CC BY
18
В системном плане антиправительственные выступления свидетельствуют прежде всего о кризисе власти, оказавшейся неспособной предложить обществу (прежде всего секуляризированной части городского населения) привлекательный образ будущего стран этого региона.
Показательно, что в небольших городах, как и в сельской местности, протестных выступлений практически не было. Жители арабской «глубинки» остаются «молчаливым большинством», склонным к поддержке действующей власти. Не исключено, что именно они сыграют главную роль в определении будущего своих стран, и значительная часть государств арабского мира сдвинется все-таки в направлении консервативных исламских жизненных ценностей.
Международное воздействие «арабской весны» далеко не исчерпано. Слишком многие политические лидеры стремятся извлечь дивиденды из разворачивающихся в этом регионе конфликтов. Внутренние антагонизмы выплескиваются за пределы государства, приобретая не просто международный масштаб, но и межцивилизационный характер.
Ю.И. Комар
2015.04.023. БЕЛФЕР М. МАЛОЕ ГОСУДАРСТВО, ОПАСНЫЙ РЕГИОН. БАХРЕЙН: СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА. BELFER M. Small state, dangerous region. A strategic assessment of Bahrain. - Frankfurt a. Main: Peter Lang edition, 2014. - 412 p.
Ключевые слова: Бахрейн; история; международные отношения; АГИЗ.
Митчелл Белфер (заведующий кафедрой международных отношений и европейских исследований Столичного университета, Прага, Чехия) прослеживает в долгосрочной перспективе историческое развитие бахрейнской государственности, с особым вниманием к факторам ее выживания, в условиях повышенной взрыво-опасности окружения, в частности, угроз, исходящих от Ирана. Устойчивость Королевства Бахрейн как независимого политического образования кажется, на первый взгляд, «загадкой в мета-нарративе почти непрерывной борьбы за контроль над аравийским побережьем на протяжении без малого трех столетий». Особенно,
если учесть ограниченность его территории в сравнении с наиболее «амбициозными региональными и международными игроками, которые рассматривали его как трофей, точнее - трамплин к достижению той или иной формы гегемонии в одной из самых неустойчивых зон мира» (с. 11). И тем не менее королевство - отнюдь не только заложник в геополитических играх больших государств; оно обладает собственным потенциалом и набором возможностей, и его трудно назвать слабым звеном.
М. Белфер часто прибегает к теоретическим сопоставлениям глобального масштаба, демонстрирующим сходства и отличия Бахрейна с другими, аналогичными по масштабам, государственными образованиями на карте мира. Предметом отдельного рассмотрения являются текущие вызовы, с которыми имеет дело королевство, с которыми теснейшим образом связаны перспективы его союзнических отношений с США и Великобританией, а также его место в схемах сотрудничества по экономической интеграции и региональной безопасности в рамках Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ). В дополнение к статистическим данным и социологической документации автор широко использует обработанные материалы собственных полевых исследований (структурированные и полуструктурированные интервью и т. п.).
«Большая часть оценок, касающихся Бахрейна, основывается на производных от информационных войн, бушующих с того момента, когда "арабская весна" переформулировала международные отношения по всему Среднему Востоке в конце 2010 - начале 2011 гг. Очень трудно найти продуктивные и более или менее фундированные научные работы». Напротив, «перед исследователем встает обескураживающая необходимость просеивать том за томом сводки сравнительных аналитических данных по региону, и все это только дабы обнаружить, что вся эта масса трудов практически полностью игнорирует Бахрейн, если не считать незначительных и мимолетных ремарок. Это резко контрастирует с хороводом точек зрения, громогласно высказываемых по поводу этой страны теми, кто, страдая научной летаргией, ни разу не удосужился ее посетить». Таким образом, «Бахрейн не просто недопонят; он представлен в ложном свете и слабо изучен», в том числе поскольку «слишком мал, чтобы дестабилизировать своих соседей» (с. 34).
