CC BY
33
зволившее россиянам вернуться к нормальной жизни и, подобно другим народам, границы, которые раньше служили стеной, отгораживавшей СССР от внешнего мира, теперь становятся площадкой для контактов.
В. С. Коновалов
ПО СТРАНИЦАМ ИСТОРИЧЕСКИХ ЖУРНАЛОВ
2012.04.038-042. НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ: ПЕРСПЕКТИВЫ В XXI в. НА СТРАНИЦАХ ЖУРНАЛА «JOURNAL OF CONTEMPORARY HISTORY».
2012.04.038. ПАЛМОВСКИ Я., СПОР-РИДМЕН К. ВСТУПЛЕНИЕ. ГОВОРИТЬ ПРАВДУ ВЛАСТИ. НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ В XXI в.
PALMOWSKI J., SPOHR-READMAN K. Introduction. Speaking truth to power: Contemporary history in the twenty-first century // J. of contemporary history. - L., 2011. - Vol. 46, N 3. - P. 485-505. - Mode of access: http://jch.sagepub.eom/content/46/3/485.citation
2012.04.039. СПОР-РИДМЕН К. НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ В ЕВРОПЕ. ОТ ОБЛАДАНИЯ НАЦИОНАЛЬНЫМ ПРОШЛЫМ К ОПИСАНИЮ МИРА В БУДУЩЕМ.
SPOHR-READMAN K. Contemporary history in Europe: From mastering national pasts to the future of writing the World // Ibid. - P. 506530. - Mode of access: http://jch.sagepub.com/content/46/3/506
2012.04.040. ПАЛМОВСКИ Я. ЕВРОПЕИЗАЦИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА.
PALMOWSKI J. The europeanization of the nation-state // Ibid. -P. 631-657. - Mode of access: http://jch.sagepub.com/content/46/3/631
2012.04.041. КОУЛ Х. СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИЯ В БЛОГАХ. COLE J. Blogging current affairs history // Ibid. - P. 658-670. - Mode of access: http://jch.sagepub.com/content/46/3/658
2012.04.042. ДРЕЙТОН Р. КАК ПИШЕТСЯ ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ? ОБЪЕКТИВНОСТЬ, МОРАЛЬ, ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ ИМПЕРИАЛИЗМА.
DRAYTON R. Where does the world historian write from? Objectivity, moral conscience and the past and present of imperialism // Ibid. -P. 671-685. - Mode of access: http://jch.sagepub.com/content/46/3/671
Ключевые слова: современная история; национальные особенности; теория и методология.
Становлению и перспективам развития новейшей истории или, говоря буквально, «современной истории» (contemporary history) и ее национальным особенностям посвящены статьи, опубликованные в «Journal of contemporary history». Авторы статей отмечают характерные черты этой исторической субдисциплины - ее тесную, иногда неразрывную связь с политикой и идеологией, сложности с определением, когда настоящее становится прошлым, и оно превращается в историю; также теоретические и методологические проблемы изучения событий недавнего прошлого.
Как пишут во «Вступлении» (038) Я. Палмовски и К. Спор-Ридмен, инициаторы создания «Journal of contemporary history» (1960-е годы) поставили целью изучение и обсуждение недавнего исторического прошлого стран Европы, несмотря на то, что оно может вызвать политические споры. Организаторы проекта стремились преодолеть фрагментарность исторического знания и исследовать важнейшие определяющие события первой половины XX в., к которым они относили Первую мировую войну, революцию 1917 г. в России, Вторую мировую войну. Основное внимание историки уделяли изучению насилия и массовых жестокостей в мировых войнах и сущности политических режимов этого периода.
