CC BY
55
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2015.02.001. КРИЗИС ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМА: УТРАТА ИДЕНТИЧНОСТИ УБ НОВЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ / Отв. ред. Ков-тун Н.В. - М.: Флинта: Наука, 2014. - 576 с. - (Сер. Универсалии культуры; Вып. 5).
Ключевые слова: литературоцентризм; идентичность; классика; массовая литература; архетипы; знаки литературности; интермедиальность в литературе.
Реферируемая коллективная монография является результатом сотрудничества российских и зарубежных ученых, выступивших на Международном научном семинаре «Кризис литературоцентризма: Утрата идентичности У8 новые возможности», организованном кафедрой русской и зарубежной литературы Сибирского федерального университета (Красноярск) в ноябре 2013 г.1
В предисловии «От редакции» отмечается: «Сегодняшняя ситуация, в которой причудливо переплетены тенденции угасания интереса к "серьезной" литературе и жажда сохранить "литературную идеологию" усилиями власти (о чем свидетельствует наличие
1 Названный научный проект состоялся при участии И. Д. Прохоровой (соучредителя фонда Михаила Прохорова), а также Международного фонда Д.А. Пригова. Публикация издания осуществлена при финансовой поддержке благотворительного фонда Михаила Прохорова.
многих литературных премий, передач на ТВ соответствующей тематики, регулярные встречи высших лиц государства с писателями), обостряется отчетливым дефицитом "культурного читателя", способного освоить ту самую высокую словесность, которая является одним из величайших достижений нашей цивилизации» (с. 7). В ХУШ-Х1Х вв. считалось нормой присутствие литературы практически во всех сферах жизни русского общества, ориентация человека прежде всего на литературно-художественные образцы. Конец ХХ в. поставил под сомнение казавшиеся незыблемыми константы: миссию Писателя, авторитет Автора, способности Читателя, и даже значимость печатного Слова.
Рассматриваемое издание является одной из первых попыток оценить состояние русского литературоцентризма, понять, как сама литература относится к своему новому статусу в ситуации перехода к интермедиальности, «наложения» литературного поля на «соседствующие» с ним «медиальные, социальные, естественно-научные практики» (с. 8).
Первый раздел коллективной монографии - «Литературоцен-тризм как модус русской культуры: Структура и историческая динамика явления».
В статье «Опасности культуроцентризма: Культ литературы глазами литературы» О.Н. Турышева (Екатеринбург) напоминает, что «кризис литературоцентризма» - феномен отнюдь не новый; обозначаемое им явление возникает в Европе с определенной периодичностью начиная с XVII в., т.е. с эпохи Позднего ренессанса. Историческую судьбу русского литературоцентризма автор прослеживает, опираясь на суждения И.В. Кондакова, который выделил «четыре кризиса» в русской культуре, связанных с «феноменом предпочтения книге других источников эстетического переживания и этической рефлексии» (с. 12).
Согласно социологической точке зрения, в каждый из четырех периодов книга «проигрывает» иным формам культурной жизни. Так, по логике И.В. Кондакова, «первый кризис» (XIX в.) был обусловлен выдвижением на первый план литературно-критической мысли, которую, начиная с Белинского, стали почитать «выше» литературы, потому что «мыслитель» выше «художника» «в силу своей устремленности на преобразование действи-
тельности, а не ее лишь образное отражение»1. «Вторая фаза кризиса» приходится на Серебряный век, когда слово становится объектом эксперимента (например, в футуризме: В. Хлебников, А. Кручёных, Д. Бурлюк) или когда популярность обретают внесловесные виды искусства: абстрактная живопись (В. Кандинский, М. Ларионов, К. Малевич), эксперименты в области музыкальной изобразительности (А. Скрябин), «осуществление С. Дягилевым в "Русских сезонах" поствагнеровской модели синтеза искусств, в которой наряду с живописью, музыкой и танцем... не оказалось места слову»; все это отнимало у слова «роль смыслового навигатора»2. «Третий кризис» И.В. Кондаков связывает с политизацией русской жизни в советский период, когда былые функции литературы оказались узурпироваными идеологией3. Наконец, «четвертая фаза» приходится на современный момент российской истории и проявляется в мощной визуализации и информатизации культуры: литература «сама становится продуктом современных медиа»; под давлением аудиовизуальных средств массовой информации происходит вытеснение словесности из культурного пространства, что заставляет читателя «отвернуться от литературы» в пользу других форм досу-га4 (с. 13).
