CC BY
16
смысле эсхатология определяется автором как феномен русской религиозно-философской метафизики того же порядка, что и метафизика всеединства, экзистенциальная метафизика, софиология, персонализм, космизм, учение о богочеловечестве (с. 124).
О. В. Летов
2016.04.053. МАРТИН ХАЙДЕГГЕР О СУДЬБЕ ГЕРМАНИИ И НЕМЦЕВ И О СИТУАЦИИ В ЕВРОПЕ В 1942-1948 гг. (Реферативный обзор).
HEIDEGGER M. Anmerkungen I-V (Schwarze Hefte 1942-1948). -Frankfurt a. M.: Vittorio Klostermann, 2015. - Bd. 97. - 527 S.
Ключевые слова: М. Хайдеггер; антисемитизм; «Черные тетради»; национал-социализм; постметафизическое мышление; метафизика; метафизика и еврейство; метафизический антисемитизм.
Данный обзор представляет собой продолжение серии обзоров так называемых «Черных тетрадей»1 Мартина Хайдеггера, опубликованных в 94-96-м томах Полного собрания сочинений.
«Черные тетради» представляют собой частные заметки философа, его размышления, изначально не предназначавшиеся им к публикации2. Самим философом они не систематизированы ни тематически, ни хронологически (хронология восстановлена издателем).
Данные заметки важны для лучшего (или даже для нового) понимания опубликованного философского наследия Хайдеггера, а также для его жизненной позиции. Для российского читателя они интересны и в связи с той дискуссией, которая разгорелась после их публикации, причем не только среди хайдеггерианцев и не только в философском мире, но в публицистике западных стран, прежде всего Германии и Франции. Ряд частных мыслей философа позволил политическим публицистам говорить о пересмотре всего
1 Для лучшей ориентации читателя в сносках сохраняется нумерация Хайдеггера: номер «Размышления» или «Замечания» и номер страницы оригинальной тетради (в реферируемом издании данные номера находятся в правом поле текста). Затем дается номер страницы в реферируемом издании.
2 Ближе к концу жизни Хайдеггер говорил, что их публикация возможна в самом конце его Полного собрания сочинений, что, в итоге, и произошло.
наследия Хайдеггера. Дискуссия в разгаре, и конца ей пока не предвидится.
Характер записок таков, что их постраничное реферирование не имеет смысла, возможны лишь тематические реферативно-аналитические обзоры.
Первая часть обзора была опубликована в предыдущем номере РЖ. Во второй части реферируются «Замечания» исключительно по названной теме, опубликованные в 97-м томе и принадлежащие ориентировочно к первым двум послевоенным годам.
* * *
Замечания первых послевоенных лет носят сильно выраженный полемический характер, прежде всего в том, что касается положения Германии и немцев, действий оккупационных властей, ситуации в философии и в университетском процессе.
Тяжело переживая разгром Германии, пересмотр ценностей, ситуацию в университетской науке и в преподавании и в целом униженное, как ему кажется, положение немцев, «предавших мышление» (1, 127-128, 83) и тем самым собственное историческое предназначение, Хайдеггер снова и снова размышляет о сокровенной, оставшейся непонятой, по его мнению, сути национал-социализма, от практических проявлений которого (от гитлеризма) он дистанцировался еще до окончания войны1. Безответственным считает он говорить о национал-социализме, не затрагивая его социалистическую сущность. Социализм, по его мнению, это не просто политика, а «современная антропология внутри техники»2 (2, 41, 136). Занимаясь поверхностными, по мнению Хайдеггера, про-
1 Изучая период творчества Хайдеггера с 1933 до 1945 г., следует проводить раздел между практикой национал-социализма, которую Хайдеггер осуждал и от которой своевременно дистанцировался, и теми философскими началами, которые он связывал с национал-социализмом. - Прим. реф.
2 Напомним, что в истории Бытия (под которым подразумевается вне-онтологичное, изначальное бытие, «Seyn») Хайдеггер видит два начала. Первое начало: идея, машинерия (Machenschaft) и второе начало: событие (Ereignis), и один конец, манифестирующийся в технической машинерии, в технизации сущего. Эта машинерия должна исчезнуть, чтобы могло случиться Другое. На рубеже 1941 г. Хайдеггер полагает, что весь империализм манифестировался в высшей степени рационализации и технизации. Именно в этом контексте употребляется здесь слово «техника». - Прим. реф.
