CC BY
29
В советской литературе кулаки отнесены к классу деревенской буржуазии, чье богатство основано на жестокой эксплуатации своих односельчан. Авторы этих трудов подчеркивали экономическую мощь кулаков и их влияние на пролетаризацию деревни в материальном и социальном плане.
По мнению Корнеева, проблема, которую обозначил в XIX в. Р. Гвоздев, приобрела актуальный характер в 90-х годах XX в., когда и в научной и популярной литературе проявилось стремление «обелить», оправдать деятельность кулаков (с. 146). Кроме того, в настоящее время, считает автор, у подавляющей части читающей публики историческое сознание деформировано псевдонаучными публикациями конца 1980-х - начала 1990-х годов, а также суждениями западных аналитиков, которые оценивают кулаков в истории России как эффективных предпринимателей.
В заключение автор, отвечая на вопрос, имела ли деятельность кулаков общественную пользу, способствовала ли она прогрессу русского общества, считает, что согласиться с этим можно только лишь в отношении дореформенного (1861) кулака. Впоследствии деятельность кулаков, на взгляд автора, отрицательно сказывалась на крестьянском обществе (с. 158).
В. С. Коновалов
2013.04.011. КУЗЬМИН А.В. ВЗАИМНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ КРЕСТЬЯН И ДВОРЯН РОССИИ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX в. -Тамбов: Бизнес-Наука-Общество, 2012. - 236 с.
Ключевые слова: Россия; конец XIX - начало XX в.; Центрально-Черноземный регион; крестьянство и дворянство; взаимная идентификация.
Монография канд. ист. наук А.В. Кузьмина, состоящая из введения, трех глав и заключения, посвящена проблеме взаимоотношений дворян и крестьян Центрально-Черноземного региона позднеимперской России. На основе массовых персонифицированных источников и их обработки современными методами анализа автором исследована взаимная идентификация двух традиционных сословий на рубеже Х1Х-ХХ вв. (с 1881 по 1917 г.). Тема разрабатывалась автором на основе материалов пяти губерний Центральной России: Воронежской, Курской, Орловской, Пензенской и
Тамбовской. Локализация исследования на указанных регионах обусловлена схожим уровнем социально-экономического, культурного развития, правовыми нормами и природно-климатическими условиями. Это были типично аграрные губернии, с большой долей бывших помещичьих крестьян-земледельцев, общинным укладом жизни, преобладанием обычного права во внутреннем самоуправлении, с наличием тесно прилегающих к крестьянским обществам дворянских экономий, находившихся в постоянной хозяйственной связи с местным населением.
По словам автора, проблема образных представлений, сложившихся у одних слоев общества в отношении других, является достаточно новой для отечественной исторической науки. Между тем на многих этапах истории взаимная идентификация различных социальных слоев, особенно антагонистских, в существенной мере определяла их социально-экономические и политические отношения. Одним из таких этапов российской истории, по мнению А.В. Кузьмина, стали десятилетия после либеральных реформ Александра II, которые явились для крестьян и помещиков временем осознания своего нового социального положения, экономических и политических отношений друг с другом. «Под воздействием ряда факторов с 80-х годов XIX в. в России шел принципиальный пересмотр условий взаимосуществования основных сельских сословий, которые искали свое место в изменившемся правовом и хозяйственном пространстве провинции. Оба сословия, конечно, в разной степени уже были втянуты в общественно-политическую жизнь страны, одни в качестве ведущих, другие в роли ведомых. 1917 как год подведения итогов показал огромную пропасть между "благородными" людьми и простыми землепашцами, образовавшуюся путем поступательного углубления целого комплекса взаимных претензий» (с. 4). К началу XX в. крестьяне освободились от выкупных платежей, подушной подати, круговой поруки, получили возможность выхода из общины и право наравне с другими сословиями поступать на государственную службу и в учебные заведения, что указывало на значительное изменение их социального статуса. Но, с другой стороны, сохранявшийся традиционализм крестьянского общества по-прежнему предполагал стремление осуществлять свою хозяйственно-экономическую деятельность преиму-
щественно в узкосословных пределах, в частности во взаимодействии с соседними помещиками.
Дворянские документы Государственной думы, политических партий, мемуары с упоминанием деревенских реалий отличались, по словам автора, известной политизированностью. Общественно-политические деятели и даже лица прямо не связанные с обсуждением и попытками воздействия на решение крестьянского вопроса на государственном уровне, имели четко сформированный круг жизненных приоритетов, разумеется, включавший в себя и активную гражданскую позицию. Дворянское восприятие крестьянского населения дополнялось существенным влиянием традиций корпоративной этики сословия. Граница между либеральными или консервативными воззрениями помещиков, как правило, стиралась, когда речь шла о незыблемости постулатов сознания исключительности своего «благородного и передового» статуса и безусловного права стоять в авангарде процесса развития общества и государства.
