CC BY
17
Иногда критические замечания в адрес поэзии Стация кажутся обращенными к Расину, поскольку совпадают с теми замечаниями, которые были адресованы критиками стилю расиновской «Фиваиды». Все это делает необходимым углубленное исследование стиля драматургии Расина в контексте особенностей риторической теории и практики его эпохи.
Н.Т. Пахсарьян
2014.04.021. ДЮФЛО К. ПРИКЛЮЧЕНИЯ СОФИ: ФИЛОСОФИЯ В РОМАНЕ XVIII в.
DUFLO C. Les aventures de Sophie: La philosophie dans le roman au XVIII siècle. - P.: CNRS Editions, 2013. - 287 p.
Ключевые слова: философский роман; антироман; рефлексия; нарратор; эстетическая оценка.
Кола Дюфло - профессор Пикардийского университета им. Жюля Верна, специалист по французской философии и литературе XVIII в. В монографии ученый исследует формы выражения философской рефлексии в романной прозе просветительской эпохи, когда философия и роман не были изолированы друг от друга и сблизились настолько, что философствование в романах стало модой. В этот период роман пересоздает сам себя, экспериментирует с формами и содержанием, ищет новые темы, стремится достичь той основательности, которая позволила бы принять его всерьез и избежать упреков в легковесности и развлекательности. Присутствие философии в романах XVIII столетия было беспрецедентным. Оно предполагало введение персонажей-философов - серьезных и комических (Панглосс в «Кандиде» Вольтера), мужчин и женщин (Мирзоза в «Нескромных сокровищах» Дидро), описанных в третьем лице и повествующих от первого лица (Кливленд в «Английском философе» Прево); создание заглавий, в которых была бы обозначена философская проблема («Кандид, или Оптимизм», «Задиг, или Судьба», «Жак-фаталист», «Жюстина, или несчастья добродетели» и т.п.), но главное - включение этико-религиозной рефлексии, вопрошания о важнейших вопросах философии, переживающей крушение системности.
К. Дюфло ставит задачу уточнить значение термина «философский роман». Поскольку роман - нарративный жанр, то что
происходит, когда в него включаются элементы рефлексии, философские тезисы, по ходу развития сюжета защищаемые или опровергаемые? Автор монографии называет важным тот факт, что «Английский философ, или История Кливленда» (1731-1739) Пре-во - «роман, который со страстью читался всеми философами Просвещения, целиком выстроен вокруг провала претензий на философский образ жизни» (с. 20-21). В некотором смысле роман представляет собой опровержение философии, поскольку материнское воспитание Кливленда, построенное на рационалистических принципах, ведет его от неудачи к неудаче: картезианская система не спасает героя от отчаяния. Насыщая произведение фабульными перипетиями, Прево одновременно стремится придать глубину развлекательному жанру, каковым считали роман в 1730-е годы.
Однако философичность романной прозы не всегда связана с персонажем-философом. В «Жизни Марианны» (1731-1741) Мари-во нет ни философии в собственном смысле, ни фигуры философа, но заглавная героиня непрестанно размышляет на моральные темы, открывая богатые рефлективные возможности повествования от первого лица. Многочисленные отступления-рассуждения Марианны, прямо заявляющей, что она - не философ, проблематизируют с помощью игровой модальности (эпистолярно-мемуарной болтовни с подругой) соотношение нарративности и рефлективности в романе.
Проблематизация касается и формы чтения такого рода романов. «Философский текст и текст романа не предполагают единого читательского отношения» (с. 32). Художественное произведение рассчитано, прежде всего, на эстетическую оценку (нравится / не нравится), а философское требует вывода об истинности / ложности своего содержания. Автор, создающий философско-худо-жественный текст, адресуется одновременно и к читателю романов (привычно заранее выносящему за скобки вопрос об истине), и к читателю-философу (для которого истина, напротив, - краеугольный камень чтения). Включение философских пассажей в романы XVIII в. ставит вопрос о статусе такого текста, о сути превращения философской идеи в идею романическую. Став частью художественного вымысла, философская идея становится мнением того или иного персонажа, чертой его характера, а не последовательностью аргументов.
Рассматривая далее различные философские романы эпохи Просвещения, как художественно совершенные - «Новую Элоизу» Руссо, «Нескромные сокровища», «Монахиню» и «Жака-фаталиста» Дидро, так и второстепенные - «Моральный мир» Пре-во, «Философ Клерваль» Дюрозуа и др., автор монографии усматривает в них разные жанровые модели. Примером романа-рассуждения является «Новая Элоиза», в ней разнообразные рассуждения героев эпистолярного романа художественно мотивируются (рассуждения Сен-Пре о музыке, Юлии - о воспитании детей, Эдуара - о самоубийстве и т.п.). Текст-рассуждение перестает быть самоцелью, растворяется в романном повествовании.
Примером философского романа в обличье восточной сказки выступают «Нескромные сокровища»: Дидро вдохновляется сборником сказок «1001 ночи», а наиболее философствующим персонажем делает женщину - возлюбленную султана. Такого рода обыгрывание «непрофессионализма» героя-философа можно обнаружить и в «Монахине» (наивная, неопытная Сюзанна), и в «Жаке-фаталисте» (необразованный слуга Жак). Персонаж-философ помогает нарративизации философских концептов, играя при этом роль как модели, так и антимодели (Панглос в «Кандиде» Вольтера).
