кабинете, где визит иностранного гостя сопровождается присутствием фотокорреспондентов ведущих международных СМИ, а в Комнате географических карт. И Пекин не выразил традиционного официального протеста, ограничившись риторическими высказываниями.
В общем отношения между Китаем и США с принятием курса Си Цзиньпина стали более ровными, и это подтверждается количественным анализом событий 2009-2013 гг., проведенным Институтом современных международных отношений Университета Цинхуа. Две страны признают, что их отношения носят «характер скорее соперничества, чем сотрудничества», ожидания одной из сторон благоприятного отношения партнера невысоки, однако и реакция на недружественное поведение последнего становится «менее эмоциональной» (018, с. 174).
Кроме стабилизации отношений с США новый курс привел к улучшению отношений с ведущими европейскими странами. Отношения с Россией после окончания холодной войны были и без того хорошими и остаются наилучшими в ряду отношений Китая с великими державами. Россия остается единственной великой державой, с которой Китай поддерживает масштабное военное сотрудничество. В июле 2013 г. состоялись морские учения, размах которых превзошел все ранее происходившие совместные военные маневры Китая с другими державами.
Сотрудничество в дипломатической сфере выразилось в блокировании в 2012-2013 гг. предложенных западными державами резолюций в Совете Безопасности о санкциях против Сирии и Ирана. Во время визита Си Цзиньпина в Россию в марте 2013 г. последовало совместное заявление о взаимной поддержке в территори-
1 Примерно 450 м., 1 ярд - 0, 91 м. - Прим. реф.
альных вопросах, очень значимое прежде всего в связи с территориальными притязаниями Японии.
С ФРГ у КНР наилучшие отношения среди всех великих держав Запада. ФРГ - главный экономический партнер Китая в Европейском союзе. Торговый оборот двух стран достиг в 2012 г. 161,13 млрд долл., треть всего товарооборота со странами ЕС. Китайские инвестиции в германскую экономику, увеличившись в 2012 г. на 28,5%, достигли 1,45 млрд долл., уступая только инвестициям США и Швейцарии (018, с. 176).
Французский президент Франсуа Олланд был первым главой великой державы, посетившим Пекин (апрель 2013 г.) после избрания Си Цзиньпина. Его сопровождала представительная делегация французских деловых кругов. В время визита представители концерна «Аэробус» подписали контракт о поставке 60 самолетов для китайских авиалиний на сумму 7,7 млрд долл. Были подписаны также соглашения о намерениях между французской компанией «Арева» и Китайской национальной ядерной корпорацией и о строительстве фирмой «Рено» завода в Ухани производительностью 150 тыс. автомобилей в год (там же).
Произошло улучшение отношений с Великобританией. Встреча премьер-министра Дэвида Кэмерона с Далай-ламой в мае в 2012 г. в Лондоне привела к свертыванию всех контактов на высшем уровне. Лишь в декабре 2013 г. Кэмерону удалось посетить Пекин. При этом он заявил об уважении территориальной целостности и суверенитета Китая, о поддержке принципа «одного Китая». Это заявление нашло позитивный отклик в Пекине. Вслед за улучшением политических отношений состоялось подписание соглашений по исследованиям космоса, контактам в медиасфере, строительству скоростной железной дороги, а также о китайских инвестициях в атомную энергетику Великобритании.
Происходило улучшение отношений Китая с развивающимися странами. В 2013 г. Си Цзиньпин на саммите БРИКС в Дурбане (Южная Африка) достиг соглашения о создании банка инфраструктурных инвестиций. Си подтвердил решение о тарифных экспортных льготах для наименее развитых стран. В течение 2013 г. состоялись визиты китайского руководителя в страны Центральной и Южной Америки, Центральной и Юго-Восточной Азии. Активной была и внешнеполитическая деятельность премьера Ли Кэцзяна.