Вместе с тем О.Н. Турышева привлекает внимание к такому важному аспекту как осмысление самой литературой своего статуса. И здесь ключевая идея формулируется так: «. сама литература часто говорит не об опасностях, связанных с ослаблением ее роли в жизни человека. а, наоборот, о тех опасностях, которыми чреват литературоцентризм, о парадоксах абсолютизации художественного слова в качестве способа осмысления мира и формирования собственного опыта» (с. 14). Во-первых, герой, который строит жизнь по литературному образцу, становится носителем иллюзорного сознания, ориентируясь в своем жизнестроительстве на избранную книгу, он в итоге отрывается от реальности и терпит поражение. Во-вторых, герой-читатель использует литературный образец для
1 Кондаков И.В. По ту сторону слова: Кризис литературоцентризма в России ХХ-ХХ1 вв. // Вопросы литературы. - М., 2008. - № 5. - С. 23.
2 Там же. - С. 29.
3
См.: Берг М. Литературократия: Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. - М.: НЛО, 2000. - С. 200-205.
4 Кондаков И.В. По ту сторону слова. - С. 43.
оправдания собственных поступков, отнюдь не всегда праведных. В-третьих, он подменяет «живую жизнь» книгами, что может быть чревато трагедией. В-четвертых, программа, описанная в книге, может использоваться для насилия над жизнью, например, в угоду идеологии. И наконец, литературоцентричная установка читателя оборачивается гибелью самой книги. При этом рефлексия о ценности литературы носит циклический характер: каждый историко-литературный этап открывается сюжетами о читателях, осуществивших свои литературные надежды, а заканчивается сюжетами о читателях, терпящих поражение - как результат сомнения авторов в утвержденном высоком статусе литературы (с. 26).
По убеждению И.В. Кукулина (Москва), современный этап в развитии русской словесности характеризуется как масштабная историческая трансформация: размывание связи между литературой и идеологией, неопределенность и неизвестность новой функции литературы. В статье «Увенчание и развенчание идеологического мифа в мистериальном театре Д. А. Пригова» автор исходит из признания, что переход к новой - визуальной, медийной - парадигме весьма показателен для поэтического творчества названного представителя отечественного концептуализма (с. 29). Однако эта «прямолинейность» в отношении Д.А. Пригова (1940-2007) - мнимая: идеологические мистерии и скрытый диалогизм в его стихах способствуют возвращению литературе ее признания как самостоятельной смысловой системы, а не идеологического медиума. Во многих его стихах в гротескном, нелепом виде изображается сознание, для которого связка «литература как медиум идеологического мифа» является «естественной», самоочевидной социальной конвенцией (с. 36). Автор статьи касается вопроса о своеобразии российского концептуализма (И. Кабаков, Вс. Некрасов, Л. Рубинштейн и др.). Так, в тексах Д. Пригова основным механизмом исследования идеологии становится именно ее «разложение» на независимые друг от друга голоса; но в результате спора «несводимых голосов» не может родиться истина - Д. Пригов «демонстрирует в первую очередь условнось и нецельность любого монологизма» (с. 40). Поэтому писателя можно считать «не разрушителем, а создателем литературоцентризма в русской культуре»; «его поэзия, как и других концептуалистов, вновь придает литературе функцию автономной смысловой системы» (с. 43).
