Научная статья на тему '2013. 01. 004. Добренко Е. А. Литературная критика и институт литературы эпохи войны и позднего сталинизма, (1941–1953) // история русской литературной критики: Советская и постсоветская эпохи / под ред. Добренко Е. , Тиханова г. – М. : НЛО, 2011. – С. 368–417'

2013. 01. 004. Добренко Е. А. Литературная критика и институт литературы эпохи войны и позднего сталинизма, (1941–1953) // история русской литературной критики: Советская и постсоветская эпохи / под ред. Добренко Е. , Тиханова г. – М. : НЛО, 2011. – С. 368–417 Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
250
42
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЛИТЕРАТУРА В ТОТАЛИТАРНОМ ОБЩЕСТВЕ
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «2013. 01. 004. Добренко Е. А. Литературная критика и институт литературы эпохи войны и позднего сталинизма, (1941–1953) // история русской литературной критики: Советская и постсоветская эпохи / под ред. Добренко Е. , Тиханова г. – М. : НЛО, 2011. – С. 368–417»

бы ухватить и приспособить друг к другу часто не стыкующиеся в социальной жизни языки и голоса, полагают К. Кларк и Г. Тиханов.

Некоторые особенности бахтинской методологии и стиля его теоретизирования (особенно его предрасположенность к истории литературы и культуры «без имен», его увлечение жанром и жанровой памятью, а также его переоценка значения фольклора и популярной культуры) разделялись многими методологическими направлениями 30-х годов, и прежде всего приверженцами «семантической палеонтологии» (понятие ввел в обращение Н. Марр). Эта сравнительно небольшая группа ученых (О.М. Фрейденберг, И.Г. Франк-Каменецкий), которую объединяло восхищение Н. Марром, его «новым учением о языке» и его методологией культурного анализа, оказала, в свою очередь, как показывают исследователи, значительное влияние на Бахтина и некоторых его современников.

Разнообразные споры 30-х годов позволяют понять значение жанра и жанровой памяти - в их сложных взаимосвязях с проблемами метода и идеологии - для литературной теории, стремившейся к расширению своей компетенции и превращению в теорию культуры, заключают авторы реферируемой работы.

Т.Г. Петрова

2013.01.004. ДОБРЕНКО Е.А. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА И ИНСТИТУТ ЛИТЕРАТУРЫ ЭПОХИ ВОЙНЫ И ПОЗДНЕГО СТАЛИНИЗМА, (1941-1953) // История русской литературной критики: Советская и постсоветская эпохи / Под ред. Добренко Е., Тиханова Г. - М.: НЛО, 2011. - С. 368-417.

В литературной ситуации эпохи войны Е.А. Добренко выделяет два периода - до и после 1943 г.

Первый период характеризуется ослаблением партийного руководства литературой, отсутствием шумных идеологических кампаний и персональных разоблачений. Ключевое слово уже не «партия», а - «отечество». Изменились формы функционирования литературы: «толстые» журналы сократили объемы, периодичность и тиражи (в 1941 г. прекратился выход «Молодой гвардии», «Сибирских огней», «На рубеже», «30 дней»; в 1942 г. - «Красной нови»; в 1943 г. - «Интернациональной литературы»), а художественные тексты переместились на страницы партийных и военных

газет. Вследствие этого поменялся статус литературного произведения, которое приобретало пропагандистский, образцово-нормативный, установочный характер (например, пьеса А. Корнейчука «Фронт», опубликованная в «Правде» летом 1942 г., знаменовала новый - ужесточенный - подход к «военным кадрам»).

Институт критики в начале войны переживает глубокий структурный кризис. Е.А. Добренко замечает: «Если раньше изобретенный в сталинском кабинете термин "социалистический реализм" обсуждался и обосновывался в десятках изданий и в сотнях статей и книг; если раньше по тем или иным актуальным литературным вопросам развивались дискуссии (будь то дискуссия о языке или о Джойсе); если раньше даже разгромные кампании (против формализма или вульгарного социологизма) имели в своей основе смену идеологического вектора, то во время войны никаких теоретических споров не велось» (с. 373). Критика как посредник между литературой и властью была практически упразднена. Причину этого явления исследователь видит в том, что «очеловеченная» модель литературы, доминировавшая до середины 1943 г., «порывала с прежним идеологическим ритуалом, апеллировала к читателю непосредственно и была направлена на аффектацию»; «ни процесс ее производства, ни ее продвижение не нуждались в таких опосредующих институтах, как критика» (с. 374).