Исключением на фоне дипломатических успехов нового курса китайского руководства являются отношения с Японией. Но усиление напряженности в отношениях с этой страной не следствие нового курса, как считают некоторые его критики в Китае. Китайско-японские отношения были плохими и при прежнем курсе, вследствие посещения японским премьером Коидзуми святилища Ясукуни и задержания в 2010 г. японскими пограничниками китайского траулера возле островов Сенкаку.
«Психологически Япония не может принять тот факт, что Китай занял ее место второй крупнейшей экономики мира», и это главное, что создает негативный фон для китайско-японских отношений. Пекин не может смягчить враждебность со стороны правительства Абэ, но он стремится к его изоляции на международной арене, и эта политика получила поддержку в виде осуждения посещения святилища Ясукуни Россией, США, Южной Кореей (018, с. 181).
«Из-за анархической природы международных отношений, -заключает Янь Сюэтун, - восходящая держава неизбежно бросает вызов нынешнему гегемону». Более того, неизбежны «структурные конфликты» и с другими великими державами. «Чем сильнее становится восходящая держава, тем сильнее будет давление на нее существующей системы». Как учит «моральный реализм», восходящая держава не добьется создания благоприятной международной среды, если не начнет активно формировать среду на моральной основе. В противном случае ее отношения с другими странами будут «автоматически ухудшаться». Создание благоприятного морального имиджа Китая - это не только «предпосылка обретения восходящей державой статуса ведущей мировой державы, но также необходимая предпосылка привлечения восходящей державой большего числа союзников, чем у нынешнего гегемона». Этим целям и служит принятие Китаем нового внешнеполитического курса (018, с. 182).
Цзэн Цинъань (Лондонский университет) и Ш. Бресли (Университет Уорвика, Великобритания) (019) рассматривают поворот во внешней политике Китая к великодержавности и оценку этого поворота в научной прессе КНР. Основанием для статьи стал анализ 141 статьи на китайском языке за 1998-2014 гг. (019, с. 775).
Официальный Пекин и пресса КНР десятилетиями осуждали политику великодержавности - в свое время по отношению к
СССР, а после его распада - со стороны США. Внешнеполитическая гегемония отвергалась в принципе, особенно когда соответствующие обвинения звучали в адрес КНР. Еще в 2009 г. премьер Госсовета Вэнь Цзябао заявлял: «Некоторые говорят, что мировыми делами будут управлять только Китай и США... Это безосновательно и ошибочно. Невозможно паре стран или группе крупных держав решать все глобальные вопросы. Многополярность и многосторонность представляют важнейший тренд, отвечающий желанию народов» (019, с. 774).
Через три года пришедший к руководству Си Цзиньпин во время визита в Вашингтон выдвигает идею «отношений нового типа между великими державами», имея в виду конкретно Китай и США. Развивая эту идею в беседе с советником Обамы по вопросам национальной безопасности, Си говорил: «Ради коренных интересов народов двух стран и всего мира обе стороны должны объединить усилия, чтобы выстроить партнерско-сотруднические отношения между Китаем и США, попытаться найти совершенно новый путь для нового типа отношений между великими державами, который будет беспрецедентным в истории и открытым будущему».
Хотя непосредственно преследовалась цель установить равноправные отношения с США, заявление китайского руководителя означало, что Китай «берет на себя особую роль великой державы и обязанность сотрудничать с США и другими великими державами при решении мировых проблем». И это было наглядным отходом от установки Дэн Сяопина «держаться в тени на международной арене» в пользу нового курса на установление «благоприятной международной среды для возрождения Китая»1. Такая переоценка роли страны в мире «все более становится широко распространенным убеждением» в Китае (там же).
