CC BY
17
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ
2015.02.004. МИРСКИЙ Д. О ЛИТЕРАТУРЕ И ИСКУССТВЕ: СТАТЬИ И РЕЦЕНЗИИ, 1922-1937 / Сост., подгот. текстов, ком-мент., материалы к библиографии Коростелёва О.А. и Ефремова М.В.; вступ. ст. Смита Дж. - М.: НЛО, 2014. - 616 с.
Ключевые слова: Д. Мирский, литературная критика, периодические издания, идейная эволюция.
В издании представлены тексты историка литературы и литературного критика Д. Мирского (Д.П. Святополк-Мирского) (1890-1939), написанные как по-русски, так и по-английски (в переводе). Более ста рецензий и статей, представленных в книге, не републиковались с момента первой публикации, а англоязычные статьи ранее не переводились на русский язык. Тексты сопровождаются обстоятельным научным комментарием.
Во вступительной статье «Параболы и парадоксы Д. Мирского» Джеральд Смит (Оксфордский ун-т, Великобритания) отмечает, что почти девяносто лет назад написанная Мирским по-английски «История русской литературы»1 имеет статус классической, тогда как две другие, наиболее значительные его книги («Пушкин»2 и «Россия: Социальная история»3), хотя и переиздавались, но для западного читателя остались периферийными. Первая биография Мирского появилась лишь в 2000 г. и на английском языке4. В русском переводе, выполненном эмигрировавшей из СССР Руфью Зерновой, «История русской литературы» Мирского вышла из пе-
1 Mirsky D. Contemporary Russian literature, 1881-1925. - L.; N.Y.: George Routledge: Alfred Knopf, 1926; Mirsky D. A history of Russian literature from the earliest times to the death of Dostoyevsky, (1881). - L.; N.Y.: George Routledge: Alfred Knopf, 1927.
2 Mirsky D. Pushkin. - L.; N.Y.: George Routledge: E.P. Dutton, 1926.
Mirsky D. Russia: A social history. - L.: The Cresset press, 1931.
4 Smith G.S.D.S. Mirsky: A Russian-English life, 1890-1939. - Oxford: Oxford univ. press, 2000.
чати в 1992 г.1 в Лондоне и впервые была перепечатана в России в 2005 г.2
Написав в эмиграции многочисленные работы, Мирский после возвращения в СССР в 1932 г. не мог даже упоминать об этих публикациях своего европейского десятилетия. Гибель критика в советском лагере надолго вычеркнула его имя из истории литературы. «Мирский - трагическая фигура, которая не вмещается ни в агиографию, ни в идеологический лубок», - пишет Дж. Смит (с. 7). Наиболее активный период литературной деятельности Мирского продолжался чуть более 17 лет, с 1920 до 1937 г. Он напечатал более 400 работ, среди которых шесть больших книг, антологии, переводы, статьи и рецензии. Его работы были предназначены для разных категорий читателей: в 1920-е годы он писал сначала для широкой английской читающей публики, отдельно - для весьма малочисленных тогда славистов, и одновременно - для читателей русского зарубежья; а в 1930-е годы - для советских читателей, как для профессиональных филологов, так и для широкой публики. Формирование и формулирование мировоззрения Мирского, по мнению Дж. Смита, ярче всего отражаются в его малых, журнальных публикациях, в большинстве своем забытых или малоизвестных из-за труднодоступности.
Обращаясь к англоязычной публике, Мирский исходил из того, что его читатели не знают о русской литературе ничего, кроме некоторых переводов из русской классики XIX в. О поэзии и о пореволюционной литературе вообще они знали очень мало, и в этой обстановке он в первую очередь ставил акцент на информации. Критик был «солидарен с мыслью, только что выдвинутой тогда русскими формалистами: об автономности литературного процесса», и это убеждение «заметно в историко-литературных работах Мирского более всего в тематизации и периодизации материала», -пишет Дж. Смит (с. 15). По словам критика, «литературные формы -это единственная конкретная и непосредственная реальность в литературе» (цит. по: с. 106). Внутри автономного историко-литера-
1 Мирский Д.С. История русской литературы с древнейших времен по
1925 год / Пер. с англ. Зерновой Р. - L.: Overseas publications interchange Ltd, 1992.
2
Мирский Д.С. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год / Пер. с англ. Зерновой Р. - Новосибирск: Изд-во «Свиньин и сыновья», 2005.
