CC BY
29
путем умелого монтажа биографического материала, в подтексте, предоставляя слово эпистолярным и мемуарным свидетельствам. Так, в условиях атеистической цензуры, Чулков хотел донести до советского читателя подлинного, как он понимал, Достоевского -великого подвижника Христовой веры» (с. 19).
К непреходящим достоинствам чулковской биографии О.Б. Богданова относит то, что написана она не столько ученым, сколько писателем и поэтом, благодаря чему создается художественно убедительный, живой, незавершенный и неуспокоенный образ Достоевского, но без апологетики и романтизированной демо-низации. Раскрывая и объясняя личность писателя, книга Г.И. Чулкова в то же время свидетельствует о «метафизической неисчерпаемости» этой личности, «целомудренно оставляя читателя наедине с "тайной" великого писателя» (с. 33).
Научный стиль имеет место лишь в авторских «Примечаниях», изобилующих ссылками на источники, уточнениями, религиозно-философскими и литературоведческими суждениями и оценками.
Необходимость публикации научно-художественного исследования Г.И. Чулкова определяется малой изученностью «биографики Достоевского» как сферы науки о писателе1. Тем интереснее и важнее становится задача выстроить ряд исследований о Достоевском, «сопоставить их и определить место в этом ряду утерянного до времени звена - биографии, написанной Чулковым» (с. 25).
К.А. Жулькова
2016.03.019. КСЕНИЯ, МОНАХИНЯ (СОЛОМИНА-МИНИХЕН Н). О ВЛИЯНИИ ЕВАНГЕЛИЯ НА РОМАН ДОСТОЕВСКОГО «ИДИОТ». - СПб.: Торговый Дом «Скифия», 2016. - 232 с.
Ключевые слова: генезис литературного произведения; евангельский подтекст; религиозно-философская проблематика; сис-
1 Гиль О. Л. Биография Достоевского в контексте современности // Вестник Омского университета. - Омск, 2012. - № 1 (63). - С. 252-256; Петрова Ю.В. Образы «великого писателя» в неклассической биографической парадигме: Биографии Ф.М. Достоевского конца XIX в. // Там же. - С. 268-270; Ляху В.С., Лобанов И.В. Старый новый «Достоевский» перед лицом XXI в. // Достоевский и современность: Материалы XXVII Международных Старорусских чтений 2012 г. -Великий Новгород, 2013. - С. 291-299.
тема образов-персонажей; образ Христа; трагическое; комическое.
Американский литературовед, доктор философии Н.Н. Соло-мина-Минихен (монахиня Ксения) исследует евангельский подтекст романа Достоевского «Идиот».
Во введении автор отмечает сосуществование сильно различающихся интерпретаций романа в отношении писательского замысла, в общем подходе к произведению, в оценках главного героя, трижды названного Достоевским в черновиках «Князем Христом». Попытки систематизировать и пополнить эти разыскания были предприняты автором монографии во время работы в Пушкинском Доме, до отъезда в 1975 г. в США. До принятия сана монахиня Ксения была сотрудником группы подготовки 30-томного академического собрания сочинений Ф.М. Достоевского. В 1989 г. исследовательница защитила в Брауновском университете докторскую диссертацию «О влиянии Евангелия на замысел и литературные источники романа Достоевского "Идиот"», которая позднее была переработана в монографию.
В начале реферируемой работы дан обзор некоторых литературно-критических оценок романа русскими и зарубежными учеными, религиозными авторами - православными или хотя бы знакомыми с православием (среди них - М.Е. Салтыков-Щедрин, К. Мочульский, Дж. Франк, Р. Гвардини, Р. Кокс).
Прослеживая возникновение идеи о «князе Христе» у Достоевского, исследовательница акцентирует внимание на изучении помет писателя на принадлежавшем ему экземпляре Нового Завета, хранящемся в Рукописном отделе РГБ. Всего на новозаветном тексте около 180 помет, которые имеются на 21 из 27 текстов, вошедших в его состав. При этом 58 из них сделаны на тексте Евангелия от Иоанна, шесть - на его «Первом соборном послании» и 16 - на Апокалипсисе. Знаменателен тот факт, что 80 помет находятся на страницах, которые традиционно принято считать принадлежащими Иоанну Богослову.