Белфер детально разбирает историко-географические и демографические условия, в которых функционировал бахрейнский социум, в особенности применительно к потестарному контексту. Истоки местной монархической традиции лежат в поисках равновесия при противостоянии хариджитского Омана и шиитского Ирана (XVII-XVIII вв.). Возвышение рода Аль Халифа, бессменно занимающего престол с этого времени, во многом связано с влиянием Британской империи, которое проявлялось здесь в формате не колонизации, а протектората. Оно серьезно поменяло свою конфигурацию после открытия нефтяных полей в пределах княжества и непосредственной близости от его рубежей. Постепенный уход британцев из Персидского залива почти совпал по времени с революционной волной, захлестнувшей Иран, политическая ислами-зация которого наложила на его взаимоотношения с Бахрейном неизгладимый отпечаток: речь не только о внешнем воздействии, но и о деятельности ориентированных на иранскую модель массовых движений внутри страны (прежде всего, блок «Аль-Вифак»).
Белфер размышляет над природой политического развития Бахрейна как «малого государства» в «опасном регионе». Первую дефиницию он считает необходимым обусловить двумя переменными: численностью населения и величиной площади (к ним, в качестве дополнительных, прибавляются управленческие риски и географическое расположение), вторую - тремя переменными: сочетанием природных богатств и экономической бедности, имме-нентной геополитической уязвимостью и систематической дисфункцией альянсов. Все они так или иначе присутствуют в зоне аравийского побережья (Arabian Littoral) и создают так называемую дилемму двойной безопасности, решение которой может обеспечить дальнейшее функционирование бахрейнской государственности.
Рассуждая о перспективах союзнических отношений Бахрейна с США и Великобританией, Белфер особо останавливается на послевоенной эре, когда формат этих отношений носил по преимуществу трехсторонний характер, для адекватного учета интересов всех участников, среди которых ведующие позиции, разумеется, занимает Вашингтон. Видение американцами бахрейнского «театра» определяется тремя факторами - ликвидацией последствий ирано-иракской войны, антитеррористическими кампаниями после сентября 2001 г. и, наконец, так называемой «арабской вес-
ной». Ключевое место принадлежит тут необходимости базирования 5-го флота ВС США, недолгую, но насыщенную историю которого автор обозревает в отдельном экскурсе. Уязвимые стороны американо-бахрейнских контактов оказались, по его мнению, ошибочно оценены администрацией Б. Обамы, которая сделала недостаточно для поддержания политической устойчивости королевства в 2011-2012 гг.
Бахрейн в данный момент сталкивается, по классификации автора, с пятью центральными вызовами (в порядке значимости):
1) инфильтрация извне и подогревание межконфессиональных противоречий изнутри; 2) постоянно обостряющаяся угроза прямого внешнего вмешательства со стороны Ирана; 3) не меньшая (с учетом взаимосвязанности кризисов, конфликтов и линий напряжения в общерегиональном масштабе) вероятность вооруженной интервенции союзников (здесь на первый план выходит Эр-Рияд); 4) интенсивная гонка вооружений, охватившая весь регион и грозящая вылиться в череду внутри- и межгосударственных столкновений; 5) потенциальная конфликтогенность региона, которая может в кратко- или среднесрочной перспективе способствовать разыгрыванию сценариев с участием международных акторов. Одним из способов их смягчения (но никак не окончательного предотвращения) являются как конфликтные, так и бесконфликтные сделки (conflict / non-conflict bargaining), но они малоэффективны в сдерживании инфильтрации проиранских военизированных группировок (в частности, MWHB, Y14F и SDB, контролируемых «Хизбаллах»), которые, как полагает Белфер, разжигают суннит-ско-шиитское противостояние изнутри. Их «асимметричные действия» включают в себя: 1) молниеносные акции (hit and run);
2) суицидальный терроризм шахидов; 3) применение высокоскоростных ракетных устройств; 4) поджог; 5) взрывные устройства замедленного действия и автомобильные бомбы; 6) провокационные нападения на иммигрантов; 7) гранатометные удары из засады; 8) уличные беспорядки. Не менее эффективны, только в информационном плане, манифестации «революционеров в сандалиях», которые, по мысли Белфера, своей безоружностью и слабой дисциплиной подчеркивали впечатление «брутальности» от обычных полицейских мер и тем самым создавали «картинку» жестких репрессий.
