CC BY
56
СОЦИОЛОГИЯ ЮМОРА
2016.02.014. УОТСОН К.А. СОЦИОЛОГ ЗАХОДИТ В БАР (И ДРУГИЕ АКАДЕМИЧЕСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ): К МЕТОДОЛОГИИ ЮМОРА.
WATSON C.A. Sociologist walks into a bar (and other academic challenges): Towards a methodology of humour // Sociology. - Oxford, 2015. - Vol. 49, N 3. - P. 407-421.
Ключевые слова: комедия; сатира; юмор; ирония; смех; «запланированная неконгруэнтность»; качественное исследование; социологическое воображение; теории юмора.
В статье Кейт Уотсон (Университет Стирлинга, г. Стирлинг, Великобритания) юмор1 рассматривается в качестве приема, внедрение которого в систему методологических конвенций, по ее мнению, позволит усилить эвристический потенциал исследовательской проблематики и повысить привлекательность результатов исследований в области социальных наук. Во введении автор формулирует проблему, которая заключается в недостаточной укорененности в методологии социальных наук приемов, связанных с использованием юмора и смеха. Речь идет именно об использовании юмора как методологического приема, поскольку в качестве предмета исследования юмор и смех уже попадали в сферу интереса социальных наук. Однако сами социологические работы, написанные не о юморе, а с юмором, становятся в академической среде предметом серьезной критики, а их авторы, подвергнувшись обвинениям в популизме, несерьезности и девальвации высокого звания Ученого, попадают в круг «маргиналов» социологической науки.
1 Понятие «юмор» используется в статье как зонтичный термин, объединяющий разнообразные категории проявлений юмора, включая остроумие, сатиру, шутку и пр. - Прим. реф.
Изложение этой идеи К. Уотсон сопровождает анализом стилистических особенностей работ И. Гофмана и Т. Веблена, а также реакции научного сообщества на появление их нетривиальных трудов. Опираясь на результаты эмпирических исследований, она приходит к выводу, что характер восприятия юмора в академической среде не изменился на протяжении последнего столетия1.
Как подчеркивает автор, сложившаяся ситуация, впрочем, чревата куда более серьезными последствиями, нежели создание неблагоприятных условий для ученых, обладающих чувством юмора. Если юмор представляет собой один из фундаментальных аспектов человеческого опыта, то игнорирование наличия или полезности юмористических, комических, игровых и т.п. аспектов в человеческой деятельности, называемой наукой, или попытки элиминировать смешное при изложении ставят социолога в положение того, кто стремится разгадать тайну иррационального рациональными средствами, совершенно исключая другие возможности.
Объяснение настороженного отношения академического сообщества к юмористическому автор находит в особенностях культуры современности, во многом унаследовавшей и развившей идеалы эпохи Просвещения, в соответствии с которыми лишь рациональность и эмпиризм определяют границы «истинного» знания. В противовес такого рода установке К. Уотсон формулирует цель своей статьи: демонстрация и обоснование потенциала использования юмора в качестве методологического приема в социальных науках. Задавшись столь нетривиальной целью, она, тем не менее, придерживается вполне традиционной формы изложения, определяя свою стратегию следующим образом: «представить статью максимально серьезно, в надежде, что некоторые читатели увидят в ней глубокую иронию» [с. 409]. В соответствии с общепринятым принципом структурирования научных работ автор начинает с краткой характеристики основных теорий юмора и смеха, затем переходит к рассмотрению использования юмора в социальных науках и в заключении анализирует значение полученных выводов для общей отрасли социологического знания.
1 Sagi H., Yechiam E. Amusing titles in scientific journals and article citations // J. of information science. - N.Y., 2008. - Vol. 34, N 5. - P. 680-687.
