CC BY
18
2015.04.011. КОКС В. ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ИТАЛЬЯНСКОМ РЕНЕССАНСНОМ ДИАЛОГЕ.
COX V. The female voice in Italian renaissance dialogue // MLN. -Baltimore: Johns Hopkins univ. press, 2013. - Vol. 128, N 1. - P. 5378.
Ключевые слова: ренессансный диалог; гендерные нормы речевого поведения; «квазидокументальный» диалог; придворная среда; женские персонажи в диалогах.
«Одним из важнейших нововведений в литературных диалогах раннего Нового времени, особенно в текстах XVI в. на народных языках, стало включение в число собеседников женских персонажей наряду с мужскими. Это представляет собой резкое отличие нововременной диалогической традиции от античной, в которой мужские голоса доминировали практически безоговороч-но»1 (с. 53), - утверждает специалист по ренессансному диалогу Вирджиния Кокс (Нью-Йоркский университет). Количество и разнообразие участников-женщин особенно велико в итальянской диалогической традиции. Статья снабжена списком созданных в 1437-1628 гг. итальянских диалогов с участием женщин, который насчитывает 59 единиц и не является при этом окончательным2.
Изучение этого феномена поможет углубить наши представления о восприятии женского начала в эпоху Возрождения и о ген-дерных особенностях риторического декорума в тот период. Итальянская традиция особенно хорошо подходит для изучения вопроса, поскольку в ней преобладала та форма диалога, которую В. Кокс называет «квазидокументальной»: беседа происходит в современной написанию текста обстановке между легко идентифицируемыми участниками. Такие диалоги репрезентированы авторами как транскрипты имевших место в реальности бесед и позволяют скорректировать сведения о допустимом женском речевом поведении, которые мы можем почерпнуть из прескриптивных текстов. Последние, как правило, в этом отношении были весьма консервативны, предписывая всем «достойным» женщинам молча-
1 Исключение представляют лукиановские диалоги гетер и косвенная передача речей Диотимы в «Пире» Платона.
2
Cox V. Note: Italian dialogues incorporating female speakers // MLN. - Baltimore: Johns Hopkins univ. press, 2013. - Vol. 128, N 1. - P. 79-83.
ние или крайнюю сдержанность в речах на публике. Диалоги рисуют совсем иную, более разнообразную в оттенках картину: речевые нормы в значительной степени зависели от социального статуса, местного обычая, возраста, контекста, предмета беседы и т.п.
Литературный диалог как жанр получил в Италии широкое распространение с начала XV в., когда диалоги Цицерона, Платона и Лукиана стали объектом пристального изучения и подражания. К XVI в. большое место среди них стали занимать тексты на народных наречиях, и в результате диалог стал одним из самых популярных дискурсивных жанров эпохи. Его привлекательность для авторов и читателей состояла в сочетании рассуждения с миметической репрезентацией: по словам Т. Тассо, автор диалогов - «нечто среднее между поэтом и диалектиком» («Рассуждение об искусстве диалога», 1586). Но степень вымышленности миметической части серьезно варьировалась: если, например, диалог Модераты Фонте «Заслуги женщин» (1600) эксплицитно вымышлен, то Бальдассаре Кастильоне придает «Придворному» (1516-1524) форму записи имевшей место в реальности беседы, изображая в качестве собеседников идентифицируемых исторических личностей.
Женские персонажи начали более или менее регулярно появляться в итальянских диалогах с начала XVI в. Если рассматривать только опубликованные работы, то первым таким текстом стали «Азоланские беседы» Пьетро Бембо (1505), вступление к третьей книге которых содержит уверенную защиту самой идеи участия женщин как собеседников в философской дискуссии. Однако хотя текст Бембо локализован в реальной исторической обстановке современного ему азоланского двора, участники беседы не являются реальными фигурами: будучи поэтическими фикциями, они скорее напоминают персонажей рамки «Декамерона». У такого подхода в будущем найдутся серьезные продолжатели, в том числе Аньоло Фиренцуоло и Модерата Фонте. Реальные женщины в роли участников диалога на народном языке впервые появляются у Кастильо-не, рисующего беседу при дворе Урбино. Одна из них - герцогиня Урбинская Елизавета Гонзага, а вторая - ее золовка, остроумная и саркастичная Эмилия Пио. Популярный и неоднократно переиздававшийся «Придворный» сыграл важную роль в утверждении для женщин права на жительство внутри «квазидокументального» диа-
лога и задал направление в разработке риторического декорума для женских персонажей в реалистической обстановке.
