CC BY
34
капитала. Что же касается сопряженности экспрессивных ценностей с альтруизмом, их ассоциация оказалась не столь однозначной, опосредованной, в первую очередь, уровнем национального экономического развития. В высокоразвитых странах стремление к свободе личностного самовыражения часто сопровождалось готовностью к самопожертвованию во имя общего блага; в менее развитых регионах тенденция к укреплению личностной автономии сопровождалась умеренно выраженными эгоистическими диспозициями.
Е.В. Якимова
2013.01.012. ХОХШИЛЬД А Р. ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ НА РЫНОЧНОМ РУБЕЖЕ.
HOCHSCHILD A R. Emotional life on the market frontier // Annual rev. of sociology. - Palo Alto (CA), 2011. - Vol. 37, N 1. - P. 21-33.
Арли Рассел Хохшильд (Калифорнийский университет, г. Беркли, США) утверждает, что в современной американской социологии парадоксальным образом угасает научный интерес к процессу коммодификации. Маркс писал о феномене отчуждения рабочих от процесса своего труда и его продукта; Хохшильд полагает, что работники и потребители сегодня по-прежнему вовлечены в те или иные формы отчужденности от того, что они производят и покупают. В работах Маркса идеальный тип представителя рабочего класса, по мнению автора, выглядел следующим образом: мужчина, работник фабрики, для которого состояние отчуждения было статично и стабильно вне распространенного нар-ратива. По контрасту, Хохшильд рисует модель работника современной экономики: женщина, представительница сферы услуг, которая осуществляет эмоциональный труд, чтобы преодолеть состояние отчуждения, и при этом генерирует нарратив о «свободном рынке» (с. 21).
В последние три десятилетия, подчеркивает автор, в США и других странах многие влиятельные мыслители пропагандируют идеал свободного рынка. На теорию и практику внедрения рынка в повседневную жизнь оказали заметное влияние идеи нобелевского лауреата экономиста Мильтона Фридмана, который сформулировал тезис о распространении модели рыночных отношений во всех
сферах человеческой жизни1. Для Хохшильд это означает, что рынок услуг пересекает демаркационную линию, разделяющую частную и публичную сферы, а сами услуги ранжируются от жизненно необходимых (уход за детьми и стариками) до более специфических (организация праздников, устройство свиданий), экстремальным вариантом каковых выступает суррогатное материнство. В свое время Маркс и Энгельс выдвинули идею коммодификации, которую разделяют большинство современных социологов и экономистов. Капитализм предполагает коммодификацию и отчуждение: чем шире первая, тем глубже второе. Хохшильд предлагает сфокусировать внимание социологов только на части проблемы, а именно на ситуации, когда работник отчужден от своего труда и вынужден искать способы справиться с этим. По Марксу, для того, чтобы добиться этого, необходимо «преодолеть» капитализм. По мнению Хохшильд, немецкий мыслитель только обозначил важнейшую исследовательскую тему, но не наметил путей ее развития, поэтому в своих рассуждениях она опирается на работы В. Зелизер и А. Аппадураи2, а также на современные исследования эмоций (с. 22-23).
Хохшильд конкретизирует проблематику своей статьи с помощью следующих вопросов. В процессе коммодификации люди вынуждены дистанцироваться от продуктов своего труда, но является ли каждая из форм подобной отделенности отчуждением? Как отличить отчужденность от многих других полезных форм эмоциональной отделенности, необходимых в повседневных коммерческих взаимодействиях? Можно ли вообще рассуждать о хороших формах эмоционального дистанцирования (например, когда хирург изучает части тела, прибегая к нейтральным языковым выражениям)? Какие правила чувствования направляют индивидов3, т.е. на-
1 Friedman M. Capitalism and freedom. - Chicago (IL): Univ. of Chicago press,
1962.
Zelizer V. The purchase of intimacy. - Princeton (NJ): Princeton univ. press, 2005; Appadurai A. The social life of things: Commodities in cultural perspective. -Cambridge: Cambridge univ. press, 1986.
