CC BY
23
проведения акций против правящего режима, а сама оппозиция стала пользоваться большей поддержкой населения.
В заключение Ласт делает вывод о том, что результат произошедших событий будет ясен еще не скоро. Массовые акции протеста начались не сразу и не на пустом месте, а стали результатом сложившихся политических и социальных реалий, а также усилий оппозиционных групп. Именно поэтому не стоит ожидать каких-либо эффектов в ближайшее время. Изменения будут происходить медленно. Они также будут влиять на трансформацию оппозиционных групп, их взаимоотношения с государством, обществом и на их способность координировать усилия. Это будет не стагнационный, а постоянно эволюционирующий процесс.
Д. В. Палаткин
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
2013.01.019. МАРКУ Ж. МНОГОЛИКОСТЬ ТУРЕЦКОЙ МОДЕЛИ. MARCOU J. Les multiples visages du modele turc // Futuribles. - P., 2011. - N 379. - P. 5-22.
Ж. Марку (Институт политических исследований, Гренобль, Франция, и Французский институт изучения Анатолии, Стамбул, Турция) отмечает, что очередная (начиная с 2002 г.) победа исламской Партии справедливости и развития (ПСР) на парламентских выборах 2011 г. стала доказательством твердости ее позиций. Можно констатировать, что та «турецкая модель», которую Запад на протяжении XX в. столь часто приводил в пример, претерпела существенную эволюцию и теперь стала привлекать особое внимание арабских государств Северной Африки и Ближнего Востока, оказавшихся в зоне геополитических потрясений. Поиски ответа на вопрос, может ли современная Турция, не являющаяся частью арабского мира, стать «региональным источником вдохновения» (с. 5), заставляют присмотреться к истории «турецкой модели».
После окончания Первой мировой войны и развала огромных империй Турция оказалась единственной страной, воспротивившейся новому мировому порядку, предопределенному великими державами. В период между подписанием Лозаннского договора (1923) и началом Второй мировой войны Мустафа Кемаль, взяв за образец опыт Европы, сумел построить национальное государство.
Он упразднил халифат и подчинил религию государственному контролю. В ускоренном темпе были проведены важнейшие социальные и политические преобразования. В результате этих впечатляющих реформ возник «первый вариант "турецкой модели" -светское мусульманское модернизированное государство» (с. 7).
Появление новой Турции встретило горячее одобрение в Европе, в особенности у французских республиканцев и радикалов. Так, например, Эдуар Эррио, посетивший страну в 1930-х годах, с удовлетворением отмечал, что некоторые из осуществленных преобразований явно имитируют опыт Французской республики. Особой похвалы удостоилась реформа просвещения, в идеале позволявшая новому режиму одновременно распространять и светскую, и демократическую, и национальную культуру. Подобные восторги по поводу турецкого примера отражали характерную для периода между двумя мировыми войнами особенность европейского сознания «охотно смешивать концепции модернизации, цивилизации и вестернизации» (с. 7). Европейские деятели, одобрительно комментировавшие преобразования в Турецкой Республике, в сущности, продолжали дело тех, кто в свое время рассуждал о реформах в Османской империи, будь то Танзимат или младотурецкая революция. А это, в свою очередь, свидетельствует не только о наличии у «турецкой модели» своей истории, но и о том, что эту историю «с самого начала творили западные авторы, которые стремились содействовать развитию мусульманского мира в "цивилизационист-ском "духе» (с. 8)1.
1 В своей знаменитой статье по поводу упразднения халифата «Прощай, Восток», появившейся в Le Temps в 1924 г., Поль Жентизон, в частности, написал: «Европа может испытывать удовлетворение: операция, к которой с начала XX в. она побуждала Османскую империю, наконец-то завершена. В течение трех дней Турецкая Республика осуществила больше реформ, чем старая Турция за три века. Решительно сбросив с себя последние теократические путы, она без помех устремилась по пути европейских идей. Это означает, что рухнули институты, которые еще до вчерашнего дня все западные мыслители и писатели считали незыблемыми и вечными. Начиная с сегодняшнего дня прежние книги, в которых говорилось о неспособности Турции к решительным переменам, следует считать утратившими срок годности. Только что Турецкая Республика порвала пуповину, которая связывала ее с азиатскими традициями; она целиком приняла принципы западной цивилизации, ее менталитет, ее идеалы. Она только что решительно заявила: прощай, Восток»! - (с. 8).