турного пространства он «прослеживает взаимодействие и взаимоотталкивание литературных жанров: чередуются периоды господства прозы и господства поэзии, периоды прозы повествовательной и прозы самодовлеюще-орнаментальной и т.д. При этом взгляд на жанровую иерархию в изящной словесности у него традиционалистский: о массовой литературе он упоминает лишь мимоходом, небрежно или презрительно, безоговорочно считая ее "второсортным ширпотребом". Ценностные каноны для него не подлежат сомнениям: он сопоставляет писателей и книги, назначает им рейтинги и делает это с решительной уверенностью, без мысли о какой-нибудь условности и относительности», - утверждает Дж. Смит (там же).
Наиболее бурное идейное и интеллектуальное развитие Мирского, по мнению исследователя, пришлось на 1926-1927 гг., и одним из нестареющих достоинств работ этого периода становятся «обобщения, в которых он суммирует достижения того или иного писателя». До 1925 г. критик сотрудничал в основных периодических изданиях эмиграции - «Современные записки», «Дни», «Звено», - где публиковал «уникальные по степени осведомленности обзоры текущей английской литературы». Но усиливающаяся связь его с евразийским движением, в котором он ощущал себя обновителем идеологии, постепенно делает Мирского «неприемлемым для общественно-литературного истеблишмента эмиграции» (с. 17). В созданном им в 1926 г. совместно с П.П. Сувчинским журнале «Версты» он печатал самые полемические свои русскоязычные статьи о русской и западной литературе и культуре, много печатал живущих в СССР писателей. Однако ощутимая антиэмигрантская направленность стала вскоре неотличимой от «возвращенчества», и это особенно отметил Вл. Ходасевич, писавший, что «Версты» стоят не «лицом к России», а лицом к ее мучителям, и Святополк-Мирский «заманивает в застенок». После 1926 г. и до приезда в СССР критик публиковался по-русски исключительно в тех изданиях, которые сам редактировал. В 1928 г. он стал одним из главных зачинателей газеты «Евразия», в которой активно печатался до раскола движения в 1929 г. После 1929 г. Мирский больше не публиковался в эмигрантских изданиях: «...та независимость от эмигрантского общественного мнения, к которой он так стремился, превратилась в изоляцию» (с. 19). В 1931 г. Мирский вступил в Коммунистическую партию Великобритании, а осенью 1932 г.
приехал в Советский Союз, где стал членом Союза советских писателей вскоре после его основания. За пять лет он напечатал около ста солидных публикаций. Помимо художественной прозы и поэзии он писал о театре и кино. В его советских статьях по сравнению с русскоязычными статьями эмигрантского периода появляется «нота угрозы, прибавленная к критическим суждениям», а то, что в эмиграции было острой и порой язвительной критикой, не имевшей серьезных последствий, «в СССР было трудноотличимо от политического доноса», где последствия могли стать пагубными (с. 21). Смерть Горького в 1936 г. лишила Мирского его главного советского покровителя. Он оказался в изоляции, профессиональной и социальной. Эту уязвимость он сам провоцировал: его высказывания о Пушкине, бесцеремонно-отрицательная статья о лидере советских писателей Фадееве шли вразрез с партийно-государственной линией. Он был арестован 3 июня 1937 г. по подозрению в сотрудничестве с британской разведкой и 28 июля 1937 г. приговорен к восьми годам трудовых лагерей. Пробыв в лагере около двух лет, он умер 6 июня 1939 г. недалеко от Магадана.
Мирский, по мысли Дж. Смита, интересен именно как «критик-практик - очень умный, чуткий, знающий разноязычный истолкователь книг... ясно сознающий свои предпочтения и ценности и высказывающий их с бесстрашной прямотой» (с. 22). С начала и до конца в основе подхода Мирского лежало некое устойчивое и последовательное отношение к словесной культуре, которое было частью его отношения к жизни в целом. Так, например, противоположность между плодовитым и бесплодным - это «звено в цепи контрастных биологических образов, постоянных у Мирского: положительное противопоставляется отрицательному, здоровье - болезни, живое - мертвому, энергия - энтропии» (с. 24). Эти противопоставления, согласно Мирскому, ведут к метафизическим категориям: «Активность против пассивности, разум против инстинкта, воля против причинности, действие против созерцания, мышление против медитирования. А иногда эти категории оказываются виталистическими, географическими, политическими: восходящие и нисходящие линии, Запад и Восток, Ленин и русский царь, западный капитализм 1930-х годов и СССР первых пятилеток» (там же). Дж. Смит определяет Мирского как человека после-ницшевской формации, для которого невозможно спрятаться в ре-
лигию. «Для него превыше всего - царство биологических и зоологических сил: только здесь ум находит достойную уважения непрерывность и цель, даже возможность достигнуть соединения, слияния, мысли и поступка. Такое же отношение к жизни видел он во всем, к чему относился положительно: и в Джейн Харрисон, и в образцовых типах раннего советского человека» (с. 24-25).