Исследователь из Германии (Йена) Андреа Мейер-Фраатц в статье «Развенчание мифа или сотворение нового? "Освобождение Пушкина" из литературно-исторической канонизации А. Битовым, или "Что надо знать о зайце"» дает обзор процесса канонизации Пушкина, начавшегося с открытия в Москве памятника поэту и речи Достоевского по этому поводу. В конечном итоге и тексты поэта, и его образ начинают восприниматься шаблонно, теряя глубину понимания. Свою задачу А. Мейер-Фраатц видит в том, чтобы, опираясь на творчество А. Битова, произвести ремифологизацию образа поэта, представляя его «чудаком и гением одновременно», «частной персоной, существом из плоти и крови, со своими странными привычками и прихотями» (с. 54). Особое значение в этом смысле имеют роман «Пушкинский дом»1 и сборник «Вычитание зайца»2. По мнению немецкого исследователя, А. Битов «высказывается за спасение и освобождение литературы от литературоцен-тризма. поскольку таким образом литературе возвращается ее истинная ценность, происходит ее высвобождение из пут внешнего, в том числе государственного, влияния» (с. 68). В статье Н.В. Ковтун (Красноярск) «Реальность и текст в прозе рубежа ХХ-XXI вв.: "Последний мир" К. Рансмайра и "Кысь" Т. Толстой» обосновывается правомочность сопоставления названных постмодернистских текстов: постисторического романа и отечественной ретроантиутопии, призванной «наглядно проиллюстрировать тезис о пагубности литературоцентризма»3. В том и другом произведениях центральное положение занимает филологически ориентированный герой-художник; их объединяет общность ключевого вопроса - авторской рефлексии на тему литературы (с. 70). Н. В. Ковтун дает развернутый анализ романа австрийского писателя, где тайный последователь Овидия создает свой вариант «Метаморфоз», в основе которых - «осколки» книги древнеримского писателя. Сложность образа читателя-«комментатора» Котты обусловлена кризисом авторства как такового. Роман К. Рансмайра атрибутируется как история европейской цивилизации, пропущен-
1 Битов А. Пушкинский Дом (1978 - США, 1987 - Россия).
2
Битов А. Вычитание зайца. - М., 1993. - 112 с.
3
Беневоленская Н.П. Русский литературный постмодернизм: Истоки и смыслы. - СПб., 2010. - С. 204.
ная через призму словесности. «Сюжеты поэмы разыгрываются в самой жизни, действительность рождается из поэзии, обращается в миф и возвращается в поэзию, постижение ее смыслов открывает метафизическую сущность бытия...» (с. 83).
В произведении Т. Толстой в центре повествования два персонажа: Бенедикт - как читатель и переписчик древних и новых текстов, и Пушкин - как идеализированный автор и персонаж. Последний представлен неким древним идолом. Автор статьи сопоставляет отношения: Овидий - Котта; Пушкин - Бенедикт. «Образ Руси создается из мифов, преданий, сохраненных в национальном фольклоре, литературе, живописи и подвергнутых интерпретации персонажами, героем-повествователем, самим автором. В романе деконструируются центральные мифы современности: постмодернистский миф "мир как библиотека", патриархальный миф об особом историческом пути России (идея Москвы - Третьего Рима), либеральный миф о просвещенном Западе, а также миф о литера-туроцентричности национальной культуры, включающий мифы о Пушкине, построения символистов (софиология В. Соловьёва), авангардистов (искусство жизнестроения) и соцреалистов» (с. 84). В итоге оказывается, что выжить русскому миру все же помогает звучащее слово. Таким образом, утверждается вывод о спасительной силе ценностей языковой культуры (будь она западноевропейской или русской): «Именно язык - подлинный герой, живее всех живых, на него вся надежда» (с. 94).
Статья И. Л. Савкиной (Финляндия) «"Поцелуй вампира": Убивает или сохраняет классику современная массовая литература?» открывается оригинальной метафорой: взаимоотношения классической и массовой литературы на современном этапе напоминают «поцелуй вампира». Последний становится символом наблюдаемых противоречий: это смертельный укус или все-таки «прививка», дарующая бессмертие? И.Л. Савкина прослеживает историю формирования классической литературы в России, определяет ее специфику. На современном этапе, считает исследовательница, активное обращение массовой литературы к классике не способствует ее нивелированию, а напротив, выводит ее на новый виток читательского восприятия, дает вторую жизнь.
Анализом романа Б. Акунина «Ф.М.» (2006) и книги Г. Щербаковой «Яшкины дети» (2008) подтверждается мысль, что массо-
вая литература, с одной стороны, «свободно паразитирует на классике, используя ее как фонд, как резервуар сюжетов, образов, как источник общепонятных интерссылок» (с. 104), а с другой - восстанавливает авторитет классических произведений, даже выступая своеобразной рекламой. Подобная ситуация описана и на примере любовных романов А. Берсеньевой, Е. Колиной.