В параграфе «Теории юмора» приводится описание трех основных подходов к осмыслению юмора: теорий превосходства, разрядки и инконгруэнтности [с. 410-413]. Первая из вышеперечисленных - теория превосходства - утверждает, что мы находим смешное в чужих неудачах. Истоки соответствующей концептуальной линии обнаруживаются в трудах Платона, Аристотеля и Т. Гоббса. Например, в той части «Левиафана», где Гоббс пишет о малодушном издевательском смехе, лишний раз демонстрирующем жестокость и низменность человека1. К тому же теоретическому лагерю автор относит и «отца психоанализа» З. Фрейда. Последний классифицировал остроты в зависимости от содержащейся в них агрессии на «тенденциозные» и «безобидные», рассматривая первые как имеющие больше шансов вызвать приступы смеха: «Выставляя врага мелким, низким, презренным, смешным, мы окольным путем наслаждаемся его низвержением, о чем свидетельствует своим смехом третий, не приложивший к этому никаких усилий»2. С этической точки зрения, согласно автору, подобные обоснования, безусловно, становятся факторами, ограничивающими использование юмора в социальных исследованиях. Однако при всей справедливости утверждения, что некоторые аспекты юмора связаны с уничижением других, только лишь этим не исчерпывается область юмористического. Смех может объясняться более сложными феноменами, нежели предполагает теория превосходства. Само по себе понимание ограничений юмора, как социальных, так и культурных, имеет существенное значение для социологического исследования.
Теория разрядки, представленная З. Фрейдом в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному», утверждает, что мы смеемся для того, чтобы снять эмоциональное или психическое напряжение, порождаемое необходимостью обуздывать наши влечения. Давая выход этой энергии в смехе, человек испытывает удовольствие. В некоторых своих тезисах психоаналитическая теория разрядки согласуется с наблюдениями И. Канта, изложенными в «Критике способности суждения», где смех рассматривается в ка-
1 Hobbes T. Leviathan. - Oxford: Oxford univ. press, 2008.
2 Freud S. The joke and its relation to the unconscious. - L.: Penguin, 2002. -
Р. 100.
честве аффективной реакции на внезапную трансформацию напряженного ожидания в нечто малозначительное1.
Несоответствие, разрывая «пузырь» нашего напряжения, как пишет автор, порождает смех и переносит нас в область третьего теоретического подхода - теории инконгруэнтности. Развитие теории инконгруэнтности традиционно прослеживается от работ И. Канта и А. Шопенгауэра, который видел источник смеха во внезапном восприятии несоответствия понятия об объекте реальному объекту. Теория инконгруэнтности дает принципиально иное толкование смеха и юмора, нежели теория превосходства. Если, в соответствии с теорией превосходства мы смеемся над тем, кто поскользнулся на банановой кожуре, полагая себя более удачливыми / ловкими / разумными, чем этот бедолага, то, в соответствии с теорией инконгруэнтности, в аналогичной ситуации смех наблюдателя порождается расхождением между идеей движения человека и наблюдаемым поведением падающего. Автор полагает, что именно теория инконгруэнтности обладает наибольшим потенциалом для введения юмора в методологию и язык социальных наук, например, для конструирования иронии, которую С. Кьеркегор рассматривает как наиболее серьезную форму юмора [с. 411].
Однако теория инконгруэнтности также встречается с критикой, о которой К. Уотсон считает необходимым упомянуть. Во-первых, это упрек в неточности формулировки понятия «инконгру-энтность», а также родственных ему понятий «неуместность», «нелепость» и пр. Во-вторых, критика за преувеличение значения когнитивного компонента юмора и недостаточный учет других компонентов. Наконец, эта теория не может объяснить, почему не всякое несоответствие воспринимается смешным. В данном контексте автор приводит выводы А. Зупанчич, указывающей, что несоответствие не обязательно касается того, что есть и что должно быть. Словенский социолог определяет инконгруэнтность как одновременную / совместную артикуляцию смысла и бессмыслицы, реального и нереального, представляя эту идею через метафорический образ ленты Мёбиуса2. Эта концепция акцентирует перепле-
1 Kant I. The critique of judgment. - Oxford: Oxford world classics, 2008.
2
Zupancic A. The odd one in: On comedy. - Cambridge (MA): MIT press,
2008.
тение рационального и иррационального, что в социально-научном дискурсе вполне уместно и, более того, по мнению автора, эври-стично.