Однако хотя мнение, что Китай является великой державой, является общепринятым в стране, существует неопределенность в толковании самого понятия. Анализ китайского научного дискурса заставляет говорить о «двойной идентичности» страны на мировой арене: определение «великая держава» соседствует с определением
1 См.: Гордон А.В. Азия и Европа во внешнеполитическом курсе Си Цзиньпина // Европейская безопасность. - М., 2016. - Вып. 42. - С. 13-15; см. также: Внешнеполитический курс Си Цзиньпина // РЖ Востоковедение и африканистика. - 2016. - 04. - Реф. 025-029.
«возвышающаяся держава (rising power)». И эта «концептуальная неопределенность» ведет к тому, что «стратегические намерения Китая трудно предсказать» (019, с. 775).
Считаться «великой державой» лестно национальному самолюбию, но не хочется принимать на себя обязанности великой державы. Возражения сводятся к тому, что Китай в сравнительных оценках по душевому доходу еще бедная страна и должен считаться еще «развивающейся страной», хотя и «первой среди равных» себе. Отсюда упор на идентификацию «возвышающаяся держава».
Есть и другая неопределенность. Великодержавный статус определяется почти исключительно в отношениях с США, поэтому концепт «отношения нового типа между великими державами» не фиксирует трансформацию всего международного порядка, в отношении которого Пекин остается скорее стороной, которая «оспаривает нормы и может быть даже формирует нормы (norm shaper), но не устанавливает их» (там же).
В научной литературе КНР акцент делается не на структуру существующего международного порядка, в котором главенствуют США, и необходимость его трансформации, а на историческую специфику Китая и необходимость обретения им того статуса, которым он обладал в прошлом до «века унижения», как в КНР называют период после Опиумных войн. При этом главным для китайских авторов становится признание «миром», который для них воплощают США, великодержавного статуса Китая, а не наполнение этой позиции реальным и конкретным содержанием.
Желание добиться такого признания сдерживается в известной мере встречным желанием не брать на себя «груз ответственности, которая сопровождает глобальное преобладание и / или лидерство». Отсюда «баланс» идентичности - «великая, но еще развивающаяся и возвышающаяся» держава. Мыслится некое «стратегическое пространство» возвышения страны, в котором Китай может отстаивать свои интересы и цели, проводя политику, которая невозможна для «нормальных» государств, не входящих в ранг великих держав1 (там же, с. 781).
1 Shi Yinhong Goujian xinxing daguo guanxi de hongguan de sikao [Macro thinking on establishing a new type of Great Power relations. - Ha kht. «3.] // Qianxian. -2014. - №. 7. - P. 47-90. - OnucaHO no pe$. ncTOHHHKy.
У отстаивания великодержавности Китая есть и «домашний контекст». С началом экономических реформ эта идеологема сделалась стержнем партийной пропаганды. Доказывается, что только под руководством КПК Китай смог покончить с «веком унижения» и в упорной борьбе обрести статус великой державы. Упор делается на то, что «только партия может отстоять новообретенный статус великой державы от продолжающегося посягательства враждебных сил Запада». Обретение этого статуса становится важнейшим основанием для «сохранения легитимности режима»1.
Однако в этой стратегии поддержания легитимности партийного правления есть уязвимые места. Она позволяет партии обрести широкую поддержку в краткосрочной перспективе, но при этом порождает «завышенные, нереалистичные и / или дорогостоящие ожидания». Если внешней политике Китая не удастся оправдать эти возросшие ожидания, тем самым будет продемонстрирована неэффективность партийного руководства. Таким образом, «международная идентичность Китая нуждается в поиске равновесия между отстаиванием великодержавности и реальными возможностями, а также обязанностями, которые накладывает глобальное лидерство» (019, с. 781).
В поисках такого баланса у китайских авторов наблюдается стремление к смягчению амбициозного посыла. Либо великодержавность сводится к объективным характеристикам страны вроде численности населения и объема ВВП, либо определение Китая как «великой державы» дополняется формулировками «возвышающаяся держава (rising power - jueqiguo)» и / или «выдвигающаяся держава (emergingpower - xinxing daguo)».
