CC BY
26
Затем, как описал все это в своей книге «Тело дуче» Серджо Луццато, труп Муссолини подобрали и тщательно скрывали его почитатели, тайно перемещая и захоранивая его на протяжении многих десятилетий в разных местах. Когда же, наконец, тогдашний левый мэр г. Предаппио, друг семьи Муссолини, не разрешил захоронить его в родных местах, похороны были проведены тайно под покровом ночи и тумана. Трудно было предположить, что так были созданы предпосылки для проявления культа «героического почитания» дуче неофашистами со всего мира, приезжающими в Предаппио почтить память своего кумира (с. 115).
В заключение автор останавливается на том, как воспринимается и интерпретируется фашизм в современной Италии. Шидер приходит к выводу, что, несмотря на усилия некоторых симпатизирующих фашизму политиков, в итальянской культуре и в национальной памяти культ Муссолини не занимает значительного места, хотя антифашисты и бьют тревогу по поводу наметившегося возобновления прославления дуче и фашизма в итальянских масс-медиа (с. 115-118).
В.П. Любин
АРХЕОЛОГИЯ
2017.02.028. АБХАЗИЯ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ. ПАМЯТИ ВЛАДИСЛАВА ГРИГОРЬЕВИЧА АРДЗИНБЫ. К 70-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ / Материалы одноим. международной научной конференции (Сухум, 1417 мая 2015 г.). - Сухум; Москва: АбИГИ: ИВ РАН, 2016. - 736 с.
Ключевые слова: археология Абхазии XXIв.; 11-1 тыс. до н.э.; железный век на Кавказе; Западный Кавказ и меотский мир; археологические памятники эпохи Средневековья.
В мае 2015 года в г. Сухуми прошла международная конференция, организованная Абхазским институтом гуманитарных исследований АН Абхазии и Институтом востоковедения РАН, посвященная памяти В. Г. Ардзинбы. Он был не только политиком, но и ученым-востоковедом, исследовавшим культуру хеттов и круг вопросов, связанных с предшествующим им населением Малой Азии - хаттами и их вероятным родством с предками абхазо-
адыгских племен. Поэтому один из разделов книги «Древние цивилизации Востока и Абхазия» составляют доклады, написанные на основе данных археологии, этнографии, лингвистики. В данном обзоре рассмотрены только статьи из этого раздела, опирающиеся на археологические материалы.
Историографический характер носит работа А.Ю. Скакова (ИА РАН, Москва) «Археология в Абхазии в начале XXI в.: сотрудничество российских и абхазских ученых». После грузино-абхазского конфликта возобновление научных исследований было связано с рядом трудностей: был сожжен Абхазский институт языка, литературы и истории с его фондами и архивами, разрушены многие музеи, ряд археологов погиб или ушел из науки. Возможность продолжения археологического изучения Абхазии оказалась тесно связана с сотрудничеством между абхазскими и российскими научными учреждениями. Начиная с 2001 г. проводятся совместные конференции по различным аспектам археологии Кавказа. В том же году возобновились и археологические раскопки. Автор кратко описывает результаты работ, дает характеристику экспедиций, проведенных с этого времени до 2013 г., отмечая научную новизну и значимость этих работ. Так, при раскопках могильника на горе Джантух (в районе г. Ткварчал) была «прослежена динамика изменения культуры местного населения на протяжении... тысячи лет», с XII по II в. до н.э. (с. 86). Отмечает А.Ю. Скаков и многие публикации российских и абхазских исследователей, которые на основании новых находок в Абхазии по-новому осмыслили уже известные находки из других регионов Кавказа. Так, вместо выделявшейся ранее единой колхидской культуры, предлагается рассмотреть вопрос о существовании целого ряда родственных колхидских культур эпохи раннего железа (с. 106). Автор также останавливается на существующих проблемах абхазской археологии (вопросы охраны памятников, публикации более ранних материалов, состояние музейного дела и т.д.) и предлагает наиболее перспективные направления исследований. Одной из важных задач, по его мнению, должно быть четкое отделение науки от политических амбиций, и «абхазоведение в настоящее время все больше и больше демонстрирует тенденцию отказа от участия на той или иной стороне в перманентно ведущихся "войнах памяти"» (с. 129).
