CC BY
28
Вместе с тем на основании тщательной реконструкции контекстов стихотворений По и внимательного их прочтения Дж. МакГанн показывает и то, что для По поэзия - это не просто гармоничные созвучия, не относящиеся к реальной жизни, она, как и литературная теория поэта, содержит глубинные смыслы.
Конечно, не все американские поэты и критики, отмечает Дж. МакГанн, разделяли негативное отношение к поэзии Э.А. По. Это и уже упомянутый Т.С. Элиот. А также и еще один из крупнейших американских поэтов ХХ в. - Уильям Карлос Уильямс, утверждавший, что американское поэтическое воображение впервые проявилось в творчестве именно По.
В октябре 2014 г. в Бостоне состоялось открытие памятника Э. А. По, в сущности, наконец, ознаменовавшее признание поэта на родине. Бронзовый памятник, изображающий шагающего Эдгара Алана По с огромным вороном и чемоданом рукописей - выразительное свидетельство изменений поэтического вкуса.
Т.Н. Красавченко
2016.02.021. БАРНС Э. ТОНУЩИЕ КОТЯТА: ОБРАЗ ДЕВОЧКИ В ЛИТЕРАТУРЕ ВИКТОРИАНСКОЙ АМЕРИКИ. BARNES E. Drowning (in) kittens: The reproduction of girlhood in Victorian America // American literature. - Durham: Duke univ. press, 2014. - Vol. 86, N 2. - P. 305-331.
Ключевые слова: котенок; культ девочки; роман воспитания; невинность; смерть ребенка.
Элизабет Барнс, профессор Университета Вирджинии, анализирует произведения американских писательниц Х1Х в. с точки зрения проблемы формирования личности ребенка (девочки). По словам исследовательницы, отождествление ребенка с котенком уходит корнями в викторианскую Америку, где происходило переосмысление роли детей в семье (особенно белых детей из среднего класса). Будучи абсолютно бесполезными экономически, они приобрели особую сентиментальную ценность, так же как и домашние питомцы. Изображение котенка вызывает у большинства людей «реакцию опеки» (the cute response) - желание защитить любого, кто напоминает ребенка.
Но вместе с тем любя своих питомцев, многие люди без особого раскаяния избавляются от их многочисленного потомства, например путем утопления. Участь котят, как считает автор статьи, до некоторой степени напоминает то положение, в котором в викторианском обществе находились дети женского пола. В литературе для девочек, в женском романе воспитания провозглашался культ уникальности и утонченности каждой девочки, который трагически накладывался на многочисленность и схожесть «маленьких женщин» в реальной жизни. Создавался образ уникальной, но в то же время чрезвычайно традиционной и конвенциональной домохозяйки - одной из многих.
Котята и маленькие девочки в викторианской культуре оказываются тесно связанными, как минимум потому, что культ и тех и других сотворен патриархальным, капиталистическим, гегемони-ческим обществом. В оценке невинных и уязвимых объектов существует парадокс, состоящий в том, что, с одной стороны, котенок или ребенок «не имеет цены», поскольку лежит вне поля рыночной экономики, а с другой - эта экономика все время дает о себе знать, напоминая, что от животного, в том числе и от человека, можно избавиться без видимого ущерба.
Как пишет Э. Барнс, для викторианского ребенка котенок был одновременно товарищем по играм и потенциальной жертвой издевательств. Викторианские матери, вовлекая ребенка во взаимодействие с котенком, хотели научить его состраданию по отношению к немым и беззащитным существам. Этот метод воспитания раскрывает в своих произведениях видная представительница американского аболиционизма писательница Лидия Мария Чайлд (1802-1880), выступавшая в защиту прав женщин. При этом в викторианской литературе можно найти множество примеров изображения жестокости детей по отношению к котятам - и эту жестокость всегда проявляют мальчики. Забота о питомцах характеризуется как типично женская черта.
В викторианских семьях была традиция оставлять в живых только одного котенка из помета и топить остальных. Причем иногда, например в сборнике рассказов Гарриет Бичер-Стоу «Странные маленькие существа» (Queer Little People, 1867), утопление котенка изображалось как подвиг сочувствия, как принесение в
жертву животного, которого в жизни не ждет ничего, кроме страданий.
Э. Барнс видит свою задачу в том, чтобы проанализировать, как образы детей и котят в их соотнесенности вскрывают одно из главных противоречий нормативного идеала Викторианской эпохи, связанного с рыночной экономикой. Провозглашая культ уникальности, эта экономика делает своих субъектов все более одинаковыми и повторяемыми.
Для демонстрации этого противоречия Э. Барнс выбирает рассказ североамериканской писательницы Элис Кэри (1820-1871) «У дяди Кристофера» (Uncle Christopher's, 1853). Она обращает особое внимание на изображение женщин (жены и шести дочерей дяди Кристофера), которые показаны запуганными деспотичным отцом семейства девушками и при этом совершенно не отличимыми друг от друга. Автор статьи приводит несколько значимых цитат о том, что дочери буржуа, освобожденные от работы по дому, приобретают иную функцию - символизировать семейные ценности, быть живым воплощением чувствительности и изящества. Их взросление, лишенное физического труда, было наполнено трудом психологическим - превращением в предписанный им с рождения образец личности. Не производя никаких продуктов, девочки сами стали традиционными продуктами собственных семей, что лишило их индивидуальности.
