CC BY
58
органичная часть, являясь одновременно и частью людей, чья мифология неизменно сохраняет представления о них.
Е.В. Соколова
ЛИТЕРАТУРА XX-XXI вв.
Русская литература
2013.04.028. О ПУТЯХ ИССЛЕДОВАНИЯ ТВОРЧЕСТВА ВВ. МАЯКОВСКОГО. (Сводный реферат).
1. ВАНЮШКИНА С.Г. Самоирония в ранней лирике В.В. Маяковского // Вестник Томского государственного педагогического университета. - Томск, 2011. - № 7. - С. 118-121.
2. РОГАЧЁВА Н.А. «Дух» и «духота» литературной пушнины // Лабиринт: Журнал социально-гуманитарных исследований. - Иваново, 2013. - № 1. - С. 76-86.
3. БАРИНОВА К.В. Проявление карнавализованного сознания в отечественной драматургии 1920-х годов // Вестник Томского государственного педагогического университета. - Томск, 2012. -№ 3.- С. 110-117.
4. КУЛУМБЕТОВА А.Е. Модель сатирического жанра и жанровой разновидности в активном центре «Клопа» В.В. Маяковского и «Самоубийцы» Н.Р. Эрдмана // Вестник Томского государственного педагогического университета. - Томск, 2011. - № 7. - С. 27-28.
5. БЕСТОЛКОВ Д. А. Современное литературоведение о В.В. Маяковском: Поиски новых путей исследования творчества поэта // Библиотека [Электронный ресурс]. - [Б. м.: б. и.], 2013. - Режим доступа: http ://kk.docdat.com/docs/index-383 049.html
В отобранных для реферирования статьях, вышедших в преддверии и в год 120-летия В.В. Маяковского (1893-1930), даны примеры поисков новых подходов к анализу приемов сатирического изображения в стихотворных и драматических произведениях, а также предпринята попытка обобщить итоги литературоведческого исследования его творчества за последние годы.
С.Г. Ванюшкина (Томск) трактует самоиронию как совершенно особый вид комического, для осуществления которого «автору необходимо было выйти "за пределы" собственного сознания, встать на место другого, позволить увидеть себя не идеальным, не высшей инстанцией и при этом не потерять себя» (1, с. 118). В ран-
ней лирике Маяковского самоирония героя начинает проявляться одновременно с иронией. Например, в стихотворении «Нате!» (1913) это связано с попыткой самоопределения: «...я - бесценных слов мот и транжир». Лирический герой понимает всю бессмысленность и нелепость своего поведения. Сквозь его насмешку над самим собой отчетливо прослеживаются нотки сожаления. Эмоциональное напряжение постепенно нарастает с появлением в стихотворении образов мещан. Сначала герой обращается к «мужчине с капустой в усах», затем к «женщине-устрице». Смягчающее сожаление и самоирония уходят, а на первый план вырывается крик -вызов миру других: «Кривляться перед вами не захочется - и вот / Я захохочу и радостно плюну, / Плюну в лицо вам / Я - бесценных слов транжир и мот»1. Последний стих создает кольцевую композицию, делая акцент на самохарактеристике.
В стихотворении «Скрипка и немножко нервно» (1914) самоирония обнаруживается через ситуацию концерта, метафорически представляющего попытку общения лирического героя с окружающими. Образ скрипки соотносится с образом героя, который, наблюдая за терзаниями музыкального инструмента, словно смотрит на себя со стороны: «Знаете что, скрипка? / Мы ужасно похожи»2. Факт восприятия скрипки как живого существа представляется остальным абсурдным, вызывает смех («музыканты смеются»). Герой и сам сначала оценивает свое поведение как нелепое, для самого себя неожиданное, о чем можно судить только из двух строчек: «Зачем-то крикнул: / Боже!». Возглас лирического субъекта открывает читателю его внутренний мир, подсознательные, неконтролируемые стремления, а вскользь оброненное «зачем-то» указывает на рефлексию, ироническую оценку всей ситуации и себя в ней.