Подход Мирского к литературным текстам предполагал необходимость подходить к произведению искусства со стороны его художественно-эстетической формы, а не как к идеологическому высказыванию писателя по вопросам общественной жизни. «Идеология как конструктивный прием» - это принципиально важно для понимания Мирского. При всем внешнем сходстве позиций Мирского и формалистов очевидна их принципиальная разница, утверждает Дж. Смит. Так, например, из отказа считать идеологию определяющим фактором при анализе художественного произведения Мирский и формалисты делали различные выводы. Критик постоянно возвращался к теме катастрофического сознания, которая для него неразрывно связана с осознанием гибели старых ценностей и необходимости созидать новые. Выход из этого «предсмертия и бессилия», как он писал, критик пытался обрести в отказе от индивидуализма. И евразийство Мирского, по мнению Дж. Смита, может быть понято, среди прочего, и в таком ключе. При этом «собственно эстетическое начало он пытался подчинить в себе четкому мировоззрению с середины 1920-х годов чем дальше, тем больше -и марксизм сыграл тут роковую роль» (с. 28).
При всем своем знании конкретных литературных текстов Мирский, как отмечает исследователь, никогда не вдавался в их подробный анализ. Особенно это заметно при разборе поэзии. «Он бросается с вышины на выборочные отрывки, которые подтверждают его суждение о стихах, и оставляет без внимания то, как эти части соотносятся с целым в структуре текста. Это отнюдь не значит, что он глух к литературе на ее исходном, словесном уровне. Конечно, нет: о том свидетельствует множество его блестящих наблюдений над самыми малыми деталями текста. Но ему не так интересен этот микроанализ, как общая характеристика и оценка текста в целом. Здесь он никогда не тривиален - поэтому его работы замечательным образом сохраняют свою жизненность, как бы ни устарели в них частные замечания». Читая Мирского сегодня, про-
должает Дж. Смит, постоянно восхищаешься его проницательностью, т.е. способностью проникать сквозь поверхность вещей, что не дается одним лишь наитием. При всех парадоксах своей идейной эволюции критик был и остается в истории «русской Европы» тем «собеседником, спутником и проводником, без которого эту русскую Европу едва ли можно представить» (с. 29).
Заключают издание материалы к библиографии и указатель
имен.
Т.Г. Петрова
2015.02.005. РЕНФРЮ А. ДИАЛЕКТИКА ПАРОДИИ. RENFREW A. The dialectics of parody // Poetics today. - Durham: Duke univ. press, 2012. - Vol. 33, N 3-4. - P. 301-328.
Ключевые слова: пародия; стилизация; диалектика; остра-
нение.
Аластер Ренфрю преподает в университете Дарема, специализируется в областях теории литературы, литературной критики (публикации о Бахтине и русских формалистах), советской литературы 1920-х годов. В данной статье исследователь обращается к теории пародии, выдвинутой в 1920-е годы Ю.Н. Тыняновым. Отправной точкой для автора служит тыняновское понимание литературной эволюции как «борьбы». Тынянов предлагает различать два способа, при помощи которых осуществляется эволюция: пародия и стилизация. И пародия, и стилизация подчеркивают отношение не только между двумя какими-то конкретными текстами, но между «школами, жанрами или периодами» (с. 304). Элементы, позволяющие установить отношения пародии или стилизации между текстами (школами, жанрами), меняются в зависимости от контекста сравнения, в котором рассматриваются пародируемые (стилизуемые) тексты.
Стилизация имеет место тогда, когда автор использует стиль и набор художественных средств своего предшественника для тех же целей, что и он, вследствие чего литературная «борьба» сдерживается. Пародия же возникает, когда художественные средства предшественника использованы для создания противоположного эффекта (например, пародия на трагедию порождает комедию) - и это обозначает возобновление «борьбы».