Крестьянская источниковая база, по словам автора, значительно малочисленнее дворянской. Ее основную часть составили приговоры и наказы сельских обществ. Их содержание применительно к помещикам несло в себе разного рода требования по пересмотру хозяйственных отношений. Обращения к местным властям также были связаны подобной тематикой. Среди редких возможностей представить деревенское мнение на уровне общественно-политических организаций значилось участие крестьянских депутатов в деятельности Государственной думы, особенно первых двух созывов, а также выступления в качестве приглашенных на съездах дворянских политических партий. Делопроизводственная документация, а именно донесения уездных исправников и земских начальников, проливает свет на проблему личного восприятия селянами дворян.
Для большинства помещиков, полагает А.В. Кузьмин, было характерно представление о незыблемости своих лидирующих позиций во всех сферах жизни в провинции, а также консолидированное давление на правительство с требованиями проведения консервативной внутренней политики. Немалое число фактов позволяет автору утверждать, что в революционных условиях даже либеральные дворяне переходили на охранительные позиции и воспринимали крестьян как злобную «пугачевщину». В силу нераз-
витости в России неземледельческих занятий, неготовности дворян к предпринимательству, низкой оплаты даже чиновничьего и интеллигентского труда дворяне цепко держались за землю и в итоге не оказались способными к компромиссу с крестьянами. Динамика дворянского восприятия крестьян зависела, по словам автора, от внутриполитической, социально-экономической ситуации в стране и отдельном регионе. В спокойные времена преобладали либеральные взгляды, стремление понять суть проблем. «Реальность революционных кризисов, массовых беспорядков приводила помещиков на позиции самозащиты, преобладали корпоративные интересы в стремлении защитить свою собственность и влияние на все сферы общественной жизни. Человеколюбие, гуманность, следование правовым нормам теряли статус основных приоритетов, актуальность имела жесткость и даже агрессия в подавлении сопротивления. Следовавшие за беспокойными годы затишья опять возвращали дворян в более умеренное русло» (с. 201-202).
Дворянство в своей совокупности, полагает А.В. Кузьмин, на всех уровнях никогда не воспринимало крестьянина как отдельную, самодостаточную личность. Деревенские жители в глазах благородного сословия всегда были обществом, толпой, массой людей. Такой подход при учете совокупности черт в зависимости от политических позиций имел свои положительные и отрицательные стороны. Среди первых, прежде всего, имели место попытки дворян принять участие в решении социально-экономических проблем на общегосударственном уровне, негативный же оттенок составляло нежелание принять действительные крестьянские нужды, начиная с самого низа, отдельного маленького человека, а не всей «темной массы», ярлыка, часто навешиваемого на сельское население отдельными широко известными и влиятельными дворянскими деятелями.
«Дворянские общественные и политические организации, представленные членами образованной элиты российского общества, среди которых большое число являлось крупными теоретиками, исследователями крестьянского вопроса и почти все помещиками-землевладельцами, одними из первых ощутили остроту кризиса в деревне, углубление которого напрямую ударяло по престижу и привилегиям знатного сословия. Крестьянин по-прежнему считался фундаментом всего российского общества, в котором не видели
яркого революционного потенциала. Присутствовало лишь опасение использования сельского населения чужими руками в целях, угрожавших благосостоянию и существованию помещиков. Дворянские представители ощущали себя сословием, корпорацией, способной и должной повлиять на модернизацию жизни и нравственного облика деревни. Спектр мнений либеральных и консервативных политических течений однозначно показывал желание удержать ситуацию в правовых рамках, и государственная власть со всеми ее атрибутами при поддержке дворянства должна была осуществить комплекс реформ, значимый непосредственно для жизни в провинции, и обязательно учитывавший интересы помещиков» (с. 156).
До конца XIX в. отношения дворян с крестьянами имели исключительно экономическую основу, и конфликты возникали, как правило, в результате хозяйственных недоразумений, не носивших политической революционной подоплеки. Многие помещики искренне считали собственное присутствие в провинции фактором, положительно влиявшим на крестьянскую жизнедеятельность, дававшим возможность перенять культурно-нравственные основы передового, современного общества. «Лично хозяйствующие помещики находили себя ценными работодателями, советниками в усовершенствовании методов хозяйствования, а также людьми, развивавшими уездную инфраструктуру. Всяческие претензии крестьян такие дворяне считали необоснованными, прежде всего идущими во вред им самим» (с. 157).