Во всех анализировавшихся статьях (100%) Китай провозглашается «великой державой», при этом в огромном большинстве случаев (87%) - к этому добавлялось определение «возвышающаяся держава», подчеркивающее отличие международного положения страны от статуса США, гегемония которых в мировом порядке не отрицается, и допускающее таким образом некую «асимметрию» в китайско-американских отношениях двух великих держав во избе-
1 Zeng Jinghan, The Chinese Communist Party's capacity to rule: Ideology, legitimacy and party cohesion. - L.: Palgrave Macmillan, 2015.
жание потенциального конфликта в случае претензий Китая на гегемонию (019, с. 783).
Тем не менее в трактовке статуса «возвышающейся державы» были многозначительные оттенки, выделявшие Китай как «уникальную» державу из всего ряда «возвышающихся» держав, к которым относились, например, «нормальные» «возвышающиеся державы» из группы БРИКС. Характерными были оговорки, что речь должна идти не о «возвышении», а о «возрождении» Китая, об обретении им «законного» места, которое он занимал в прошлом как «великая держава» (там же, с. 784).
Третьим по частоте определения (11,34%) оказалось понятие «мировая держава (Ы}1е daguo)». Здесь тоже сохраняется двойственность идентичности. Для многих ученых КНР Китай всегда был «мировой державой» - «ключевой фигурой в международных делах». Другие авторы считают, что об этом говорить еще преждевременно (там же, с. 783).
Далее по частоте упоминания (9,21%) следует «Китай как № 2», т.е. вторая по значимости мировая держава. Однако и тут важны терминологические тонкости. Авторы избегают уточнения «вторая по влиятельности», или «могуществу» ($Ы}1в di ег) держава. Они употребляют термин 1ао ег, что буквально означает «второй ребенок в семье» со всеми широкими коннотациями этого понятия (там же).
Реже всего встречается определение «сверхдержава» - 1,42%. Этот термин имеет одиозное происхождение, применялся по отношению к СССР, в настоящее время ассоциируется почти исключительно с США. Употребляясь по отношению к Китаю, сопровождается обычно уточнениями. Например, декан Школы международных исследований Пекинского университета Цзя Цинго доказывает, что у Китая есть интересы одновременно «нормальной великой державы» и «сверхдержавы». И поскольку эти двоякие интересы часто не совпадают, Китаю «все труднее поддерживать стабильность и преемственность в своей внешней политике»1 (там же, с. 784).
1 Jia Qingguo Bingchi «zhizheng zhaoxi» jingshen: jiji goujian zhongmei xinx-ing daguo guanxi (Upholding the «seize the day» spirit: actively constructing a new type of Sino-US Great Power relations). - Guoji zhengzhi yanjiu, 2014. - N 1. - Р. 10-19. -На кит. яз. - Описано по реф. источнику.
Юй Лэй и Шамсул Хан называют Китай «возвышающейся супердержавой»1, и это одно из типичных проявлений общей тенденции, заключают Цзэн Цинъань и Ш. Бресли: «Идентификация Китая как великой державы видоизменяется, уточняется и возможно умеряется указанием на то, что Китай еще пребывает в восходящей траектории» и таким образом еще не может «в полной мере брать на себя обязательства сверхдержавы» (019, с. 784).
Выпущенный для объяснения официальной позиции Пекина документ министерств иностранных дел и торговли КНР о планах «соединения строительства Экономического пояса Шёлкового пути и Морского Шёлкового пути XXI в.» - обстоятельная декларация о намерениях (020). Очевидно, что с соединением двух Шелковых путей первоначальная евразийская инициатива Си Цзиньпина превращается в межконтинентальный проект.