Идеологическая ситуация изменилась коренным образом после перелома в войне - после победы под Сталинградом в феврале 1943 г. Тогда же газета «Литература и искусство» заявила, что некоторые «художники слова» снизили чувство ответственности за качество художественного труда1, а в апреле, после прошедшего в Союзе писателей «творческого совещания московских писателей о критике», констатировала: «Зрелище, которое представляет критика в наших журналах, не может радовать.. ,»2.

В 1943-1944 гг. появилось множество статей, которые по сути представляли собой переработанные докладные записки, где в традиционно погромном тоне предъявлялись претензии власти к

1 Выше уровень художественного мастерства: [Передовая] // Литература и искусство. - М., 1943. - 27 февр.

2 Там же. - 24 апр.

литературе. И с этих публикаций «началось возрождение "партийной критики" довоенного образца» (с. 374).

Секретариатом ЦК были приняты постановления «О контроле над литературно-художественными журналами», «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов», о журнале «Октябрь» (в декабре 1943 г.), о журнале «Знамя» (в августе 1944 г.). Кульминацией этого процесса стало известное Постановление ЦК 1946 г. «О журналах "Звезда" и "Ленинград"».

В форме критических статей сообщалось о безыдейности, беспринципности, творческом бессилии некоторых авторов. Обвиняли: М. Зощенко - в создании «антихудожественной» и «циничной» повести «Перед восходом солнца»; Н. Асеева - в клеветническом изображении советского тыла; И. Сельвинского - в оскорблении советского народа, в пошлой, легкомысленной трактовке патриотизма; К. Чуковского - в опошлении темы Великой Отечественной войны. Критиковали произведения К. Паустовского, Ю. Нагибина, А. Платонова, К. Федина, А. Твардовского за поэму «Василий Теркин», М. Исаковского за стихотворение «Враги сожгли родную хату...», К. Симонова за «Жди меня».

Период 1946-1948 гг. называется «ждановской эпохой». Ответственный за идеологию и культуру секретарь ЦК КПСС А.А. Жданов принимает ряд «идеологических постановлений», призванных «укротить» интеллигенцию, «отнять якобы дарованную в годы войны свободу» (с. 380). Однако цель ждановских акций состояла не только в том, чтобы вернуть в общество страх образца 30-х годов, а в усилении полномочий цензурного механизма. Постановления этих лет - это «символические документы, знаменующие собой новый статус власти, единственной публичной функцией которой становится демонстрация себя самой» (с. 381).

В 1947 г. началась кампания по борьбе с «низкопоклонством». На встрече Сталина, Молотова и Жданова с руководством Союза писателей (А. Фадеевым, К. Симоновым, Б. Горбатовым), состоявшейся в мае 1947 г., были оглашены документы, призывающие начать борьбу с интеллигенцией, преклоняющейся перед Западом. Незамедлительно в газете «Культура и жизнь» выходит

статья Н. Тихонова «В защиту Пушкина»1, в которой резкой критике подвергается книга проф. И.М. Нусинова «Пушкин и мировая литература» (1941), поскольку в ней утверждались «европеизм» и «всечеловечность» русского поэта. В июне того же 1947 г., на XI пленуме Правления Союза советских писателей, был поставлен вопрос о «школе» А.Н. Веселовского, являющейся якобы главной прародительницей низкопоклонства перед Западом. Критике подверглись М.П. Алексеев (полагавший, что английский язык сыграл значительную роль в истории русского просвещения), проф. Б.М. Эйхенбаум (сопоставивший Прудона и Л. Толстого, а также исследовавший творчество М. Лермонтова в контексте европейской романтической традиции).