Некоторые помещичьи имения действительно были, как их и называли современники, «культурными гнездами», очагами культурного влияния на окружающее население. Во многих барских усадьбах были прекрасные библиотеки, художественные галереи, музеи и даже собственные театры. Несомненно и определенное агрикультурное и агротехническое влияние помещичьих экономий на крестьянские хозяйства, так же как и земств, в которых, как и прежде, руководящая роль принадлежала поместному дворянству. Но влияние это автор не склонен переоценивать. «Дворянская культура в широком смысле была, конечно, национальным достоянием, но все же она оставалась культурой в основном элитарной, малодоступной для широких крестьянских масс» (с. 177).
Вплоть до 1917 г., по мнению А.В. Кузьмина, дворянские представители ощущали себя сословием, корпорацией, единственно способной повлиять на модернизацию жизни деревни. Даже те из них, кто сочувственно и заботливо относился к крестьянству, мало верили в возможность самостоятельного хозяйственного подъема крестьянской экономики. Местные управители и общественные деятели из дворянства в лице думских депутатов, членов Государственного совета, губернаторов, председателей и гласных губернских, уездных земских собраний и управ, земских и полицейских начальников, просто помещиков-хозяйственников, публицистов и деятелей культуры всегда выражали стремление скорейшего приобщения крестьян к достижениям современной им цивилизации, связывая повышение морально-нравственного уровня деревенских жителей с адекватным чувством уважения и почтения к власти и законам. Однако вместе с либерализацией отношений в провинции дворянство сохраняло желание контролировать и воздействовать на важнейшие социально-экономические стороны крестьянской жизни, что и стало главной причиной их взаимного непонимания с крестьянами.
Крестьяне, в отличие от дворян, имели дело с конкретными помещиками, а не с сословием в целом. Взаимоотношения с позиции сельских обществ ограничивались в основном аграрным сектором, остальные аспекты были вторичны. Абсолютно преобладало негативное отношение к соседним поместным дворянам. Положительные оценки были единичны.
В 1880-1890-х годах в деревнях в основном наличествовали споры о неудовлетворенности межеванием, заработной платой, неправомерности наложенных штрафов и т.п. Конфликты носили преимущественно мирный характер, крестьяне были склонны искать судебного решения возникавших противоречий. Еще имелись факты патриархально-доброго отношения к помещикам как мудрым и образованным господам. Однако постепенно формировалось новое поколение крестьян, не знавших крепостничества, более грамотных, открытых, независимых. И личная неприязнь к помещику уже переставала держаться внутри крестьянского мира и начала прорываться наружу иногда при конфликтах с усадебными служащими, выступавшими представителями помещиков (с. 70).
С 1880-х годов начались принципиальные изменения в восприятии крестьянством помещичьей собственности на землю в связи с прекращением временнообязанного состояния бывших владельческих крестьян. Прежние крепостные теперь стали сторонними людьми в отношении к помещичьей земле. Отныне имелась возможность ее использования на условиях аренды, а также работа на ней в качестве наемной силы, извоз продукции с данного участка, но теперь крестьяне перестали быть «крепкими» к этой земле. Получившие личную свободу и успевшие обжиться в новом качестве, деревенские жители ощущали какую-то незаконченность и предполагали скорое решение вопроса о наделении землей. Все общества признавали полную зависимость продвижения идеи перераспределения собственности от инициативы государя в положительном или отрицательном для них значении. Этот вопрос имел наибольшую злободневность в крестьянской среде и являлся поводом для горячих споров о возможности и способах проведения его в жизнь.
Первые годы XX в. принесли ухудшение ситуации. Крестьянский мир уже не был сугубо замкнутым общественным образованием, возросла мобильность населения, в деревне расширилась сеть информации и связанная с ней антипомещичья агитация. Колебания цен на хлеб, вздорожание земли и ее катастрофическая нехватка при постоянно растущем населении обусловили повышенное внимание крестьян к собственности поместных дворян, часто злоупотреблявших в деле эксплуатации дешевой рабочей силой. Революция 1905-1907 гг. выдвинула лозунг «Земля в руки тех, кто ее обрабатывает!» и продемонстрировала помещикам решительность и нежелание крестьян мириться с социально-экономическим неравенством в деревне. Главным устремлением деревенских обществ в данный период было желание «выкурить» собственника из его усадьбы, чтобы потом поделить его земельный фонд. Автор отмечает, что в большинстве случаев крестьяне не стремились к нанесению физического ущерба, расправе над помещиками и их семьями; для крестьян являлось важным обеспечить их скорейший отъезд и внушить невозможность возвращения. При этом крестьяне не были готовы и уже не желали вступать в диалог, память угнетенных поколений была жива в каждой сельской семье, слова и действия в адрес бывших господ показали фактическое исчезнове-
ние доброжелательного отношения, не такого уж частого и в прошлые времена.