Европейская оценка турецкой республиканской модели грешила подозрительным упрощением и недопониманием. Европа, превозносившая образ светского государства, приспособившего к своим условиям феномен европейского светского общественного устройства, не желала замечать специфику турецкого лаицизма, иными словами, стремления, следуя османской традиции, взять под контроль религию большинства населения. К тому же европейцы всячески оправдывали авторитарный характер кемалистского режима, полагая, что для страны, которая освобождается от влияния ислама, диктатура является необходимым условием.
В то же время среди стран арабо-мусульманского мира, в том числе и способных взять «турецкую модель» на вооружение, она пользовалась весьма умеренным успехом. Если применительно к Ирану и Афганистану еще можно говорить о неких вариантах авторитарной модернизации, то в арабском мире у Мустафы Кемаля подражателей не нашлось. Ататюрка чтили как героя войны за независимость, но его отношение к мусульманской религии вызывало резкое неприятие. «Отказавшись от исламского наследия, в особенности после упразднения халифата, Турецкая Республика тем самым отказалась от части своей истории и лишила себя той значимости в системе всего мусульманского мира, которая именно благодаря вере обеспечивала османским султанам их законное высокое положение» (с. 9). Два существенных момента - отказ от ислама и альянс Турции с Западом во время «холодной войны» - помешали кемализму стать ориентиром для лидеров арабского движения за независимость и прогресс1.
Первая (лаицистская) «турецкая модель» была сложнее и противоречивей образа, который сложился на Западе. Эта модель к тому же оказалась способной эволюционировать. Турции, например, почти до самого конца Второй мировой войны парадоксальным образом удавалось проводить независимую политику в национальных интересах и сопротивляться давлению великих держав,
1 «Было бы неверным утверждать, что жизненный путь и идеи Кемаля вообще не оказали влияния на лидеров арабских национальных движений. Об основателе Турецкой Республики с уважением отзывались алжирцы Мессали Хадж и Ферхат Аббас, марокканцы Абдеррахим Буабид и Мехди бен Барка, сириец Хусни аз-Займ и особенно тунисец Хабиб Бургиба» (с. 9).
чего не удавалось Османской империи в последние десятилетия ее существования.
Однако с началом «холодной войны» Турция решительно примкнула к Западу. К этому ее побудили как новое стратегическое равновесие, сложившееся в Восточном Средиземноморье и на Ближнем Востоке, так и противостояние сверхдержав, с одной из которых Турция непосредственно граничила. В соответствии с новыми обстоятельствами был скорректирован внешнеполитический курс, что, в частности, выразилось в принятии плана Маршалла, признании государства Израиль, вступлении в Совет Европы и НАТО. Сближение с Западом потребовало и некоторой корректировки государственного устройства: авторитарная однопартийная система трансформировалась в парламентскую демократию. В результате «возникла обновленная "турецкая модель": светское мусульманское государство, верный союзник Запада и прилежный ученик в области либеральной демократии» (с. 10).
В разгар процесса деколонизации, когда большинство стран Азии и Африки обретали независимость и пребывали в поисках моделей политического устройства, Турция выглядела развивающейся страной, выбравшей западную систему ценностей. Она не стала членом Движения неприсоединения и еще больше отдалилась от арабского мира. В 50-х годах неприятие турецкого пути особенно ярко проявилось в провале «Багдадского пакта»1. «Арабские страны под влиянием египетского примера предпочли национализм по Насеру и неприсоединение и отказались от турецкой модели, в которой им виделся троянский конь США в регионе» (там же).