Т. Витч, делая попытку сформулировать обязательные условия успешной шутки, выделяет три следующих:
- нарушение: воспринимающий имеет представление о ситуации как о нарушении «морального принципа», т.е. некоторую аффективную готовность / ожидание того, что нечто должно «пойти не так»;
- норма: воспринимающий имеет определенное представление о нормальном развитии ситуации;
- одновременность: представления о нарушении и норме присутствуют в сознании воспринимающего одновременно1 [с. 412].
Таким образом, одной инконгруэнтности явно недостаточно; посчитает ли воспринимающий несоответствие забавным, зависит от характера его морального восприятия. Наблюдения Т. Витча, с точки зрения автора, обобщают проблемы использования юмора в области социальных наук: юмор воспринимается как нарушение конвенций, и представление научных работ в комическом ключе скорее оскорбляет или обескураживает читателя, нежели веселит. Утверждению позиций юмора в социальных науках также мешает его представление в качестве «когнитивной игры», «несерьезной» деятельности. В ней «мы не пытаемся узнать правду или даже придать смысл тому, что воспринимаем... всё, что имеет значение в рамках этой деятельности, это приятное стимулирование интеллек-та»2. Согласно автору, эта установка представляется довольно спорной, но разделяется многими, что позволяет судить о степени сложности внедрения юмора в систему методологических приемов общественных наук.
Последовательно рассмотрев основные теории юмора, К. Уотсон приходит к выводу, что, хотя каждая из них может быть продуктивно использована при описании определенного аспекта проблемы, их раздельное применение не имеет смысла. В некоторой степени попыткой синтеза трех вышеозначенных подходов
1 Veatch T.C. A theory of humor // Humor. - B., 1998. - Vol. 11, N 2. - P. 161215.
2
Morreall J. Humor as cognitive play // J. of literary theory. - B., 2009. - Vol. 3, N 2. - P. 252.
может считаться теория Т. Витча. Однако в поисках более убедительного способа их интеграции автор в параграфе «Инконгруэнт-ность и социальные науки» обращается к результатам собственного эмпирического исследования работ в области социальных наук и после этого приступает к рассмотрению функции смеха в социальных науках.
К. Уотсон начинает с раскрытия морально-этических аспектов юмора и эстетики смешного, вслед за К. Берком принимая «планируемое несоответствие» / запланированную инконгруэнт-ность как форму срыва дискурсивно продуцируемых значений: «Слово принято относить к определенной категории, а путем рационального планирования вы метафорически применяете его к другой категории». Таким образом, планируемое несоответствие предполагает выведение слова «за привычные рамки, что часто приводит к ценным для интерпретации результатам»1 [с. 413]. В числе показательных примеров применения запланированной инконгруэнтности К. Уотсон приводит «теорию организации, основанную на глупости» (stupidity-based theory of organizations), где вводится концепт «функциональной глупости» как «отказ от использования интеллектуальных ресурсов за пределами узкой и "безопасной" области»2. Функциональная глупость вносит определенный вклад в сохранение и укрепление порядка в организации, защищая ее сотрудников от трений, неизбежно провоцируемых сомнениями и логическим анализом. Это утверждение авторы теории иллюстрируют на примере стремления организаций к получению и переработке информации. Организациям требуется информация, однако фетишизация последней не позволяет работникам критично рассматривать вопрос о сфере ее применения. Столь сильный акцент на информации создает впечатление максимально полного использования интеллектуальных возможностей, порождает ощущение компетентности и организационной рациональности. Однако в то же время он скрывает функциональную глупость. Функциональная глупость, как планируемая несообразность, работает в трех направлениях: она обеспечивает объяснительное начало;
1 Burke K. Methodological repression and / or strategies of containment // Critical inquiry. - Chicago (IL), 1978. - Vol. 5, N 2. - P. 401.
2
Alvesson M., Spicer A. A stupidity-based theory of organizations // J. of management studies. - Cambridge, 2012. - Vol. 49, N 7. - P. 1197.
предлагает критику базового предположения о том, что максимизация когнитивного потенциала является ключевой в организации; открывает пространство для дальнейших исследований.