Философ в этот период - не только тот человек, который пишет книги, трактаты, читает лекции, но прежде всего тот, кто ведет определенный образ жизни. В отличие от времен античности (когда это образ жизни стоика или эпикурейца) или от средневекового этапа (когда философ - аскет) просветительская эпоха ищет светскую модель философа, и в философских словарях данная модель понимается как образ жизни свободно мыслящего человека. В то же время персонаж-философ отличается от других романных героев, он создает напряжение между изложением своих тезисов и повествованием, между мудростью (ненарративной позицией) и необходимыми для движения фабулы страстями, переживаниями.
Однако существует пример того, как романист превращает героя-философа в нарратора («Моральный мир» Прево, 1760). Пре-во уже пробовал соединить философичность с повествовательно-стью и в «Мемуарах знатного человека, удалившегося от света», и -особенно - в «Кливленде», однако в «Моральном мире» нарратор создает своего рода энциклопедию человеческих страстей, развивает экспериментальную философию страсти. Повествователь-фило-
соф становится «аналитиком морального мира, видит в окружающей реальности только последовательность сцен, которыми он пополняет свою коллекцию» (с. 104-105). Его философия черпает наблюдения за страстями из опыта.
В «Монахине» (1760) Дидро мы, напротив, встречаем нарра-тора, не знающего философии. Сюзанна представлена читателю наивной, простой, неопытной и невинной жертвой. Вкрапления сексологических рассуждений героини (в период, когда она попадает в другой монастырь) имеют целью поставить читателей перед проблемой, побудить их к размышлениям, а не погрузить их в философский дискурс персонажа.
Один из самых значительных романов эпохи - «Поль и Вир-жини» (1788) Бернардена де Сен-Пьера - охарактеризован К. Дюфло как произведение, опровергающее классическую философию рационализма. Трогательная история любви в экзотической атмосфере Америки, опубликованная в качестве приложения к «Этюдам о природе», самим автором названа «своего рода пасторалью» (с. 222). Уже первая фраза романа выделяет излюбленную в этот период тему руин, рисуя развалины пастушеских хижин. Статус приложения к философскому труду не редуцирует, однако, сюжет романа до иллюстрации к его тезисам, хотя далеко не всегда теоретические пассажи, введенные в текст романа, рассматривались читателями как органичные.
Обращаясь к анализу «Кандида» (1759) Вольтера, К. Дюфло вразрез с устоявшимися представлениями делает вывод об «антифилософской» направленности этого романа. В связи с этим он уточняет само понятие «антироман». Обычно так именуют сочинение, критикующее романические клише старых романных форм, и относят к антироманам «Дон Кихота» Сервантеса, «Экстравагантного пастуха» Сореля и другие, большей частью пародийные произведения. К. Дюфло же выделяет две формы «антироманов»: в первом случае фабула романа связана с историей персонажа, романические ожидания которого не оправдывает реальный мир; во втором случае фабула построена на том, что оказываются разрушены или поколеблены читательские ожидания, а не иллюзии персонажа, демонстрируется неэффективность привычек чтения, сформированных прежним читательским опытом. И с этой точки зрения
антироманами второго типа выступают «Кандид» Вольтера и «Жак-фаталист» (1773) Дидро.
Причем особенно последователен в игре читательскими ожиданиями оказывается Дидро. Побуждая читателей изменить их восприятие романной фабулы, писатель одновременно меняет их восприятие философского дискурса. Этому способствует диалогическое повествование, по ходу которого ведется разговор не только персонажей между собой, но и повествователя с читателями. Произведение становится антироманом, герой которого - его читатель. Дидро предельно усложняет соотношение между философской мыслью и нарративом, читательская интерпретация высказываний персонажей оказывается затрудненной, притом что повествователь часто апеллирует к читателю. Одновременно автор «Жака-фаталиста» создает иллюзию свободы чтения и интерпретации, в которую могут быть включены читателями и включаются самим повествователем ассоциации с другими романами, их сюжетами, персонажами.
Н.Т. Пахсарьян
2014.04.022. ПОПОВИЧ А.В. МИФОЛОГИЧЕСКИЕ МОТИВЫ И ОБРАЗЫ В ПОЭЗИИ РУССКОГО ПРЕРОМАНТИЗМА. - Херсон: Айлант, 2012. - 210 с.
Ключевые слова: преромантизм; эсхатологизм сознания; танатологичность образов; доминантные мифологемы поэзии -Золотой век; Смерть; Гений; структурно-семантические модели рецепции мифа: аллегорико-эмблематическая; условно поэтическая; мифотворческая.
В центре исследования А.В. Попович (доц. Института иностранной филологии Херсонского гос. ун-та, Украина) - поэтическое творчество русских писателей второй половины XVIII - начала XIX в. В изучении поэзии «переходного периода» автор монографии исходит из «концептуальных обобщений, представленных в работах С.С. Аверинцева, М.Л. Гаспарова, А.В. Михайлова, Л. А. Чёрной, А.Ю. Мережинской, В. И. Силантьевой, Е.М. Чер-ноиваненко, И.С. Заярной, Н.И. Ильинской» (с. 5).