Ранее, в начале 1950-х годов, к историческому изучению недавнего прошлого обратился немецкий историк Х. Ротфельс. По его инициативе с 1953 г. стал издаваться журнал «Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte». По мнению Х. Ротфельса, начало современной эпохе положила революция 1917 г. в России. Ученый полагал, что результаты идеологических и социальных изменений не могут быть поняты только в рамках национального государства. Необходим подход, учитывающий, говоря современным языком, транснациональные и глобальные перспективы. Немецкий историк хотел преодолеть барьеры между политической историей, экономической историей, историей идей и историей культуры. К тому же, отмечают Я. Палмовски и К. Спор-Ридмен, Х. Ротфельс настаивал на по-
литической сверхзадаче новейшей истории: «Она должна дать гражданам (Западной Германии) такой урок о недавнем историческом прошлом, чтобы они могли создать и обеспечить лучшее будущее» (038, с. 486). Правительство Западной Германии приступало к строительству демократического государства и либерального гражданского общества, поэтому заявленные исторические цели вполне соответствовали поставленным задачам, пишут Я. Палмовски и К. Спор-Ридмен.
К концу XX в. ретроспектива недавнего прошлого стала меняться: историки середины XX в. находились под сильным влиянием событий двух мировых войн, а спустя десятилетия эти события стали казаться уже не столь значимыми для современного мира. Так, в редакционной статье созданного в 1992 г. журнала «Contem-porary European history» утверждалось, что распад СССР обозначил новую историческую эпоху, требующую новых интенсивных научных размышлений. Таким образом вопрос об определении границ новейшей истории по-прежнему актуален.
Авторы отмечают также, что изучение новейшей истории тесно связано с политизированными спорами о проблемах национальной идентичности. «Во Франции новейшая история протянулась от настоящего до революции 1789 г., что позволяет рассматривать историю Четвертой и Пятой республики в свете их республиканских предшественников, незапятнанных режимом Виши и колониальными войнами. В Испании и Италии новейшая история укоренена в XIX в., а историки содействуют социальному и политическому консенсусу и отвлекают внимание от вызывающего разногласия недавнего прошлого» (038, с. 487). Вследствие этой политизированности большинство исследований истории XIX-XX вв. сфокусировано в основном на социальных и институциональных факторах, хотя это не соответствует заявленному Х. Ротфельсом призыву к универсальному историческому подходу, отмечают Я. Палмовски и К. Спор-Ридмен.
Особое внимание историков к таким событиям истории XX в., как мировые войны, холокост отразилось на их отношении к ис-точниковой базе. Как правило, историки опасаются слишком довериться официальным документам. Поскольку речь идет о событиях, сохранившихся в памяти людей, то особую значимость для
специалистов приобретают коллективная память и коллективные конструкции национальной идентичности.
В статье преподавателя истории Лондонской школы экономики и политических наук К. Спор-Ридмен (039) показано возникновение и развитие интереса к изучению новейшей истории во Франции, Германии и Великобритании.
Живое отношение к истории недавнего прошлого, пишет К. Спор-Ридмен, к ее особенностям и отличию от классической истории возникло в конце XIX в., а особенно усилилось после 1990 г. Так называемая архивная революция 1990-х годов, когда стали доступны многие документы в странах Восточной и Западной Европы, по словам К. Спор-Ридмен, быстро передвинула историю в «реальное время». Количество литературы, опубликованной в последние десятилетия XX в., показывает, как много ученых обратилось к изучению недавнего прошлого. Однако, продолжает автор, это быстрое развитие вызвало дискуссии, прежде всего о дистанции - временной и идеологической - от изучаемого периода.
Помимо социальных, политических, культурных трансформаций 1990-х годов следует учитывать и технологическую революцию, т.е. развитие цифровых технологий и Интернета. В начале XXI в. историки получили возможность взглянуть на XX в. в новой перспективе и изучать его новыми способами. Эти изменения мира и научной дисциплины возродили споры о том, что же представляет собой новейшая история, как следует ее изучать, каковы ее границы. Тем не менее, продолжает автор, институционализация новейшей истории все еще находится в процессе становления. И этот процесс тесно связан с национальными и политическими особенностями стран Европы.
Далее К. Спор-Ридмен рассматривает характерные черты становления новейшей истории во Франции, Германии и Великобритании. В разных странах представления о том, когда началась новейшая история, заметно отличаются, и связано это с национальными традициями историописания.
