CC BY
33
чисто комиссионных операций к покупке и сбыту продуктовых товаров за собственный счет» (с. 353-354).
Таможенная политика, проводимая в 1906-1913 гг., развивалась в русле основного направления внешнеполитического курса -русско-французского сближения. В то же время в ней отразились и попытки смягчения экономических противоречий с Германией. В основе таможенных отношений лежал по-прежнему строгий протекционизм, соответствовавший социально-политическим и экономическим задачам правительства.
Завершают монографию приложения, содержащие впервые публикуемые архивные документы, в том числе переписку С.Ю. Витте с военным министром П.С. Ванновским.
С. В. Беспалов
2012.04.012-013. МЕСТНЫЕ ОРГАНЫ ВЛАСТИ И РЕАКЦИЯ НА ИХ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СО СТОРОНЫ КРЕСТЬЯНСТВА В ПОСЛЕРЕВОЛЮЦИОННЫЕ ГОДЫ. (Сводный реферат).
2012.04.012. ТРОПОВ И.А. Эволюция местных органов государственной власти в России, (1917-1920-е годы): Монография / Под науч. ред. Алексеевой И В. - СПб.: ГУАП, 2011. - 500 с.
2012.04.013. БОРИСОВ Д.А. Колесниковщина. Антикоммунистическое восстание воронежского крестьянства в 1920-1921 гг. - М.: Посев, 2012. - 164 с.
Ключевые слова: революция в России 1917 г.; Гражданская война; местные органы государственной власти; восстание воронежского крестьянства; И.С. Колесников.
В монографии сотрудника Санкт-Петербургского ун-та И.А. Тропова (012), состоящей из четырех глав, рассматриваются процессы эволюции местных органов государственной власти России в 1917-1929 гг., раскрываются особенности формирования и функционирования областных, губернских, уездных, волостных, городских и сельских органов власти во время революции 1917 г., Гражданской войны и военного коммунизма 1918-1920 гг. и новой экономической политики 1920-х годов.
Система местных органов государственной власти в России, отмечается в книге, прошла в своей эволюции с 1917 по 1929 г. сложный и противоречивый путь. Царская администрация на мес-
тах в массе своей не была ни верным защитником монархической власти, ни политическим противником новой власти. Управленческий «вакуум» попытались заполнить собой различные общественные и государственные структуры. Впрочем, стихийность, о которой пишут большинство исследователей, рассматривающих процесс формирования новых органов власти в 1917 г., по мнению автора, не стоит преувеличивать. Не отрицая важной роли местного населения, Тропов отмечает, что на формирование новой властной системы оказывали свое влияние столичные власти (Временный комитет Государственной думы - ВКГД, Временное правительство, Петроградский Совет), региональные органы (губернские комиссары, областные съезды Советов и др.), а также местные органы (например, уездные комиссары, земства и городские думы). Именно они проводили основную подготовительную, организационную работу, а оформление новых органов власти действительно нередко проходило на митингах, собраниях, сходах и проч.
Официальными представителями Временного правительства на местах в начале марта 1917 г. были объявлены председатели губернских и уездных управ, становившиеся правительственными комиссарами. Их служебная деятельность с самого начала развертывалась в крайне сложной политической обстановке. Назначенные Временным правительством комиссары практически сразу оказались «изгоями» на вверенных территориях, так как во многих случаях местная общественность негативно отнеслась к правительственной инициативе. Это было связано и с тем обстоятельством, что в начале марта 1917 г., еще до назначения правительственных комиссаров, в российской провинции начали формироваться и кое-где уже оформились коалиционные общественные исполнительные комитеты. Эти органы «народного фронта» (при их отсутствии -собрания представителей местного населения) уже успели избрать своих представителей на должности комиссаров в губернских центрах и в уездах.
С апреля 1917 г. позиции губернских и уездных общественных исполкомов начинают постепенно ослабевать. Одна из причин этого состояла в том, что исполкомам весной - летом 1917 г. неизбежно пришлось уступать свои полномочия новым общественным и государственным структурам (милиции, земельным и продовольственным комитетам, Советам), а также обновленным, а затем и
переизбранным на новых демократических началах органам городского и земского самоуправления.
Но особое значение имело то, что данные органы оказались фактически заложниками кардинально различавшихся между собой установками органов центральной власти и интересами большинства местного населения. Они испытывали на себе огромное давление «сверху», со стороны правительственных чиновников, которые требовали наладить учет, воспрепятствовать погромам и захватам чужого имущества и т.п., а также «снизу», со стороны граждан, недовольных снижением уровня жизни и стремившихся решить свои проблемы любым образом.
Одновременно с ослаблением общественных исполнительных комитетов, пишет автор, происходило усиление в местном управлении роли земско-городских органов и Советов при одновременно наметившемся размежевании этих структур. Весной 1917 г. это размежевание не было еще ярко выраженным.
К началу лета 1917 г., отмечается в книге, органы местной власти находились в крайне сложном, противоречивом положении. С одной стороны, и правительственные, и общественно-политические структуры численно возросли, охватили собой значительную часть территорий, находили, хотя и не без конфликтов, способы координации своих действий. С другой стороны, они не сумели удовлетворить интересы народа, который под воздействием ухудшавшейся экономической обстановки, непоследовательной политики Временного правительства и под влиянием лиц и групп крайне левой ориентации все больше разочаровывался в деятельности местной власти, проявляя то ярко выраженный абсентеизм, то, напротив, озлобление против тех органов и лиц (комиссаров, общественных комитетов, продовольственных органов и т.п.), которые не могли решить проблемы «маленького человека».
