CC BY
21
рассматриваются вероятности возникновения существующей Вселенной.
В книге аккумулирован энциклопедический фактический материал по всей античной философской теологии, после анализа которого следует вывод, что античная философия была не только теоретической наукой, но и образом жизни, направленным на комплексный катарсис и теозис адепта (с. 298-300). Таков, по мнению автора монографии, «завет более чем тысячелетнего периода развития античной философии, переданный эллинизмом Средневековью, а через него - Возрождению и модернизму как рЫ1о8орЫа регепш8 и великая Традиция» (с. 300).
Р. С. Гранин
2016.04.052. ГРАНИН Р.С. ЭСХАТОЛОГИЯ КАК ФЕНОМЕН РУССКОЙ РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОЙ МЕТАФИЗИКИ. -М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. - 144 с. - (Серия «Нишап^»).
Ключевые слова: эсхатология всеединства; эсхатологическая метафизика; софиология смерти; эсхатологическая парадигма; антиномия; аритмология; телеология; апокалиптика; историософия; утопия; антиутопия; мессианство.
Монография Р.С. Гранина посвящена анализу эсхатологической проблематики в русской религиозно-философской традиции, в рамках которой эсхатология реконструируется как феномен религиозно-философской мысли того же порядка, что и метафизика всеединства, русский космизм, персонализм, софиология, учение о богочеловечестве.
В первой части монографии «Эсхатология в русском религиозно-философском самосознании: историко-философская ретроспектива» (с. 14-53) проводится историко-философский анализ эсхатологии в перспективе ее исторического развития. Показывается, что эсхатология как богословский термин возник в первой трети XIX в. в среде немецкого либерального протестантизма. Одним из предложивших его теологов был Фридрих Шлейермахер. Пролиферация значения термина происходила в рамках школ библейской герменевтики начала XX в. Так, в зависимости от интерпретации новозаветных греческих слов «эпифания» (епгфауга), «парусия»
(ларо'^а), «апокалипсис» (апока^иуг^), могущих означать как Первое, так и Второе Пришествие Христа, формулировались три парадигматических сценария: осуществленной, отложенной и вступившей в свое осуществление эсхатологии (с. 18). На примере русской философии автор пишет, что, несмотря на то что, в строгом смысле, эсхатология трансцендентна истории, богословские эсхатологические концепции детерминируются историософскими представлениями, так как опираются на экзегезу апокалиптических событий, истории имманентных (с. 52).
Автор указывает, что на развитие идей личной эсхатологии в начале XX в. существенное влияние оказали философская антропология и экзистенциализм, а также аналитическая психология и сравнительное религиоведение. В монографии показывается корреляция эсхатологических и инициатических идей и представлений (с. 28-30). Обосновывается, что в русском религиозном ренессансе эсхатология и апокалиптика, утопия и антиутопия, декаданс и мессианская экзальтация выступали чертами «духа времени», проявляющегося в духовном кризисе и духовном поиске новых горизонтов и перспектив эпохи Серебряного века (с. 43).
Во второй части монографии «Проблема эсхатологии в русской религиозной философии второй половины XIX - первой половины XX века» (с. 54-119) автор исследует эсхатологические учения русских религиозных философов. Первая глава второй части «Общая эсхатология как проблема русской религиозной метафизики и философии истории» (с. 54-98) посвящена общей эсхатологии, которая разбирается в контексте европейской философской традиции, в рамках которой, начиная с XIX в., преобладали две ис-торико-телеологические парадигмы: прогрессистская концепция вечного становления (представленная, в частности, Гегелем) и метафизическая концепция вечного возвращения (развиваемая, среди прочих, Шопенгауэром и Ницше) (с. 54).
Гранин Р.С. дает авторскую интерпретацию эсхатологии Н.Ф. Федорова в контексте мифа о вечном возвращении, где замена деторождения воскрешением предков представляет собой обращение причинности, поворот мировой истории вспять. Конец мировой истории наступает с прекращением деторождения, а движением вспять («движением к истокам») становится процесс оживления покойных предков поколение за поколением. Этим достигается ре-
актуализация истории и тем самым - актуализация всех поколений человечества - реальное всеединство (с. 61).
