CC BY
71
состоят из вопросов, сформулированных для исследовательской комиссии. Речь идет о невыясненных обстоятельствах смерти Мар-грет Фалькес в тюремной камере. Но вместо того чтобы пролить свет на это дело, Серратта сам все больше заходит в тупик. Подобный мыслительный хаос аналогичен тому, который царит во время церемонии по случаю похорон террористов. Квинтессенцией ощущения чрезмерности противоречий являются заявления Нагеля о себе самом как «собирателе нации» и его же слова о фигуре Германии с памятника Нидервальд как о «проститутке». Эти заявления смущают, отдают дурным тоном, но на удивление пронизаны особой комичностью. И все эти элементы, считает К. Рейхардт, отнюдь не недостаток текста Делиуса, но сознательно применяемые им стилевые средства, рассчитанные на более детальный читательский взгляд в спорах о терроризме.
В заключение К. Рейхардт еще раз отмечает тематическое и повествовательное сходство романа Делиуса с книгой Кувера. «Публичное сожжение» дает немецкому автору средства, которые, будучи положены на материал истории родной страны, позволяют поляризовать точки зрения на терроризм в ФРГ. Роман «Вознесение врага народа» констатирует весьма важную истину о том, как ускользает от внимания и мифологизируется истинная история терроризма в ФРГ за пристрастными интересами государственной охраны, СМИ, РАФ и им сочувствующих.
Характерно, что роман Ф.К. Делиуса не дает ответов на поставленные вопросы, и на самом деле объективной точки зрения на терроризм в ФРГ быть не может. Единственная цель писателя -выявить эти назревавшие десятилетиями вопросы. Противоречия не сглаживаются, и ни одна из сторон конфликта не является правой.
О. Р. Губецков
2015.01.031. СОВРЕМЕННЫЕ АНТИУТОПИИ. (Сводный реферат).
1. СИМУТ А. Метафорические дистопии и конец света в романах «В стране уходящей натуры» Пола Остера и «Слепота» Жосе Са-рамаго.
SIMUT A. Metaphorical dystopias and the end of the world (s) in Aus-ter's Country of last things and Jose Saramago's Blindness // Studia phi-lologia. - Cluj-Napoca, 2012. - Vol. 57, N 4. - P. 109-117. 2. ШТЕФАН О. «В стране уходящей натуры» и дислокации в современных дистопиях.
STEFAN O. Countries of last things, location and dislocation in modern dystopias // Studia philologia. - Cluj-Napoca, 2012. - Vol. 57, N 4. -P. 119-129.
Ключевые слова: дистопия; утопия; антиутопия; Пол Остер; чувство «безместья» (placelessness).
Профессор Андрей Симут (университет Бабеш-Болиай, Клуж-Напока, Румыния) исследует особенности развития апокалиптического сценария в жанре дистопии на материале романов «В стране уходящей натуры» (1987) американского писателя Пола Остера и «Слепота» (1995) португальского автора Жозе Сарамаго. В обоих произведениях очевидны изменения в жанре дистопии: антиутопия возникает из апокалиптического кризиса. Основа сюжета - метафора: Город у Остера, Санаторий у Сарамаго. Пространство вымышленных миров строится вокруг дистопической концепции contrum mundi (лат. наперекор всему миру), также являющейся воплощением «апокалиптической силы» (the apocalyptic force). Роман «Слепота» своей концовкой словно бы создает нулевую историческую точку отсчета художественного пространства.
Остер в своем романе совмещает два схожих между собой способа создания дистопического мира - антиутопию и апокалип-тику. Вымышленный мир романа представляет собой изолированное пространство - безымянный город, в котором сосредоточены силы хаоса и разрушения, направленные на остальной мир. История главного героя, изложенная от первого лица, - это новый взгляд на этот Город, это впечатления молодой девушки, только начинающей в нем жить Анны Блюм, которая в письме подруге по сути рассказывает историю вырождения цивилизации, регресса до состояния полного упадка и конца всех форм власти и порядка. В романе речь идет о предапокалиптическом времени, когда вымирание человечества ощущается прежде всего из-за отсутствия детей.
Хаос и разрушение - первые впечатления Анны по прибытии в Город. Она - свидетель исчезновения не только вещей, но и слов
их обозначающих и самой памяти. Ее письмо - символическая попытка сохранить умирающий язык и внутреннюю мотивацию посредством стиля, формы и нарративных техник. Так писатель разрешает проблему литературного дискурса о конце света и борьбе за передачу невыразимого.
Конец света - это метафора погружения в забытье. Повествование начинается с постисторического момента, когда исчезающее человечество сталкивается со своей культурной памятью. Главный герой, ведущий дневник1, пытается восстановить мир с помощью воспоминаний.
Один из признаков классической утопии - совпадение рассказа свидетеля о действительности с ее описанием героем / писателем. Один из признаков антиутопии - посвящение в тайны исчезающего пространства, изображение распадающегося мира, смятение чувств и мыслей наблюдающих за этим процессом людей. Город в романе косвенно отсылает к реальному Нью-Йорку, в нереальном Городе присутствуют элементы знакомой городской среды. Так, долгое время сохраняется национальная библиотека, вход в нее - последняя возможность вновь вернуться в прежний мир.