Согласно концепции Хохшильд, в каждом обществе имеется эмоциональная культура, содержащая представления о том, какие эмоции и чувства люди должны испытывать в разных ситуациях. Эмоциональная культура подразумевает, что любые социальные взаимодействия включают правила чувствования, которые
сколько следует быть эмоционально вовлеченным или не вовлеченным в данные отношения? Для ответа на эти вопросы Хохшильд провела сотни глубинных интервью, касающихся эмоциональных аспектов трудовых отношений. Субъектами опросов стали провайдеры персональных услуг и их клиенты, находившиеся в разных жизненных ситуациях (влюбленные, которым помогал специалист по организации свиданий; пары, вступающие в брак, которые оплачивали услуги профессионального свадебного менеджера; женщины, вынашивающие чужого ребенка; профессиональные няни, воспитывающие чужих детей; сиделки при стариках, которым «платят за любовь»; капитан лодки, который разбрасывает прах погребенных) (с. 23).
Социальные контексты, в которые люди, как правило, глубоко вовлечены эмоционально, отмечает автор, - это семья, сообщество, церковь; именно такие контексты М. Мосс описывал как «дух дара». Мир дара зиждется на постоянном воспроизводстве социальных связей, основанных на ответственности, доверии, благодарности и эмоциональной привязанности. Мир же рыночных отношений основан на денежном обмене и способности к эмоциональной беспристрастности, но сегодня и он постепенно вторгается во все сферы человеческой жизни. В связи с этим Хохшильд рассматривает несколько показательных жизненных историй, которые демонстрируют, каким образом процесс коммодификации влияет на жизнь людей, их личностную идентичность и поведенческие стратегии.
В первой части статьи представлена история индийской женщины 27 лет по имени Анджали, которая «работает» суррогатной матерью и готовится родить ребенка для бездетной супружеской пары из Канады1. В момент встречи с автором статьи она была беременна генетически чуждым ей ребенком и находилась в специальной репродуктивной клинике в Индии, в которой собирают суррогатных матерей для бездетных пар из разных стран мира. Автор интересовалась чувствами Анджали в связи с тем, что ее тело «сда-
предписывают содержание эмоционального переживания и его интенсивность в том или ином контексте, и правила выражения чувств, которые указывают, как и когда следует выражать эмоции и чувства. См.: Hochschild A.R. Emotion work, feeling rules and social structure // American j. of sociology. - Chicago (IL): Chicago univ. press, 1979. - Vol. 85, N 3. - P. 551-575. - Прим. реф.
1 Все имена вымышлены (с. 22).
ется в аренду» незнакомым людям: чувствует ли она себя отчужденной от своего ребенка, ощущает ли себя «свободной» в мире, где все продается. Для данного исследовательского случая были сформулированы следующие вопросы: является ли суррогатная мать автономным агентом свободного рынка или представляет собой новый тип «отчужденного человека» по Марксу; что ей «следует чувствовать» по отношению к ребенку, которого она вынашивает для клиента за деньги; как она переживает связь с будущим ребенком («я - ты» или «я - он»); какого эмоционального труда требует такое занятие или услуга? В случае Анджали автор видит экстремальный пример того эмоционального труда, который характерен для представителей сферы обслуживания в целом1, и полагает, что история этой женщины может пролить свет на другие жизненные траектории.
Героиня рассказала автору статьи, что она старается дистанцироваться от ребенка, которого носит, от своего тела и от своих клиентов. Анджали стала одной из двухсот суррогатных матерей, приглашенных в клинику. На суррогатное материнство (которое она практиковала уже второй раз и планировала третий) женщину толкнули трудные житейские обстоятельства - бедность, невозможность оплатить врача, непогашенный кредит и т.п. При этом ближайшее социальное окружение (родственники, соседи) относилось к ее поступку негативно, рассматривая его почти как проституцию, что побудило семью Анджали переехать в другую деревню. В клинике практиковалась политика отделения суррогатных матерей от генетических родителей, поэтому Анджали встречалась со своими клиентами только три раза в присутствии переводчика и врачей: для подписания договора, для трансплантации оплодотво-
1 Понятия «эмоциональная работа» и «эмоциональный труд» являются оригинальными концепциями А.Р. Хохшильд. Эмоциональная работа или управление эмоциями является одним из основных компонентов социального действия, когда индивидуальные акторы модифицируют свои эмоции в соответствии с эмоциональными нормами, предписанными культурой. Эмоциональную работу, осуществляющуюся в публичной сфере за деньги, работу, которая особенно очевидна в сфере обслуживания современной экономики, Хохшильд называет «эмоциональным трудом» и считает его значимым измерением труда наряду с физическим и интеллектуальным трудом. См.: об этом: Hochschild A.R. The managed heart: Commercialization of human feeling. - Berkeley (CA): Univ. of California press, 1983. -Прим. реф.