М.П. Абашева (Пермь) в статье «На литературном фронте: Борьба с каноном в русской прозе рубежа ХХ-ХХ1 вв.» рассматривает тексты, наиболее показательные с точки зрения сопротивления литературоцентризму. Дуэль в романе А. Битова «Пушкинский дом» (1999), по мнению исследовательницы, символизирует поединок автора с литературой: герои-филологи в буквальном смысле расстреливают экспонаты литературного музея. Персонаж романа В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1999) откровенно бунтует против литературы. При этом дуэль в названных текстах оборачивается поединком поэта с властью, приобретая со временем пародийную окраску. Таковы рассказы В. Пьецуха «Я и дуэлянты», Т. Толстой «Сюжет», пьеса братьев Пресняковых «Пленные духи». После 2000 г., замечает М.П. Абашева, с классикой начинает сражение и читатель. Примером может служить рет-роантиутопия Т. Толстой «Кысь». Помимо названных, в работе в обзорном плане представлен ряд произведений современных писателей (В. Пелевина, В. Бенигсена, М. Елизарова и др.). По убеждению автора статьи, борьба с литературным каноном приводит к формированию новых литературных, поведенческих, культурных парадигм. При этом понимание сакральности роли писателя и книги только укрепляется.
Статья М.А. Литовской (Екатеринбург) «Школьное преподавание литературы и его роль в судьбе российского литературоцен-тризма» открывается кратким экскурсом в историю особого отношения к литературе на Руси - в России - в СССР. Итогом этого пути стало воспитание искушенного, эрудированного читателя, который воспринимал литературу как национальное достояние. Современная ситуация характеризуется, с одной стороны, ростом числа «нечитателей», спокойно относящихся к своему статусу, с другой - сохранением зрелой литературной среды, озабоченной своим положением, судьбой литературы и чтения в целом. Автор отмечает один из парадоксов школьного курса литературы: при
очевидном наличии в программе (особенно младшей и средней) школы текстов массовой литературы, о ней «не говорят как об особой части словесности», считая ее «второсортной» (с. 153). Это означает нежелание школы объяснять актуальное, явный «перекос» в сторону проверенной классики. При этом из школы выходит отнюдь не грамотный читатель, а человек, подготовленный к сдаче определенных контрольных форм. Последствия происходящего, полагает М.А. Литовская, трудно предсказать, но и сейчас очевиден культурный разрыв поколений.
Т.А. Рытова (Томск) в статье «К проблеме литературных по-коленческих мифов в эпоху кризиса литературоцентризма: Особенности поколенческого сюжета в романах 2000-х годов» обращается к подчас противоположным взглядам критики и литературоведения на одни и те же явления. Речь идет о сущностных изменениях современного литературного рынка, о визуализации, вторжении медиа и массовой литературы, коммерческих условий и т.п. Ракурс анализа задан проблемой взаимоотношения поколений на рубеже 1990-2000-х годов. Автор сравнивает классический и современный подходы к интерпретации заявленного вопроса. В качестве иллюстрации дан анализ семантики и поэтики «поколенческого сюжета» в романе А. Иличевского «Математик» (2011). Автор выявляет новые сюжетные стратегии, указывающие на переосмысление традиционных для литературы Х1Х-ХХ вв. мифов и конфликтов (с. 176-177).
В статье «Кризис литературоцентризма: А был ли мальчик?» Ю.А. Говорухина (Красноярск) напоминает, что к началу 2000-х годов мысль о кризисе стала банальной. Однако, анализируя литературно-критические тексты рубежа ХХ-ХХ1 вв., автор утверждает, что, несмотря на декларируемый критикой кризис литературо-центризма, сами критики остаются в границах прежних своих интерпретационных стратегий. Литературоцентричность установок максимально сказывается в «патриотической» критике, что находит выражение в защите авторитета классики и настойчивом желании критика-патриота «вычитывать модели поведения и мышления, спасительные, по его мнению, в современной ситуации ценностной дезориентации»1 (с. 185). Либеральная критика в 1990-е
1 См.: Бондаренко В.Г. Незаживающая память // Новый мир. - М., 1984. -№ 12. - С. 220-225.
годы (на заре разговоров о кризисе литературоцентризма) первой отвергает фигуру авторитетного, «всезнающего» критика: «теперь тексты не учат жить, но помогают понимать» (с. 196). Постмодернистская критика создала альтернативную литературоцентричную модель (с. 200). Особое место занимает «новая» критика «нулевых» (с. 204).