Исследование М.Н. Погребовой (Институт востоковедения РАН, Москва) посвящено вопросу о появлении и происхождении колесниц у населения Южного Кавказа. Наиболее ранние свидетельства их возможного появления - косвенные. Это рисунки, которые можно интерпретировать как изображения колес или повозок, а также находки конской упряжи на территории Армении и Азербайджана. Они относятся ко времени перехода от среднего к позднему бронзовому веку. Бесспорные свидетельства появления колесниц - это их бронзовые модели и сохранившиеся деревянные части. Модели повозок позволяют отнести их к ближневосточному типу, распространившемуся на большой территории в середине II тыс. до н.э. (с. 143). Употребление их как боевых маловероятно, они могли служить для ритуальных шествий или охоты. Колесницы этого типа использовались населением Южного Кавказа до начала I тыс. до н.э., на что указывают, в частности, изображения на закавказских бронзовых поясах 1Х-У11 вв. до н.э. Эти изображения позволяют автору предположить, что «колесница в погребении служит не только знаком престижа и, возможно, социальной принадлежности, но и символизирует последующее участие умершего в жизни общемирового пространства» (с. 155).
Одной из тем конференции стала археология железного века. Так, О.Х. Бжагба (Абхазский институт гуманитарных исследований АН Абхазии, Сухуми) в докладе «По следам халибов» обращается к вопросу о начале обработки железа на Кавказе. Античные источники неоднократно упоминают народ халибов, «искусных в обработке железа». Исследователи отождествляют их с разными этносами, в том числе кавказскими, а иногда - с кузнецами как профессиональной группой. Начало обработки железа чаще всего считается прерогативой хеттов или предшествовавших им хаттов, обитавших на той же территории в Малой Азии. После падения Хеттского государства исчезает монополия хеттов на этот металл, и начинается его усиленный экспорт на территорию Европы через Кавказ и Балканы. На Кавказе свидетельствами проникновения нового металла являются материалы колхидо-кобанской культурно-исторической общности. В Абхазии наиболее древние железные изделия относятся к У111-У11 вв. до н.э. Несколько позже появляются следы освоения технологии его производства - сыродутные печи. Античными авторами описан «халибский» способ добычи
железа из речного песка. Автор предполагает, что речь идет об использовании магнетитовых рудных песков, которые в изобилии встречаются как на побережье Западного Закавказья, так и в Малой Азии. Примесь никеля в таких рудах позволяла получать нержавеющее железо. Кузнецы племен апсилов и абасгов, предков абхазов и возможных потомков хаттов, успешно овладели этими технологиями, а позже «освоили в Ш-ГУ вв. вершину ручного кузнечного мастерства - сварочный дамаск» (с. 73).
Тема доклада В.Р. Эрлиха (Государственный музей искусства народов Востока, Москва) - связи Западного Кавказа (в первую очередь территории современной Абхазии) и меотского мира, т.е. населения протомеотской и меотской культуры I тыс. до н.э. Прежде всего он отмечает «культуртрегерскую» роль древней Абхазии в переходе протомеотских племен к железному веку. На это указывают наиболее древние находки железных предметов у меотов (могильник Фарс). Эти вещи изготовлены по достаточно сложным технологиям с применением стали в переднеазиатских металлургических традициях. Они, как предполагает автор, «являются привозными и происходят из центра со сложившейся металлообработкой» (с. 161). Поскольку формы их находят аналогии в памятниках Западного Кавказа, а в материалах могильника есть также бронзовые изделия, происхождение которых связано с Колхидой, вещи могли поступать из этих областей - или свидетельствовать о присутствии пришедших оттуда мастеров. Наиболее вероятным источником влияния автор считает бзыбский вариант колхидской культуры.
В более позднее время происходит обратный процесс - на абхазской территории появляются вещи, характерные для меотов, в частности так называемые «мечи синдо-меотского типа», шлемы, уздечные принадлежности. Автор считает это свидетельством сходных процессов в военном деле обеих территорий (с. 168). Ряд изделий, возможно, выполнен в духе меотской традиции, но местными мастерами, что отражается в деталях оформления. Столь тесным культурным связям, по-видимому, способствовала этническая близость населения двух территорий (с. 173).