Время Столыпинских реформ автор определяет как спад напряженности, вернее, внешних ее проявлений. Большинство сельского населения, оставшегося в составе обществ, запомнило и усвоило уроки революции, особенно начальных ее этапов, когда в условиях слабости власти они имели возможность пусть и не на долгий срок удовлетворить свои многолетние желания и требования. Столыпинская реформа с ее идеей индивидуальной собственности являлась понятием чуждым для крестьянского большинства. Отдельное хозяйствование воспринималось в ущерб остальному сплоченному обществу, имело в представлениях жителей близость к барскому, помещичьему, долгие годы угнетавшему их. «Новые отрубники заняли нишу между дворянами и общинниками. Восприятие их крестьянами имело связь (конечно, не прямую, но достаточно показательную) с господским образом жизни» (с. 98).
Революционный 1917 г. показал бескомпромиссность крестьянства и окончательное оформление движения за изгнание дворянских собственников из сельской провинции. Характерной особенностью того времени было наличие непосредственной угрозы жизни и здоровью помещиков, изъявление крестьянскими обществами готовности к насилию.
«Революционные взрывы 1905-1907 и 1917 гг. показали, что крестьяне главным образом видели в помещике упрощенный "образ врага", действовали против них без всяких посредников, в наиболее примитивной бунтарско-погромной форме "выкуривания" помещиков из усадеб. Особая историческая вина (и беда вместе с тем) за такие настроения крестьян лежит на самом дворянстве, особенно дворянской интеллигенции, которая в целом неплохо знала крестьянскую жизнь, в значительной своей части сочувствуя крестьянству, "заболтала" эти знания и чувства в различных "междусобойчиках" и не смогла весомо донести их до самих крестьян» (с. 5-6).
В целом дворянские администраторы, общественно-политические и культурно-просветительные деятели ощущали себя сословием, корпорацией, способной и должной повлиять на нравственный облик деревни. «Но они явно переоценили свои "воспитательные" возможности. Будучи не способными решить основной вопрос
взаимоотношений с крестьянами - вопрос о земле - дворяне не могли привить крестьянству "цивилизованный" культурный и моральный облик» (с. 192).
С. В. Беспалов
2013.04.012. КУРЁНЫШЕВ А. А. СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННАЯ СТОЛИЦА РОССИИ. ОЧЕРКИ ИСТОРИИ МОСКОВСКОГО ОБЩЕСТВА СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА (1818-1929). - М.: АИРО-ХХ!, 2012. - 404 с.
Ключевые слова: Московское общество сельского хозяйства; агротехника и агрокультура; сельскохозяйственное образование.
В монографии д-ра ист. наук А. А. Курёнышева, состоящей из введения, четырех глав и заключения, впервые на основе большого количества архивных документов, мемуаров и других источников рассматривается история Московского общества сельского хозяйства (МОСХ), второй в России после Вольного экономического общества негосударственной организации. На протяжении своего более чем столетнего существования МОСХ служило не только центром распространения передовых знаний по многим отраслям сельского хозяйства, но и являлось инициатором подготовки специалистов практически во всех областях агротехники и агрокультуры. За время своего существования МОСХ проделало путь от сугубо сословной дворянско-помещичьей организации до подлинно всероссийского научного и научно-просветительского объединения, способствовавшего не только развитию сельского хозяйства как такового, но и решению таких важнейших в масштабах России вопросов, как экспорт хлеба и других продуктов, кооперативного строительства, формирования системы сельскохозяйственного образования, доступного всем слоям общества.
История Московского общества сельского хозяйства насчитывает более ста лет. Формально оно было открыто в 1820 г. Инициатива по созданию первого сельскохозяйственного общества в России принадлежала представителям крупных землевладельцев, титулованной московской знати. Кружок культурных помещиков, тесно связанных с военной и гражданской администрациями города, «легализовался» в 1820 г. в виде Императорского Московского общества сельского хозяйства - тогда единственной подобной ор-