Обновленная «турецкая модель» грешила противоречиями и имела свои слабые места. Так, с начала 1960-х годов отношения Турции с западным блоком постепенно ухудшались. Проблема Кипра продемонстрировала это особенно отчетливо. Нежелание Запада учитывать интересы Турции, проявившееся в период кон-
1 «Организация центрального договора» (СЕНТО), называемая также «Багдадским пактом» и создававшаяся по модели НАТО. В СЕНТО входили Ирак, Иран, Пакистан, Турция и Великобритания. В 1958 г. к военному комитету этого альянса присоединились США, целью которых было сдерживать влияние Советского Союза. В 1959 г. из СЕНТО вышел Ирак, в 1979 г. вышли Иран и Пакистан. В том же году Турция выступила с предложением о прекращении деятельнрости СЕНТО. - Прим. реф.
фликта с Грецией в 1974 г., подтолкнуло Анкару к поискам контакта с арабским миром. Турция выступила с критикой Израиля по итогам «шестидневной войны», признала Организацию освобождения Палестины, вступила в Организацию исламская конференция. Последнее обстоятельство непосредственно указывало направление, в котором эволюционирует «лаицистская модель».
К концу XX в. Турция подошла отягощенной многими внутренними проблемами (нестабильность власти, контроль армии над государством, нарушение гражданских прав, война с курдскими боевиками на юго-востоке страны). Фактически она представляла собой государство сомнительной демократии, вяло поддерживаемое Западом, который снисходительно закрывал глаза на происходящие в Турции события. В целом «турецкую модель» конца XX в. можно охарактеризовать так: «светское мусульманское государство, все еще сохраняющее авторитарные черты, но эволюционирующее в направлении демократии» (с. 11).
В феврале 2011 г. (как раз в то время, когда египтяне боролись за свержение режима Хосни Мубарака) в средствах массовой информации началась кампания популяризации новой «турецкой модели». Последняя решительно отличалась от предыдущих версий. Иными словами, Турция Ататюрка уступала место Турции Эрдогана. В это же время Турецкий фонд экономических и социальных исследований TESEV1 опубликовал результаты опроса, посвященного новому имиджу Турции. Опрос проводился с 25 августа по 27 сентября 2010 г. в семи арабских государствах (Ираке, Сирии, Ливане, Иордании, Египте, Саудовской Аравии), на палестинских территориях, а также в Иране. Было опрошено 2267 человек, 66% которых уверенно заявили, что современная Турция «представляет собой успешный итог брачного союза ислама и демократии, и что она может служить примером для государств Ближнего Востока». Более 70% участников опроса признали, что Турция с недавних пор играет важную роль в регионе и выразили пожелание видеть ее посредником в решении палестино-израильского конфликта (с. 12)2.
1 Turkiye Ekonomik ve Sosyal Etudier Vakfi. - Прим. реф.
2 Авторы исследования TESEV между тем напомнили, что «по результатам аналогичного опроса, проведенного в 2002 г., Турция оказалась одной из наименее популярных на Ближнем Востоке стран» (с. 12).
Результаты опроса ТБ8БУ обозначили характерные черты «турецкой модели», формирование которой завершается в настоящее время. Это уже не восхвалявшаяся когда-то Западом модель лаицистской Турции, а мусульманское государство с развитой экономикой и самостоятельной внешней политикой, имидж которого на Ближнем Востоке кардинально изменился. Иными словами, «уже не Запад, а мусульманский мир восхищается достижениями Турции и гордится ей» (с. 13).
Переворот в общественном мнении арабских стран не в последнюю очередь произошел благодаря политике «мягкой силы», проводимой руководством ПСР. В результате этой политики даже прежние стратегические препятствия, мешавшие сближению, превратились в козыри. Так, например, интеграция с ЕС (несмотря на стагнацию процесса) объективно работает на авторитет Турции, укрепляя ее стратегические позиции и имидж державы. Кроме того, в рамках европейских институтов и даже внутри НАТО Анкара показала, что в отдельных случаях она может категорически отстаивать собственное мнение, нарушая единство и позволяя себе критиковать США. Поэтому в арабском мире Турция постепенно стала восприниматься как страна, способная играть определяющую роль в диалоге между Севером и Югом.
