CC BY
19
ность» позиции Д. Быкова в том, чтобы «пробудить самосознание человека, запустить процесс выработки собственной жизненной позиции, чему... может послужить внимательное чтение произведений Горького» (с. 176). В то же время сильная сторона книги Д. Быкова - «в ярко выраженной критике стереотипов как советского, так и постсоветского горьковедения. Эта критика, - замечает М. Уртминцева, - могла бы быть более весомой, если бы автор более четко сформулировал пути преодоления сложившегося в настоящее время негативного отношения к творчеству и личности писателя, не ограничившись эссеистским подходом к решению задачи» (там же).
Обе рассмотренные художественные биографии Горького «ясно обозначили начало нового этапа литературоведческой рефлексии, целью которой становится определение дальнейшего пути развития современной русской литературы в новых исторических условиях» (с. 175). Однако ни концепция Быкова, ни концепция Басинского (за исключением критики несостоятельности его понимания ницшеанства Горького) не стали предметом научной полемики. Исследовательница солидаризируется с мнением Л. Спиридоновой, относящей обе книги к современной мифологии, рассчитанной прежде всего на обывателя. Именно научной полемике посвящена монография Спиридоновой, призывающей научную общественность объединить усилия в воссоздании объективной картины литературной жизни 1890-1930-х годов и определения места в ней Горького, значительная часть наследия которого (в том числе ранняя газетная публицистика, эпистолярий) еще не собрана и не осмыслена.
Т.Г. Юрченко
2016.02.023. В ПАМЯТЬ О Н.М. РУБЦОВЕ, (1936-1971). (Сводный реферат).
1. ГРУНТОВСКИЙ А. В. Слово о Рубцове // Наш современник. -М., 2015. - № 1.- С. 169-194.
2. ЧЕРНОВА А.Е. «Здесь все символично»: Лирика Николая Рубцова // Наш современник. - М., 2015. - № 1. - С. 195-205.
Ключевые слова: Рубцов; народное православие; слово-символ; «В горнице»; «Журавли»; пространство и время.
Петербургский поэт, прозаик, этнограф, руководитель Театра народной драмы, главный редактор журнала «Русская земля»1 А.В. Грунтовский, размышляя о творчестве Н.М. Рубцова как явлении уникальном, отмечает: «Быть может, все чудо Рубцова только в том и состоит, что он сумел передать ощущение благодати Божи-ей, разлитой в природе и человеке. Не придумать это, не вычитать где-то, не имитировать, как иные стихослагатели, а ощутить и выразить. Причем благодати не только вечной (ведь не в раю живем!), а и колеблющейся, здешней, готовой вот-вот отойти от грешной Руси» (1, с. 169). Такое почти физическое ощущение присутствия Святого Духа - «неложное Богообщение» - было свойственно «народной устной поэзии, поэзии средневековой письменной, последний раз мелькнуло в державинской оде "Бог", в лучших вещах Пушкина, Тютчева, Есенина» (там же). В поэзии Рубцова нет богоборчества, характерного для русской литературы последних двух веков, ощущение Бога у него - «реальность не преходящая» (1, с. 182). В этом его уникальность и тождественность народной поэзии.
Среди образов-символов, связывающих поэзию Рубцова с традиционной народной культурой, - образ ребенка, - продления рода, воскресения, спасения души (у Рубцова он дан через поэтику колыбельной, расширен: колыбель, лодка, ковчег, и переведен в иной ракурс, «иной мир»: река, пристань, пароход); образ Сада -Благодати, догреховного состояния: сад, цветы, дерево, пень; образ искушения: грехопадение, запретный плод; образ отъезда, прощания: изгнание из Рая, погибель; образ птицы - связь горнего и дольнего (по народным представлениям, птицы на зиму улетают в рай, унося с собой человеческие души); образ матери как средоточие Рода и Родины (у Рубцова - погибшей матери, т.е. подрубленного Рода, погибающей Родины), который неразрывно связывается с образом церкви (у Рубцова - заброшенной, обрушившейся): церкви-матери, церкви-ковчега, церкви-сада.
1 Русская земля [Электронный журнал]. - СПб., 2015. - Режим доступа: http://www.rusland.spb.ru
Эти образы берут начало в духовном стихе, в протяжной лирической и обрядовой песне, в притче, в духовной легенде, они составляют суть, истинное содержание поэзии, ее сакральный язык.
