CC BY
12
ном выше примере. Социоморфная модель связана с антропоморфной, и модель 'государство - преступник' может рассматриваться как ее проявление. Внутри социоморфной модели выделяется, в свою очередь, экономическая - она употребляется в тех случаях, когда речь идет об уплате Германией контрибуции. При этом Германия представлена как должник, и ее положение описывается и оценивается У. Черчиллем исходя из концепта преступления. Модель точных наук и артефактная модель встречаются в исследуемом тексте реже, однако они также применяются и воспроизводятся: The result of the Great War had trembled in the balance «Результат Великой войны колебался на весах» и Her [Germany's] military system shivered in fragments «Военная система Германии распадалась на части».
Особый интерес для оценки позиции автора мемуаров представляют метафорические модели стран Антанты, которые изображаются сочувственно: 'Британия - мирный человек', 'Франция -воин', 'Россия - больной человек', 'США - щедрый человек'. Например: Russia was in ruin and convulsion «Россия находилась в разрухе и в конвульсиях»; The United States was profusely lending money to Europe «Соединенные Штаты щедро одалживали деньги Европе». К изображению миролюбия Британии добавляется ирония, когда автор описывает действия двухмиллионной британской армии, которая «бродит» по Франции, а не сражается: Britain... tramp the plains of Artois and Picardy.
В заключение приводятся два вывода. Первый состоит в том, что метафоры в мемуарах Черчилля имеют текстовый характер, поэтому, как правило, метафорические модели применяются комбинированно и охватывают продолжительные фрагменты. Второй вывод касается того, что при анализе метафорического моделирования исторического события необходимо учитывать экстралингвистические основания, такие как участие автора историографического текста в событии и связанная с этим субъективная позиция.
Е. О. Опарина
2015.02.047-051. ФРАЗЕОЛОГИЯ В ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИ-ЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ ТЕКСТА. (Сводный реферат). 2015.02.047. БАРАНОВ АН., ДОБРОВОЛЬСКИЙ ДО. Речевые формулы в языке Достоевского: Семантические и прагматические
факторы // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. ред. Красных В.В., Изотов А.И. - М., 2014. - Вып. 50. - С. 32-37.
2015.02.048. ВЕРЕЩАГИН Е М. Трансплантация иной культуры и реакция воспринимающего языка // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. ред. Красных В.В., Изотов А.И. - М., 2014. -Вып. 50. - С. 48-55.
2015.02.049. КАЛЁНОВА Н.А. Фразеологическая единица как транслятор культурной информации в эпистолярном дискурсе // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. ред. Красных В.В., Изотов А.И. - М., 2014. - Вып. 50. - С. 117-125.
2015.02.050. СЕВЕРСКАЯ О.И. Поэтические трансформации общеязыковой фразеологии: (Национальное и интернациональное) // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. ред. Красных В.В., Изотов А.И. - М., 2014. - Вып. 50. - С. 288-302.
2015.02.051. СКЛЯРЕВСКАЯ Г.Н. Сердце как орган познавательной и мыслительной способности человека: К вопросу о семантической структуре слова сердце в Священном Писании // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. ред. Красных В.В., Изотов А.И. - М., 2014. - Вып. 50. - С. 303-312.
Ключевые слова: языковая фразеология; авторская фразеология; библейская фразеология; трансформации фразеологизмов; знаки культуры в тексте; инокультурный концепт; эпистолярный дискурс.
В статье А.Н. Баранова и Д. О. Добровольского (047) анализируются семантика и функционирование речевых формул, характерных для стиля Ф.М. Достоевского. Под речевыми формулами понимается разряд идиом, имеющих структуру предложения и отсылающих непосредственно к ситуации общения, таких как шутка сказать, поживем - увидим, поезд ушел. Словник речевых формул, полученный в рамках проекта по созданию словаря фразеологизмов Ф.М. Достоевского, включает около 100 единиц. В их составе выделяются следующие семантические группы: благопожелания (господь с тобой); снятие с себя ответственности (бог тебе судья); благодарность (бог воздаст); запрет (бог не велит); укор-увещевание (бога не боитесь); опасение (далеко ль до греха); недовольство (черт побери / подери); отказ (бог подаст) и ряд других групп.