Во Франции уже в XIX в. известные историки стали изучать события революции 1789 г., т.е. недавнее прошлое. Многотомная «История современной Франции», выходившая под редакцией Э. Лависса в 1920-1922 гг., охватывала период от Французской революции 1789 г. до Версальского мира 1919 г. На протяжении поч-
ти всего XX в. французские историки датировали новейший период с 1789 г. Но в последние десятилетия XX в. ученые сдвинули временные и тематические границы и стали определять современность, начиная с периода правительства Виши и президентства Ш. де Голля. В 1970 г. историк Ф. Бедарида заявил о необходимости изучать «историю настоящего времени» (l'histoire du temps present). Он разделял точку зрения Х. Ротфельса о том, что только «время, в котором мы живем» может быть синонимом «современности». Ф. Бедарида основал Институт современной истории, сосредоточившись на исследованиях истории Второй мировой войны и послевоенного периода. Особое внимание уделялось изучению истории правительства Виши, деколонизации, Сопротивлению, коллаборационизму. Таким образом, пишет К. Спор-Ридмен, «история настоящего времени» начиналась с эпохи Второй мировой войны как главного исторического разлома, повлиявшего на современную политику и общество. Одним из методологических новшеств этих исследований было применение концепта П. Нора «место памяти» (lieux de memoire)1 при изучении вишистского режима.
В Германии изучение «истории современности» началось в 1920-е годы как поиски ответа на вопрос об исторической вине в Первой мировой войне. Часть дипломатической переписки была довольно быстро рассекречена, в обществе возник обостренный интерес к событиям недавнего прошлого, что породило волну публикаций, в том числе и профессиональных историков. Это были, в прямом смысле слова, исследования современности. Беспрецедентный доступ к архивным документам примирил традиционных историков с работой их коллег, не говоря уж об историко-политической мотивации тех, кто писал историю Веймарской республики, подчеркивает К. Спор-Ридмен.
После Второй мировой войны термин «современная история» (Zeitgeschichte) приобрел особое значение в науке Западной Германии. В 1950-е годы Х. Ротфельс определил ее как «эпоха ныне живущих и ее научное осмысление» (039, с. 514). Он обозначил
1 «"Место памяти" - всякое значимое единство, материального или идеального порядка, которое воля людей или работа времени превратила в символический элемент наследия памяти некоторой общности». - Нора П. Как писать историю Франции // Франция-память. - СПб.: Изд-во СПБГУ, 1999. - С. 78-79.
1917 г. (точнее сказать, революцию 1917 г. в России) как начальную точку современности, под которой подразумевал «"универсально-историческую эпоху", в которой внешняя политика определяется внутренними, особенно социальными проблемами. В дальнейшем он уточнил определение "настоящего" как времени сосуществования двух идеологически враждебных лагерей на Западе и Востоке» (там же).
Именно с Х. Ротфельса, отмечает К. Спор-Ридмен, и возник существующий дуализм в определении новейшей истории: представление о подвижных временных границах (с компонентом, относящимся к определенному поколению и постоянно двигающемуся вперед) и идеи о том, что новая «универсальная» (глобальная) эпоха началась в 1917 г.
Х. Ротфельс и его коллеги по Институту современной истории изучали политику и общество Веймарской республики, Третьего рейха. Они настаивали на объективности при изучении архивных документов, но при этом избегали любых разговоров об их возможной причастности к нацизму. Только с 1980-х годов немецкие специалисты обратились к изучению послевоенной эпохи, а после объединения Германии в 1990 г. стали изучать восточногерманское прошлое, пишет автор.
В Великобритании интерес к недавнему прошлому возник только после Первой мировой войны, а укрепился после Второй мировой войны. В 1950 г. А. Тейлор и А. Буллок основали в Оксфорде «Группу по изучению истории современности» (Recent history group). Но в целом в профессиональной среде преобладал определенный традиционализм - требования «научного» и «объективного» подхода к изучению прошлого, дистанцированного от настоящего, замечает К. Спор-Ридмен.
