CC BY
574
долгим: уже в 1985 г мировые цены на энергоносители резко снизились, что оказалось тяжелейшим ударом для советской экономики и стало одним из факторов, вынудивших советское руководство приступить к давно назревшим реформам.
М.М. Минц
2015.04.019. ЛЕБИНА Н. СОВЕТСКАЯ ПОВСЕДНЕВНОСТЬ: НОРМЫ И АНОМАЛИИ. ОТ ВОЕННОГО КОММУНИЗМА К БОЛЬШОМУ СТИЛЮ. - М: Новое литературное обозрение, 2015. - 483 с.: илл.
Ключевые слова: СССР; 1920-1930-е годы; советская повседневность.
Новая книга историка и культуролога Н. Лебиной является расширенным и дополненным вариантом ее же монографии «Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 19201930-е годы»1 и представляет собой исследование влияния государственной политики на формирование советской повседневности в период от военного коммунизма до эпохи «сталинского большого стиля». Монография включает в себя предисловие, три части (каждая из трех глав), заключение, примечания, список сокращений и указатель имен, а также подборку фотографий 1920-1940-х годов.
Первая часть книги посвящена созданной большевиками системе снабжения населения. Во время Первой мировой войны в российских городах начало складываться некое подобие карточной системы, первым шагом стало появление летом 1917 г. общественных столовых, работавших по карточкам. Большевики, придя к власти, развили эту систему и распространили ее не только на продукты, но практически на все товары народного потребления. Объектом распределения стало и жилье. «Распределительные нормы, - пишет Лебина, - лидер большевиков предполагал использовать как инструмент политического принуждения. Еще в октябре 1917 г. В.И. Ленин отмечал: "Хлебная монополия, хлебная карточка... являются в руках пролетарского государства, в руках полновластных Советов, самым могучим средством учета и контроля...
1 Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии, 1920-1930-е годы. - СПб., 1999. - 320 с.
Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины"» (с. 17).
На протяжении описываемого периода продуктовые карточки то отменялись, то вводились снова в зависимости от экономического климата в стране, вещевые же выдачи продолжались до начала 1920-х годов, даже уже после формального перехода к нэпу. Что касается жилья, то оно распределялось на протяжении всей советской эпохи, оставаясь в руках государства важным рычагом влияния на сознание и поведение горожанина. Автор описывает рождение и распад первых коммун (в основном на примере Петрограда-Ленинграда) и возникновение такого феномена, как коммунальная квартира, где практически вся жизнь человека проходила на виду у соседей.
Система распределения всего и вся очень быстро привела к выстраиванию иерархического общества, в котором мерилом значимости индивида стала его приближенность или удаленность от «кормушки ».
Во второй части книги рассказывается о нормах поведения горожан в свободное от работы время, а также о попытках государства регламентировать гендерные отношения и даже интимную жизнь граждан. В первую очередь косвенное нормирование выразилось в борьбе с религией, в том числе с обыденной религиозностью. Церковь была отделена от государства, специальные декреты повлекли за собой секуляризацию актов гражданского состояния; церковный брак, крестины, развод и т.д. отныне не признавались государством. Но такие события, как бракосочетание, а особенно рождение ребенка, требовали хотя бы минимальной торжественности. Отсюда родились попытки создания своих советских норм и обрядов, сопровождающих, например, регистрацию факта рождения и наименования младенца: «красные крестины», «звездины», «октябрины». Родившись в 1920-х годах, эти обряды в народе не прижились надолго, люди продолжали детей крестить, только тайно.
В большей степени государство регулировало отношения между мужчиной и женщиной. Например, процедура развода из довольно простой в 1920-х годах, даже не требующей присутствия обоих супругов на процессе, к 1950-м обросла значительными ограничениями и правилами. Запрет же абортов в 1936 г., дав в руки властей мощный рычаг регулирования частной жизни, привел не к
росту рождаемости (детское население страны продолжало сокращаться), а к увеличению подпольных абортов и самоабортов, несмотря на то что первые были уголовно наказуемы. «Одновременно власти вынуждены были констатировать с осени 1936 г. рост фактов насильственной смерти детей. Более 25% всех убийств в Ленинграде составляло умерщвление младенцев, при этом большинство этих преступлений совершали женщины-работницы» (с. 263). Значительный ежегодный рост числа абортов при незначительном увеличении рождаемости отмечается автором и в 1950-х годах.