Локализация этих первых диалогов в придворных кругах не случайна. Женщины правящих домов играли важную публичную роль, часто выступая в роли регента, поэтому в этих итальянских государствах мы наблюдаем совершенно иную гендерную динамику, чем в республиках - как в цицероновском Риме, так и в ренес-сансных Флоренции и Венеции. Многие женщины, принадлежащие к правящим династиям, славились своей ученостью. Например, латинская эрудиция и ораторское мастерство урбинской Баттисты Сфорца, ее матери Костанцы Варано и прабабки Баттисты да Мон-тефельтро заслужили признание в требовательной среде гуманистов. Это совершенно иная модель женского поведения по сравнению с той, которую мы находим в прескриптивных текстах флорентийских и венецианских теоретиков, например, в «О семье» Альберти (1433-1434) или «De re uxoria» Франческо Барбаро (1416).
Поэтому неудивительно, что авторы диалогов, локализованных в придворной среде, часто включали в число собеседников женщин. Помимо Бембо и Кастильоне, можно назвать «Le cose volgari» Агостино Ландульфо (1536), в котором беседа ведется в Неаполе во время визита императора Карла V, а среди ее активных участников имеются Виттория Колонна и Юлия Гонзага. Во втором издании «Диалога о морских приливах и отливах» Джироламо Борри (1577) действие разворачивается во Флоренции в собрании, хозяйкой которого является великая герцогиня Иоанна Австрийская. «Рассуждения» Аннибале Ромеи (1585) проходят при феррар-ском дворе, и диспутанты обоих полов принадлежат к городской аристократии и культурной элите. Менее формальная, но узнаваемо придворная обстановка характерна для некоторых из феррар-ских диалогов Тассо (1580-е годы), в которых первые роли играют поэтесса Орсина Кавалетти («Кавалетта, или О тосканской поэзии»), певица и поэтесса Тарквиния Мольца и представительница культурно-активной аристократии Марфиза д'Эсте («Мольца, или О любви»).
Начиная с середины 1530-х годов диалоги со смешанным гендерным составом не ограничиваются придворной средой, и их протагонистками становятся женщины, принадлежащие к иному социальному слою. Среди них особое место занимают образован-
ные куртизанки, но есть также и дамы, происходящие из сельской и городской аристократии центральной и северной Италии, не связанные непосредственно с придворными кругами. Первым диалогом такого рода были «Forcianae quaestiones» Ортенсио Ландо (1535), который рисует беседы группы лукканских патрициев, развлекающихся в поместье семейства Буонвизи, где автор гостил в 1532 г. В дискуссиях принимают участие несколько женщин, но главную роль играет Камилла Бернарди Гвиниджи, которой доверена защита женского пола от нападок мужчин, выступавших с речами в предшествующий день. В этом диалоге мы имеем редкий случай, когда женщина выполняет роль princeps sermonis (доминирующего оратора) внутри смешанной по гендеру группы.
Если текст Ортенсио Ландо близок к труду Кастильоне, воспроизводя ситуацию праздничного времяпрепровождения, то диалог Спероне Сперони «О любви» (1537, опубл. 1542) восходит к античной и гуманистической традиции философских монотематических бесед в узком кругу. Он рисует беседу между поэтессой и куртизанкой Туллией д'Арагона и Бернардо Тассо, представленным как ее возлюбленный, а также третьим участником - Никколо Грасси. Туллия играет в этом диалоге существенную роль, не только задавая вопросы, но и отстаивая свою точку зрения, опровергая неоплатонические банальности других участников и подготавливая тем самым почву для утверждения аристотелевского взгляда на любовь, который будет в дальнейшем выражен поэтом-либертином Франческо Мария Мольца. Было бы легко отнести свободу, с которой ведет себя Туллия, на счет ее социального положения, но в другом диалоге «О достоинстве женщин» (1542) еще более важное место отводится речам падуанской аристократки Беатрисы Пио дельи Обицци. Она спорит с либертином Лодовико ди Сан Бони-фацио, который отстаивает идею, что естественное достоинство женщин находит реализацию только в условиях адюльтера и что лучшими и вернейшими возлюбленными для них являются мужчины, не вступающие в брак, а именно - клирики. Беатриса защищает брак и делает это в том же софистически изысканном, изобретательном духе, что и предшествующие ораторы-мужчины, не уступая им в логических и риторических навыках. Она воплощает собой тот тип этоса, который Кастильоне требовал от придворной дамы: способность вести галантную беседу, не демонстрируя свою
добродетель через «сельскую» стыдливость, но одновременно выказывая моральную твердость и не допуская урона своей репутации.