Э. Барнс анализирует популярный в середине Х1Х в. роман воспитания Сюзанны Марии Камминс (1827-1866) «Фонарщик» (The Lamplighter, 1854). Потеряв из-за жестокости бабушки первый подарок фонарщика - котенка, юная героиня романа Герти находит в себе силы радоваться его второму подарку - статуэтке святого Самуила, ребенка-пророка, и восклицает, что, если котенок был живой, то статуэтка «почти живая». Так котенок, которому изначально уподоблена девочка, сам уподобляется неодушевленному предмету. Бабушка так и воспринимает Герти - как объект, который можно тиражировать. Физическое существование людей и котят оказывается соотнесенным с механическим воспроизведением статуэтки, тогда как сам принцип романа воспитания предполагает раскрытие уникальности героини, которая одна из поколения была выбрана для изображения, как единственный выживший котенок из помета. По словам Э. Барнс, викторианская культура заменяет одну
форму повторяемости другой: на смену тиражируемости одинаковых женщин приходит однообразие историй об уникальных белых девочках.
Созданию образа повторяемой, конвенциональной личности женщины способствовал, как считает Э. Барнс, женский роман воспитания, в котором обесценивание девочек соседствовало с провозглашением их драгоценности. Этот парадокс викторианской культуры ярко проявился в одержимости писательниц детской смертью, которая одновременно воспринималась как гибель уникальной личности и как утилизация легко воспроизводимого объекта. Факт детской смерти связан с романтической идеализацией невинности ребенка. Невинность - не просто то, носителем чего ребенок является - это то, что он неизбежно предает. Единственный способ избежать потери невинности - смерть ребенка. Э. Барнс обращается к известному роману Луизы Мэй Олкотт (1832-1888) «Маленькие женщины» (1868). Показателен образ Бет Марч, слабой девочки, защитницы котят, которая не может работать (не приносит никакой практической пользы), но вызывает всеобщую любовь тем, что воплощает в себе все антиэкономические, «домашние» ценности: любовь, альтруизм, заботу о других. Смерть Бет необходима, потому что она препятствует неизбежному расставанию героини с детской невинностью, в том числе с физической невинностью. Как показывает Э. Барнс, создание идеального образа девочки во многом связано со стремлением городской буржуазии контролировать женскую сексуальность.
Рядом с образами четырех сестер Марч в романе Олкотт возникают смуглые лица многочисленных детей из неблагополучных семей иммигрантов. Страдания этих детей, главная проблема которых в том, что их слишком много и они превращаются в безымянную толпу, демонстрируют опасные последствия развития женской сексуальности. Э. Барнс замечает, что эти дети, по контрасту с белыми девочками Марч, постоянно сравниваются с животными. Тем не менее не только бедные иммигрантские дети, но и сами сестры Марч, оказавшиеся в бедственной ситуации, пытаются выжить в мире, в котором они находятся в положении милых котят: избавляться от них жалко, но сделать это придется, потому что обществу и так нужно кормить слишком много ртов. В этом случае смерть Бет выглядит не трагедией, а решением проблемы.
Э. Барнс подчеркивает, с какой осторожностью следует оперировать понятиями «человеческое» и «животное» (human animals & non-human animals), потому что эти категории по сути своей являются социальными конструктами. Как бы мы ни пытались представить уникального драгоценного благополучного белого ребенка в качестве субъекта сферы чувств - чувство само по себе становится товаром в сфере рыночной экономики. И оно может даже смерть ребенка сделать чем-то желательным.
Е.А. Вахрамеева
ЛИТЕРАТУРА XX-XXI вв.
Русская литература
2016.02.022. УРТМИНЦЕВА М. МАКСИМ ГОРЬКИЙ: РЕАБИЛИТАЦИЯ ИЛИ НОВАЯ МИФОЛОГИЯ? // Toronto Slavic quarterly. - Toronto, 2015. - N 53. - P. 165-177.
Ключевые слова: М. Горький; П.В. Басинский; Д.Л. Быков; беллетризованная биография; научная биография.
Доктор филол. наук М.Г. Уртминцева (Нижегородский гос. университет), размышляя о феномене М. Горького, в судьбе и творчестве которого отразилась, по словам К. Федина, «биография его века»1, замечает, что первые биографы писателя как раз и сосредоточивались на изображении эпохи и поиске ранее неизвестных фактов. Так, например, И. Груздев, автор первой краткой биографии Горького2, в статье «Лицо и маска» (1922)3 подчеркивал, что его творчество как преломление пережитого нельзя рассматривать как источник для изучения личности писателя. Много серьезных исследований, посвященных личности и творчеству Горького,
1 Федин К. Горький среди нас. - М., 1943. - С. 22.
2 Груздев И. Горький. - Л., 1933. - 126 с.
3 Груздев И. Лицо и маска // Серапионовы братья. Заграничный альманах. -Берлин, 1922. - С. 203-237.