ренной яйцеклетки и для передачи новорожденного. Врачи объясняли подобную отделенность необходимостью обезопасить родителей от возможных последующих претензий со стороны суррогатных матерей. Директор клиники инструктировал суррогатных матерей, чтобы они воспринимали себя только как носителей детей, с тем чтобы помочь им эмоционально отделить себя от клиентов, дистанцироваться от ребенка, убедить себя в том, что они не хотят этих детей, что это только заработок. Когда автор спросила Анджа-ли, как она эмоционально отделяет себя от будущего ребенка, она повторила слова доктора: «Я стараюсь думать о своем теле как о носителе, если же я начинаю много думать об этом ребенке, я напоминаю себе о том, что у меня есть собственные дети» (с. 24). Иными словами, она дистанцировала свое Я от роли любящей матери путем переживания эмоциональной связи с уже имеющимся, собственным ребенком, учеба которого оплачивается за счет ее суррогатного материнства (с. 24-25). На протяжении девяти месяцев Анджали и другие суррогатные матери являлись частью небольшой индустрии, которая преследовала следующие цели: во-первых, увеличить ресурсы за счет рекрутирования суррогатных матерей для рождения большего количества детей; во-вторых, обеспечить безопасность клиентов и суррогатных матерей; в-третьих, достичь эффективности, т.е. осуществлять «гладкий», в том числе и с эмоциональной точки зрения, обмен ребенка на деньги. Достигая этих целей, клиника суррогатного материнства конкурирует со сферой стремительно растущего репродуктивного туризма, который в Индии является легальным.
Случай Анджали, продолжает автор статьи, поднимает целый корпус социально-политических проблем: вопиющая бедность, отсутствие государственной сети безопасности, дефицит прав суррогатных матерей и их клиентов, уязвимость их положения в традиционной культуре, акцентирующей высокую ценность биологического материнства, отсутствие некоммерческих организаций, способствующих решению этой проблемы. В этом контексте главным для Хохшильд становится вопрос о применении к суррогатному материнству модели денежных отношений, которая включает высокую эмоциональную отстраненность от процесса труда. Социолог А. Панде отмечала, что суррогатные матери становятся сугубо ма-
териалистичными, расчетливыми, эмоционально холодными1. Многие «коллеги» Анджали по клинике обвиняли ее в том, что она вынашивает ребенка только за деньги, что она уподобляется «шлюхе», озвучивая таким образом свои собственные страхи. С точки зрения автора, эти женщины начинают исповедовать идею альтруизма, они гордятся тем, что не слишком корыстны, они не рассматривают себя в качестве биологических инкубаторов, делающих деньги, но оценивают себя как «дающих», по-матерински добрых, утверждая, что будут помнить выношенного ими ребенка всю жизнь. При этом они готовятся отдать этих детей и выполняют особый эмоциональный труд2: а) стремясь избежать стыда, скрывают свою беременность от ближайшего социального окружения; б) следуя инструкциям докторов клиники, развивают чувство «Я», отличая его от того, что есть «не-Я» (в содержание первого входит гордость за свой бесценный дар клиентам и за деньги для собственной семьи, второе составляют эмоции, сопровождающие рождение будущего ребенка); в) работают над эмоциями, чтобы избежать чувства печали и горя. Таким образом, они осуществляют эмоциональную работу, чтобы защитить свою идентичность в своем социальном мире (с. 25).