Соединяя Китай с Центральной Азией и Россией (с выходом на Балтику), он связывает «динамичный Восточно-Азиатский регион с развитой экономикой Европы и включает страны с огромным потенциалом экономического развития». Через Центральную и Западную Азию Китай «соединяется с Персидским заливом и Средиземным морем», а также по суше с Юго-Восточной и Южной Азией. А морским путем ведет в Европу через Южно-Китайское море и Индийский океан в одну сторону и через Южно-Китайское море в южную часть Тихого океана. По подсчетам китайских экспертов, проект должен охватить страны с населением более 4 млрд и ВВП около 21 трлн долл., соответственно 65% населения и 30% экономики мира.
Указаны пять направлений межконтинентального взаимодействия: «координация политики, транспортные связи (facilities connectivity), свободная торговля, финансовая интеграция и связи между людьми (people-to-people bonds)». Отмечается, что это соответствует движению к «многополярному миру, глобализации экономики, уважению культурных различий и большему применению информационных технологий». Отдельно говорится о развитии культурных контактов с целью достижения взаимопонимания между наро-
1 Yu Lei, Shamsul Khan. Zhongmei xinxing daguo guanxi: quanqiu tixi yu lili-ang zhuanhuan lilun de tanjiu (a new type of China-US Great Power relationship: theoretical analysis of global systemic transformation and power shift. // Zhanlve juece yan-jiu. - 2014. - N 6. - P. 3-19. - Ha kht. «3. - OnncaHO no pe$. HcroHHHKy.
дами участвующих стран, внушения им «доверия и уважения друг к другу», чтобы «жить в мире, гармонии и благополучии».
Сюэ Ли, руководитель Отдела международной стратегии Института мировой экономики и политики Академии общественных наук Китая и Сю Яньчжуо, китайский специалист-международник, получивший докторскую степень Дарэмского университета (Великобритания) (021), отмечают, что с провозглашением руководством КНР проектов «Экономический пояс Шёлкового пути» и «Морской Шёлковый путь XXI века» Китай вступил в новую эпоху - эру «одного пояса, одного пути». Это событие было ознаменовано сотнями митингов, состоявшихся в 2014 г. во всех частях страны. В 2015 г. к этой кампании подключились местные и региональные органы власти, организовавшие методические конференции по реализации стратегии «Один пояс, один путь» на местном уровне. В ближайшее время ожидается принятие и утверждение Национальной программы действий на высшем уровне.
Одним из важных аспектов реализации стратегии «один пояс, один путь» являются отношения с соседними государствами Азии, становящиеся серьезным вызовом. «Если Китай не сможет решить эту проблему, стратегия "одного пояса, одного пути", так же как возвышение Китая, может понести серьезный урон». В 1990-х годах Китай, следуя политике неприсоединения, наладил хорошие отношения с соседями. Однако то было время, когда Китай во внешней политике следовал установке «держаться в тени». Сейчас ситуация изменилась: США добиваются изменения соотношения сил в Азии, Япония выходит из стагнации, экономика Индии развивается быстрыми темпами.
В глазах азиатских соседей возвышение Китая не представляется «однозначно позитивным», более того, их озабоченность возрастает. В этих условиях стратегия «одного пояса, одного пути» становится ответом. Пекин выдвигает три цели: наладить с США «новый тип отношений великих держав»1, соорудить несколько магистралей для Морского Шёлкового пути и создать «систему взаимосвязи и взаимодействия на евразийском континенте (особенно в центральных и восточных районах)». В ранние времена,
1 Установка, выдвинутая Си Цзиньпином во время государственного визита в США. См. реферат на статью Цзэн Цинъаня и Ш. Бресли (019).
пишут Сюэ Ли и Сю Яньчжуо, «возвышающиеся державы» стремились захватить побольше территории, чтобы сделаться сильнейшей «сухопутной (land-based)» империей. В «морскую эпоху» важнейшую ценность приобретали торговые пути, связывающие «возвышающиеся державы» с их колониями.