Начиная с 1540-х годов диалоги, в которых принимают участие диспутанты-женщины, стали привычными для аудитории и весьма многообразными по структуре, контексту или тематике. Можно выделить тем не менее два важных кластера. Первый из них объединен общим историческим контекстом и включает в себя диалоги сиенских авторов 1530-1550-х годов, по большей части неопубликованные. Среди них выделяются «Диалог о том, что лучше - любить или быть любимым» Джироламо Мандоли Пикко-ломини, два диалога без заглавия Маркантонио Пикколомини и Марчелло Ландуччи (1538 и 1542), диалог Аонио Палеарио «Об экономике, или Об управлении домом» (1555). Эти произведения носят почти экспериментальный характер по той роли, которая в них отводится женщинам. У Маркантонио Пикколомини и у Па-леарио диспут ведут только женщины, а у Ландуччи женщина принимает на себя роль princeps sermonis в рамках большой смешанной по гендеру группы. В диалоге Джироламо Мандоли Пикколомини две женщины обсуждают один из традиционных любовных quaestio, в то время как единственный участник диспута мужского пола - Альфонсо Тодескини Пикколомини, герцог Амальфи - берет на себя типично женскую для этого жанра роль слушателя и судьи. Специфика сиенской группы диалогов, видимо, была определена историческим контекстом: в предшествующие десятилетия Сиена была независимой и представляла собой место, особенно благоприятствовавшее участию женщин в культурной жизни. В это же время в Сиене существовала целая школа женщин-поэтов, и некоторые из них являются участниками вышеназванных диалогов.
Второй кластер представляет собой группу диалогов на религиозные темы, исходящих из реформистских кругов 1540-1550-х годов: «Христианская азбука» Хуана де Вальдеса (1536, опубл. 1545), «Семь диалогов» Бернардино Окино (1540), «Второй диалог» Олимпии Мората, «Диалог, в котором идет речь об утешении и пользе, которые приносит чтение Священного Писания» Ортен-сио Ландо (1552), «Духовные диалоги» Луки Контиле (1543). Этот тип диалогов так же, как и диалоги, разворачивающиеся в придворных кругах, можно связать с современными им социальными практиками. В ту эпоху женщины итальянских высших кругов, на-
пример Юлия Гонзага или Виттория Колонна, принимали активное участие в реформистском движении, читая и распространяя тексты, участвуя в их обсуждении. Более того, именно женщины в символическом плане служили примером спонтанной и пламенной «простой веры», совместимой с ученостью или интеллектуальными интересами, но отличной от сухого умствования традиционной теологии.
Как легко предсказать, тематика диалогов, в которых принимают участие женщины, связана с предметами, которые считались типично женскими - подобающими для них или относящимися к ним. Это в первую очередь религиозные темы, а также проблемы любви и красоты. Однако после Тридентского собора диалоги на религиозные темы с участием женщин стали создаваться намного реже. Одним из таких редких примеров является текст Сильвано Рацци «О христианской и гражданской экономике» (1568), в котором принимает участие поэтесса Фьяметта Содерини. Предмет его -достойная христианская жизнь - весьма полезен для матери семейства, как подчеркивается автором. Хотя Рацци занимает весьма ортодоксальную позицию, общая атмосфера этого диалога напоминает более ранние, созданные под реформистским влиянием.
Одна из наиболее распространенных светских тематических категорий - это диалоги о любви и красоте (19 из 47 светских диалогов, перечисленных в библиографической заметке). С одной стороны, участие женщин в обсуждении этих тем восходит к платоновскому «Пиру», где Сократ цитирует слова Диотимы как авторитета в вопросах любви. С другой - важную роль играло представление о том, что женщины имеют особую наклонность к любви и особо хорошо в ней разбираются. Франческо Сансовино защищает этот тезис в своем «Рассуждении... где юношам преподается прекрасное искусство любви», замечая, что в разговорах о войне, делах или правлении женщины не выказывают той же остроты ума, что мужчины, но они весьма хорошо рассуждают о любви, поскольку «женщины - истинное место пребывания этой страсти». Такие идеи в некотором отношении воспроизводят стильновист-скую лирическую традицию.