Большое количество формул с компонентами бог, господь требует осмысления семантики этих лексических единиц как части мировоззрения автора и мировоззрения значительного числа носителей русского языка XIX в. Поэтому семантическая экспликация 'бог как сверхъестественная сила' должна быть дополнена в соответствии с интерпретацией в христианской религии: 'сверхъестественное существо, несущее всеобщую милость и сострадание в христианской традиции'. Некоторые из речевых формул, встречающихся в текстах Ф.М. Достоевского, широко использовались в русской литературе того времени (как черт ногу переломит), другие же уникальны и относятся, вероятно, к авторским. «Таковы, например, идиомы Богат Ерошка, есть собака да кошка и черта в чемодане не строй, которые не обнаруживаются в существующих корпусах текстов XIX в. Такие единицы представляют собой ярко выделяющиеся на общем фоне средства речевой характеристики персонажей, их социальной принадлежности, а с точки зрения современного узуса - и особенностей языка эпохи» (1, с. 35). К авторской фразеологии относятся не только уникальные для данного автора единицы, но и специфические для него особенности употребления идиом и их модификаций. Кроме того, при экспликации семантики речевых формул XIX в. необходимо иметь в виду, что многие идиомы, имеющие в современном языке стертую внутреннюю форму, воспринимались в то время как хорошо мотивированные, и это отражалось на их прагматическом эффекте.
Статья Е.М. Верещагина (048) посвящена 1150-летию (8632013) начала книжной деятельности славянских просветителей Кирилла и Мефодия. Одной из первых переведенных ими с греческого языка на славянский литургических книг стало Евангелие. Христианское греческое Евангелие своим содержанием не совпадало с ментальным миром язычников, поэтому первопереводчикам пришлось приступить к созданию славянского книжного языка, способного выражать христианское мировоззрение. В работе исследуется явление сопротивления традиционного языка новому культурному материалу, с одной стороны, и факторы, способствовавшие его внедрению и распространению, - с другой.
Е. М. Верещагин отмечает, что, хотя в целом первоперевод-чики столкнулись с неготовностью славянского языка язычников адекватно отражать Священное Писание и сферы религиозной хри-
стианской культуры, все же дефицит средств выражения в языке перевода не был абсолютным. Это объясняется тем, что многие области греческой и славянской бытовой культур совпадали: и греки, и славяне были землепашцами, пасли скот, готовили пищу на огне, были знакомы с денежным обращением, имели брачные и пиршественные обычаи и т.д. В Евангелии же многие религиозные истины излагаются в форме притч, уподобляющих духовные феномены повседневным бытовым ситуациям. Поэтому многие элементы лексического фонда славянского языка были «наготове». Однако случаев сопротивления и дефицита языковых средств также оказалось немало.
В этих случаях первопереводчики использовали два пути: подчинение образуемых выражений греческим образцам, включая заимствования, с одной стороны, и сохранение славянской идиоматики - с другой. Например, в качестве заимствований, в том числе из древнееврейского языка через посредство греческого, были введены слова, которые впоследствии закрепились в церковнославянском языке, вошли в русский и сейчас имеют следующие формы: ангел, Евангелие, елей, лепта, Пасха, талант и др. Также практиковалось морфологическое калькирование (словосложение и словопроизводство), при котором воспроизводилась внутренняя структура греческих слов: благоволение, лжепророк, безбожник. Кроме того, ряд исконных слов стали передавать новые, христианские смыслы. В результате такого семантического калькирования появились слова и понятия: бог, вера, плоть, мученик, багряница и др.