Показателем эффективности политики «мягкой силы», хотя и косвенным, можно считать феноменальную популярность в станах Северной Африки и Ближнего Востока турецких телевизионных сериалов. Росту симпатии к Турции, безусловно, способствует то, что в этих «мыльных операх» арабский зритель видит осуществление своих потаенных надежд: большую свободу на фоне почти западного образа жизни, приправленного, однако, характерным для мусульманского общества колоритом.
Событием, которое можно принять за точку отсчета процесса формирования новой «турецкой модели», представляется победа ПСР на всеобщих выборах 2002 г. Одной из важнейших составляющих этого процесса стал новый внешнеполитический курс правительства Эрдогана, сразу встретивший одобрение со стороны соседних арабских государств. Так, уже в 2003 г. турецкий парламент не дал разрешение на размещение американских войск на территории своей страны во время военной операции США против Ирака. После того как ПСР вторично победила на выборах в 2007 г.,
турецкое руководство несколько раз решительно выступило против израильской политики по палестинскому вопросу (осуждение бомбардировки сектора Газа зимой 2008-2009 гг., полемика с Шимо-ном Пересом в Давосе, инцидент с судном «Mavi Marmara»), вследствие чего резко ухудшились турецко-израильские отношения. Параллельно начиная с 2009 г. Анкара по целому ряду направлений стала отстаивать собственные внешнеполитические взгляды1, что порой откровенно противоречило интересам ее западных союзников.
Дипломатическая активность Турции развертывалась на фоне успешного экономического развития, одним из показателей которого стала развивающаяся быстрыми темпами кооперация с арабским миром. Правительству ПСР благодаря интерактивной экономической стратегии удалось преодолеть опасения финансовых кругов нефтедобывающих государств и доказать, что развитие турецкой экономики способствует развитию региона в целом. Турецко-арабское экономическое сотрудничество накануне «арабской весны» достигло высокой степени развития. В июне 2010 г. во время экономического форума Турция подписала соглашение о создании зоны свободной торговли с Сирией, Ливаном и Иорданией2. В 2007 г. подобный договор был подписан с Египтом, и за прошедшие три года товарооборот между странами вырос с 1 млрд. долл. до 3,2 млрд. долл. (с. 16). Развивая экономическое сотрудничество с арабским миром, правительство ПСР прежде всего руководствуется прагматическими соображениями. Об этом свидетельствует рост потребления турецкой продукции, а также увеличение количества турецких предприятий в регионе.
1 «Напомним, что она выступала против избрания на пост генсека НАТО датчанина Андреса Фога Рассмусена, который после инцидента с карикатурами на пророка Мухаммеда стал чрезвычайно непопулярен в арабском мире, затем отказалась увеличивать свой контингент в Афганистане и участвовать в этой стране в военных действиях. В мае-июне 2010 г. Анкара вызвала ярость Америки, подписав вместе с Бразилией в Тегеране трехстороннее соглашение, направленное на разрешение конфликта вокруг иранской ядерной программы... Наконец, в ноябре 2010 г., во время саммита НАТО в Лиссабоне, Турция вела непростые переговоры по поводу своего участия в расширении системы противоракетной безопасности в Европе» (с. 14).
2 На форуме было заявлено, что правительство Турции планирует наращивать товарооборот такими темпами, чтобы за несколько лет объем торговых операций с Сирией достиг 5 млрд. долл., с Ливаном - 1 млрд. долл. (с. 16).
«Арабская весна» была воспринята турецким руководством довольно сдержанно. Оно дистанцировалось от событий в Тунисе и Египте. Однако в отношении Ливии и Сирии сделать это было сложнее. Ливийская революция поставила под угрозу судьбу контрактов с Турцией, заключенных в течение нескольких последних лет на сумму в 27 млрд. долл. Помимо этого, Анкара в срочном порядке была вынуждена эвакуировать большинство из 25 тыс. работавших в Ливии турецких граждан.