Также имеется группа диалогов, тематику которых сложно определить отчетливо: они касаются женского поведения и долга, женского имущества и управления хозяйством: «Диалог об уста-
новлениях женщин» Лодовико Дольче (1545), «Об экономике, или управлении домом» Палеарио, «О христианской и гражданской экономике» Рацци, «Диалоги о браке и гражданской жизни» Бер-нардо Тротти (1578), «Рассуждение шести благородных генуэзских девушек» (1583) Кристофоро Дзабата. С ними тематически пересекаются теоретические дискуссии о социальном статусе и роли женщин в обществе: «Софрона» Леона Баттисты Альберти (1438), «Диалог о достоинстве женщин» Сперони, «Рассуждение... о совершенстве женщин» Джироламо Борри (1561).
На этом фоне выделяется еще один довольно распространенный тип диалога - игровой, не содержащий последовательной и сфокусированной на конкретном предмете дискуссии, а рисующий картины совместной словесной игры или сменяющих друг друга игр. Образцы этого субжанра представлены не имеющим заглавия диалогом Марчелло Ландуччи (1542), «Приятными играми» Аска-нио де' Мори (1570), диалогом из четвертого тома «Беседы в обществе» Стефано Гуаццо (1574), «Развлечениями» Сципиона Баргальи (1587). Эти игровые диалоги или близкие к ним по структуре, в которых участники по очереди отвечают на определенный вызов или исполняют некоторое задание (прочитать канцону Фортуне, рассказать об обычаях разных областей Италии, откомментировать мадригал и т. п.) характеризуются горизонтальной, а не вертикальной структурой без доминирующего участника, воспроизводя в определенном смысле композицию рамки «Декамерона».
Несколько диалогов лежат вне этих основных тематических групп: «Диалоги о Риме» Франсиско де Холанда посвящены искусству, диалоги Тассо - вопросам поэтики и поэзии. Яркий пример нетрадиционной тематики - «Iocundissimae disputationes» Мартино Филетико, где автор беседует со своей знатной ученицей Баттистой Сфорца, обсуждая типичные гуманистические вопросы (изучение греческого языка, Цицерон и его политическое и культурное значение, лингвистический комментарий к «Paradoxa stoicorum»). При этом Баттиста играет в диалоге доминирующую роль, отстаивая свою точку зрения перед учителем и эффективно наставляя в науках своего младшего брата.
Имеется также два диалога на научные темы с участницами-женщинами: хорошо известен «О заслугах женщин» Модераты Фонте, вторая книга которого носит энциклопедический характер и
трактует вопросы метеорологии, ботаники, зоологии, гербологии, искусства, литературы, профессиональных занятий, венецианского способа правления. «Диалог о морских приливах и отливах» Джи-роламо Борри интересен тем, что его первая редакция 1561 г. не включала в себя участников-женщин, представляя собой более традиционный вариант диалога на подобную тему. Но в редакции 1577 г. характер текста меняется с частной дискуссии двух мужчин на публичное обсуждение этого вопроса в присутствии brigata флорентийских придворных, возглавляемых Иоанной Австрийской, выведенной под псевдонимом Reina. Осознавая эксцентричность использования жанровой модели Кастильоне для научного диалога, Борри выносит этот вопрос на обсуждение в самом начале, высказывая мнение, что научные темы не годятся для обсуждения в такой ситуации. Но «королева» весьма категорически отвечает, что серьезная беседа такого рода и есть для ее двора лучшее разлечение.
На дискурсивную роль женщин в диалогах принципиальное влияние оказывала принадлежность текста к фикциональной или «квазидокументальной» жанровой подгруппе. Авторы, рисующие реалистический образ современной им дискуссии среди выведенных под своими именами реальных людей, были связаны принципами социального правдоподобия и декорума, чтобы читатель мог легко поверить в то, что изложенное на самом деле говорилось данными реальными людьми. Это часто ограничивало функции женщин в диалогах ролью слушателя или вопрошающего ученика, но не ведущего диспутанта.
Но эта вторая по важности роль имела свой важный метатек-стуальный смысл. Диалог как жанр репрезентирует акт коммуникации, отражающий реальное отношение автора и читателя. Второстепенные участники диалога выступают, таким образом, в роли заместителей аудитории текста, предвосхищая их потребность в разъяснениях, предсказывая их сомнения и оговорки, прерывая затянутые речи и варьируя дискурсивный ритм. Женские персонажи хорошо подходили на эту роль внутритекстовых заместителей читателя, поскольку затрудненный доступ к образованию оправдывал их незнание в том или ином случае, не стигматизируя его.