Показывается, что Владимир Соловьёв развивал свою эсхатологию по двум направлениям: онто-гносеологическому (метафизическому) и утопическому. Концептуально его эсхатология коренится в метафизике всеединства. Она не является в полном смысле слова ни всемирно-исторической, ни индивидуальной эсхатологией, а представляет их синтез. Поэтому эсхатология В.С. Соловьёва концептуализируется в работе как «эсхатология всеединства» -синтез всемирно-исторической (утопической) и индивидуальной (онтологической) эсхатологии. Ее ключевыми элементами являются идеи всеединства, всечеловечества, софиологии и богочеловече-ства (с. 78).
Показывается, что С.Н. Булгаков придерживается идеи эсхатологии, которую он называет «русским апокалипсисом». Эта, во много историософская, концепция доводится философом до своего логического конца - хилиазма. Хилиазм для Булгакова - это исторический горизонт утопии, видимый, но недостижимый. «Чистая» же, метафизическая эсхатология представлена у мыслителя «со-фиологией смерти», развиваемой им в рамках учения о Софии (с. 82-83).
Оригинальным образом автор реконструирует и интерпретирует эсхатологическую проблематику у П.А. Флоренского. Взгляды философа на природу пространства-времени концептуализируются как «метафизика пространства-времени». В ее рамках реконструируется эсхатологическая парадигма, базисными категориями которой являются: теория мнимости (обращенной причинности) пространства-времени сновидения; теория геометрической замкнутости физического пространства-времени; аритмологиче-ская концепция прерывности мира («трещины» бытия, свидетельствующие о близости Конца). Подчеркивается, что эсхатология Флоренского выступает в качестве онтогносеологической методологии выявления познавательных пределов человеческого разума (теория антиномичности истины) (с. 98).
В заключительной главе монографии «Идея индивидуальной эсхатологии в метафизике русского персонализма» (с. 99-119) анализируется индивидуальная эсхатология, в контексте которой разрабатывали свои учения Н.А. Бердяев и Н.О. Лосский. В рамках
эсхатологической метафизики Н.А. Бердяева эсхатология - это предел онтологии и гносеологии, в котором мысль доведена до своих познавательных границ. Этими границами выступают антиномии, неразрешимые в рамках объективированного человеческого бытия (с. 103). В силу этого, любой онтогносеологический анализ эсхатологической проблематики будет недостаточным. Причиной этому сам человек, познающий бытие посредством его объективации - отчуждения объекта познания от первореальности, которая остается кантовской «вещью в себе». Единственной попыткой ухватить реальность в границах человеческого бытия является экзистенциальный опыт, в котором осуществляется познание человеческой экзистенции через опыт трансценденции - рефлексии над смертностью. Согласно Н.А. Бердяеву, эсхатологическая проблематика наиболее адекватно выражается в понятиях и образах экзистенциальной философии. В экзистенциальном смысле историческая эсхатология представляется экстериоризацией личностных представлений и переживаний человека о собственной смертности на исторический план бытия, в будущее время. Личная эсхатология при этом представляет собой «эзотерическое» нечто, к чему нет непосредственного пути, кроме собственной физической смерти. Ее опосредованием выступает смерть символическая, в инициации, оккультном посвящении, мистерии, мессе, а также в философской рефлексии о границах человеческого бытия. Таким образом, эсхатология репрезентируется двумя «перпендикулярными» друг другу планами: одним, лежащим в плоскости исторической телеологии, другим - экзистенциальным, обращенным за горизонт бытия (с. 108).
Учение о перевоплощении Н.О. Лосский развивает в контексте иерархического персонализма, основанного на лейбницианской монадологии. Согласно данной эсхатологической концепции, в ходе череды перевоплощений каждая монада («субстанциальный деятель») со временем будет занимать все более высокое место в бытии. Постепенно менее совершенные формы существования мира будут пустеть (количество монад в мире конечно), а сам мир совершенствоваться вплоть до достижения уровня Царства Божьего (с. 119).