Ситуация Анджали намного тяжелее, а ее возможности более ограничены, чем у провайдеров в сфере услуг в США, замечает Хохшильд. Тем не менее автор находит здесь общие черты. Отношения между американскими родителями и организаторами детских праздников имеют менее серьезные последствия и не так глубоко задевают личностную идентичность, нежели в случае Анджали, но также актуальны для работающего полный рабочий день отца трех дочерей (Майкл). Майкл не хотел чувствовать себя дистанцированным от роли любящего отца, поэтому взялся устроить день рождения дочери. Он посчитал недостойным приглашать специалиста по детским праздникам, как делали его соседи, рассудив, что в этом деле нельзя заменить родителей, ведь это интимная жизнь семьи. Он разослал приглашения друзьям дочери, заказал
1 Pande A. Not an «angel», not a «whore»: Commercial surrogacy as «dirty» workers in India // Indian j. of gender studies. - New Delhi, 2009. - Vol. 16, N 2. -P. 141-173.
2
Swidler A. Culture in action: Symbols and strategies // American sociological rev. - Menasha (WI), 1986. - Vol. 51, N 2. - P. 273-286.
торт, надул шары, спланировал игры и свою роль в качестве клоуна. Однако во время праздника дети не находили его шутки смешными. Он так описал свой неудачный опыт в интервью: «Знали бы вы, как трудно развлекать детей. Дети все время разбивались на маленькие группы, было трудно удерживать их внимание...» (с. 27). Даже дочь Майкла не оценила его усилий. Майкл был вынужден заключить, что специалист знает лучше, как организовать такие праздники; он с болью признавал, как трудно исполнять роль отца, согласившись, что здесь нужна помощь эксперта. Другой американец воспользовался помощью специалиста, чтобы выбрать цветы для матери, и был чрезвычайно смущен, когда не смог ответить на ее вопрос, как они называются. В третьем случае женщина заказала по Интернету подарок жене своего коллеги; хотя она выбрала нейтральный, подходящий подарок, она не испытала удовлетворения и почувствовала себя отчужденной. При этом успех сопутствовал именно тем людям, которые в этих «интимных делах» прибегли к услугам специалистов, замечает автор (с. 28).
Далее Хохшильд описывает случай женщины, прибегнувшей к услугам «лав-коуча» (love coach), чтобы найти партнера через службу знакомств в Интернете. При этом Грейс (50-летний инженер, разведена, имеет 12-летнюю дочь) ощутила себя частью рыночных отношений, т.е. глубоко деперсонализированной. Консультант посоветовал, как лучше оформить профиль в Интернете, подчеркнув свои достоинства, как лучше ответить на вопросы в чате, как оценить предложения возможных партнеров. Ответные предложения потенциальных партнеров Грейс просматривала самостоятельно, она не хотела посвящать специалиста во все свои дела. Однако ее собственные попытки не увенчались успехом, и она согласилась со специалистом в том, что организация свидания -это отдельная работа. Грейс поняла, что когда назначаешь свидание по Интернету, то нужно думать о себе в терминах рынка, когда же идешь на реальное свидание, это другое. Но даже в эти отношения вторгаются законы рынка: мужчины, с которыми встречалась Грейс, сказали ей, что есть и другие дамы, с которыми они не прочь встретиться. В их глазах Грейс являлась не столько уникальной, сколько искомой моделью партнерши. Она сказала в интервью: «Если он хотел найти копию меня, что же я такое? Я чувствовала грусть, была подавлена и даже испытывала отвращение,
поэтому, когда он вернулся для продолжения знакомства, я уже не хотела иметь с ним ничего общего» (с. 29).
Резюмируя исследованные случаи, Хохшильд заключает: Майкл вынужден был отделить от своего Я роль любящего отца, клоуна и организатора дня рождения, Грейс - дистанцироваться от своего образа, представленного в Интернете. В отличие от суррогатной матери, Грейс не была в отчаянном положении. Однако на рынке новых услуг она следовала поведенческой стратегии, которая способствовала отчуждению ее образа Я как открытого человека, ориентированного на доверие и благодарность (т.е. качеств, сопровождающих дух дара).