В христианской культуре, не вытеснившей дохристианскую, а вовлекшей ее в свой внутренний мир, колыбельная песня функционально является заговором, заклинанием, народной формой молитвы, долженствующей уберечь ребенка. Такова суть «Прощальной песни» Рубцова. А.В. Грунтовский прослеживает в ней цепочку слов-образов: ребенок-колыбель-лодка, древо-сад-женщина, родина-церковь-мать-ребенок.
Важным для понимания поэзии Рубцова является слово-образ «покой», «успокоение»: «бессмертных звезд спокойное мерцанье», «я не верю вечности покоя», «звезда труда, поэзии, покоя», «над вечным покоем», или «когда душе моей сойдет успокоенье / с высоких, после гроз, немеркнущих небес» (1, с. 173). В этом слове-символе воплотилось подлинно народное и православное звучание. Исследователь поясняет, что народное православие, народное богословие - введенные еще в начале XX в. фольклористами и этнографами термины, в которых отражена детская, чистая вера, сложившаяся в старой деревенской Руси. Именно это народное православие унаследовал Рубцов. Образ Покоя у него - это образ Храма: «С моста идет дорога в гору, / А на горе - какая грусть! - / Лежат развалины собора, / Как будто спит былая Русь» (1, с. 179).
Образ осени у Рубцова эсхатологичен: если у Пушкина «в багрец и золото одетые леса...» - время накануне жатвы, торжество, то у Рубцова - «за ограду летят лепестки...» (1, с. 178). Выстраиваются цепочки: сад-древо-лист, судьба-человек-лист. Сравнивая с есенинскими строками: «Так чего ж нам качаться на голых корявых ветвях, / Лучше оторваться и броситься в воздух, кружиться», - исследователь замечает, что у Рубцова листья уже опавшие (опавший лист - символ смерти - эсхатологический образ): «А последние листья / Вдоль по улице гулкой / Все неслись и неслись, / Выбиваясь из сил» (1, с. 177).
Тем не менее не по форме, по духу Рубцов - продолжатель Пушкина и Есенина. «Если есть у нас в ком-то пушкинская простота и ясность, так это в Рубцове», - считает А.В. Грунтовский, поясняя: «Пушкин через свою приобщенность к Святой Руси, через русское сердце свое, вопреки всему разумному багажу - европей-
скому, секуляризированному, дуалистичному, - пронес в поэзию главное - свой монизм, а иначе - теоцентризм... Сознание Рубцова, как и должно в русской традиции, эсхатологично, но не раздробленно. Рубцов теоцентричен» (1, с. 174). Удивительное родство чувствуется в поэзии Есенина и Рубцова, но в чем оно заключается, если «Рубцов абсолютно самостоятелен, нет у него ни есенинской метафоры, ни живописности языка. Даже хулиганство их какое-то разное. Есенин сказочен, эпичен, он из мифа, его судьба и поэзия -мифотворчество. Рубцов - персонаж духовного стиха, юродивый; тут трагедия, притча. Иван-царевич и Алексий - Человек Божий. Юродство не мнимое, подлинное - во Христе. В Есенине это только начинает проглядываться, в Рубцове - поет» (1, с. 179). По мнению исследователя, поэтов объединяет «прямое прикосновение к Русскому духу, к душе народной, через образы и суть, а не через метафору и форму» (там же).
А.Е. Чернова (писатель, канд. филол. наук, ведущая студии «Современная проза» в Литературном институте им. А.М. Горького) анализирует два стихотворения Рубцова: «В горнице» (1963) и «Журавли» (1965).
Удивительную простоту, даже элементарность поэтического мира стихотворения «В горнице» и вместе с тем наличие в нем разнообразных символов отмечали такие исследователи, как А.К. Пе-редреев, В.В. Кожинов, М.П. Лобанов, Н.Н. Зуев, И.Г. Панова. Горница, звезда, красные цветы, лодка и река - символы, транслирующие тайный смысл высшей, невидимой реальности.
Для понимания художественных образов и скрытого сюжета необходимо определить пространственно-временную основу стихотворения. А.Е. Чернова полагает, что в этом стихотворении «земной мир и тот свет оказываются едиными» (2, с. 196). В первой строфе: «В горнице моей светло. / Это от ночной звезды. / Матушка возьмет ведро, / Молча принесет воды», - сакральный смысл художественных образов ночной воды и молчания подтверждает справедливость этого утверждения. «Молчание - форма ритуального поведения, соотносимая со смертью и сферой потустороннего», важно и то, что согласно народным представлениям после захода солнца не принято было ходить за водой: «Матушка переступает временную границу, является из мира усопших, но ее приход никак не нарушает тишины и покоя светлой горницы» (2, с. 197).