На страницах «Литературной газеты» стали появляться статьи, последовательно разоблачающие «низкопоклонников» и апологетов А.Н. Веселовского - М.К. Азадовского, В.Я. Проппа, В.М. Жирмунского, Л.П. Гроссмана, А.Н. Соколова, Г.Н. Поспелова (последний, «потеряв всякое чувство меры и исторической реальности»2, заявил, что А.Н. Веселовского нельзя даже сравнить с Чернышевским и Добролюбовым, поскольку одна линия публицистики, другая - линия академической науки).

Фактическим результатом этих разоблачений «стал полный разгром всей советской филологической науки (и не только в Москве)» (с. 386). После статьи «Против буржуазного литературоведения» в «Культуре и жизни» (11 марта 1948 г.) вместо термина «низкопоклонство» стал использоваться термин «космополитизм».

В январе 1949 г. разразилась кампания по борьбе с «критиками-космополитами», по напору, интенсивности, широте и разрушительным последствиям напоминавшая ураган, который «буквально в течение месяца смел все, что стояло на пути "советского патриотизма"» (с. 393).

После смерти А. А. Жданова летом 1948 г. сталинским преемником становится Г.М. Маленков, а пост руководителя Агитпропа ЦК занял Д. Т. Шепилов. Последний покровительствовал крити-

1 Тихонов Н. В защиту Пушкина // Культура и жизнь. - М., 1947. - 9 мая.

2

Новиков В. Особое мнение профессора Г.Н. Поспелова // Лит. газ. - М., 1947. - 15 окт.

кам, противоборствуя засилью таких «патриотических» пьес, как «Великая сила» Б. Ромашова, «Закон чести» А. Штейна, «Два лагеря» А. Якобсона, «Илья Головин» С. Михалкова, «Чужая тень» К. Симонова, «Зелёная улица» А. Сурова, пьесы А. Софронова и др. В этих драматических произведениях на язык диалогов и монологов были переведены установочные партийно-идеологические статьи, что и вызвало скрытое (и не всегда последовательное) неодобрение со стороны театральной критики.

А. Софронов, А. Суров и другие драматурги спровоцировали А. Фадеева на выступление против критиков (среди которых было немало евреев), пользующихся поддержкой Агитпропа. Фадеев, полагая, что расположение Сталина к молодому и амбициозному Д. Шепилову грозит ему потерей власти, дал ход письму некой журналистки Бегичевой, в котором содержалось утверждение о еврейском заговоре в советском искусстве. После того как в не подчинявшейся Агитпропу «Правде» была опубликована статья А.В. Софронова «За дальнейший расцвет советской драматургии»1, Д. Шепилов резко поменял свою позицию, направив Сталину записку, полную политических обвинений в адрес критиков и рассуждений о «засилье лиц еврейской национальности в творческих союзах» (с. 392).

Пиком кампании стала отредактированная Сталиным статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков»2. С этого времени акция приобрела откровенно антисемитский характер.

В центре событий - А. Софронов: «Удивительно, как он успевал выступить с таким количеством докладов и статей, принять участие в стольких заседаниях и обсуждениях. Его имя не сходило с газетных полос, горячий февраль 1949 г. стал его звездным часом» (с. 393).

Активную обвинительную позицию заняли драматурги А. Суров, Б. Ромашов, Н. Погодин, Вс. Вишневский и А. Штейн, прозаики А. Первенцев, М. Шагинян и Л. Никулин, поэт Н. Гриба-

1 Софронов А.В. За дальнейший расцвет советской драматургии // Правда. -

М., 1948. - 23 дек.

2

Об одной антипатриотической группе театральных критиков: [Передовая] // Правда. - М., 1949. - 23 янв.

чёв, критики В. Ермилов и А. Макаров. С особым рвением в кампанию включился «Октябрь» Ф. Панфёрова (в отличие от «Нового мира», редактируемого К. Симоновым).