США, ставшие гегемоном после Второй мировой войны, пошли по другому пути - «не расширять территорию, а защищать систему свободной торговли» (Бреттон-Вудское соглашение, ГАТТ, ВТО и отчасти ООН), в том числе опираясь на создание заморских баз. Система свободной торговли позволила США установить контроль над мировым рынком, а это, в свою очередь, поспособствовало экспорту американских ценностей. В XXI в. преобладание США обеспечивает сфера услуг, что же касается производства, то под прикрытием принципов «справедливой тор-говли»1 они занялись внутренней реиндустриализацией.
В рамках системы свободной торговли Китай стал второй экономикой мира и, вероятно, станет первой к 2030 г. Тем самым закладывается экономическая основа для превращения Китая в «державу номер один». Неважно, «сможет ли Китай заменить в мире роль Америки, само по себе превращение Китая в самую могущественную страну будет означать осуществление задачи "национального возрождения"».
Глобальной гегемонии США Китай отвечает прежде всего региональной активностью, «продвигаясь от статуса восточноази-атской страны к обретению своего места в Центральной Азии и положению ведущей державы (main power) на континенте Евразии». А из этого следует, что у Китая в фокусе внимания, как и было в прошлом, должны быть все соседние страны, а не некоторые из них.
Однако такой поворот отнюдь не означает недифференцированного подхода. Политика Китая в отношении соседей должна быть системной, но проблема в том, что Китай граничит с 14 государствами и еще более чем тремя десятками прилегающих государств, с которыми нет границы. В их многообразии китайскому руководству следует выделить несколько групп стран, чтобы «най-
1 Фактически после прихода к власти администрации Трампа можно говорить об установлении протекционистского режима. - Прим. реф.
ти баланс между своей дипломатической практикой и требованиями соседей».
Для средних и мелких стран лучше всего сохранить принципы, сформулированные в 2002 г.1: дружеские отношения, основанные на равенстве, взаимном доверии, общих интересах в экономике и обеспечении безопасности. Эти принципы могут применяться к членам АСЕАН, в том числе тем, у кого есть претензии к политике Китая в акватории Южно-Китайского моря. Для урегулирования этих отношений Китаю следует ускорить формулирование Кодекса поведения в Южно-Китайском море.
Вторая группа - «опорные страны (pivot states)2». Это разнообразная группа стран, обладающих вне зависимости от своих размеров и значения в регионе определенной устойчивостью и силой. Главное, чтобы они хотели стать «опорными странами» для Китая. Узбекистан - самая населенная страна Центральной Азии не склонна участвовать в организациях регионального и межрегионального сотрудничества и поэтому вряд ли может стать «опорной страной». Пакистан, Камбоджа, Сингапур, Туркмения нуждаются и в экономической, и в стратегической поддержке Китая, и Пекин готов считать их «устойчивыми», чтобы стать «опорными странами». В такой поддержке нуждаются также Южная Корея, Таиланд, Мьянма, Малайзия. Они также могут стать «опорными». Но Китай «не может делать все за эти страны».
Особое внимание следует уделить третьей группе - «соседним великим державам». Россия не входит в их число, не являясь азиатской державой. На Ближнем Востоке ни Иран, ни Саудовская Аравия, ни Турция не могут претендовать на роль регионального лидера. «Классическими региональными великими державами» являются Казахстан, Индия, Индонезия, Япония. Это не означает, что их роль ограничена регионом, главное, что как и в решении глобальных проблем нельзя обойтись без великих держав, точно так же в решении региональных проблем Азии нельзя обойтись без названных держав.
1 При Цзян Цзэмине. - Прим. реф.
2 Термин, предложенный американским политологом, колумнистом-редактором журнала «Тайм» Яном Бреммером, для обозначения стран, способных построить плодотворные отношения со многими другими крупными странами, не опираясь ни на одну из них. - Прим. реф.
Выработать системную политику в их отношении сложная задача; но это совершенно необходимо. Четыре страны имеют тесные экономические связи с Китаем, но дистанцируются от него в вопросах безопасности. В то же время в этой сфере у них тесные отношения с государствами за пределами региона.