Таким образом, в лирике Маяковского «самоирония героя, предельно близкого автору. оказывается очень часто связанной с определением себя как поэта» (1, с. 119). Это можно наблюдать в стихотворении «Внимательное отношение к взяточникам» (1915), где автор говорит о себе: «Я, выколачивающий из строчек штаны, / -
1 Маяковский В.В. Полн. собр. соч.: В 13 т. - М., 1955-1961. - Т. 1. - С. 56.
2 Там же. - С. 69.
конечно, как начинающий, не очень часто»1. Уточнением («как начинающий») он снижает пафосность, сближается с читателем. Вовлечение читателя в своеобразную игру, подразумевающую общее знание, становится объединяющим фактором.
Так выявляется важная функция самоиронии - «приближение читателя к лирическому герою и автору, вплетение читателя в текст произведения в качестве активного субъекта диалога» (1, с. 119). Эту же функцию выполняет мимолетное ироническое замечание в стихотворении «Дешевая распродажа» (1916). Имея скрытую форму выражения, ирония по отношению к себе, парадоксально способствует более открытому диалогу. В этом значении выступает образ заморского страуса, в котором представляет себя лирический герой стихотворения «России» (1916).
Самоирония, выраженная через вызывающий оксюморон, выступает в функции провокации, рождает недоумение, вопросы. Кульминацией, раскрывающей игровое самопредставление в стихотворении «Себе, любимому, посвящает эти строки автор» (1916), являются последние слова: «В какой ночи, бредовой, недужной, / какими Голиафами я зачат / - такой большой и такой ненужный?»2 Этот риторический вопрос вступает в конфликт с названием стихотворения - намеренно эпатажного, - раскрывая трагичность самосознания героя Маяковского. «Включение элементов самоиронии в лирический монолог ранних стихотворений поэта разрушает монолитность и авторитарность выражения его позиции, дает возможность проявлению чувств, противоположных или прямо не совпадающих с демонстрируемым поведением героя, ведет к интонационному разнообразию, игре смысловыми нюансами, усиливает рефлективность, интеллектуальную природу поэзии Маяковского» (1, с. 120).
«В системе политической риторики 1920-х годов немалое место занимает язык, предназначенный для описания новых отношений художника и государства» (2, с. 76), - отмечает в своей статье Н.А. Рогачёва (Тюменский гос. ун-т). Доминирует военная лексика, более всего выражающая напряженный характер времени и боевой
1 Маяковский В.В. Полн. собр. соч.: В 13 т. - М., 1955-1961. - Т. 1. - С. 95.
2 Там же. - С. 127.
настрой власти. Однако наряду и практически одновременно с милитаристской метафорикой складывался язык иного рода. «Швейные и скорняцкие метафоры», примененные к собственному творчеству и жизни, приобретали экзистенциальный смысл, поскольку материалом перекройки оказывалась не чужая, а своя «шкура» -слово, душа, культура; при этом литературный «мундир» шьется по мерке собственной «физиологии».
По мысли Н.А. Рогачёвой, мтафорический мотив «перешива-ния» (перекраивания) драгоценного материала (наследства) связывает В. Маяковского и О. Мандельштама. Мотив одежды входил состав поэтологической проблематики Маяковского: «Кофта фата из "трех аршин заката" и черные штаны "из голоса" - инвертированная тога поэта-пророка, рожденного урбанистической культурой» (2, с. 78). Поэтическая одежда шьется из психологического и подручного материала: «Лягу, / светлый, / в одеждах из лени / на мягкое ложе из настоящего навоза.. .»\
В комплексе «одежных» метафор, который складывается у Маяковского в 1923 г. («Про это»), входит мотив меха - пушнины и шубы, сшитой из «звериной шкуры души», и этот комплекс выступает как конструкция, синонимичная другим вариантам символики одежды: «Я, скажем, медведь, выражаясь грубо. / Но можно стихи. / Ведь сдирают шкуру?! / Подкладку из рифм поставишь - / и шуба!..»2. В том же году Маяковский вводит в поэтический оборот образ «пушнины» («Солидарность»). «Литературная пушнина» -сырой материал, жизнь, так и не ставшая «литературой», плохо обработанная словом и потому сохранившая «дух» убитого зверя. Политическая линия недвусмысленно направляла советского литератора к освоению «драгоценного наследства»; «все, кому это наследство оказалось "не по чину", перешли в разряд маргиналов новой культуры - разночинцы "в исподнем" задохнулись в мехах "литературной пушнины"» (2, с. 84).