Сообщение В.Т. Чшиева (Институт истории и археологии РСО - Алания, Владикавказ) также затрагивает тему культурных связей, на этот раз - кобанской и колхидской культурно-исторических общностей. Одним из общих для них образов является изобра-
жение двух всадников. Рассматривая подобные фигуры на рукояти бронзового кинжала из Адайдонского могильника в Северной Осетии, автор отмечает, что на обеих территориях такие изображения связаны с предметами вооружения. Возможно, в связи с этим следует говорить «о близком или едином информационном (идеологическом) пространстве в рамках ареала колхидской и кобанской культур в начале - середине I тыс. до н.э.», причем в основе этого единства могут лежать в том числе переднеазиатские культурные импульсы (с. 178-179).
Ряд выступлений затрагивал темы, относящиеся к эпохе Средневековья. Ш.Г. Кайтан (Абхазский институт гуманитарных исследований, Сухуми) на основании недавних археологических исследований поднимает нерешенный до сих пор вопрос о времени возведения Великой Абхазской стены, в частности, рассматривая персидскую версию ее постройки. Длина этого оборонительного сооружения - около 160 км. Различные исследователи датируют его от VI в. до н.э. до XVII в. н.э. Чаще всего ее связывают с византийским влиянием и относят к VI в. н.э. Раннесредневековый период существования стены подтверждает обнаруженные около нее археологические находки, соответствующие У^Х вв. Все раскопанные слои содержат как бытовой, так и строительный материал, следовательно, стена неоднократно ремонтировалась (с. 228).
Рассматривая события войн Византии с Ираном, развернувшегося на территории Абхазии, а также принципы строительства крепостей византийцами, автор приходит к выводу, что версия о постройке Абхазской стены персами не согласуется с имеющимися данными о ней.
Доклад А.В. Аргуна (Национальный Новоафонский историко-культурный заповедник «Анакопия») также посвящен крепостному зодчеству. Исследователь вводит в научный оборот материалы недавнего изучения привратного узла обороны Анакопийской крепости, включающего привратную башню и примыкающую к ней участки фортификационных сооружений. Это крупное сооружение, возводившееся в несколько этапов.
Рассматривая конструкцию башни, автор отмечает, что ее своды не имеют прямых аналогий в архитектуре Абхазии и сопредельных территорий, зато напоминают сооружения Малой Азии и Южного Причерноморья, т.е. провинций Византийской империи
(с. 239). В частности, в Анакопии была найдена мощная колонна с капителью, использовавшаяся здесь, как и в Херсонесе, для поддержки сводов верхнего этажа.
Первоначально башня состояла из двух этажей и боевой площадки над ними. После реконструкции башни появились дополнительные два этажа и новая смотровая площадка. Надстроенные ярусы предназначались для жилья, необходимого гарнизону крепости. На уровне четвертого этажа располагалось «привилегированное помещение с камином», остатки которого обнаружены в стене (с. 243). Отличительной чертой второго этапа строительства является то, что здесь совсем не использовались кирпичи. Переделке подверглась и конструкция ворот и прилегающих стен. По-видимому, появился надвратный ярус, в который поднималась закрывающая проем решетка. Эта конструкция также имеет аналогии в средневековом Херсонесе.
Археологические исследования также выявили колесную дорогу, спускавшуюся от ворот, и цистерну для воды во дворике за башней. Перекрывающий их культурный слой в основном датируется УШ-Х вв. К этому времени автор относит «значительный строительный период» в Анакопии, не получивший отражения в письменных источниках (с. 250). Он совпадает по времени с другими примерами строительной активности абхазских царей. Первый этап строительства мог относиться еще к VI в., когда на этих землях разворачивается конфликт Византии и Ирана.
М.Г. Куёк (Адыгейский республиканский институт гуманитарных исследований, Майкоп) рассматривает вопросы, связанные с изучением художественного металла Северо-Западного Кавказа, относящегося к разным эпохам. Описывая в общих чертах развитие металлургии, начиная от майкопской культуры (IV тыс. до н.э.), она обращает внимание на преемственность традиций, которая прослеживается вплоть до находок, относящихся ко II тыс. н.э. (с. 262). Другое рассмотренное ею направление исследований -изучение материалов, вывезенных в страны Ближнего Востока, и работы мастеров адыгской диаспоры, проживавших в этих странах.
Ек.Ю. Лебедева
