CC BY
21
К. Виганд выделяет несколько ключевых эпизодов романа: совращение Дэвидом Лоури Мелани Айзекс, изнасилование Люси Лоури и отстрел бесконтрольно размножающихся собак. Они в разной степени связаны с раскрытием содержания понятия «Эрос» в произведении, и через них можно проследить путь обретения героем новой идентичности. Многогранный концепт Эроса существует в романе наравне с другими терминами, принятыми для описания различных уровней межличностных взаимоотношений и показывающими весь эмоциональный спектр от желания, импульса, искушения, инстинкта, страсти и вожделения до привязанности, каритаса и любви. В тексте Кутзее противоположные характеристики чувственной стороны жизни часто сталкиваются, создавая своеобразный вид языковой игры, служащей для их наиболее яркой демонстрации. Герой романа видит изначальное значение слова «любить» в слове «друг», которым называет себя Билл Шоу, муж его любовницы и хозяйки приюта Бев. Другое нетрадиционное проявление Эроса в «Бесчестье» - эвтаназия путем усыпления собак, она используется в клинике Бев Шоу для борьбы с последствиями сексуального влечения у животных.
Эрос в романе характеризуется двумя группами терминов: с одной стороны, связанных либидо, телесными проявлениями чувств, сближающими человека с животными; с другой - Эрос в его традиционном понимании, высшая сила, которая позволяет приблизиться к божественной сфере. Эта двойственность свойственна началу и середине романа. В конце его Лоури отказывается подчиняться животному началу и стремится к величию духа. Он отрицает восприятие женщины и мужчины только как животных, не имеющих собой сферы проявления естества, и отвергает также некоторые принципы традиционного христианства и этики гуманизма, считая их иллюзорными и навязанными человеку обществом.
Я.Г. Гудкова
БИОГРАФИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ
2015.01.033. САФРАНСКИ Р. ГЁТЕ: ЖИЗНЬ КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА.
SAFRNSKI R. Goethe: Kunstwerk des Lebens: Biographie. - München: Carl Hanser Verlag, 2013. - 750 S.
Ключевые слова: немецкая литература XVIII в.; немецкая литератураXIXв.; биография, жизнь как искусство; Гёте.
Автор известных биографий Ф. Ницше, Ф. Шиллера, М. Хай-деггера, книг о романтизме, о «буре и натиске» Рюдигер Сафран-ски на этот раз обращается к жизни Иоганна Вольфганга Гёте (1749-1832). Несмотря на то что в Германии число трудов о жизни Гёте огромно, выбранный автором ракурс позволяет по-новому взглянуть на него: увидеть человека в непосредственном взаимодействии с Историей человечества.
По мнению исследователя, опирающегося на письма и документы, Гёте едва ли так уж сильно повлиял на дальнейший ход истории Германии, но, будучи глубоко связанным с общественной и культурной жизнью своего времени, сам он всегда умел, переживая эту историю, оставаться собой. Вынужденный, вне всякого сомнения, принимать во многом участие, он обладал душевно-духовным иммунитетом необычайной силы: твердо знал, что впускать в себя можно, а что - лучше не впускать, и тем самым показал себя мастером не только в своем творчестве, но «еще и мастером жизни», который обладал «потрясающим умением игнорировать» (с. 15).
Остро ощущая принципиальное различие между литературным творением и жизнью, он хотел и самой своей жизни придать черты художественного произведения - превратить ее в островок осмысленности в мире бесформенного и случайного, наполнявшего его ужасом. Все вокруг него должно было иметь форму, полагает Р. Сафрански, и либо он раскрывал эту форму в вещах и явлениях вокруг себя, либо создавал - в повседневном общении, дружбе, разговорах и письмах. Некоторые яркие впечатления оставались с ним подолгу, ожидая своего творческого воплощения, - такова, например, «трагедия Гретхен», детоубийцы, дело которой рассматривалось в суде в пору его обучения юриспруденции (1772), прозвучавшая потом в «Фаусте».
Будучи собирателем не столько предметов, сколько впечатлений и наблюдений, он и сам для себя, несомненно, являл и объект наблюдений, и исторический феномен. Именно поэтому, полагает автор книги, ему и удалось написать самую значимую для старой Европы автобиографию - «Поэзия и правда: Из моей жизни» (1833). Гёте был свидетелем Французской революции, наступившей затем реставрации, Наполеоновских войн, промышленного
переворота, строительства железных дорог... Р. Сафрански показывает, как эти конкретные эпохальные сдвиги, менявшие сознание человечества, отражались в его сознании и его творчестве.