В ряде случаев Кирилл и Мефодий оставляли в тексте имеющиеся славянские слова и обороты, следуя за языком перевода в большей мере, чем это делали переводчики XVII в., пересматривавшие славянский Новый Завет с установкой максимально приблизить его к греческому оригиналу. Это касается, например, названий болезней во фрагментах, рассказывающих о чудесном исцелении от недугов.
Г.Н. Скляревская (051) на основе семантического анализа слова сердце в текстах Священного Писания (Новый Завет и Псалтирь в Синодальном переводе) выявляет глубокие смысловые расхождения между современным лексикографическим представлением этого слова и его содержанием в библейских текстах. В Священном
Писании данное слово является одним из ключевых (оно упоминается около 750 раз) и стоит в одном ряду с такими словами, как Бог, ангел, пророк, святой, церковь. Оно обозначает центр, сокровенную глубину человеческой личности, определяющую «весь психический и психологический склад человека целиком, его мыслительные способности, чувства, намерения, желания, волю, совесть» (051, с. 304). В библейских текстах нет ни физического значения слова (сердце как 'орган кровообращения'), ни символического или метафорического понимания сердца как органа чувств, переживаний, как душевного мира человека. Это не символическая, а вполне реальная сущность человека, его божественное начало. В противоположность современному языковому опыту, противопоставляющему сердце и ум, в Новом Завете сердце воспринимается как 'орган познавательной и мыслительной способности: сознание, ум, разум', посредством которых человек познает Бога и мир. Поэтому в евангельских контекстах это слово часто сочетается с единицами, означающими мыслительную деятельность, такими как: разуметь, мыслить, помышление, мысль. Например, в отрывке из Евангелия от Луки: «... и для чего такие мысли входят в сердца ваши?» (Лк. 24:38, цит. по реф. статье 051, с. 306).
Вместе с тем в Новом Завете уже происходит семантическая дифференциация лексем сердце и ум, отражающая концептуальное расхождение. Если в Ветхом Завете только сердце предстает как орган религиозного чувства, в Евангелии ум также выступает как орган познания Бога: «. преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что (есть) воля Божия, благая, угодная и совершенная» (из Послания к Римлянам 12:2, цит. по: 044, с. 309). Некоторые значения ума в Новом Завете близки к современным -он соотносится с мудростью или здравым смыслом: «Братия! Не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетние» (из Первого послания к Коринфянам 14: 1920). Намечается соотношение мыслительной и языковой способностей - ситуация незнакомого языка препятствует пониманию: «Ибо, когда я молюсь на незнакомом языке, то, хотя дух мой и молится, но ум мой остается без плода» (из Первого послания к Коринфянам 14:14). Кроме того, в евангельских текстах присутствует противопоставление сердца, через которое Бог открывает человеку
Себя и истину, с одной стороны, и гордого ума, посредством которого человек пытается мыслить самостоятельно, отклоняясь от Бога, - с другой: «... безрассудно надмеваясь плотским своим умом» (из Послания к Колоссянам 2:18). В заключение автор высказывает предположение, что именно в Библии началось формирование современных терминов познания со специфическим значением каждого из них: рассудок как способность познавать земное, конечное коррелирует с библейским понятием ума; разум как способность открытия абсолютного, бесконечного - с библейским сердцем как органом мыслительной деятельности; интуиция как способность постигать истину без доказательств - с понятием сердца как органа познания Бога.