Если роман Остера сосредоточен на внутреннем апокалипсисе, на пустоте, то книга Сарамаго повествует, по мнению А. Симута, о сползании мира в ожидании конца света в хаос, о зарождении «государства-исключения». Как и Остер, Сарамаго прибегает к визуальной метафоре и воображению, которое по-новому представляет явления современного мира, т.е. к двум чаще всего используемым сюжетообразующим принципам дистопии.
В «Слепоте» метафора - это неизвестная глазная инфекция, охватившая город. Писатель использует миф о «последнем человеке» на земле. «Последний человек» - жена доктора, зрячая в мире слепых, одновременно рассказчица и главная героиня. Она свидетель краха общественных отношений, цинизма СМИ, управлявших людьми с помощью культа изображения и декадентского вуайе-ризма (поражение общества потребления) и восстановления поте-
1 Дневниковые записи играют важную роль в антиутопической апокалиптической литературе и встречаются в романах «1984» Джорджа Оруэлла, «451 градусов по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «Радуга гравитации» Томаса Пинчона, «Рассказ служанки», «Орикс и Коростель» Маргарет Этвуд. - Прим. реф.
рянных ценностей (великодушие, братство, жертвенность). Оторванность от внешнего мира изображена через потерю зрения и потерю хронологического времени.
Источник инфекции так и не установлен, причина болезни кроется в состоянии человечества: его жестокости, отсутствии великодушия, утрате естественных человеческих чувств. Слепота порождает замкнутое пространство Города, где начинается повествование, затем Санатория - охраняемого объекта сродни тюрьме, в который заключены зараженные. В романе сосуществуют по крайней мере два концентрических круга вымышленного пространства: Город / Центр / Страна и Санаторий / Тюрьма. Санаторий - символ апокалиптического краха цивилизации и времени, воплощение падения человеческой цивилизации и сущности ее «демонов». Человек больше не хозяин своего мира, его вырождение влечет регрессию с неизвестными последствиями.
Пространство дистопии, как пишет А. Симут, охватывает тех, кто способен предложить новое, и тех, кто превращает действительность в хаос. Способность наблюдать за другими, не будучи замеченной, позволяет героине романа Сарамаго понять пороки человеческой натуры и в то же время увидеть перспективу выживания цивилизации в момент ее вырождения в царство «слепых животных». Слепота порождает путаницу и вместе с тем открываются новые духовные возможности, путь к утопии обновленного человечества.
Ольга Штефан (университет Бабеш-Болиай, Клуж-Напока, Румыния) рассматривает пространство дистопий в романе «В стране уходящей натуры» Пола Остера. Ужасающее изображение автором неведомых мест дает исследовательнице повод к рассуждению о способах отображения настоящего и чувство ностальгии писателей по художественному видению прошлого.
Мир дистопии позволяет перенести актуальные проблемы настоящего в абсурдное будущее, где они существуют в форме вопросов. При создании нового пространства писатели часто прибегают к изображению реальных городских объектов. Чтобы изучать мир дистопии, необходимо учитывать его двойственность. «Внешность» городов в дистопиях напрямую связана с обликом современных мегаполисов.
Картины кризиса цивилизаций меняются в зависимости от их интерпретации и являются попыткой увидеть в современной городской среде утопический импульс прогресса и следующего за ним этапа дистопии, который отправляет читателя в ужасающий мир с целью подготовить его к пониманию опасностей настоящего1. Писатель, пытающийся достоверно изобразить спатиализацию (М. Фуко) времени, вынужден сосредоточивать внимание на описании пространства. Дистопия становится критическим дискурсом о современном городе, в котором массовое сознание сталкивается с новыми технологиями, вызывающими критическую оценку утопических обещаний. О. Штефан прослеживает перспективы дистопии как возможного варианта тоталитарного будущего.
Чувство «безместья» (р1аое1е88пе88)2 - основное условие дистопии, сочетающей в себе черты существующего и утраченного мира как «потерянного рая». Ад дистопии воплощается в изоляции человека от природы. Технологии порабощают и деформируют его видение мира.
Пол Остер, «подрывая» научно-фантастические образцы жанра и необычно используя эпистолярную форму повествования, пишет нетипичную историю расширяющегося ада. Отчасти героям его романа удается выжить благодаря сохранившимся в памяти воспоминаниям об утраченном мире. Ностальгия приобретает этическую ценность. Роман несет в себе двойную смысловую нагрузку: с одной стороны, он обращен в будущее, с другой - переполнен ностальгией об ушедшем. Повествование сосредоточено не на изображении социальных и политических ошибок, приведших общество к разрухе, а на психологии героев. Текст романа представляет собой письмо «из преисподней», написанное без веры его автора в то, что оно достигнет своего адресата, с единственной целью выстроить воспоминания по порядку. Выживание оказывается основанным на сохранении памяти и ее документировании.
В.М. Кулькина
1 Noir urbanisms: Distopic images of the modern city / Ed. by Prakash G. -
Princeton: Princeton univ. press, 2010. - P. 288.
2
Термин Эдварда Рильфа. См.: Relph E. Place and placelessness. - L.: Pion, 1976. - 156 p.