Анализируя задачу стратегического выживания Бахрейна в контексте общих проектов региональной консолидации и экономической интеграции, выдвигаемых ССАГПЗ, Белфер прослеживает корни кооперации между арабскими государствами Персидского залива, уходящие в те перемены, которые его прибрежная (и не только прибрежная) зона пережила с середины прошлого столетия. Интересы, цели, стратегия и тактика Совета сотрудничества как главной силы, обеспечивающей территориальную целостность королевства, рассматриваются через призму его основных функций: упрочение обороноспособности, экономическая стабильность, энергетическая безопасность. Не последнее место здесь занимает вопрос взаимоотношений государств - членов Совета с их ближне-и средневосточными соседями, а также проблема расширения блока, потенциальными участниками которого заявлены Иордания и Марокко. Автора, естественно, в первую очередь занимает роль Бахрейна в ССАГПЗ и предоставляемые ему этим «альянсом по выбору» (alliance of choice) «опции»: с военно-стратегической точки зрения это, прежде всего, программа армейского сотрудничества «Щит полуострова».
Отдельное место в рассуждениях Белфера принадлежит процессу конструирования бахрейнской нации в самых разных его измерениях и векторах. Среди них - укрепление сил полиции и спецслужб, контроль за соотношением частного и государственного секторов, фундаментальные инфраструктурные преобразования, совершенствование системы здравоохранения, оформление судопроизводства, руководство экономической трансформацией и создаваемыми ей новыми возможностями. Не последнюю роль играют и формы активности, символически воплощающие «существующий общественный договор»: поддержание мультикультурализма внутри бахрейнской общности, гарантия полноправного статуса женщины в социуме, организация спортивных мероприятий и демонстраций национального единства.
Причины растущего внимания к Бахрейну и его соседям на международном уровне очевидны: в бассейне Персидского залива расположены колоссальные залежи энергетических ресурсов, и хотя это не касается территории королевства непосредственно, оно предоставляет идеальные возможности стратегического контроля над трассами транспортировки нефти и газа. Таким образом, этот
маленький участок суши видится как пространство, удобное для поглощения крупными геополитическими силами: оно одновременно служит ареной дислокации 5-го флота США и объектом претензий со стороны Ирана, до 1970 г. рассматривавшего архипелаг как свой четырнадцатый остан и возобновившего свои притязания после Исламской революции 1979 г.
«Изучение Бахрейна должно преодолеть эту инструментальную перспективу и поставить в центр рассмотрения уникальный опыт островной государственности» (с. 11). То, как местные власти, «дабы удержать территориальную целостность и суверенитет», «принимали правильные решения в правильное время», может «послужить подходящим уроком, как и опыт, полученный в прошлом иными малыми государствами, во всех сходных ситуациях в других опасных регионах мира» (с. 12). При этом даже люди, которые принимают решения в самой стране, прекрасно осознают ее геостратегическую значимость и склонны вырабатывать внешнеполитический курс в соответствии с тем, что имеют: развитая и диверсифицированная экономика, компетентные ВС, бурно развивающееся в соответствующих институциональных рамках гражданское общество с собственными чаяниями и национальными устремлениями, - все это позволяет утверждать, что она способна определять собственное будущее, не являясь чьим-либо вассалом или игрушкой в локально-региональной игре интересов, хотя и будучи зависима от стратегии альянсов (alliance dependant). «Вталкивать королевство в нишу инструментального дискурса - значит формировать ложное представление о его внутреннем положении и политических предпочтениях, замалчивая его возможности и интересы»
(с. 12).