Пространственно-временные координаты образуют континуум, находящийся вне линейных законов земного времени. Возникает образ Святой Руси - сакральное пространство, неизменяемое во времени. Идеальное царство, в котором даже то, что подвержено разрушению («Красные цветы мои / В садике завяли все, / Лодка на речной мели / Скоро догниет совсем»), не исчезает окончательно и бесследно, а должно обновиться («буду поливать цветы», «буду до ночной звезды / лодку мастерить себе») (2, с. 198). Таким двояким образом передается ощущение соприсутствия божественного мира: как трагическая разобщенность между земным и небесным миром, с одной стороны, и как их духовная цельность - с другой.
Автор статьи сопоставляет иной мир стихотворения «В горнице» с инобытием волшебной сказки, в которой герои стремятся попасть в тридевятое царство, тридесятое государство, для чего им необходимо внутренне или внешне измениться. Переходным мостом из одного мира в другой нередко служит чудесный сон. Обращаясь к первому варианту стихотворения Рубцова, который назывался «В звездную ночь», А.Е. Чернова замечает, что в нем дано описание ночного сновидения. Единство прошлого и настоящего претворяется в чудесном сне, оживляющем «тысячи безвестных лет»; «в этой иной реальности, окутанной сном, лирический герой обращается к матушке с вопросом: "Матушка, который час? / Что же ты уходишь прочь? / Помнишь ли, в который раз / Светит нам земная ночь?"» (2, с. 200). Исследовательница подчеркивает, что смерть в народном восприятии не равна состоянию небытия: «Мир усопших вечно жив, это - инобытие, которому лирический герой оказывается сопричастным благодаря сну» (там же).
Несколько раз поэт возвращался и к стихотворению «Журавли». Первый вариант был написан еще в середине 1960-х годов и вошел в сборник «Звезда полей» (1967). Однако потом, на протяжении нескольких лет Рубцов переписывал его, менял отдельные слова, подбирая более точные. Это свидетельствует об особо пристальном внимании Рубцова к форме стихотворения. Однако работа над формой не являлась основной и единственной задачей, для поэта важнее внутреннее содержание, подлинное настроение.
Пространство «Журавлей» можно разделить на две сферы: земля и небо. Основная характеристика земли - болото. В небольшом стихотворении, состоящем из 84 слов, слово «болото» повто-
ряется три раза («болотные стволы», «болото, забытое вдали», «за-бытость болот»). Главный признак болота - «забытость» - содержит в себе значение обездоленности, оставленности, тленности, а также - без-памятия. Небо, по принципу антитезы, характеризует категория обретения и памяти. Тема памяти передается через фольклорный символ перелетных птиц. «Журавль - душа усопшего, его прощальный зов», - такое понимание птицы свойственно не только древнему, мифологическому сознанию славянских народов, но и сознанию современного человека, что свидетельствует о целостности «фольклорной матрицы»» (2, с. 204).
Сравнивая первый вариант стихотворения с последним, А. Е. Чернова показывает, как меняется отношение земного и небесного: от простого наблюдения, внимательного, но все же отстраненного, приближается к живому взаимодействию. Люди, которых разбудил журавлиный зов, в первом варианте - «наблюдатели», в последнем - «участники» действа. «Прощально» поднятые руки меняются на «согласные», и журавли из «высоких» путников становятся «любимцами»: «Таким образом, проводится мысль о стремлении к неразрывности, к соединению земного и смертного с высшим и вечным, а подобное соединение - согласие - характерно для народного сознания» (2, с. 204).
Во взаимодействии и цельности земли и неба раскрывается третья сфера пространства, которую невозможно причислить ни к области звучащего неба, ни к области оставленных болот - это Русь: «Русь - широкая, бесконечная - вмещающая в себя не только настоящее, но и прошлое» (2, с. 205).
К.А. Жулькова
2016.02.024. АКИМОВА М.С. ПРОГРАММА «ОСТРОВА СВОИ ОБОГРЕВАЕМ»: (ПО МЕСТАМ, СВЯЗАННЫМ С ЖИЗНЬЮ И ТВОРЧЕСТВОМ Н.М. РУБЦОВА) В ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ: [Электронный ресурс] / Центр общественного просветительства АНО «Бирюзовый дом». - М., 2014. - Режим доступа: http://biruzovy-dom.ru/mariya-akimova/
Ключевые слова: локально-исторический метод; краеведение; экспедиция; Н.М. Рубцов.
Кандидат филол. наук М.С. Акимова (ИМЛИ), взяв за основу локально-исторический метод, разработанный И.М. Гревсом