О.И. Северская (050) отмечает заметную особенность современной коммуникации - частое обращение к готовым языковым средствам, хранящимся в памяти носителей языка. К таким средствам принадлежат языковые фразеологизмы. В статье исследуются случаи языковой игры, основанной на трансформациях фразеологизмов, в поэтическом языке. Рассматриваются разные виды трансформаций - от распространенной двойной семантической актуализации, при которой совмещаются узуальное идиоматическое значение и основанное на буквальном прочтении внутренней формы, до более сложных случаев «расширения» фразеологизмов в поэтическом тексте через актуализацию семантического и ассоциативного потенциала каждого из компонентов. На примере строчки Т. Кибирова «Пахнет дело мое керосином, Керосинкой, сторонкой родной...» автор статьи выявляет множественность ассоциаций, вовлекаемых в текст компонентами узуальной идиомы дело пахнет керосином. Характерно, что разнообразные ассоциации были отмечены участниками интернет-дискуссии об этих строках Т. Кибиро-ва - от воспоминаний о керосинке как непременном атрибуте советского быта в 1960-х годах и фиксации многозначности слова дело (включая участие в идиоме шить дело) до упоминания более скрытой импликации - строчки О.Э. Мандельштама «Мы с тобой на кухне посидим / Сладко пахнет белый керосин.». Это подтверждает особую роль фразеологизмов в языке и культуре, в том числе в создании текстов на данном языке: «Фразеологизм - бесконтекстная, безличная цитата, которая принадлежит не кому-то конкретно, а языку; он позволяет "войти в текст", стать его персонажем,
любому» (050, с. 293). Автор приводит также мнение другого исследователя поэтического языка - С.Т. Золяна, согласно которому посредством фразеологизмов в текст вводится любой потенциальный читатель - носитель языка1.
Такой «ключ» к тексту работает в том случае, если читатель знает символы, стереотипы и другие знаки национального культурного кода, экспонентами которых в языке являются идиомы. Отмечается также, что в поэтическом тексте, принадлежащем чужому языку и чужой культуре, смысл фразеологизмов иногда может быть понят именно благодаря приемам их трансформации. Например, прием расширения фразеологизмов или насыщенный ассоциациями контекст могут восполнять недостаточное знание адресатом содержания идиомы и ее культурной основы.
Н.А. Калёнова (049) анализирует эпистолярную коммуникацию как процесс кодирования информации, в котором ментальные структуры вербализируются в определенных языковых знаках. Образность фразеологизмов, их насыщенность эмоционально-оценочной и культурной информацией делают их «сгустками» смысла, позволяющими лаконично передать тот объем сведений, который адресант сообщения вычленил как актуальный и подлежащий транслированию адресату. В случае когда адресант и адресат сообщения являются носителями одной лингвокультуры и при этом в письме описывается «своя» действительность, трансляция культурной информации основывается на уже имеющихся общих когнитивных образованиях.
Однако письма из-за границы, в том числе написанные на родном для адресанта и адресата языке, заставляют формировать недостающие элементы концептосферы. Автор статьи анализирует устойчивые словосочетания в письмах из США И.А. Ильфа, которые описывают и характеризуют реалии инокультурной (американской) действительности. В числе этих словосочетаний - американская автомобильная дорога, по своему составу соотносимое с концептом 'дорога', имеющимся в сознании и культурном опыте носителя русского языка. Однако в данном случае номинируется совершенно другая реалия. В статье прослеживаются способы экс-
1 Золян С.Т. Семантика и структура поэтического текста. - М., 2013. -
220 с.
пликации различий, объясняющие в ряде писем И.А. Ильфа содержание вводимой идиомы. Среди этих средств - кодирование признаков обозначаемой реалии («и позади, и спереди, и навстречу катят автомобили»; «станции есть всюду»), рациональная информация о протяженности автотрассы («почти четыреста километров»), эмоционально-оценочная информация («это замечательно»), образные сравнения («катишься, как на карусели»; «все словно сорвались и едут, едут изо всех сил»), личные впечатления («особенно интересно было ехать вечером»). Таким образом, фразеологизм объективирует инокультурный концепт в комплексе с другими языковыми и текстовыми единицами, и его семантические признаки вербализуются постепенно, на протяжении цепочки писем.
Актуальность концепта, обозначаемого словосочетанием американская автомобильная дорога, для носителей русского языка подтверждается материалами форумов и блогов русскоязычного Интернета, в которых эта реалия рассматривается как «воплощенная американская мечта». Таким образом, инокультурный концепт, обозначаемый этим фразеологизмом, оказался устойчивым образованием.
Е.О. Опарина