Достаточно представить себе, что эмират (из 1,2 млн его жителей чуть менее половины - коренные бахрейнцы, причем мусульмане - суннитское меньшинство и шиитское большинство -составляют не более 70% населения, а оставшаяся треть - христиане, сикхи, индусы, иудеи и др.) раскинулся в 26 км от берегов Саудовской Аравии с ее 26 млн человек, а по ту сторону Залива лежит Иран, население которого достигло 77 млн человек. При этом ближайшие соседи по нефтяному бассейну - Ирак, Оман и Кувейт - располагают от 25 до 4 млн человек соответственно, и даже Катар, численность подданных которого сопоставима с бах-
рейнской, гораздо более обширен и не был чужд определенных ге-гемонистских поползновений. «Непросто было Бахрейну избежать подчинения военно-политическому могуществу своих крупнейших соседей или вынужденного включения в состав Объединенных Арабских Эмиратов (ОАЭ), когда они выделялись из Договорного Омана в 1971 г.» (с. 12). В равной мере важным было иностранное вмешательство: португальцы, османцы, британцы, голландцы, американцы и русские жаждали занять стратегически значимые участки трансконтинентальных торговых путей, «чтобы усилить свои глобальные позиции во всемирной шахматной партии». Однако на протяжении бурных столетий именно «решимость сохранить независимость, не сдаваясь внешним силам», особо характеризует Бахрейн как «вдохновляющий пример» в широкой историко-дипломатической панораме. Как позитивные параллели Белфер приводит, в частности, случаи Тайваня, Ливана и Сингапура, а как негативные - Палестины, Курдистана и Ирландии.
Более того, международно признанная площадь Королевства Бахрейн за последние десятилетия продолжает расширяться (с 695 до 756 кв. км): к 33 островам, изначально входившим в его состав, добавились еще 51, как результат мирного разрешения территориальных споров. «Однако за каждый участок суши, который оно отвоевывает у моря, и за каждый бахрейнский динар, прибавляемый к национальному богатству, его руководству приходится сталкиваться с постоянно накапливающимися внутренними и внешними вызовами» (с. 18). Автор пытается методологически систематизировать этот набор факторов, прибегая к перифразу так называемой дилеммы короля (или «дилеммы шейхов»), изложенной в монографии С. Хантингтона «Политический порядок в меняющихся обществах» (1968). В его адаптации, «дилемма Аль Халифа» выглядит так: «Политическое лидерство Бахрейна силится реформировать королевство, чтобы успешнее удовлетворять запросам энергичного, хорошо организованного и громогласно дающего о себе знать сегмента общества, в частности, отдельных фракций шиитской общины, но тем самым в конечном счете только содействует дальнейшей дестабилизации страны» (с. 18).
Как полагает автор, в разбираемом случае национальная идентичность (бахрейнская) значительно превосходит по важности конфессиональную (суннитскую / шиитскую). Династия Аль Ха-
лифа считает себя вправе выступать от имени всех бахрейнцев, безотносительно их социального статуса, причем эта точка зрения разделяется основной массой их подданных, а «сектантство остается коньком для немногих, чаще всего, маргинализирующихся групп, и не формирует мнения большинства» (с. 20). Однако именно внешние акторы («локализующиеся за пределами политических структур») смотрят на царствующую династию через «сектантски окрашенную призму», что обусловлено не ее реальными заслугами или недочетами, а их собственным стремлением отказать Аль Халифа в легитимности как суннитам, и, следовательно, представителям меньшинства, доминирующего над иноверной для него массой. Сознавая свою уязвимость в этом плане, правящий дом тратит огромные силы и средства на проекты национального значения. Это и развитие общественных работ (парки, музеи, археологические изыскания), и популяризация массовых мероприятий (ежегодное авиашоу, автогонки), и экономические программы (постройка завода по производству автомобильных запчастей), и субсидирование жилищного строительства и продовольственного снабжения. Административные и парламентские реформы призваны вытеснить конфессиональные различия на периферию общественной жизни Бахрейна.
«Бахрейн не собирается становиться очередной Венецией, ему отказано и в роскоши пользоваться ослаблением своих наиболее агрессивных соседей, как Люксембургу» (с. 13). В череде демонстраций, организованных в 2011-2013 гг. под лозунгами изменения политического строя теми или иными фракциями, представляющими шиитскую общину королевства, и вызвавших репрессивную реакцию королевского правительства, Белфер усматривает прикрытие внешнего вмешательства. «Как и предыдущие попытки дестабилизировать страну, недавние события - это материал к очередной главе в объемистом массиве литературы, где показаны методы, к которым те, кто силен, прибегают для поглощения тех, кто слаб и относительно уязвим» (с. 13).