Еще один случай, описанный автором, касался работающей матери двоих сыновей (Эйприл, 35 лет), выбиравшей услуги по воспитанию ребенка для представителей среднего класса в своем городе. Список включал предложения по подготовке родителей к рождению ребенка, обеспечению его безопасности, выбору имени, приучению к горшку, обучению его спать по ночам, кататься на велосипеде, выбору летнего лагеря, подготовке вечеринок для подростка и пр. По словам автора, Эйприл переживала отчуждение от другого образа Я - гражданина, который верит в ценности американской культуры. Для нее значимым противоречием стали не расхождения между собственным Я и телом (как у Анджали), или ролью отца в организации праздника (как у Майкла), или рыночным образом-брендом (как у Грейс) - Эйприл переживала разрыв между образом Я и рыночными отношениями, в которые вовлекаются мамы и их дети («магазин мамаш»). Она наняла няню, заплатила соседу, чтобы он отвозил детей в разные места (поскольку няня не водила машину), пригласила специалиста по волосам (когда дети подхватили вшей) и психотерапевта. Она также осознавала, что рынок услуг задает стандарты того, о чем ей следует заботиться в процессе воспитания детей, и соответствующие этим стандартам услуги, которые надлежит заказывать. В своей профессии человек, по представлениям Эйприл, должен быть узким специалистом, но как подобная специализация отражается на институте родительст-ва? Она, как и многие другие родители, хотела сделать все возможное для своих детей, но при этом понимала, что ее забота реализуется с помощью узких специалистов. Поэтому она волновалась: как чувствует себя при этом ребенок, как он будет вспоминать свое
детство? Она ощущала разрыв между идентичностью хорошей матери и идентичностью матери работающей, которая вынуждена полагаться на специалистов, возможно, выполняющих отдельные задачи лучше родителей (с. 30-31). Соседи героини соревновались в том, какие новые услуги специалистов купить ребенку. Эйприл сказала в интервью, что это ведет к утрате навыков семейной жизни и что она ощущает себя отчужденной от культуры родительства и детства, поэтому она выбрала только самые необходимые услуги профессионалов, позволившие ей сохранить баланс между работой и домом-жизнью (с. 31).
В заключении автор пишет, что в развитых странах и странах Третьего мира провайдер и потребитель в разной степени и разными способами имеют дело с рыночными механизмами. В каждом таком взаимодействии люди оказываются лицом к лицу с проблемой идентичности: насколько «производство» интимной жизни затрагивает личности индивидов, насколько человек должен заботиться о других? По мнению Хохшильд, Маркс ошибался, когда утверждал, что коммодификация при капитализме делает рабочего автоматически отчужденным от товаров, которые он производит, а потребителя - от его покупок. Отталкиваясь от идей В. Зелизер, Хохшильд показала, каким образом люди сталкиваются с отчуждением от различных образов Я или идентичностей. Она полагает, что необходимы исследования, в которых наряду с коммодифика-цией анализировались бы привязанность и отчужденность от вещей и услуг, которые люди производят и покупают, включая функции эмоций, участвующих в этих процессах. Такое направление исследований сделает очевидным тот факт, что существует мир свободных людей, которые чувствуют себя несвободными: хотя их выбор свободен, они выбирают самоотчуждение. Коммодификация генерирует новые услуги, подразумевающие затраты на эмоциональный труд, который представляет собой попытку избежать отчуждения или жить в отчуждении. По сравнению с представителями Третьего мира американские потребители сферы услуг борются с более «мягкими» версиями одной и той же повседневной задачи: покупая или продавая услуги, они пытаются управлять своими чувствами. Люди следуют правилам чувствования, чтобы сохранить самые ценные образы своего Я. По мнению автора, мы становимся мастерами избегания отчужденности, применяя те или иные за-
щитные механизмы: замещение (Анджали), уход (Грейс), балансирование (Эйприл). Это не те механизмы, о которых писал З. Фрейд и которые оберегают от опасностей, идущих изнури. Хохшильд имеет в виду механизмы, описанные Э. Эриксоном и Н. Смелзером, которые защищают от опасностей жизни «без» чего-либо1. По мнению автора статьи, именно подобные механизмы являются способом регулирования капитализма изнутри личности (с. 32).
О.А. Симонова
1 Smelser N.J. The social edges of psychoanalysis. - Berkeley: Univ. of California press, 1998.