Только с 1960-х годов английские историки стали признавать новейшую историю как субдисциплину. Был создан Институт современной истории (1965), «Журнал современной истории» (1966). Такое отставание от континентальных коллег объясняется историческими и политическими условиями Великобритании. Как справедливо заметил британский историк А. Марвик, в стране «не было Советов, не было концентрационных лагерей, не было движения Сопротивления. Или, говоря другими словами, Великобритания и британское общество не претерпели таких разрушительных и ост-
рых национальных изломов в 1945 г., как Германия и Франция» (039, с. 519). Поэтому у историков не было необходимости пересматривать события недавнего прошлого, переосмысливать национальную идентичность и память.
Значительный вклад в развитие английской новейшей истории внес Дж. Барраклоу. В его работе «Введение в современную историю» (1964), ставшей впоследствии классической, был предложен подход, соединяющий изучение социально-экономических и политических факторов с идеей о закате Запада. «Фокус на масштабных структурных изменениях, стремление к универсальной перспективе, дало возможность историку эффективно переосмыслить глобальную историю как "историю современности" - в отличие от национальных "историй современности"» (039, с. 519). Для Дж. Барраклоу современность началась с 1961 г. Президентство Дж. Кеннеди обозначило приход нового поколения, не вовлеченного в предвоенную политику. Однако, пишет К. Спор-Ридмен, после убийства президента в политику вновь пришли представители поколения, рожденного до Второй мировой войны, что пошатнуло концепцию английского историка.
Что касается самой К. Спор-Ридмен, то она считает необходимым задуматься о «сущности нашего глубоко взаимосвязанного и все в большей мере глобализирующегося мира - в сфере коммуникаций, человеческих отношений, экономике, политике и культуре...» (039, с. 527). Автор не отрицает и не призывает отказаться от традиционных национальных подходов к изучению новейшей истории, а предлагает добавить еще глобальное измерение в истории.
Профессор новой и новейшей истории Кембриджского университета (Великобритания) Я. Палмовски (040) рассматривает возможности применения междисциплинарного подхода - «перекрестной истории» для изучения истории Европейского союза. Он обращает особое внимание на то, что в рамках ЕС существуют сложные сети взаимосвязей и взаимовлияний на национальном и наднациональном уровнях. В странах Европы внутренняя и внешняя политика, законотворчество и экономика претерпели существенную трансформацию с возникновением ЕС. Поэтому, считает Я. Палмовски, невозможно понять европейские национальные государства и их регионы без учета развития (иногда асимметричного) права, экономики, культуры, политики всего ЕС. Изучать эти
взаимодействия при помощи традиционных исторических подходов и методов недостаточно, необходимы новые пути.
«"Перекрестная история" соотносится с попытками изучить взаимоотношения между акторами, она охватывает и сравнения и трансферы, извлекает новые значения, использует различный инструментарий социальных наук...» (040, с. 642). При этом, подчеркивает автор, «перекрестная история» применима не только к современности, но и к более ранним историческим периодам.
Рассмотрение процесса европеизации, т.е. складывания и функционирования единого европейского пространства при помощи «перекрестной истории» позволит исследователям, полагает Я. Палмовски, изучить новое всеобъемлющее измерение в истории Европы, добавить наднациональный европейский уровень к региональным, национальным и наднациональным взаимосвязям, охватывающим национальную политику, культуру и идентичность.
Интернет как инструмент работы историка и как среда публикаций экспертных оценок рассматривается в статье профессора истории Мичиганского университета (США) Х. Коула (041). Блоги и другие формы публикаций в Интернете, пишет Х. Коул, дают историку новые возможности. Это и возможность публикаций вне академической среды, обеспечение разными, в том числе и новыми, видами источников, возможность участия в политических и общественных дискуссиях, посвященных актуальным проблемам современности. Конечно, все это не может заменить традиционные формы работы, но не должно недооцениваться, особенно специалистами по истории Новейшего времени. «Эти новые формы коммуникации должны использоваться историками, если они хотят говорить правду власти» (041, с. 658). При этом Х. Коула беспокоит не столько проблема организации работы и форм публикаций, сколько место и роль историка в современном мире, его отношения к событиям современности, его возможность высказать профессиональную и экспертную оценку.