Другой пример запланированной инконгруэнтности предлагает С. Жижек, разработавший концепт «интерпассивности» - аутсорсинга удовольствия через делегирование пассивности некоторому другому объекту. Словенский культуролог пишет: «Я пассивен посредством Другого, я уступаю Другому пассивный аспект (наслаждения), тогда как я могу оставаться активно занятым». Жижек приводит примеры: видеомагнитофон, который смотрит телевизор за вас, тем самым позволяя вам не отрываться от работы; «записанный смех», заменяющий собственный при просмотре комедии; «заместительный досуг», когда «муж может работать до полусмерти, зарабатывая деньги, позволяющие его жене быть бесполезной для них обоих»1 [с. 414].
Для того чтобы продемонстрировать потенциал применения запланированной инконгруэнтности в качестве исследовательского метода, К. Уотсон обращается к работе Р. Джонсена и соавторов, использовавших теорию интерпассивности как объяснительную рамку в эмпирическом исследовании цинизма на рабочем месте2. В этом исследовании циничный работник рассматривается как тот, кто признает «заинтересованность власти в запрете самореализации на работе», но продолжает оставаться лояльным к власти. Это определяется конструкцией и содержанием «подлинного Я», которое интерпассивно делегируется «корпоративному Я». Цинизм осмысливается как механизм, который поддерживает данную подмену.
В обоих приведенных примерах - функциональной глупости и интерпассивности - запланированная инконгруэнтность, как полагает К. Уотсон, дает читателю то, что можно назвать приятной интеллектуальной встряской. Хотя работы написаны не для смеха, в обоих случаях запланированная инконгруэнтность вызывает улыбку и удовольствие. Запланированная инконгруэнтность может рассматриваться как способ построения иронической оппозиции.
1 Zizek S. The interpassive subject. - P.: Centre Georges Pompidou, 1998. -Р. 10. - (Traverses). - Mode of access: http://www.lacan.com/zizek-pompidou.htm [Accessed 08.02.2016.]
2
Johnsen R., Muhr S.L., Pedersen M. The frantic gesture of interpassivity // Management. - L., 2009. - Vol. 22, N 2. - P. 202-213.
Ирония - это «видение феномена с точки зрения его противоположности»1, причем именно в поиске нового взгляда заключается творчество в социальных науках. Способность увидеть парадоксальное, противоречия, которые скрыты за явным содержанием явления или процесса, - то, что называется социологическим воображением, - «позволяет нам понять историю, биографию и отношение между ними в обществе»2. В этом и заключается смысл социологического знания.
Запланированная инконгруэнтность, как инструмент иронии, может быть обнаружена во многих академических текстах, которые более или менее откровенно высмеивают объекты, в них отраженные. Н. Фрай пишет, что главное различие между иронией и сатирой заключается в том, что сатира является воинствующей иронией, ориентированной на изменение того, что не соответствует моральным нормам субъекта3. Таким образом, сатира действует как форма критического анализа в рамках определенных моральных ориентиров, а ирония способствует развитию теории и изменению парадигм. Однако ирония - это не литературный жанр, но прием, который может использоваться в различных жанрах. Сатира, таким образом, определяется К. Уотсон как форма презентации результатов научного исследования, а ирония - как аналитический инструмент. Ирония также может считаться необходимым элементом социологического воображения. Смех освобождает нас, хотя бы ненадолго, от власти дискурсов, которой мы подчинены, и позволяет хотя бы мельком увидеть что-то иное. Смех «спасает удивление от полного подчинения знанию»4 [с. 416].
Автор обращает внимание на то, что Ф. Ницше, как и С. Кьеркегор, признавал важность смеха. В своем философском романе «Так говорил Заратустра» Ницше описывает две формы смеха: издевательский хохот толпы, высмеивающей Заратустру,
1 Brown R.H. A poetic for sociology. - Chicago (IL): Univ. of Chicago press,
1989. - P. 174.
2
Mills Ch.W. Sociological imagination. - N.Y.: Oxford univ. press, 1959. -
P. 3.
3
Frye N. Anatomy of criticism. - L.: Penguin, 1957.
4 Nealon J.T. Disastrous aesthetics: Irony, ethics and gender in Barthelme's Snow White // Twentieth-century literature. - Hempstead (NY), 2005. - Vol. 51, N 2. -P. 130.