К тому же у каждой из этих держав есть свои особенности в отношениях с Китаем. Казахстан - сильнейшая страна в Центральной Азии с относительно развитой экономикой. Ее лидер, многоопытный Н. Назарбаев благодаря своему стратегическому мышлению позитивно относится к Экономическому поясу Шёлкового пути. Начиная с 1992 г. он выступает со свежими идеями в отношении развития регионального сотрудничества. Именно он в 1994 г. выступил с предложением об образовании Евразийского союза.
Индонезия - страна с крупнейшим в мире мусульманским населением - стабильна в политическом отношении, ее экономика в последнее десятилетие растет в среднем на 5% ежегодно. Страна задает тон в вопросах безопасности АСЕАН и в непродолжительном времени станет самым сильным лидером этого объединения. Амбиции Индонезии стать морской державой «сцепляются (meshes)» со стратегией Морского Шёлкового пути XXI в.
Япония остается «глобальным экономическим тяжеловесом». Она озабочена восстановлением темпов своего роста и своего международного влияния, усиливая связи с США. Признавая возвышение Китая и ослабление своих позиций в Азии, Токио с настороженностью относится к укреплению связей с Китаем и предпринимает усилия сдержать усиление китайского влияния в Азии.
Индия, опирающаяся на могучую культурную традицию, обладает большими политическими амбициями. Она всегда стремилась стать сильным и влиятельным государством, не зависящим от внешних влияний. В последнее время она усилила экономические связи со странами Восточной Азии и желает расширить свое влияние в азиатских делах.
У каждой из этих четырех стран есть помехи, чтобы стать «полноценным (comprehensive) лидером» в Азии, которые Китай успешно преодолевает и продолжает «свое быстрое возвышение». Следовательно, Китай должен проводить в отношении этих стран «дипломатию великих держав Азии (Asian great-power diplomacy)»,
утверждая новый тип международных отношений, опирающихся на взаимовыгодное сотрудничество. Такая политика может привести к образованию «великой азиатской пятерки (С5-Л81а)» в целях развития паназиатского экономического сотрудничества.
Эта политика не должна ограничиваться экономической сферой, важны также вопросы безопасности, однако для их решения еще не созрели условия. Но на повестке дня вопросы активного развития сотрудничества в области культуры. Хотя взаимодействие различных цивилизаций в Азии становилось «главной причиной войн и конфликтов», следует быть оптимистами. В конечном счете, Азия может гордиться своим культурным многообразием, она -родина великих мировых цивилизаций. После веков раздора пора поискать путь к «сосуществованию различных цивилизаций». Азия представляет наилучшее поле для этих поисков. Китай должен запустить механизмы культурного обмена, организовав «Азиатский межцивилизационный диалог».
Профессор Школы международных исследований и директор Центра международной политической экономики Пекинского университета Ван Юн (022) рассматривает международные аспекты политического, социального и экономического развития Китая на ближайшее десятилетие.
Ван Юну представляются вероятными четыре сценария. Первый - «демократизация с китайскими особенностями»: расширение внутрипартийной демократии и полномочий Всекитайского собрания народных представителей с предоставлением ему возможности контроля за деятельностью правительства. Возможны при этом «институционализация различных групп интересов в процессах принятия решений» и введение «более эффективного режима сдер-жек и противовесов». Однако руководящая роль КПК при этом не будет затронута (022, с. 1).
Второй сценарий не сулит изменений в политической сфере. Правящие группы сохранят монополию над распределением ресурсов, и львиная доля их будет растрачиваться на поддержание статус-кво. Отношения между государством и обществом останутся напряженными. Государственный аппарат будет занят поддержанием стабильности, как и обстояло дело в предшествовавшее десятилетие.