К.В. Баринова (Дальневосточный федеральный ун-т) обращается в своей статье (3) к драматургии - к пьесе В. Маяковского
1 Маяковский В.В. Полн. собр. соч.: В 13 т. - М., 1955-1961. - Т. 1. -
С. 154.
2 Там же. - Т. 4. - С. 163.
«Клоп» (1928-1929) в сопоставлении с пьесами «Мандат» (1928) Н. Эрдмана и «Зойкина квартира» (1929) М. Булгакова. На то, что «наиболее сильное» у Маяковского - «карнавальная стихия.»1, указал М.М. Бахтин в 1973 г. Сохранились краткие конспективные наброски ученого к статье о Маяковском, в которой он отметил черты карнавальности в его лирике («фамильяризация мира», образы «гротескного тела»), а также сопоставил поэта с Ф. Рабле и Н.В. Гоголем2.
Смена принципов, норм, разрушение упорядоченного хода жизни, необычайность происходящего в 1920-е годы - все это воспринималось современниками и как трагическая ситуация, и как праздник. Созданные в эти годы комедии имажиниста Н. Эрдмана, лефовца В. Маяковского и «правдивого художника, историка, певца» интеллигенции М. Булгакова3, принято объединять по общности пафоса, который оценивается исследователями как сатирический. По мнению К.В. Бариновой, более соответствующим природе данных произведений является «использование амбивалентного смеха (включающего в себя и сатиру, и юмор в неразрывном единстве)...» (3, с. 111).
Если в пьесе Эрдмана «Мандат» осуществляется карнавальное переосмысление и утверждение единственно устойчивой для героев обычной, земной, телесной, материальной (так называемой «мещанской») жизни, то у Маяковского в комедии «Клоп» наблюдается противоположная картина: мещане пристраиваются к революции, не ими осуществленной, и окончательная эстетическая оценка внутренне карнавальных образов становится сатирической.
У Маяковского движение в снижениях образов направлено не от переносного значения к прямому, не от возвышенного, абстрактного, политического - к образам еды или телесного низа, как у Эрдмана, а наоборот. Это наблюдаем в первой же сцене «Клопа» -в рекламе разносчика точильных камней: «Германский / небьющийся / точильный брусок, / 30 / копеек / любой / кусок. / Точит / в
1 М.М. Бахтин: Беседы с В.Д. Дувакиным. - М., 2002. - С. 187.
2 Бахтин М.М. О Маяковском // Бахтин М.М. Собр. соч.: В 5 т. - М., 1996. -Т. 5. - С. 52-59.
3 Нинов А. Михаил Булгаков и театральное движение 1920-х годов // Булгаков М.А. Пьесы 20-х годов. - Л., 1989. - С. 4.
любом / направлении / и вкусе / Бритвы, / ножи / и языки для дис-куссий!»1. От прямого значения слова «точить» автор переходит к образному выражению «острый язык».
Мир будущего в комедии «Клоп» - это карнавальный перевертыш мира настоящего. Все то, чего ждал Присыпкин от своей жизни в семье Ренесанс, в новом мире отсутствует: отменены рукопожатия, неизвестны романсы и танцы; вместо них существует
«веселая репетиция новой системы полевых работ», нет романти-
2
ческих книг «для души» .
Маяковский устремлен в будущее; утопичность - карнава-лизующее ядро его пьесы. У него нет свойственного Эрдману ощущения относительности любой власти, любого строя. Советское будущее воспринимается им как единственно верное. Однако ради идеального будущего, настоящее нуждается в сатирическом осмеянии.