В группе, составленной по большей части «придворными» текстами, высокопоставленные женщины направляют дискуссию и руководят другими участниками, в том числе аукториальным пер-
сонажем и / или главным диспутантом. Например, такую роль в «Мольца» Торквато Тассо играет Марфиза д'Эсте, призвавшая автора к дискуссии для создания нового определения любви. Вне придворной группы эта же модель наблюдается в диалоге Рацци «Об экономике», где женщины определяют предмет обсуждения и распределяют роли говорящих.
Помимо выполнения подобных структурирующих функций женщины в ренессансных диалогах могут иногда играть роль равных другим участникам дискуссии. В особенности это характерно для игровой разновидности диалога, предполагающей равенство всех персонажей, но встречается и в серьезных диалогических субжанрах, которые также могут иметь полифоническую структуру. Среди уже рассмотренных примеров «Диалог о любви» и «Диалог о достоинстве женщин» Спероне Сперони, к ним следует добавить «Диалог о бесконечности любви» Туллии д'Арагона, «Рассуждение» Джованни Андреа Угони, где Вирджиния Паллавичино Гамбара играет заметную роль, в особенности в том разделе текста, в котором речь идет о браке, безбрачии и социальном положении женщин.
В нескольких диалогах женщины выполняют функцию princeps sermonis на протяжении всего текста или в какой-то его части, как это происходит во второй книге «Forcianae quaestiones» Ортенсио Ландо, где Камилла Бернарди защищает равенство женщин с мужчинами. В диалоге Марчелло Ландуччи 1542 г. Аталанта Донати импровизирует сатирический комментарий к популярной песне. Интересный пример - «Духовные диалоги» Кьяры Матраи-ни, в которых автор под псевдонимом Теофила наставляет сына-подростка своей подруги.
Таким образом, несмотря на строгость гендерных требований к риторическому декоруму, они могли в определенных случаях смягчаться или упраздняться. Смягчающими факторами могли служить общая атмосфера праздничной встречи, изображаемой в диалоге, игровой и близкий к карнавальному контекст, юмор, который предполагает, что вещи не подобают сами себе, семейная близость между персонажами и разница в возрасте между ними в сочетании с домашней обстановкой, исключающей появление «чужих мужчин».
Но есть и более чистые случаи дискурсивного доминирования женщин в диалогах и выполнения ими роли princeps sermonis. В. Кокс рассматривает в этом контексте два диалога. В «Леоноре»
Джузеппе Бетусси героиня ведет дискуссию в кругу задающих вопросы и выполняющих структурные функции мужчин-слушателей, иногда даже неспособных следовать эрудированным и отвлеченным рассуждениям главной героини. В неоконченной «Философии любви» Франческо Патрици Тарквиния Мольца беседует с ним одним, только в последней книге диалога появляется третий участник. Патрици рисует свой образ в сократическом духе, называя себя тугодумом, не способным с легкостью следовать рассуждениям своей высокоученой собеседницы. Мольце доверено изложение оригинальной и антиплатонической по содержанию «новой» философии любви, хотя неизвестно, насколько она соответствовала реальным взглядам поэтессы. Тарквиния изображена как эрудированная, прямолинейная, умная и властная женщина, что плохо согласуется с требованиями женского речевого декорума. Ее характер, как и ее внешность, представляет собой «прекраснейшее слияние женского и мужского начала», утверждается во вступлении. Но ее риторический стиль реализует в рамках представлений того времени, скорее, мужскую модель.
Возможно, не является случайным совпадением, что три текста, наиболее примечательные ролью, отводимой в нем женщинам: «Философия любви» Патрици, диалог Ландуччи с участием Ата-ланты Донати и «1осип&881тае ШзрШайопез» Филетико, - так и не были напечатаны вплоть до XX в. и дошли до нас в единственном манускрипте, а некоторые из сиенской группы диалогов были опубликованы намного позднее их создания. Причиной могли быть соображения приличия, высказанные героинями диалогов или их семьями, а может быть, эти произведения изначально не создавались для распространения в широкой аудитории.
В. Кокс призывает читателя не занимать наивную феминистическую позицию при рассмотрении ренессансных диалогов (хотя некоторые из них и включали в себя отрывки, направленные на утверждение равенства полов и достоинства женщин). Факторов, определявших использование женских персонажей, могло быть множество: от вопросов, связанных с патронажем, до проявлений галантности. Но несмотря на эти оговорки, в целом женский речевой портрет, создаваемый квазидокументальными диалогами XVI в., составляет серьезное подтверждение того, что итальянская культу -ра той эпохи была открыта для женщин.
Е.В. Лозинская