Должны ли историки держать дистанцию в несколько десятилетий, чтобы объективно осветить события? Будет ли общество уважать историка за его тщательную работу по истории XIX в. в то время, когда граждане его страны гибнут в войне за рубежом, в войне, преследующей ложные цели, намеченные правительством,
исходящим из ошибочных исторических рассуждений, спрашивает Х. Коул.
По мнению автора, предшественниками современных блогов были разного рода информационные бюллетени и небольшие журналы времен «холодной войны» и «новых левых». Цифровая революция оказала значительное влияние на работу историков. С 1970-х годов стали появляться такие сетевые проекты, как базы данных «Lexis-Nexis» и «Foreign broadcast information service», в разных странах оцифровались и выкладывались в Интернет архивные документы, а затем и архивные и свежие номера газет и журналов, а также некоторые первоисточники. К 2000 г. появилась возможность публикаций блогов, размещения видео и другого рода информации.
Далее Х. Коул, историк и специалист по истории Ближнего Востока, аналитик и активный блоггер, делится своим опытом работы ученого в Интернете. Драматические события современности: террористическая атака 11 сентября 2001 г., оккупация Афганистана силами США и НАТО, война в Ираке 2003 г., арабо-израильские столкновения, мировой финансовый кризис и т.п. привели к тому, что некоторые историки и академические ученые стали публиковать свои размышления о происходящих событиях онлайн, например, в начале 2000-х годов был создан блог «Cliopatria», размещенный на сайте «History news network».
Сам Х. Коул создал свой блог весной 2002 г., публикуя ответы на вопросы, которые ему задавали по электронной почте: о террористической атаке 11 сентября, об «Аль-Каиде», о политике мусульманских стран, об Афганистане и Пакистане. Первоначально, подобно большинству блоггеров, историк просто комментировал ситуацию на Ближнем Востоке. Но являясь специалистом по истории Ирака, Х. Коул стремился прояснить для пользователей исторический контекст: историю политических институтов и движения шиитов. Помимо англоязычной прессы он привлекал (переводил на английский язык или пересказывал) публикации из арабоязычной прессы. По словам историка, он рассматривал блог как жанр, обладающий академическими атрибутами, но не являющийся научной статьей.
По мнению Х. Коула, историкам следует задуматься о том, что они могут потерять уважение общества, если будут продолжать
оставаться безучастными по отношению к событиям современности. Ученые должны понять, что политические рамки, в которых они создают свои научные работы, могут измениться к худшему из-за действий политиков и демагогов так, что это может сказаться на «профессиональной честности» историков, продолжает автор. Поэтому, полагает он, ведение блога является одним из способов работы для ученых, учителей, экспертов и т. п. Историки, обращаясь к современным проблемам, могут работать как журналисты, но также они могут собирать и анализировать узкоспециализированные статьи. Они могут вмешиваться в споры политиков и политических комментаторов как эксперты и судьи.
Публикации в Интернете позволяют историкам представить свои работы для более широкого круга потребителей, быстро и эффективно узнать об общественной реакции. Х. Коул не отрицает важности и значимости традиционных публикаций в академических журналах, доступных и авторитетных для специалистов. Вместе с тем он считает необходимым для историков знакомить широкую общественность с результатами научной работы, размещая их в Интернете. В отличие от академической статьи, где экспертами выступают коллеги, на интернет-публикацию могут откликнуться специалисты из других областей знания, да и просто хорошо образованные люди.
В статье профессора истории Кембриджского университета (Великобритания) Р. Дрейтона (042) анализируется состояние современной британской историографии, которую автор характеризует как виговскую и имперскую, особо отмечая зависимость исторических интерпретаций от политической ситуации.