пытающегося обратиться к людям на рынке, и «смех высоты», смех одиночки, позиция которого позволяет «смеяться над всеми трагедиями, реальными или воображаемыми»1 [с. 417]. «Смех высоты» у Ницше - это не смех превосходства (что скорее соответствует насмешкам толпы), и не смех осознания в строго фрейдистском смысле, хотя и может включать элементы обоих. Скорее, он возникает при внезапном Откровении - открытии чего-то абсурдного в самой сути человека.
Объединение Ф. Ницше и С. Кьеркегора может показаться весьма спорным, но К. Уотсон подчеркивает сходство их позиций, утверждая, со ссылкой на Дж. Липпита, что они оба, хотя и совершенно разными путями, пришли к аналогичным выводам в отношении смеха. Так, по мысли Кьеркегора, «экзистенциальный смех» является ответом на фундаментальную абсурдность бытия и, следовательно, позволяет нам увидеть ограниченность преходящих желаний. Согласно Ницше, смех - это ответ на осознание ограниченности всех «объектов человеческих желаний»2. Смех перебивает желание, встроенное в исторически и социально обусловленный дискурс, как энергия самого бытия, и этот разрыв высвобождает социологическое воображение.
При этом, как отмечает автор, использование юмора, безусловно, имеет свои ограничения. Так, если в соответствии с теорией превосходства смех может быть формой издевательства, то его применение в отношении меньшинств, конечно, неэтично. Но то же самое обстоятельство делает использование юмора особенно полезным в социологическом исследовании институтов (например, при анализе академической науки, изучении университета как социального института). Помимо этого, юмор и смех также могут играть существенную роль в организации и проведении исследований [с. 416-417].
В заключение К. Уотсон, перефразируя Б. Малиновского, называет социологию наукой, требующей чувства юмора. Юмор и смех вместе и по отдельности выполняют свою роль в методологии социальных наук. Если смех - это разрыв шаблонов восприятия, приводящий к изменению взглядов, то юмор обеспечивает своего
1 Lippitt J. Existential laughter // Cogito. - Bristol, 1996. - Vol. 10, N 1. - P. 65.
2 Ibid. - P. 70.
рода интеллектуальную игру и осознание комического потенциала состояния человека. Мы должны, настаивает автор, серьезно относиться к обязанности исследователя развлечь читателя и дать ему возможность получить удовольствие от прочтения научной работы. Сегодня важность игры и смеха в качестве ориентира исследования не признана в академических кругах: «Мы представляем наши желательные идентичности столь серьезными (желая того, что другие ожидают от нас), что статьи становятся смертельно скучными, а семинары - подобными ледниковому периоду. Моменты, вызывающие искреннее восхищение, и искры социологического воображения попадаются редко. Между тем часы тикают, жизненные соки утекают, и мы формируем огромную академическую армию не то чтобы уже совсем мертвых, но всё более и более похожих на таковых» [с. 418].
М.А. Козлова
2016.02.015. ОСТРОВЕР Ч. ЮМОР КАК ЗАЩИТНЫЙ МЕХАНИЗМ ВО ВРЕМЯ ХОЛОКОСТА.
OSTROWER Ch. Humor as defense mechanism during the Holocaust // Interpretation: A j. of Bible a. theology - Richmond (VA), 2015. -Vol. 69, N 2. - P. 183-195.
Ключевые слова: юмор; Холокост; З. Фрейд; копинг-стратегия; «лагеря смерти»; гетто.
Статья Чайи Островер (Академический колледж «Бейт-Берл», г. Кфар-Сава, Израиль) представляет собой своего рода «краткое изложение» идей, озвученных автором в книге «Если бы не юмор, мы бы покончили жизнь самоубийством», опубликованной в 2009 г. издательством Еврейского университета в Иерусали-ме1. В ней на основе анализа многочисленных интервью с жертвами Холокоста раскрываются причины, казалось бы, парадоксального присутствия смеха и юмора в жизни узников концентрационных лагерей и «фабрик смерти». Концептуальные рамки исследования задает гипотеза З. Фрейда о возможности понимания юмора как одной из высших защитных функций психики, воплощающих тор-
1 Ostrower Ch. If not humor, we would have committed suicide. - Jerusalem: Yad Vashem publications, 2009. - [In Hebrew.]