явлениями национал-социализма, иными словами, «воротя нос от нацистов и их террора», упускают из виду, что же действительно хотел национал-социализм, что он «должен был хотеть», - но понять это без знания национал-социализма невозможно.
«Ошибку 1933 года» Хайдеггер видит не в том, что была предпринята попытка посредством национал-социализма, понимаемого им как последнее, неизбежное воплощение западной метафизики1, подготовить переход к преодолению метафизики как таковой. Именно это намерение он считает решением, «политически верным в смысле мировой истории», поскольку национал-социализм не остался бы навечно (2, 59, 148). «Он был задуман как конец метафизики, как переход, преодолеть который можно будет, лишь обратившись к Началу» (там же). «Ошибка 1933 года» - в том, что «было непонято, насколько мало подготовлены были силы, как неприспособлены исторически и насколько они несвободны» (2, 58, 147). С всемирно-исторической точки зрения ошибка была в уверенности, что это преодоление возможно совершить сразу и сейчас. В реальности же, полагает Хайдеггер, не удалось объяснить даже того, что было поставлено на карту.
Предположим, говорит он, что Гитлер и его помощники не пришли бы к власти, не взяли бы ее и не погибли бы от нее - разве изменил бы этот факт что-то сущностное в реалиях Америки и России, как они есть? Напор этих реалий стал бы завуалированнее, но от этого, возможно, еще ужаснее. «К тому же, Россия и Америка, в свою очередь, находятся в той мировой судьбе, которую они не творят, а лишь исполняют» (2, 63, 150).
Европа же, пишет он, беря слово «Европа» в кавычки, это лишь «современный облик того забвения, в котором удерживается Запад (Abend-Land). Христианство, это «заготовка Европы, не имеющая ничего общего с Западом, ибо отрицает греческое начало...» (2, 54, 144). Демократия же в эпоху империализма для него «слово, прикрывающее обман планетарного масштаба, настолько лживое, что непригодно даже для характеристики господства плебеев» (2, 57, 146).
1 Уже одна эта характеристика четко показывает, какого мнения был о нем Хайдеггер. - Прим. реф.
«Всемирный позор», грозящий немецкому народу, это позор не перед миром как «журналистской организацией общественности плебеев», а «перед сокрытым миром судьбы», он - не вина немцев, а их неспособность погибнуть судьбоносно, в отрицании мира модерна (2, 57, 146).
Для Европы внутри нынешнего хода истории, пищет философ, вполне мог бы возникнуть вопрос, не дальновиднее было бы, со всемирно-исторической точки зрения, «войти в тотальную организацию человеческого бытия, пройти сквозь нее и властно, т.е. в самоутверждении, выстоять ее - чем с опозданием инсценировать всепланетное фырканье на "фашизм" и пропустить историческую возможность». Европа отстала от своего собственного «продукта», не доросла до его сути (2, 63, 150).
Позже он возвращается к этому размышлению, замечая, что Европа, Россия и Америка, «совершенствуя Европейское» каждая на свой лад, не дозрели для его реализации (Austrag), ибо «завязли в начальной организации предметного и существующего и выдохнутся в этой борьбе, возможно, через долгое время». Однако Идущее (das Kommende) старше них. Европейское человечество не созрело для него, ибо оно вышло не из семени События, а осталось лишь ответвлением от Жизни (Leben) и Живой сущности (Lebewesen) (3, 3, 220).
Европу ждет разрушение, и «как бы оно ни протекало, с Россией или без нее, оно будет делом американцев». «Однако американцы в целом европейцы. Европа разрушит саму себя. Это соответствует субъективности, в которой метафизически существует завершение Нового времени» (3, 18, 230).
Хайдеггер с беспокойством следит за духовными изменениями в оккупированной союзниками Германии. Эти изменения слишком велики, по его мнению, чтобы быть просто «наказанием за национал-социализм или обычной мстительностью». Лишь либералы, демократы и «так называемые христиане» могут верить в то, что «машинерия убийства» (Tötungsmaschinerie), что запущена сейчас в Германии, служит чему-то иному, кроме как повальному уничтожению, полагает он (2, 61, 149)1.
1 Подразумевается духовная сфера. - Прим. реф.