Из множества помет особое внимание автора монографии сосредоточено на трех группах, каждая из которых содержит определенный мотив, отразившийся в «Идиоте». Достоевский неизменно отчеркивал строки, где говорится о гонениях фарисеев на Христа, о том, как они «ищут» побить его камнями, потому что слово Его «не
вмещается» в них (новелла о Мари). Столь же постоянно отмечал писатель свидетельства о глубочайшем проникновении Христа идеей Своей миссии, о неизменном исполнении Им воли Отца, о трагическом противостоянии Его личности «миру». Те же мотивы, хотя и преображенные Достоевским, есть в романе (новелла о Мари). Строки о томлении князя, о принятии после внутренней борьбы своего пути, своего креста навеяны евангельским рассказом о борении Иисуса в Гефсиманском саду. Мышкин упоминает об этом эпизоде в самом начале романа.
По мнению исследовательницы, для раскрытия истоков мировосприятия Мышкина особое значение имеют маргиналии, выделяющие главную идею Евангелия от Иоанна. Она выражена в «новой» заповеди Христа о любви друг к другу. В окончательной редакции романа, отвечая на вопрос «насчет веры», Мышкин говорит, что главнейшая мысль Христа, в которой «вся сущность христианства разом выразилась», - это «понятие о Боге как о нашем родном отце»1. Эта, по определению князя, «истинно религиозная мысль» «наиболее близка духу Иоаннова Евангелия - Евангелия Любви, в одной из последней глав которого приведены слова воскресшего Господа, обращенные к Марии Магдалине: "...иди к братьям Моим и скажи им: Восхожу к Отцу Моему и Отцу Вашему, и к Богу Моему и Богу вашему"» (с. 26).
Вопрос о влиянии Евангелия на замысел и основные литературные источники романа о христоподобном герое тесно связан с проблемой становления религиозных взглядов писателя, его возвращения к вере, утраченной во второй половине 1840-х годов и вновь обретенной после каторги. Н.Н. Соломина-Минихен приходит к выводу, что именно в процессе создания романа «Идиот» «сложился весь комплекс религиозно-философских рассуждений Достоевского, получивших развитие и углубление в его последующих художественных произведениях и публицистике. Вот почему в позднейшем творчестве писателя так часты переклички с многими строками этого романа» (с. 28).
По мнению американской исследовательницы, большего внимания заслуживает тот факт, что, приступая к известной нам
(второй) редакции романа «Идиот» и определяя свою необычайную по трудности задачу, Достоевский стремился воплотить в главном герое не только русский, но и общехристианский идеал. Он мечтал, ориентируясь на Сервантеса, Гюго и Диккенса, и вместе с тем следуя своим путем, создать такой образ «положительно прекрасного человека», который был бы любим всем христианским миром. Достоевский не стремился подчеркивать православие Мышкина и сделал это лишь в конце романа.
Писатель считал образ героя Сервантеса самым совершенным из всех прекрасных персонажей, созданных христианской литературой. Автор книги приводит цитату из письма от 1/13 января 1868 г., где Достоевский объяснял причину успеха образов Дон Кихота и Пиквика тем, что в них раскрывается сострадание Сервантеса и Диккенса «к осмеянному и не знающему себе цены прекрасному - а, стало быть, является симпатия и в читателе»1.
Итоги своих раздумий о книге Сервантеса, которые были особенно углубленными именно в пору писания «Идиота», Достоевский отразил в «Дневнике писателя» за 1877 г. В февральском выпуске (гл. 1, § 4) он объяснял сущность отличия «серьезного Дон Кихота» от комического. Уподобляя Россию герою Сервантеса, писатель приходил к выводу: «Над Дон Кихотом, разумеется, смеялись: но теперь, кажется, уже восполнились сроки... он несомненно осмыслил свое положение. и не пойдет уже сражаться с мельницами. Но зато он остался верным рыцарем.»2
Сравнивая Мышкина с Пиквиком, писатель отмечал: «У меня нет ничего подобного, ничего решительно, и потому боюсь страшно, что будет положительная неудача»3. Когда были закончены и отправлены в «Русский Вестник» первые пять глав «Идиота» и двумя месяцами позже, образ Мышкина был еще почти свободен от «комического». Однако во избежание страшившей Достоевского неудачи он в начале работы над второй частью стал склоняться к мысли о том, чтобы соединить в герое качества, способные пробуждать симпатию в читателе: невинность и комизм. Вместе с тем он
1 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. - Л., 1972-1989. - Т. 28, Кн. 2. -
С. 251.