Второй раздел - «Литературоцентризм как самоописание. Литература о литературе: Образ, мотив, сюжет, рефлексия, текст».
В.К. Васильев (Красноярск) в статье «Литературный текст в свете архетипической проблематики» указывает на решение одной из фундаментальных задач литературоведения - описание в достаточной полноте универсальной структуры, объединяющей «русский текст». Такой текстопорождающей структурой, например, является архетипический сюжет о Христе и Антихристе, реализованный не только в классическом русском романе («Братья Карамазовы» Достоевского), но и в жанре жития, воинских повестей и др. Совокупность архетипических типологических сюжетов становится матричной моделью русской культуры. На необходимости дальнейшего изучения этих матриц и настаивает исследователь.
В статье Е.И. Шевчуговой (Красноярск) «Художественно-эстетическая рефлексия в письмах И.А. Гончарова к литераторам» дан вариант самоописания литературы - через эпистолярные высказывания о читателе - о процессе своего и чужого творчества и т. п. Классик настаивал, что писательство есть и долг, и величайшее наслаждение; поиск высоких идеалов в процессе творчества важнее, чем следование моде и общественному заказу, пользе; поэт и критик должны равно опираться на мысль и чувство, при этом уметь сладить с напором фантазии; роль читателя принципиально важна: он во многом соратник писателя (с. 246).
Е.Е. Анисимова (Красноярск) в статье «В.А. Жуковский в эстетике и поэтической практике К.М. Фофанова: Об особенностях литературной рефлексии предсимволистского времени» посвящена поэту, во многом подготовившему своим творчеством расцвет поэзии Серебряного века. Неоромантик К. Фофанов неоднократно обращался к поэзии Жуковского, о чем свидетельствует развернутый сопоставительный текстологический анализ текстов двух поэтов. «Основной стратегией Фофанова в отношении произведений Жуковского стал феномен, названый Харольдом Блумом "тессе-
рой"1 или, иначе говоря, переписыванием и "дописыванием" актуального поэта-предшественника» (с. 277).
К.В. Анисимов (Красноярск) в статье «Литературность и ее границы: Два представления о книге в эстетике И.А. Бунина» раскрывает двойственность представлений писателя о литературном письме и книге как его материальном воплощении. Автор исходит из двух альтернативных бунинских вопросов: является ли литературное творчество независимой знаковой системой, наполненной смыслом, или же это вторичная по отношению к «настоящей» жизни деятельность? На примере описания библиотеки в «Антоновских яблоках», в «Грамматике любви» и «Несрочной весне» исследователь выявляет комплекс мотивов и образов, связанных с книгой, подчеркивая ее эстетизацию и музеефикацию. При этом в других произведениях - «Крик», «Надписи», «Книга», - где значимость книги ставится под сомнение, подчас она физически уничтожается либо отмечается, признается ее малая значимость, разложимость на слова, главным из которых становится имя (с. 297). По мнению автора статьи, формирование особой художественной стратегии И. А. Бунина репрезентируется в иконическом конструкте имени.
Е.Н. Проскурина (Новосибирск) в статье «Мотивы библиотеки, книги, чтения в романах Г. Газданова» описывает круг чтения героев, литературность их поведения, особенности читающих и нечитающих персонажей. По ее наблюдениям, если в ранних романах с чтением связан мотив познания, становления личности героя через приобщение к мировой литературе и философии, то в последующих произведениях акцент смещается на героя-писателя, журналиста. В позднем творчестве автор приходит к признанию книги как учебника жизни, подчеркивая мифологическое, притчевое значение творчества.
М.А. Хатямова (Томск) в статье «Знаки литературности в биографической прозе Н.Н. Берберовой» освещает особенности художественных биографий, которые были созданы писательницей в эмиграции. На примере текстов «Чайковский: История одинокой жизни» и «Бородин» показано, что, несмотря на авторскую уста-
1 Блум Х. Страх влияния: Карта перечитывания / Пер. с англ., сост., примеч. и послесл. Никитина С. А. - Екатеринбург, 1998. - С. 18.
новку на факт, документ и примат жизни над искусством, авторский миф о художнике оформляется все же в символистской традиции, а сами биографии получаются литературо- и культуроцентричными. В этом ряду рассматривается и важнейший для Н. Берберовой текст «Курсив мой. Автобиография».