Книга разделена на 32 главы. В основе деления - хронология, но не только. Главы построены в соответствии с колебаниями главных направлений жизни Гёте и сосредоточены на важном - то на его встречах, жизненных или духовных, то на размышлениях о самоопределении (такова, например, гл. 3, повествующая о «путях к религии», «попытке благочестия»), то на переживаниях «откровения» или «прозрения» (см., напр., гл. 5: «Юнг-Штиллинг. Апер-сю, или Молния духа.» или гл. 13: «.Декабрь 1777: "Путешествие в Гарц зимой" и приговор богов»).
Важное место в книге занимают главы, в которых автором вводятся многочисленные второстепенные персонажи, создается панорама литературной и общественной жизни. Так построена, например, глава 25. В центре ее - Гёте и романтизм, шире - немецкий романтизм как явление, и параллельно - Шиллер и романтизм; Шиллер и Гёте. Последний, в качестве консультанта сотрудничавший с братьями Шлегелями, с 1798 г. издававшими журнал «Атенеум», разрывался между романтиками и Шиллером, «который знать про них ничего не желал» (с. 488).
Гёте представлен в широком окружении. Рядом с ним и романтики - Тик, Шлейермахер, Каролина Шлегель, и Шиллер, и Шеллинг. Но если сближение его с романтиками было, по мнению Р. Сафрански, отчасти собственным жестом противостояния Шиллеру, то знакомство с Шеллингом произошло стихийно по инициативе последнего.
Дружба с Шиллером, присутствие его в Веймаре, в соседнем доме, высвечены автором с разных сторон. Р. Сафрански не ограничивается темой творческого взаимообогащения двух титанов: его герои ссорятся и мирятся, расходятся и сходятся вновь, но горе Гёте после смерти Шиллера, его отчаяние от возникшей пустоты передается с поразительной непосредственностью.
После такой трагедии нужна пауза, и прежде чем начать новую главу, автор книги делает остановку, предлагая читателю «Попутное замечание: Служебная кляча и Пегас», в то время как его герой, намеренно уклоняясь от «чистой литературы», пробует себя в «земных делах»: на службе при молодом герцоге Веймарском,
исполняя всевозможные «роли» - от школьного инспектора до финансиста, до дипломата. Что, впрочем, согласуется с жизненным стилем Гёте, определенным в главе 7 как «деятельная праздность», за которой стоит восприятие творчества не как обязательного занятия, профессии, но как свободной внутренней необходимости. В тогдашних служебных обязанностях, принятых на себя добровольно, Гёте видел важную возможность практической деятельности, всегда его привлекавшей. Понадобилось несколько лет, чтобы он осознал тяжесть взваленной на себя ноши. Этим, прежде всего, по мнению Р. Сафрански, объясняется бегство поэта в Италию.
Масштабные исторические события также находят в книге свое место. Им посвящена глава 26: «Катастрофа 14 октября 1806 года. Веймар разграблен и оккупирован». Как реагирует Гёте? Он видит масштабы трагедии, но сохраняет выдержку и спокойствие. Чем занят он помимо трех известных встреч и разговоров с Наполеоном, во время одного из которых император якобы произнес: «Вот великий человек!»? Показательно, что эта известная фраза как, может быть, не подтвержденная источниками, не приводится в книге. А Гёте тем временем погружен в хлопоты в связи с женитьбой, он оформляет в юридическую собственность свой дом на Фрауенплац.
Р. Сафрански опирается на документы, многие из которых представлены впервые (отрывки из рукописей, писем, дневников, высказывания его современников). Так, франкфуртская юность Гёте показана в том числе и через его письма к тогдашнему другу, Эрнсту Вольфгангу Беришу, прежде в таком объеме никогда не цитировавшиеся. Общий биографический смысл имеет для автора и упомянутая «история с Гретхен», позднее отраженная не только в «Фаусте», но и в пятой главе «Поэзии и правды». На самом деле эта девушка, чуть старше Гёте, была кельнершей. Она говорила о нем как о ребенке, что его глубоко задевало и не позволило забыть о произошедшем. Р. Сафрански считает, что именно эта история породила некоторый сдвиг в сознании Гёте: «С полудетским доверием к себе было покончено. Он увидел себя со стороны... Была утрачена непосредственность». Трудный опыт сочетания непосредственного восприятия и восприятия себя со стороны отразился в письмах, на которые и ссылается Р. Сафрански (с. 35-36), но в «Поэзии и правде» нет об этом ни слова.