заботился о том, чтобы не ставить Мышкина в слишком обыденные, грубо-комические положения, унижая его осмеянием, как это часто случается с Дон Кихотом. В записи от 8 апреля 1868 г. о князе - женихе Настасьи Филипповны - сказано: «Смешон. Как он отклоняет смех». Тут же автор ставит перед собою вопрос: не стоит ли усилить «комическое» в герое и расширить сферу его проявления.
По замыслу писателя, симпатия к Мышкину должна возрастать оттого, что он принимает насмешливое отношение к себе как нечто совершенно естественное. Пробуждение сострадания к «осмеянному и не знающему себе цены прекрасному» стало и для Достоевского одним из средств воздействия на сердца читателей. При этом не только сам Мышкин часто «отклоняет смех» над собой, как это мыслилось автором первоначально, - отклоняют смех от главного героя и действующие лица романа. Почти во всех случаях «осмеяния» героя острейшее сочувствие к нему испытывают -усиливая его и в читателе - действующие лица романа. Чаще всего это Епанчины: их эмоциональные высказывания способствуют раскрытию облика князя и оберегают образ от снижения. Эта особенность (не свойственная роману Сервантеса) проявляется как в эпизодах, исполненных мягкого комизма, так и в остродраматических.
В шестой главе второй части «Идиота» устами Аглаи Епан-чиной высказана одна из важнейших мыслей о Мышкине: он - «тот же Дон-Кихот, но только серьезный, а не комический»1. Введение ее в роман было завершающим моментом объединения в образе князя нескольких идей, восходящих к литературным источникам. При этом все они подчинены главной идее, лежащей в основе замысла, - евангельской идее «Князя Христа».
В «Дневнике писателя» Достоевский указывал не только на положительные черты Дон Кихота, из которых многие свойственны и его герою, но писал и о том, чего «недоставало» герою Сервантеса. С точки зрения Н.Н. Соломиной-Минихен, эти строки представляют наибольший интерес для исследователей, так как помогают понять, какими качествами Достоевский стремился наделить Мышкина - по контрасту с Дон Кихотом.
Именно поэтому, по мнению исследовательницы, автор решил увеличить срок отсутствия князя в Петербурге до шести месяцев. Мышкин посещает остроги, знакомится с подсудимыми и осужденными. Он встречается с людьми самого разного социального положения и возвращается убежденным, что «на нашем русском свете» «есть что делать»1. Воздействию России на своего героя Достоевский собирался отвести в романе гораздо большее место. В черновиках к «Идиоту» есть упоминание о рассказах князя о России, суждения о русском народе, о Западе и Востоке. Не отсутствие «комического» в герое делает его «серьезным ДонКихотом», а ясное понимание, осмысление Мышкиным своего положения и реальный, а не фантастический характер его деятельности, его «подвигов», подчеркивает Н.Н. Соломина-Минихен.
По окончании работы над романом Достоевский, как известно, говорил о том, что ему не удалось выразить «и 10-й доли» того, что хотелось. Он писал об этом племяннице С.А. Ивановой 25 января (6 февраля) 1869 г.; ей же годом раньше он раскрыл сущность своего замысла и посвятил роман в журнальной публикации, признаваясь, что любит свою «неудавшуюся мысль». Первоначальный замысел основной редакции романа и «задача», воплощаемая в его герое (вопреки тому, что думают некоторые современные исследователи), не претерпели кардинальных изменений, так как в основе их была всегда одна и та же идея. Это подтверждается историей создания романа, анализом его необычайно глубокого евангельского подтекста, итоговой характеристикой главного героя, принадлежащей Лебедеву и навеянной Новым Заветом. Лебедев довольно точно повторяет слова Христа, и слово «младенец» из-за его особой важности повторено дважды, свидетельствуя о чистоте и невинности главного героя.