Иронизируя над тем, с каким любопытством, с какой журналистской дотошностью к техническим деталям, разбирают сейчас «феномен атомной бомбы» и «возможности ее применения», он отмечает, что при этом упускают из виду, что «из того же источника, из которого происходит этот инструмент, еще незаметнее направлена на немцев машинерия убийства, которая, вместо моментального уничтожения, дозирует нищету и мучения, поддерживая их, и при этом прикрывает их еще и христианскими фразами и демократическими тирадами. Изобретшее такую машинерию умерщвления (функционеры которой неизвестны) не отличается от технического разума, затраченного на создание атомной бомбы» (2, 65, 151).
В этой связи он в очередной раз останавливается на деструктивной, по его мнению, роли «общественности», как она проявила себя в первое послевоенное время. «Наибольшая разрушительная сила сегодня принадлежит общественности. Ибо она разрушает, создавая видимость, что в ней и через нее созидается новый мир. Атомная бомба уничтожает, уничтожаясь сама. Общественность же постоянно выкарабкивается из запущенного ей процесса уничтожения. Ибо он как таковой есть ее свойство» (2, 69, 154). «Во времена войн и разрушений» необходимо защитить самое ценное -мышление как память (Denken als Andenken), самая лучшая защита, по мнению Хайдеггера, целенаправленно оставлять самое дорогое в безвестности1 (там же).
В следующем же за этим фрагменте Хайдеггер связывает «общественность» с «абсолютным журнализмом».
«Иногда охватывает ужас при мысли, что на десятилетия вперед у нас уже не будет Мышления, а лишь беспорядочные "мировоззренческие" разглагольствования... Уничтожительнее жара атомной бомбы - "дух" в образе всемирного журнализма. Та уничтожает, уничтожаясь, - этот же уничтожает, создавая видимость бытия (Schein von Sein)... Нам следует привыкнуть, что на долгое время мышление останется нашим драгоценным сокровищем, сохранить которое лучше всего можно, лишь закопав его поглубже» (2, 71, 155).
1 Так он и поступил с «Черными тетрадями». Интересно, что их публикация вызвала предвиденный им процесс - жесткую реакцию не столько философского мира, сколько «общественности» . - Прим. реф.
Продолжая тему «предательства мышления», философ снова и снова переживает свой вынужденный уход из университета и обвинения, с которыми ему приходится конфронтировать. Беспокоит его не столько пропажа его университетских актов («превратившая в фикцию мою тридцатилетнюю работу в университете»)1, сколько упреки в адрес его философии. «Говорят, моя философия - это философия пропасти, а я спрашиваю, разве мы не стоим над пропастью? Не только мы, немцы, не только Европа, но - весь "мир"? И не с сегодняшнего дня, и не из-за Гитлера, Сталина или Рузвельта» (2, 73, 156). Однако, говорит он, господствующий тон таков, что о пропасти не говорят и даже «знать не хотят, что это такое. Как будто их гложет тайный страх перед тем, что человек начинает познавать, учиться познавать, лишь глянув в пропасть. Как будто эти считатели и разделители, растирающие все на терке своей интеллектуальности, боятся той пустоты, в которой их бессмыслице и их организованному разрушительству нечего будет поймать, даже у тех, кто глупее немцев» (2,73, 156).
Философ полемизирует не только с теми своими современниками, кто, как Дольф Штернбергер или Карл Ясперс, оказались не затронуты упреками в национал-социализме и претендовали определять интеллектуальный мейнстрим в послевоенной Германии2, но и с методами «воспитания» немецкого народа, к которым он относит и популяризацию современного искусства. Так, в связи с выставкой 1947 г. в Мюнхене, он пишет: «То, что сейчас показывают (Пикассо, Брак, Гриз), - это не начало, а конец, а именно - конец смерти искусства. Сюрреализм - уже название его показывает принадлежность к метафизике - это последний отзвук эха тех криков о помощи, которые испускает метафизика, умирая. Не удивительно, что художники этого направления убегают в литературу» (3, 116, 301).
Немецкий народ, по мнению Хайдеггера, потерял свою политическую, военную и экономическую силу не только из-за «пре-
1 Данная запись сопровождается комментарием издателя, что акты нашлись лишь в начале 90-х годов, в помещении, где раньше располагался философский факультет Фрайбургского университета, где они лежали в ванне вместе с другими актами (с. 156).
Журнал «Изменение», издаваемый ими, он называет «вялой, неопрятной и неисторичной штукой» (1, 134, 88).