«Опредмечивание» новой власти происходит и в пьесе М. Булгакова «Зойкина квартира». Но если в «Мандате» оно воплощено в простодушной конкретизации недалекими героями новых, абстрактных для них понятий; если у Маяковского все переходит в корыстную материализацию мещанами политических перемен, то у Булгакова все обращается в сознательную игру шутовского персонажа, изворотливого Аметистова.
Булгаков с сочувствием относится к своему артистичному герою. В большинстве случаев вранье Аметистова лишь веселая игра, что дает герою возможность приспособиться к советской действительности. В его чемодане рядом с картами - портреты вождей: «Спасибо дорогим вождям, ежели бы не они, я бы прямо с голоду издох. Продавал их по двугривенному»3.
Таким образом, по логике К.В. Бариновой, карнавализация в драматургии Эрдмана играет структурообразующую роль и служит утверждению обычной «мещанской» жизни; у Булгакова она пред-
1 Маяковский В.В. Клоп // Маяковский В.В. Собр. соч.: В 12 т. - М., 1978. -Т. 10 - С. 5-63.
2 Бахтин М.М. О Маяковском // Бахтин М.М. Собр. соч.: В 5 т. - М., 1996. -Т. 5. - С. 53.
3 Булгаков М.А. Зойкина квартира // Булгаков М.А. Пьесы 20-х годов. - Л., 1989. - С. 173.
стает в образе шута, артистичного героя; у Маяковского карнавальные образы выполняют подчиненную роль в сатирическом высмеивании мещан.
В статье А.Е. Кулумбетовой (Южно-Казахстанский гос. ун-т) рассматриваются пьесы «Клоп» В. Маяковского и «Самоубийца» Н. Эрдмана, созданные в одно время (4). Фабула, отраженная в заглавиях этих пьес, раскрывает сатирический социально-психологический конфликт неприятия и сочувствия, осуждения и одобрения. Тема развязки пьесы «Клоп» В. Маяковского - мольба. Директор зоосада, как и ребенок из сказки о голом короле, говорит правду о сходстве Скрипкина и посетителей. Однако если ребенок из сказки открыл глаза всем, то директор испугался своего открытия: «Так В. Маяковский показал социально-психологическую атмосферу диктата. современности» (4, с. 27). Посетителей зоосада, отказавших Скрипкину в равенстве, возмущает его откровение: «Граждане! Братцы! Свои! Родные! Откуда? Сколько вас?! Когда же вас всех разморозили? Чего же я один в клетке? Родимые, братцы, пожалте ко мне. За что же я страдаю? Граждане!»1. Естественной реакцией на такую развязку становится авторский и читательский сарказм. Если В. Маяковский разоблачает обывательскую психологию и сознание безграмотной и необразованной среды, то его современник Н. Эрдман задается целью разоблачить злопыхательство старой интеллигенции, и «мелкотравчатость», бессилие простых служащих.
Д.А. Бестолков (Мичуринский гос. пед. ин-т) характеризует основные направления в современном изучении Маяковского (5). Анализируя книги, изданные в начале ХХ1 в., он отмечает устойчивый интерес исследователей к таким аспектам творческой деятельности поэта, как записные книжки, рукописи, редакторская правка, разночтения в прижизненных публикациях, воздействие внетвор-ческих обстоятельств на работу и жизнь поэта.
Особого внимания, по мнению автора статьи, заслуживает труд Л.Ф. Кациса2, в котором представлено множество аналитиче-
1 Маяковский В.В. Клоп // Маяковский В.В. Проза. Драматургия. - М.,
1986. - С. 114.
2
Кацис Л.Ф. Владимир Маяковский: Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. - М.: Языки русской культуры, 2000. - 776 с.