Н.Н. Соломина-Минихен подчеркивает, что подлинность и глубоко личный характер веры Мышкина делают особенно впечатляющим финал произведения. Достоевский многократно варьировал в черновиках трагический конец своего героя, но решение омрачить его рассудок, вероятно, пришло к писателю как озарение. Оно могло подготавливаться несколькими причинами. При работе над романом в воображении Достоевского не без впечатления от
знакомства с книгой Ренана «Жизнь Иисуса» возникал образ Христа, сведенного с ума муками смертной казни. Тем более и сумасшествие «Князя Христа», сраженного злом и бедствиями грешного мира, могло представиться Достоевскому органичным завершением земной судьбы героя.
Формированию идеи о таком конце романа способствовало и состояние самого писателя, создававшего «Идиота» в трудных обстоятельствах. Он сообщал А.Н. Майкову из Женевы 9/21 апреля 1868 г. о «сильнейшем припадке» (с. 218). За полгода до этого, 6 сентября (н. ст.) 1867 г., А.Г. Сниткина отметила в своем женевском дневнике, что Федор Михайлович, еще не оправившись от одного из припадков, опасался, чтобы не случилось другого, и «толковал, что не миновать сумасшедшего дома» (там же). В противовес ситуации Мышкина, отправленного опять в Швейцарию в «Заключении» романа, Достоевский просил жену не оставлять его за границей, если он потеряет рассудок, а перевезти в Россию.
Из письма Достоевского А.Н. Майкову от 11/23 декабря 1868 г. следует, что писателя удовлетворяло трагическое завершение романа. Он выражал уверенность, что, «поразмыслив», читатели согласятся с ним в том, что «так и следовало кончить»1. В Записной тетради 1877-1878 гг. Достоевский назвал окончание романа «сценой такой силы, которая не повторялась в литературе».
К тому времени относится и другая авторская оценка последних страниц «Идиота». В подготовительных материалах к первой главе майского номера «Дневника писателя» за 1876 г. набросан план ответа на нападки Г.А. Лароша, который считал, что Достоевский «в редкой степени» обладал талантом ненавидеть, и это сказывается на его романах2. В ответ критику писатель собирался, в частности, сказать в «Дневнике.» следующее: «Сцена "Идиота", убийства в белую ночь. эту сцену нельзя было написать без некоторой любви к человечеству, без некоторого уважения к человечеству, и этой сценой я горжусь»3.
1 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. - Л., 1972-1989. - Т. 28, Кн. 2. -
С. 327.
О любви и уважении к человечеству свидетельствует в последнем эпизоде романа «Идиот» истинное христоподобие его героя. В тексте Евангелия от Иоанна, духом которого пронизан роман, писатель отчеркнул строки: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15: 13). Такой же жертвенной любовью наделен Мышкин, заключает Н.Н. Соломина-Минихен.
Т.М. Миллионщикова
2016.03.020. ЗАХАРОВ КМ. МОТИВ ИГРЫ В РУССКОЙ КОМЕДИОГРАФИИ XIX в. - Саратов: Сарат. ун-т, 2014. - 308 с.
Ключевые слова: Н.В. Гоголь; А.В. Сухово-Кобылин; М.Е. Салтыков-Щедрин; комедия; игра; мотив; образ.
К.М. Захаров (доц. Ин-та филологии и журналистики Самарского гос. ун-та им. Н.Г. Чернышевского) исходит из понимания игры как всеобъемлющей, универсальной категории, проявляющейся в самых разных отраслях знания - в биологии и математике, в философии, искусствоведении, лингвистике и собственно в литературоведении.
Наука о литературе «трактует игру в целом как авторскую стратегию, как принцип структурировния и организации художественного материала - от фонетического до архитектонического уровня... Иными словами, игра в литературном произведении - это зачастую и формообразующий прием, и сюжетосозидающий мотив одновременно». Но «особенно интересным резонансом отзывается игра в строе сатирической комедии - жанр, который самой своей природой расположен к широкому спектру игровых приемов. травестированию социальных ролей, пародированию важнейших общественных примет и культурных знаков, десакрализации авторитета власти и карнавализации бытового поведения человека» (с. 5), - пишет К.М. Захаров во вступительной главе «Игра. Мотив. Русская комедия».
Автор обращается к рассмотрению категории игры, ее бытованию и трансформациям в русской сатирической комедии XIX в. Примерами сатирических комедий «реального направления» исследователь подтверждает, что игра является родовым признаком этого жанра, оказывая значительное влияние на построение фабулы