Автор считает лицемерным восприятие международным сообществом курса, избранного бахрейнскими властями, который, как ему представляется, фокусируется не более, как на задаче национального самосохранения для противодействия тем вызовам, что бросает ему Иран. «Ранее Бахрейн рассматривался как блестя-
щий пример королевства, идущего по пути реформ, с ним заигрывали в Европе и США не только из-за прямых стратегических выгод, которые от него можно получить, но и потому, что Бахрейн был, и остался, привержен прогрессу. Однако инструментализм, как видно, оказался устойчивой особенностью национальных интересов великих держав в отношении к малым государствам: как только в 2011 г. был брошен первый камень, те же самые доброхоты перестали поддерживать Бахрейн и присоединились к дружному хору тех, кто клеймил бахрейнские органы безопасности за допущенные эксцессы, правительство - за бескомпромиссное подавление протеста, народ - за конфессиональные предрассудки. Зазвучало много голосов, которые (очевидно, вследствие прямого расчета, в случае необходимости, встать на сторону тех, кто предложит более выгодную геостратегическую сделку) утверждали, что шиитские фракции среди бахрейнцев требовали всего лишь демократии. С таким мышлением перевертышей, который продемонстрировали те, кого в Бахрейне воспринимали как своих союзников на международной арене, трудно было смириться в стране, где эти перипетии способствовали обострению общего ощущения политической изоляции» (с. 14).
Белфер винит в этой непоследовательности («сочетании трусости и примиренчества») значительное число лиц, ответственных за принятие решений, как в ЕС, так и США, их страх перед Ираном, который объявляет «главным архитектором десятилетий политического насилия на Бахрейне и по всему региону Персидского залива». Если в первое десятилетие по окончании холодной войны американцы, с общего согласия, принял на себя функции мирового лидера, то с 2001 г. война с террором, с ее недостаточно продуманными приоритетами и недостигнутыми целями, привела к тому, что Белый дом добровольно спустился вниз в иерархии международного лидерства, все более превращаясь из гегемона в первого среди равных. «С учетом того, что США - это единственная держава, сохраняющая средства силового давления, которые могут быть применены против Ирана, летаргия порождается боевой усталостью американской нации и неуверенностью» относительно эффективности такой демонстрации силы. «Травма, сформированная последними двумя десятилетиями террористической угрозы и провальных оккупаций, привела к общим пораженческим настрое-
ниям» в Вашингтоне, которые не остаются без влияния, и на интернациональные организации, в частности на ООН (с. 16).
Свой ответ на вопрос, каким образом маленькое княжество, находящееся в столь рискованном окружении, сумело выжить на протяжении более чем двух с половиной веков, Белфер резюмирует следующим образом. «В ходе всех проведенных исследований, в том числе работы в поле, интервью, по мере написания и переписывания заново очередных планов и конспектов, удалось выделить одну-единственную доминирующую технику, единственное преимущество, которым Бахрейн располагал по сравнению с другими государствами региона, в том числе своим главным противником -Ираном. Бахрейн управляется людьми, умеющими управлять. Он может по праву гордиться умелым и адекватным руководством» (с. 401).
С его точки зрения, все в королевстве в настоящий момент может быть сведено к заслугам правящего режима, который способствовал развитию его экономики и гражданского общества, проявляя завидную разборчивость в выборе союзников, соображаясь с национальным интересом. «Порой допускались ошибки; иногда правительство действовало слишком неосторожно, иной раз -слишком поспешно, и шло на переговоры, когда следовало бы проявить стойкость, проявляя упорство там, где имело бы смысл договариваться», но, хотя «учиться пришлось очень многому и очень долго», власть «привела государство к зрелости и открыла народу Бахрейна национальную судьбу на пути к плюрализму, процветанию, прогрессу» (с. 401).
Из всех тех способностей, которые востребованы для малых государств в опасном окружении, бахрейнской элите, прежде всего, свойственны, по мнению автора, вдумчивость, осторожность и прагматизм. «Нет ничего ценнее и нужнее лидерства, наделенного сильной волей, популярного и способного привлечь поддержку своего народа». Главными столпами такой стратегии в бахрейнском исполнении Белфер считает: 1) национальную идентичность, перекрывающую сектантские и религиозные лояльности; 2) общегосударственное служение (mission), сообщающее населению чувство национальной ответственности и долга; 3) ощущение общности судеб, служащее связующим началом между прошлым, настоящим и будущим подданных.