Используя научный инструментарий, Р. Сафрански наделяет жизнью не только своего главного героя, но и окружавших его людей, оживляет и хорошо известные факты литературной истории. Подлинные документы интерпретируются с учетом мыслей и чувств вовлеченных лиц. Свидетельства и обстоятельства оживают, исключая как односторонние подходы, так и произвол выдумки. Противоречивая материя жизни, столь уместная в книге о Гёте, сохраняется.
Ведь не было ничего более чуждого главному герою, чем какая бы то ни было односторонность. В полярности противоположностей он видел источник движения, составляющего содержание и суть жизни. Почему, недоумевал Гёте, нужно искать одну идею, когда жизнь соткана из противоречий? Поэтому, заключает Р. Сафрански, Гёте была чужда религия и вера. Современность он понимал как изверившуюся в Боге, «безбожную», и в «Фаусте» показал, что эта современность способна сотворить с человеком, преображая его сознание. Человека создают! - И вот перед читателем искусственный человек - гомункул. Правда, узнав от друга-химика, что в реальности подобное невозможно, Гёте, испытав чувство облегчения, перепоручил создание гомункула своему Вагнеру.
Глава 33 - о второй части «Фауста». Шиллер так и не дождался завершения работы над этим главным произведением своего друга. Сам Гёте неоднократно готов был счесть работу законченной, но всякий раз вновь возвращался к злополучной второй части.
Трагедия Фауста не укладывалась в изначально выбранные рамки. Речь шла о последних вопросах, в свете которых сомневающийся Фауст сближался с иронизирующим Мефистофелем. Но где же последний вывод? Р. Сафрански считает, что Гёте не случайно прибегает к аллегории. Поэт, несомненно, порадовался бы, наблюдая за исследователями, бьющимися над разгадкой текста. Но негодовал бы, если бы при этом была забыта красота, таящая загадку (с. 606). Творческий акт для Гёте заключался «в обозначении полюсов и их усилении» (с. 607). Мефистофель важен, ибо предохраняет человека от успокоения. Этим он близок Фаусту. Но у Мефистофеля своя антропология: данная человеку толика разума слишком мала, чтобы он мог стать истинно разумным, но чересчур велика, чтобы позволить ему смириться с животным существованием. Сочетание ищущего истину метафизика Фауста и
реалиста-черта вскрывает движущую пружину современного мира. Когда друг-физик Деберейнер поведал поэту о нереализуемости на практике человека-гомункула, Гёте, как показывает Р. Сафрански, испытал облегчение. Эпизод, когда в конце поэмы гомункул возвращен «элементам», полон иронии.
Книга завершается сентенцией, обращенной к читателю: «Гёте умел творчески использовать свою свободу. Он пример того, сколь многого можно достичь, если считать своей задачей стать тем, что ты есть» (с. 650).
Н.С. Павлова
2015.01.034. ПОЛЁТОВА М.А. ДУША ХРАНИТ... НИКОЛАЙ РУБЦОВ: МАЛОИЗВЕСТНЫЕ СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ. - М.:
Молодая гвардия, 2009. - 285 с.1
Ключевые слова: биография; поэзия; Россия.
Книга создана и прокомментирована основательницей московского музея Н. Рубцова (1936-1971), подвижницей в собирании и изучении архивных материалов, воспоминаний современников. М.А. Полётова, по словам поэта и прозаика Г.П. Калюжного, «чувствует и понимает поэта на сокровенном уровне», она раскрывает «малоизвестные картины условий жизни и творчества Н.М. Рубцова. и защищает мощного и в то же время хрупкого поэта от чудовищных обвинений, предоставляя документальные свидетельства людей, сохранивших добрую память о великом поэте» (с. 279).
Анализируя многочисленные интервью, М.А. Полётова воссоздает события военного и послевоенного детства Рубцова. В 1942 г. он поступил в Красковский детский дом, в 1943 был переведен в детский дом села Никольского Вологодской области; переезд был трудным: «Телеграмма в Никольское с просьбой выслать лошадь для встречи детей у переправы по какой-то причине не дошла. И в холодную октябрьскую ночь, под проливным дождем дети-семилетки - а до Никольского двадцать пять километров - шли пешком» (с. 14).
1 См. также: Полётова М.А. «.Пусть душа останется чиста.» Н. Рубцов: Малоизвестные факты биографии. - М., 2008. - 416 с.