Н.П. Хрящева (Екатеринбург) в статье «Функция "чужих" текстов в "Чевенгуре" Андрея Платонова» рассматривает состав «книжного» слоя в романе: «. здесь и художественные произведения разных эпох, жанров и направлений, и философские сочинения, эстетические трактаты, технические учебники» (с. 346). Герои читают книги, обсуждают их, случайно видят отрывки, цитаты, небольшие тексты, написанные на плитах, колоннах, стенах. Авторская позиция проясняется через диалог новых революционных текстов и старых книг, представляющихся оплотом истины.
Р. С. Семыкина (Барнаул) в статье «Метафизика превращений в творчестве Ф.М. Достоевского и Ю.В. Мамлеева», понимая диалог как взаимопроникновение художественного слова двух писателей, ставит вопрос о «достоевскоцентризме» современной русской литературы. Автор обращается к творчеству Ю. Мамлеева. Для сопоставительного анализа выбрана одна из точек схождения в произведениях авторов - мотив фантастического превращения героя. Автор демонстрирует общую исходную основу семантики этого мотива у Достоевского и Мамлеева, определяя принципиальные отличия в его трактовке современным автором.
В статье Моники Сидор (Польша) «Творчество и ответственность: Статус литературы в публицистике А.И. Солженицына» описаны взгляды писателя, наиболее полно выраженные в его «Нобелевской лекции» (1972). Речь идет о тайнах литературной работы, о характеристике собственного призвания, об основах литературы; дан анализ себя как читателя. Особое внимание уделяется критическим откликам Солженицына на произведения коллег по писательскому цеху. И здесь он чаще выбирает художников недооцененных или незаслуженно забытых (например - И. Шмелёва). Писатель призывал подлинных художников слова препятствовать безответственности, пренебрежению идеалами, падению авторитета литературы.
О.В. Богданова (С.-Петербург) в статье «"Золотой сон" литературы (логоцентризм и антилогоцентризм прозы Т. Толстой)»
концентрирует внимание на интертекстуальности произведений писательницы. Предметом анализа являются ранние рассказы, повесть «Сомнабула в тумане» и, наконец, роман «Кысь». По мнению исследовательницы, Т. Толстая остается писателем-традиционалистом; для нее содержание важнее формы, а лингвистическая неряшливость текста, являясь фактом творческой неудачи художника, лишь подчеркивает авторскую позицию, утверждает высокий смысловой потенциал литературы в целом.
Третий раздел - «Литературоцентризм и вызовы интермеди-альности: Слово и.». Хорватская славистка Ясмина Войводич (Загреб) в статье «Игра в литературоцентризм (На примере адаптации "Метели" А. Пушкина)» затрагивает актуальный вопрос о соотношении литературного первоисточника и его экранизации. При очевидной первичности текста экранизация, театральная постановка и пр. - не «перевод», а трансформация текста, открывающая новые возможности для его понимания. Сопоставляя фильм В. Басова и спектакль Загребского театра с оригиналом - пушкинской повестью, автор приходит к выводу о сохранении сути литературного текста в его адаптациях, для чего не последнюю роль играет музыкальное сопровождение и фильма, и спектакля.
Е.А. Худенко (Барнаул) в статье «Телефонная близость в русской поэзии: Подрыв литературоцентризма (поэма В.В. Маяковского "Про это" и другое)» утверждает, что «роль телефона в разрушении письменного слова как одной из составляющих лите-ратуроцентризма не вполне оценена не только литературоведами, но и социологами, психологами, культурологами» (с. 460). Автор показывает, как нулевая визуальность телефонной связи отразилась на художественных особенностях поэмы В.В. Маяковского «Про это» и компенсируется поэтом при помощи словесных картин, образа фотокарточки, однако в конечном счете приводит к «дефраг-ментации», разрушению героя. Таким образом, «телефон, изначально размывающий контуры зримого слова, обостряет проблему поэтической идентичности, так как телефон "творит" человека говорящего, но не пишущего. Телефон, порождающий паутину человеческих разговоров, как ни парадоксально, все более погружает человека в творческое бессилие. В поэтическом тексте (особенно в том, где телефон вводится в ряд поэтической образности) имманентно обостряется конфликт вербального и визуального слова,
часто возникает тема потенциальной эстетической непонятости (для современников) или нечитаемости (для потомков)» (с. 477).