История Британской империи, пишет Р. Дрейтон, начав развиваться как дисциплина в конце XIX в., служила патриотическим задачам, идеологически обосновывала британскую экспансию. Первые отделения истории империи появились в 1905 г. в Оксфорде, после окончания Англо-бурской войны, а затем в 1919 г. в Кембридже.
Как утверждает Р. Дрейтон, с самого начала история империи была «укоренена в национальном шовинизме и проимперских чувствах» (042, с. 675). В работах «имперских» историков, следовавших виговской традиции историописания, утверждалось, что история Британской империи - это история прогрессивного
распространения свободы, история Великой хартии вольностей, парламентского правительства, общего права, судей и жюри. Подобный взгляд на историю доминировал до 1950-х годов. Историки отвечали на критику следующим образом: «во-первых, - утверждали они, - сущностью Британской империи было распространение конституционных свобод; во-вторых, с начала XIX в. Британская империя отождествлялась с свободным рынком, а не с рабством, с свободной торговлей, а не с автаркией, с хорошим управлением, а не с анархией и варварством» (005, с. 676). Подавляющее большинство исторических исследований основывалось именно на подобных идеях, отмечает Р. Дрейтон.
В 1980-е годы «новые истории» бросили вызов старым имперским подходам. Появились работы, в которых отдельно изучались история Британии и история империи (Дж. Маккензи, П. Кейн), работы по экономической и культурной истории империи (П. Кейн). Была дана новая оценка отношениям Британской империи и остального европейского мира (К. Бейли, Л. Коли). Историки стали изучать, как британцы воспринимали колонизацию, как изменялись культурные стереотипы имперской жизни и ее идеология, как менялись представления о социальных классах и ментальный мир индивида. Но эти новшества вызвали критику со стороны традиционно настроенных историков. Самое главное, подчеркивает автор, даже в работах историков новых поколений прошлое британского империализма редко оценивалось критически.
По мнению Р. Дрейтона, работы по истории империи по-прежнему пишутся так, чтобы их было приятно читать представителям элиты. Из этого автор делает следующий вывод: поскольку несколько поколений историков уклонялись и продолжают уклоняться от изображения темных и мрачных сторон имперской власти, они несут ответственность за то, как изображается Британская империя в массовой литературе и за то, как политики и общество относятся к использованию ресурсов власти за пределами страны.
В начале XXI в. продолжает развиваться виговская версия истории Британской империи, считает Р. Дрейтон. Для многих британцев идея империи ассоциируется с достижениями и славой, что компенсирует снижение значимости роли страны на международной арене. В обществе распространены иллюзии эдвардианских времен о колониальном доминировании, а некоторые историки
продолжают развивать старые имперские мифы. Автор приводит следующий пример: известный историк Н. Фергюсон в книге «Империя» (2002) утверждает, что с 1800 г. «либеральный империализм» Британии характеризуется свободным трудом, свободной торговлей, хорошим управлением и законотворчеством, защитой прав аборигенов, что в конечном счете привело к деколонизации, которую он оценивает не так положительно.
Сложно сказать, пишет Р. Дрейтон, какую роль играет исторический миф «либерального империализма» в неоимпериализме начала XXI в. и в какой степени его защитники стараются соответствовать новому формату власти. Но виговская версия истории имперской власти повлияла на тех, кто начал войну в Ираке и Афганистане, утверждает он.
По мнению Р. Дрейтона, специалисты по истории Британской империи должны отреагировать на вызовы современности и пересмотреть свои интерпретации. Особенно после того, как стало известно, что в Министерстве иностранных дел Великобритании и в Министерстве по делам содружества наций есть закрытые архивы, содержащие тысячи документов о пытках, массовых убийствах и политических манипуляциях в 1950-1960-е годы. Необходим постпатриотический подход к изучению новейшей истории, считает автор. Историки должны говорить от лица всего человечества.
Ю.В. Дунаева