ступного безумия Гитлера, но и в силу наконец-то осуществленной воли иных стран уничтожить его» (5, 21, 444). Он с горечью констатирует, что «задача уничтожить немцев духовно и исторически по-прежнему существует. Старый призрак мести бродит по миру. История этого духа никогда не будет написана, останется сокрыта от общественности, ибо общественность - сама по себе уже месть» (там же).
Сразу после войны было объявлено о демократизации Германии через денацификацию и воспитание. Политическое воспитание немцев становится частью повседневности. Для Хайдеггера это -часть разрушительной работы, ведущейся в Германии, он говорит о «машинерии демократизации» (Maschinerie der Demokratisierung) (5, 48-49, 460), причем демократия для него равноценна анархии (5, 50, 461). «Немцев хотят воспитать демократами. Невысказанная цель: достичь тотального уплощения (Verflachung), отнять тот последний воздух и землю, на которой может еще развиваться выросшее... В век технической организации тотального господства общественности такие мероприятия имеют совсем иной смысл и мощь, чем во времена Гёте. Однако и сам он используется на международных конференциях как инструмент в машинерии демократизации», - констатирует Хайдеггер (5, 48-49, 460)
В последние годы «кое-кто часто и сильно возбуждается по поводу того, что в 1933 г. многие "интеллектуалы" не сразу распознали преступную сущность Гитлера», - иронизирует философ (там же). По его мнению, не исключено, что на самом деле некоторые из тех, кто поддержал Гитлера, делали это, возможно, потому, что видели «иное, далеко идущее и Сущностное», а не то, что было на поверхности, не то, за что «цепляются» нынешние критики. «Может быть, многие из них в подлинном смысле были против Гитлера намного раньше, чем нынешние», - пишет он (там же), очевидно, подразумевая и себя самого, и тут же добавляет, что господство общественного мнения стало «столь диктаторским», что любое размышление на эту тему объявляется «нацистским» и теряет право на существование.
Тут же философ подчеркивает: «Я не прошу прощения за мою работу ректором в 1933/34 годах», уточняя, что он, в условиях развязанной против него и продиктованной, с его точки зрения, исключительно жаждой мести кампании «обвинений и оскорбле-
ний» просто старается показать, что, по его мнению, нынешние политические обвинения в его адрес являются лишь поводом, чтобы «унизить мое мышление в глазах общественности. Это давний, проторенный путь мстительных посредственностей» (5, 53, 462). Наиболее распространенным был упрек, что он, став ректором, изгнал из университета своего бывшего учителя Хуссерла (немецко-австрийского основоположника феноменологии), в силу еврейского происхождения данного философа. «После того как Гуссерль отклонил мою работу, назвав ее "нефилософией", я просто проходил мимо него, - пишет Хайдеггер. - Лгут, будто я изгнал его из университета и запретил работать в библиотеке. С 1928 г. Гуссерль по собственному желанию был эмеритирован1, занятий после этого не вел, библиотекой он в последний раз пользовался в начале 1920-х годов - что тут изгонять?» (там же).
Снова и снова связывает Хайдеггер ситуацию в стране и «предательство мышления», совершенное немцами, со своей личной ситуацией. «Похоже, что мое мышление, теперь, после "философствования" Ясперса и писательства Сартра2, должно быть скомпрометировано во всевозможных его аспектах, однако, в конце концов, перед кем?» (5, 82, 479).
«Каждый мыслитель происходит, возможно, из давно вымершего рода, процветавшего когда-то в тени Бытия... - размышляет философ в конце своих записок, грустно резюмируя: - Сегодняшний род не имеет силы к мышлению... Помочь ему можно, лишь отложив мышление» (5, 83, 479).
С.В. Погорельская
1 Эмеритация - уход университетского профессора из активной преподавательской и административной университетской деятельности по возрасту с сохранением определенной части денежного содержания. В Германии, как правило, профессора эмеритируются в 62 года. Оставаясь формально членами факультета, они не могут занимать руководящих постов. Они не обязаны участвовать в учебном процессе и руководить студентами и докторантами, однако могут это делать по желанию, но только с разрешения факультета.
2 В эти годы идет заочная полемика Хайдеггера и Сартра по вопросам гуманизма, в связи с публикацией Хайдеггером «Письма о гуманизме».