ских выкладок о творческом восприятии поэтом современной ему литературы и классики: русской и зарубежной. Уникальный «по своей глобальной задумке подход» Л. Кациса заключается в рассмотрении наследия Маяковского как закономерного элемента развития культуры в России 1900-1930-х годов. Согласно Кацису, основанием для такого построения являются абсолютно все тексты, поддающиеся аналитическому описанию в широком семиотическом смысле, а сама литература в целом рассматривается «как некий постоянно развивающийся единый текст со своей разветвленной телеологией и структурой»1. Однако при неоспоримых достоинствах этого подхода, у него есть существенный недостаток: границы художественного текста, представляющего собой многосложное и многослойное историко-культурное явление, оказываются размытыми.
Целостный анализ творческого пути Маяковского представлен в книге Бронислава Горба2, в которой автор приходит к эпа-тажным и очень спорным выводам. Один из них: «Духовная родина поэта - скоморошество Древней Руси, всем1рное братство шутов. Когда, наконец, откроется обратная - скоморошья сторона медали (в его творчестве главная!), начнется, по-моему, более достойная слава Вл. Маяковского - слава Шута у трона Революции, прямого наследника гильдии шутов всех времен и народов»3. По мнению Б. Горба, Маяковский-сатирик подавляет Маяковского-лирика.
В обобщающей работе Г.М. Печёрова4 речь идет «о значимости этико-эстетической роли стиховой речи Маяковского при отражении в ней объективной действительности двух эпох русской истории: до Октябрьской революции 1917 г. и после нее, о коренном совершенствовании в произведениях Маяковского поэтики русского стиха по сравнению с предшествующими веками» (5). Ис-
1 Кацис Л.Ф. Владимир Маяковский: Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. - М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 20.
2 Горб Б. Шут у трона революции: Внутренний сюжет творчества и жизни поэта и актера Серебряного века Владимира Маяковского - М., 2001. - 612 с.
3 Там же. - С. 108.
4 Печёров Г.М. В.В. Маяковский и ХХ1 в.: Этический кодекс чести, эстетика и поэтика в его творчестве. - М., 2003. - 388 с.
следуя новаторские приемы, автор уделяет особое внимание ритму, строфике, звукописи.
Представляет интерес книга о Следственном деле В.В. Маяковского; «факсимильное воспроизведение всех документов из архива Н.И. Ежова. позволит более объективно и непредвзято взглянуть на причину смерти поэта»1.
Теме самоубийства Маяковского посвящена и монография Бенедикта Сарнова2. Ее автор считает, что ориентация Маяковского на «социальный заказ» в произведениях, написанных в годы советской власти, негативно повлияла на художественный уровень многих его произведений. «И, когда отгорят, отойдут в прошлое все страсти, которые и сейчас еще кипят вокруг его имени, станет окончательно ясно, что настоящий Маяковский - не агитатор, горлан или главарь, "ассенизатор и водовоз", каким он сам себя рисовал, обращаясь к "товарищам потомкам". Настоящий Маяковский - гениальный лирик, с огромной силой выразивший трагедию человеческого существования, неприкаянность, одиночество человека, затерянного в необъятных просторах холодной, необжитой вселенной»3.
Одним из самых крупных достижений в современном изучении Маяковского является сборник, подготовленный в ИМЛИ РАН им. А.М. Горького4. В него вошли статьи известных российских и зарубежных исследователей Маяковского - С.Г. Семёновой, В.Н. Терёхиной, Н.А. Туранина, А.И. Иванова, Т. А. Купченко, В.А. Зайцева, К.Г. Петросова, А.И. Чагина, Д.Д. Ивлева, О.А. Лек-манова и др.
Таким образом, в начале XXI в. «маяковсковедение вышло на новый уровень эволюции, сохранив в себе полярность идейных убеждений, разность исследовательских подходов и концептуальное своеобразие различных интерпретаций» (5).
К.А. Жулькова
1 См.: «В том, что умираю, не вините никого»?.. Следственное дело
В.В. Маяковского: Документы. Воспоминания современников. - М., 2005. - С. 5.
2
Сарнов Б. Маяковский: Самоубийство. - М., 2007. - 669 с.
3 Там же. - С. 666.
4 Творчество В.В. Маяковского в начале XXI в.: Новые задачи и пути исследования / Отв. ред. Ушаков А.М. - М.: Наука, 2008. - 797 с.