Третья часть монографии содержит анализ таких отклонений от нормы, как пьянство, наркомания, суицид и проституция. Леби-на отмечает, что малое количество серьезных исследований этих явлений советской повседневности объясняется засекреченностью до недавнего времени сведений о них, а также нежеланием историков заниматься исследованием девиантного поведения. Однако такие работы необходимы, так как иначе невозможно понять «с одной стороны, тот пафос, с которым в советском государстве все же велась перманентная борьба с "пережитками", а с другой - размах их рецидивов на современном этапе» (с. 321).
Еще в сентябре 1917 г. по городам России прокатилась волна пьяных погромов, зачинщиками которых были солдаты местных гарнизонов. Придя к власти, большевики были вынуждены выработать собственную политику отношения к алкоголю. Поначалу они не предполагали производить спиртное и торговать им, подтвердив в 1919 г. «сухой закон», действовавший в стране с начала Первой мировой войны. Однако полная трезвость не отвечала многолетним привычкам населения принимать алкоголь, чтобы уйти на время от жизненных неурядиц или просто повеселиться. Процветало самогоноварение, к тому же наполнение государственной казны зависело от реализации спиртного. Уже с осени 1925 г. возобновились го -сударственный выпуск и торговля крепкими спиртными напитками. Параллельно началась, не принося особых результатов, бесконечная борьба с пьянством.
Радикальными способами ретретизма (ухода от действительности) были самоубийства и наркомания, масштабы которой увеличились в России с началом Первой мировой войны. После революции наиболее популярным стал кокаин, который во время нэпа свободно продавался и который «с наслаждением вдыхали не только лица, связанные с криминальным миром, но и рабочие, мелкие
совслужащие, красноармейцы, революционные матросы» (с. 356). Автор отмечает, что борьбу с наркоманией советская власть начала раньше, чем с пьянством. Уже в 1924 г. в уголовном кодексе РСФСР появилась соответствующая статья, предусматривающая до трех лет заключения за хранение и сбыт наркотиков. В 1925 г. стали появляться наркологические диспансеры для лечения наркоманов. Потребление наркотиков уменьшилось уже к 1928 г. Однако в 1930-х годах система медико-психологической помощи наркоманам была уничтожена. Возрождаться она начала только в 1960-е годы, уже после окончания сталинской эпохи.
В «Заключении» автор приходит к выводу, что нормы и структуры советской повседневности, сформировавшиеся к моменту смерти Сталина, нельзя считать в полной мере коммунистическими. Нормы, порожденные плановой экономикой и политической системой сталинизма, сосуществовали с жесткой общественной иерархией, тягой к показной роскоши, «почти клерикальными представлениями о нравственности» и т.д. Наиболее серьезные изменения наметились во второй половине 1930-х годов, с началом эпохи зрелого сталинизма, когда деградировали многие бытовые практики, сложившиеся в первые десятилетия после Октябрьской революции.
М.М. Минц
НОВАЯ И НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ
2015.04.020. КОЭН А.Дж. «НАШ РУССКИЙ ПАСПОРТ»: ПАМЯТНИКИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ, МЕЖНАЦИОНАЛЬНОЕ УВЕКОВЕЧЕНИЕ ПАМЯТИ И РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ В ЕВРОПЕ, 1918-1939 гг.
COHEN A.J. «Our Russian passport»: First World War monuments, transnational commémoration, and the Russian émigration in Europe, 1918-39 // J. of contemporary history. - L., 2014. - Vol. 49, N 4. -P. 627-651.
Ключевые слова: Первая мировая война; мемориализация; русская эмиграция; военные памятники.
Арон Коэн, профессор истории государственного Калифорнийского университета (Сакраменто), автор книг и статей о Первой мировой войне и русской эмиграции, рассматривает в статье новые