В авангарде шла и «Литературная газета» под редакцией В. Ермилова. На ее страницах А. Суров писал о Ю. Юзовском и А. Гурвиче как о людях, якобы «третирующих великую русскую драматургию»1, Б. Соловьёв - об «эстетствующем злопыхателе» Д. Данине, «вредоносная деятельность которого прямо направлена против нашего народа»2, В. Озеров - о «космополите-теоретике» Б. Бялике, «занимавшемся ревизией социалистического реализма»3; А. Макаров об «орудующем тихой сапой» Ф. Левине, который в закрытой рецензии заявил, что роман В. Ажаева «Далеко от Москвы» проникнут описательностью, а герои говорят «цитатами из передовых статей»; восхвалял Эм. Казакевича и Б. Пастернака и, таким образом, «выступил против всего советского образа жизни, против нашей партийно-советской печати»4 и т.д. и т.п.

На вопрос: «Действительно ли "критики-космополиты", на которых обрушился верховный гнев, высказывали нечто крамольное?» - Е. Добренко отвечает: «Критики, впоследствии обвиненные в антипатриотизме, не только не говорили ничего антипатриотического, но и, напротив, оценивали "патриотическую драматургию" в целом позитивно. Антикосмополитическая кампания была первой публичной антисемитской идеологической акцией. именно этим, национальным, критерием объясняется выбор критиков на роль антипатриотов» (с. 399).

Расходясь кругами, кампания по борьбе с «безродными космополитами» захватила и другие сферы культуры и науки (кино, музыку, философию, историю, экономику, правоведение). Но в сфере культуры, в частности литературы, эта так называемая «русская партия» заявила о себе в последующие десятилетия особенно ярко.

Дискуссия о «расщеплении» реалистических и романтических начал в литературе, открытая еще в 1947 г. А. Фадеевым

1 Суров А. Эстетствующие клеветники // Лит. газ. - М., 1949. - 9 февр.

2

Соловьёв Б. Эстетствующий злопыхатель // Там же. - М., 1949. - 5 марта.

3

Озеров В. Космополит-«теоретик» // Там же. - М., 1949. - 23 марта.

4 Макаров А. Тихой сапой // Там же. - М., 1949. - 19 февр.

статьей «Задачи литературной критики»1, была поддержана и развита В.В. Ермиловым («Белинским соцреализма») в редактируемой им «Литературной газете».

На весах соцреалистической эстетики разместились понятия: «реализм» / «романтизм», «конфликтность» / «бесконфликтность», «лакировка действительности» / «жизненная правда».

Призыв военного времени («приподнимать» и «романтизировать» действительность) выявил разрыв, который реально существовал между действительностью и тем, что будет «завтра». Если действительность нужно «приподнимать», значит, сама по себе она недостаточно романтична: «Этот тезис подлежал немедленной корректировке. Ее-то и осуществил Ермилов» (с. 404). В работе «За боевую теорию литературы!», опубликованной в редактируемой им «Литературной газете», В. Ермилов развил формулу: «Прекрасное -это наша жизнь». Вплоть до конца 1952 г. литература существовала под лозунгом «ермиловской теории», изображая борьбу «хорошего с лучшим» и «лучшего с отличным». Однако в январе 1953 г. было опубликовано сообщение ТАСС «Шпионы и убийцы разоблачены». Ссылаясь на передовую статью «Правды» «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей», «Литературная газета» писала: «Нет, не к затуханию борьбы ведут наши успехи, а наоборот, - к ее обострению»2. Критика понимала, что «раскрытие и разоблачение в остром, непримиримом конфликте всех форм и методов вражеской деятельности служит не только правдивому отражению действительности, но и является активным средством воспитания политической бдительности»3.

Таким образом, поворот в идеологии был прямо связан с теми изменениями, которые назрели на вершине власти: «Историки единодушны в том, что смерть Сталина спасла страну от новой волны репрессий, которая по размаху ничем не уступала бы волне 1937-1938 гг. Все признаки назревавшей бури многократно приводились в литературе» (с. 410).

К.А. Жулькова

1 Фадеев А. Задачи литературной критики // Октябрь. - М., 1947. - № 7. -

С. 120-146.

2

Бдительность! [Передовая] // Лит. газ. - М., 1953. - 17 янв.

3 Трифонова Т. О некоторых вопросах социалистического реализма // Звезда. - Л., 1953. - № 4. - С. 162.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.