Столь же негативные последствия для Турции имели события в Сирии. Помимо стремительно возраставшего товарооборота и установления стратегического партнерства, близость между Анкарой и Дамаском обеспечивалась особыми личными отношениями турецкого премьера и сирийского президента. Однако углубление конфликта режима Асада с оппозицией, повлекшее осуждение всего мирового сообщества, а также резкое увеличение числа беженцев на границе с Турцией, заставили Эрдогана отказаться от прежней дружбы.
В связи с «арабской весной» Турция оказалась перед необходимостью определить собственое отношение к новой «турецкой модели». До начала серьезных потрясений в арабском мире Анкара вела себя очень сдержанно перед лицом охватившей регион «тур-комании». И в дальнейшем турецкие руководители демонстрировали нежелание усиливать пропаганду «турецкой модели». Столь умеренная позиция объясняется как беспокойством о стратегических интересах страны, так и боязнью вызвать подозрения в геге-монистских устремлениях со стороны арабских государств, а также со стороны Ирана. Кроме того, турецкое руководство старается также избежать обвинений в «неоосманизме», так как большинство государств, отношения с которыми Турция целенаправленно старается улучшать в течение последнего десятилетия, принадлежат к бывшей зоне влияния Османской империи. «Возглавляемая ПСР Турция, заботясь об улучшении своего имиджа в регионе и развивая экономическое, техническое и культурное сотрудничество, отдает предпочтение политике "мягкой силы", а не воинствующего прозелитизма» (с. 19).
В заключение автор пишет, что «будущее новой "турецкой модели" зависит от способности Турции продолжать наращивать свои экономические и политические успехи. Поскольку от контро-
ля со стороны армии, похоже, удалось избавиться, то это значит, что до установления прочной демократии остается сдать два определяющих экзамена - выработать новую конституцию и решить проблему курдов» (с. 21).
Н.Б. Шувалова
2013.01.020. ХАДЖИ-ЮСЕФИ А.М. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ИРАНА В АФГАНИСТАНЕ: СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ.
HAJI-YOUSEFI A.M. Iran's foreign policy in Afghanistan: The current situation and future prospects // South Asian studies. - Lahore, 2012. -Vol. 27, N 1. - P. 63-75.
Автор (университет Шахид Бехешти, Тегеран) анализирует курс Исламской Республики Иран (ИРИ) в отношении Афганистана.
Во внешней политике Ирана Афганистан всегда играл большую роль. Иран оказывал сильное влияние на ситуацию в Афганистане как до, так и после 1740-х годов, когда основал державу Ахмад-шах Дуррани. Фарси был языком двора и элиты, у двух стран протяженная общая граница, до 25% афганского населения составляют шииты (с. 63). Двусторонние дипломатические отношения существуют с 1919 г. и прерывались лишь трижды: в 1962 г. из-за напряженности по вопросу о р. Хирманд, в 1978 г. после прихода к власти в Афганистане коммунистов и в 1996 г. после захвата Кабула талибами.
Афганистан важен для Ирана в нескольких отношениях. Во-первых, геополитическое значение: Афганистан - сосед, которого невозможно игнорировать. Во-вторых, цивилизационный, языковой, идеологический аспект: две страны имеют общую религию (ислам) и культуру (фарси). В-третьих, геостратегическое значение. «Влияние и присутствие в Афганистане великих держав создало серьезную угрозу национальной безопасности Ирана. Иран всегда стремился помешать проникновению в Афганистан и влиянию там великих держав, которых считал врагами. Кроме того, укрепление иранского влияния в Афганистане сделало бы зону персидской цивилизации стратегической осью» (с. 65). В-четвертых, геоэкономическое значение: Афганистан - важный торговый партнер. Похоже, что такая значимость Афганистана затрудняет для Ирана задачу