«В исследовании Бахрейна существует также определенная моральная прерогатива: так как речь идет о малой стране, которую как соперники, так и союзники стремятся превратить в собственное орудие, взлелеянные в его недрах традиции терпимости и свободы вероисповедания, слова и собраний автоматически обходятся вниманием. Пока международное сообщество, чем дальше, тем больше, становится жертвой хантингтоновской полемики о "нас" и "них", Бахрейн являет собой некую отдушину, так как он не имеет соответствующего исторического багажа этноцентризма, не исповедует гипернационалистических идеалов, не продуцирует экстремистских идеологий как составной части национальной идентичности. Поэтому, только подвергая рассмотрению тот тип государства, к которому принадлежит и в рамках которого живет Бахрейн, а затем сравнивая эту реальность с тем, как она трактуется в интернациональной прессе, можно осознать их ответственность за несправедливую интерпретацию происходящего здесь» (с. 47).
Пытаясь понять то, как руководство страны провело ее через ряд крайне щекотливых коллизий, создав «благополучное, открытое к интеграции и передовому образу мыслей государство», важно помнить: «Тот факт, что бахрейнцы хорошо образованы и динамичны, а общество не уклоняется ни от ответственности, ни от предстоящих ему вызовов, служит неизменным свидетельством силы идей, потому что Бахрейн - больше, чем географическое название», «это идея... где легендарный Восток встречается с Западом, где нефтяные мечты преобразуются в устойчивый рост, где религиозно-политическая терпимость руководит социальным взаимодействием, а насилие всегда преодолевается политическим диалогом» (с. 402).
Свои рассуждения Белфер завершает перечнем «уроков, которые предстоит усвоить следующему поколению бахрейнцев» -будущим наследникам нынешней государственности и свидетелям роста напряженности в регионе. «Локальный конфликт - не тот способ, которым можно преодолеть экзогенную угрозу», которая, по его мысли, исходит, прежде всего, от Ирана и требует сочетать упрочение национальной идентичности и противостояние внешнему вмешательству. «Вне зависимости от того, будут ли взаимоотношения Бахрейна и США долговечны и станет ли ССАГПЗ в дальнейшем выстраивать собственный потенциал, Бахрейн устоит,
2015.04.024-025
потому что является не только агентом, действующим от чужого лица, но независимым государством, упрямо цепляющимся за шанс выжить в завтрашнем дне. Однажды иранский режим падет под громадным давлением во имя внутренних перемен. Бахрейн же будет стоять, как стоял» (с. 402).
Т.К. Кораев
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
2015.04.024-025. БЛИЖНЕВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА ТУРЦИИ НАЧАЛА XXI в.: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА. (Сводный реферат).
2015.04.024. KARACASULU N. Interpreting Turkey's Middle East policy in the last decade // All Azimuth. - Ankara, 2015. - Vol. 4, N 1. -P. 27-38.
2015.04.025. ER§EN E. Geopolitical codes in Davutoglu's views toward the Middle East // Insight Turkey. - Ankara, 2014. - Vol. 16, N 1. -P. 85-101.
Ключевые слова: Турция; А. Давутоглу; внешняя политика; доктрина «стратегической глубины»; Ближний Восток.
Нилюфер Караджасулу (Университет «9 сентября», Измир, Турция) (024) считает, что с приходом к власти в 2002 г. Партии справедливости и развития (ПСР) Турция стала претендовать на роль одного из игроков, участвующих в создании нового ближневосточного порядка. Об этом свидетельствует изменение приоритетов ее внешней политики, признанным идеологом которой является Ах-мет Давутоглу, бывший министр иностранных дел, а с 2014 г. - глава правительства.
По мнению А. Давутоглу, турецкое государство в настоящее время переживает четвертый период «реконструкции». Первый начался еще в Османской империи и известен под названиемТан-зимат. Второй реконструкцией государства явилось создание Турецкой Республики. Третий период связан с переходом к многопартийной системе. Приход к власти ПСР обозначил четвертый период комплексной реконструкции, цель которой заключалась в достижении триединства: сильная демократия, динамичная экономика, эффективная дипломатия. Если поставленная задача будет