Третий сценарий предполагает широкомасштабные социальные и политические потрясения, обусловленные кризисом глобальной экономической системы и неправильной внутренней политикой. Падение темпов экономического роста может сопровождаться ростом безработицы, деградацией природной среды и коррупцией, которые обернутся антиправительственными движениями. «Политический переход погрузится в состояние хаоса» (022, с. 2).
Третий сценарий наименее вероятный. После «культурной революции» китайский народ продолжает опасаться резких политических перемен и в своем большинстве придерживается принципа «хватит споров (по идеологическим вопросам в ущерб всему остальному)», выдвинутого Ху Цзиньтао. Постепенное реформирование станет скорее всего общей стратегией политического перехода в Китае (там же, с. 3).
А это будет означать соединение первого и второго сценариев - «осторожного реформирования и сохранения статус-кво». Благодаря накопленному опыту в условиях политики «реформ и открытости» китайское руководство «вероятно, сможет преодолеть потенциальный социальный и политический протест и сохранить стабильность, в то же время продвигая - очень ограниченную - политическую реформу» (там же, с. 2-3).
Продвижение политической реформы будет во многом зависеть от экономического роста, а этот последний в большой мере обусловлен состоянием глобальной экономики. Хотя правительство Китая делает упор на переход от экспортно ориентированной экономики к преобладающей роли внутреннего потребления, Китай останется важнейшим глобальным игроком и в сфере производства, и в сфере потребления на мировом рынке. К ведущим позициям в качестве экспортера производственных товаров в ближайшее десятилетие добавится позиция «второго крупнейшего импортера». В обеих своих качествах Китай жизненно заинтересован в том, чтобы глобальная торговая система оставалась открытой» (там же, с. 4).
Международные отношения Китая в свою очередь в немалой степени будут зависеть от хода политической реформы. Особенно это касается отношений со странами Западной Европы и Европейским союзом. Китайское руководство считает, что в отличие от отношений с США, у Китая «нет реального конфликта интересов с Европой», и следовательно в условиях стратегического соперниче-
ства с Соединенными Штатами, проводящими гегемонистскую политику, Китаю нужно развивать отношения с Европой, так же как с Россией и развивающимися странами (022, с. 5).
Более того, Пекин должен учитывать, что европейские страны проводят политику «интеграции и самоусиления невоенными средствами», а это отвечает внешнеполитическому курсу китайского руководства. В отличие от США, европейское влияние выражается главным образом в отстаивании «международных принципов и норм» (там же).
Правда в трактовке международных принципов между Европой и Китаем существуют определенные сложности. Это вопрос о соблюдении прав человека в Китае и Тибетский вопрос. Перспективы развития отношений Китая с Европейским союзом в немалой степени будут зависеть от направления и хода политической реформы в Китае. Успешный политический переход к демократической системе с китайскими особенностями будет способствовать развитию отношений партнерства между Китаем и Европой. При стагнации политического реформирования, повороте процесса вспять или возникновении ситуации политического хаоса двусторонние отношения рискуют пострадать.
«При всех сценариях Европейскому союзу не следует иметь завышенные ожидания относительно политических изменений в Китае. Следует, напротив, быть готовым к тому, что путь реформирования в Китае будет иметь свои особенности» (там же, с. 6).
Реформирование Китая в предстоящее десятилетие, заключает Ван Юн, не может не зависеть от мировых процессов, и внутренне прогрессивное развитие будет подвержено рискам, которые несет ситуация в мире. Происходящий процесс усиления открытости в международной торговой системе1 и стабильное геополитическое окружение, основанное на международном сотрудничестве, может способствовать тому, что история успеха Китая в прошедшие 30 лет будет продолжаться. И в порядке обратной связи: «Плавный и успешный переход позволит Китаю внести возрастающий вклад в достижение мира и процветания в мире» (там же).
А.В. Гордон
1 С приходом в Белый дом администрации президента Дональда Трампа этот процесс грозит повернуться вспять, и это одна из причин осложнения отношений между Пекином и Вашингтоном. - Прим. реф.