В заключении автор пишет, что в русской философии сложился устойчивый ресентимент - свойственное большинству ее
представителей утопическое мироощущение и одновременное его обличение. Мессианское самосознание и одновременная склонность к тоталитаризму утопии. Так, Г.В. Флоровский (вслед за Булгаковым и Бердяевым) отмечал, что основными чертами утопии являются: тоталитарность и безличие. Ее наиболее поверхностным слоем выступает социальная утопия, за которой стоит целое утопическое мировоззрение. Это мировоззрение не историческое (так как не опирается на конкретный исторический опыт), а отвлеченное, оперирующее логическими схемами, в которых хронология выступает оценочным мерилом: то лучше, что впереди. Хронологическая последовательность отождествляется с оценочной иерархией. Будущее превращается в идеал. Происходит приравнивание ценности и факта. Утопическое мышление подводит идеологический базис под теорию прогресса, сообщая ей хилиастический и эсхатологический пафос. История становится телеологичной, она получает имманентную ей цель. В грезах о «мессианском мире» забываются личные и чужие страдания. Мир превращается в безличное органическое целое, индивиды в котором служат «прогрессу кораллового рифа» (с. 123). Другой общей чертой русской философско-эсхатологической традиции является положительное разрешение вопроса теодицеи: отрицание вечного ада (признание его качественной, а не количественной вечности); приверженность к идеям апокатастасиса (конечного спасения всех, включая грешников и сатану) (с. 124).
Из трансцендентности эсхатологии земной истории, подчеркивает автор, вытекает ее символическое значение - выступать трансцендентальным горизонтом между историей и вечностью. В рамках философского дискурса это выражается в том, что эсхатология становится предельным проблемным полем философской метафизики, где мыслится разрешение онтологических дихотомий («имманентного - трансцендентного», «феноменального - ноуменального», «реального - идеального», «абсолютного - относительного», «конечного - бесконечного», «времени - вечности») и гносеологических антиномий («субъективного - объективного», «рационального - иррационального», «духовного - материального»). Подобно тому как в Средневековье трансцендентальная философия практически была тождественна метафизике, так и в русской философии эсхатология отождествляется с метафизикой. В этом
смысле эсхатология определяется автором как феномен русской религиозно-философской метафизики того же порядка, что и метафизика всеединства, экзистенциальная метафизика, софиология, персонализм, космизм, учение о богочеловечестве (с. 124).
О. В. Летов
2016.04.053. МАРТИН ХАЙДЕГГЕР О СУДЬБЕ ГЕРМАНИИ И НЕМЦЕВ И О СИТУАЦИИ В ЕВРОПЕ В 1942-1948 гг. (Реферативный обзор).
HEIDEGGER M. Anmerkungen I-V (Schwarze Hefte 1942-1948). -Frankfurt a. M.: Vittorio Klostermann, 2015. - Bd. 97. - 527 S.
Ключевые слова: М. Хайдеггер; антисемитизм; «Черные тетради»; национал-социализм; постметафизическое мышление; метафизика; метафизика и еврейство; метафизический антисемитизм.
Данный обзор представляет собой продолжение серии обзоров так называемых «Черных тетрадей»1 Мартина Хайдеггера, опубликованных в 94-96-м томах Полного собрания сочинений.
«Черные тетради» представляют собой частные заметки философа, его размышления, изначально не предназначавшиеся им к публикации2. Самим философом они не систематизированы ни тематически, ни хронологически (хронология восстановлена издателем).
Данные заметки важны для лучшего (или даже для нового) понимания опубликованного философского наследия Хайдеггера, а также для его жизненной позиции. Для российского читателя они интересны и в связи с той дискуссией, которая разгорелась после их публикации, причем не только среди хайдеггерианцев и не только в философском мире, но в публицистике западных стран, прежде всего Германии и Франции. Ряд частных мыслей философа позволил политическим публицистам говорить о пересмотре всего
1 Для лучшей ориентации читателя в сносках сохраняется нумерация Хайдеггера: номер «Размышления» или «Замечания» и номер страницы оригинальной тетради (в реферируемом издании данные номера находятся в правом поле текста). Затем дается номер страницы в реферируемом издании.
2 Ближе к концу жизни Хайдеггер говорил, что их публикация возможна в самом конце его Полного собрания сочинений, что, в итоге, и произошло.