В статье А.И. Разуваловой (С.-Петербург) «"Влияние литературы и искусства на человеческое общество. преувеличено". Виктор Астафьев: "Литература" У8 "биология"» анализируется принципиальная для писателя идея связи между литературоцентричной культурой и преображением человеческой личности. Пиетет перед русской классической литературой не избавляет писателя от вывода, что усилия классиков бесплодны и человек не только стал не лучше, а хуже. При этом собственная писательская деятельность оправдывается тем, что может если не избавить человечество от страданий, то хотя бы немного усмирить в нем агрессивное начало.
В статье Т.Н. Марковой (Челябинск) «Интермедиальный код в новейшей русской прозе (роман "Быть Босхом" А. Королёва)» дано описание мотивов визуальных искусств (особенно живописи) в произведении одного из самых ярких современных авторов. Картины Босха эстетизируют натуралистические описания из жизни дисбата советской зоны, а в результате автор несет ответственность за свое творение не только перед современниками, но и перед потомками.
В статье И.И. Плехановой (Иркутск) «Литературоцентризм социальной лирики (В. Емелин, А. Родионов, М. Степанова)» показано, что современные поэты, описывая жизнь очевидную, обыденную, внеэстетичную, воспринимают себя как голос большинства. При этом социальная лирика до предела насыщена аллюзиями на классическую поэзию (которая настолько присвоена коллективным сознанием, что стала восприниматься как фольклор). Все это помогает ей демонстрировать свой социально-сатирический потенциал. Описывая творческие индивидуальности трех названных и непохожих друг на друга поэтов, И. Плеханова приходит к выводу о принципиальной литературоцентричности их творчества, как и всей социальной поэзии в целом, пока она выговаривает зреющие мысли и актуализирует культурный генетический код.
Заключает книгу статья А.Н. Губайдуллина (Томск) «Современная литература для детей: Стагнация или трансформация?»
Материалы коллективной монографии свидетельствуют, что кризис литературоцентризма как продолжающееся явление практически не позволяет взглянуть на него отстраненно; сами совре-
менные авторы, критики и литературоведы в большинстве своем остаются литературоцентричными, воспитанными на классической литературе и ориентированными на эти образцы. Несмотря на коммерциализацию творчества, на вторжение массмедиа в сферу художественного, «серьезная» литература продолжает создаваться, осознавая себя преемницей классики. При этом, однако, дефицитом становится глубокий читатель, способный воспринимать сложные тексты и адекватно откликаться на них. И все же русская литература остается способом идентификации человеком себя как участника социальной, культурной и национальной общности.
Е.И. Шевчугова
2015.02.002. ИСТОРИИ И СОЗНАНИЯ: КОГНИТИВНЫЕ ПОДХОДЫ К ЛИТЕРАТУРНЫМ НАРРАТИВАМ. Stories and minds: Cognitive approaches to literary narrative / Ed. by Bernaerts L., Herman L., Vervaeck B., and de Geest D. - Lincoln: Univ. of Nebraska press: Nebraska paperback, 2013. - 236 p.
Ключевые слова: нарратология; повествование; сознание; когнитивизм; эмпирические исследования литературы и чтения; конкретизация.
Взаимосвязь человеческого сознания и нарратива - одна из наиболее актуальных тем в современных когнитивистике и нарра-тологии. Реферируемый сборник собрал в себе работы как известных ученых, специализирующихся на этой тематике, так и молодых исследователей, принимавших участие в конференции в г. Лёвен (Бельгия) в июне 2009 г. Во вступительной статье редакторы издания - Ларс Бернартс, Дирк де Геест, Люк Херман и Барт Вервэк (Бельгия) - рассмотрели историю изучения одного частного вопроса, интересовавшего литературоведов с 1960-х годов: идею принципиальной фрагментарности литературного текста, требующей конкретизации со стороны читателя. Выдвинутая польским эстетиком Р. Ингарденом и разработанная представителем немецкой рецептивной эстетики В. Изером, эта концепция получила новое освещение в работах литературоведов-когнитивистов, в том числе в некоторых статьях реферируемого издания. Авторы вступления выделили также ключевые моменты в изучении сознания и нарратива, представленные работами М. Тёрнера, Ю. Марголина,