К осени 1917 г. под воздействием нерешенных экономических проблем, недостатка финансирования, слабости Временного правительства и роста усталости, озлобленности населения коалиционная система окончательно распалась. «Принципиальное значение, с точки зрения дальнейшего политического развития страны, имела даже не степень большевизации Советов, а то, что они положили конец вялотекущему ходу событий и возобладал путь революционного радикализма» (012, с. 227).
По мнению автора, парадоксально то, что к моменту острого политического кризиса и свержения Временного правительства в октябре 1917 г. у лидеров большевиков существовали лишь общие представления о будущем устройстве Государства-Коммуны, но не было сколько-нибудь определенных и конкретных планов строительства новой системы управления. Неудивительно, что создать новую систему, базой которой стали бы советы, удалось лишь формально.
Что касается распространенных в историографии выводов о большевизации советов после октябрьских событий, то об этом, по мнению автора, можно говорить применительно к нескольким крупным центрам. В волостях и деревнях советы существовали лишь в незначительном количестве. Кроме того, полагает автор, даже преимущественно большевистские по своему составу советы не всегда могут считаться «большевизированными». Попытки руководства Советского государства и центральных органов объяснить эту проблему влиянием «засевших в советах» кулаков и прочих «контрреволюционеров», пережитками «мелкобуржуазного характера» Тропов считает несостоятельными (012, с. 304). Под давлением интересов и настроений крестьян, пишет автор, одни советы саботировали идущие «сверху» директивы, другие открыто заявляли о неприемлемости проводимого большевиками курса, особенно в сфере снабжения населения продовольствием, и даже принимали активное участие в рабочих и крестьянских восстаниях против «комиссародержавия». Те советы, которые не отражали господствующих среди местного населения настроений, либо существовали замкнуто, не пользуясь авторитетом и не имея влияния на массы, либо становились объектом критики, подвергались вооруженным нападениям и разгонам со стороны повстанческих отрядов. На подконтрольных большевикам территориях многие советы крестьянских депутатов находились под влиянием представителей мелкобуржуазных партий, прежде всего эсеров. В связи с ухудшением продовольственного снабжения населения и вследствие поспешных или откровенно репрессивных мер со стороны представителей местной власти деревенские жители, ранее «стоявшие за Советы», разочаровывались в коммунистах или в советах, либо и в тех, и в других. Нередко местное население стремилось переизбрать, разогнать или даже упразднить советы (012, с. 273).
Спасением большевистского режима, подчеркивается в книге, являлась откровенная ставка на широкое применение террора, энергичность и часто фанатичная преданность делу революции значительной части коммунистов, усталость народа от войн и революций, стремление многих дистанцироваться от любой власти, наконец, сама обстановка Гражданской войны и интервенции, на которую большевики могли «списать» собственные нарушения политической системы (012, с. 358).
Советы и альтернативные им органы власти (ревкомы, комбеды и партийные органы), полагает Тропов, находились в состоянии структурной несогласованности и «параллелизма» управленческой деятельности, усиленной чрезвычайными условиями Гражданской войны, интервенции и военного коммунизма. Одна их часть (прежде всего ревкомы) была нацелена на решение военно-политических задач. Другая - комбеды - была призвана содействовать реализации проводимых Наркомпродом административно-хозяйственных мероприятий в продовольственной сфере. Несмотря на то, что в ряде случаев чрезвычайным органам удавалось подавлять мятежи, с оружием в руках принуждать крестьян к сдаче хлеба и т.п., в большинстве своем их деятельность имела негативные последствия.
Формально выступая как единый организм, на практике эти органы зачастую существовали самостоятельно, автономно друг от друга, не имея даже четко разработанных единых идейно-теоретических и правовых основ своего устройства и функционирования. По мере ликвидации основных очагов Гражданской войны система местных органов власти вновь оказалась «заблокированной», поскольку наиболее значимые ее мероприятия (разверстки, мобилизации, реквизиции и пр.) наталкивались на саботаж ее отдельных внутренних структур, прежде всего части советских органов, и на открытое, в том числе вооруженное, сопротивление со стороны наиболее активных групп местных жителей, прежде всего крестьян (012, с. 470). Чрезвычайные органы не только не укрепляли большевистский режим, но, напротив, разрушали его и без того слабые организационные основы, а также способствовали росту в обществе антибольшевистских настроений и выступлений. Такой характер деятельности привел политическое руко-
водство страны к необходимости постепенного упразднения чрезвычайных органов на местах.
В 1921-1925 гг., отмечается в книге, политическое руководство страны предприняло масштабную попытку создания устойчивых и эффективно действовавших советов, выполнявших значительную часть административно-хозяйственных функций при идейно-политическом контроле со стороны ВКП (б). Цель этой политики, обозначаемой как «оживление» советов, заключалась в преодолении многочисленных разногласий и конфликтов как на уровне горизонтальных, так и на уровне вертикальных связей, «ло-кализма» различных управленческих структур, их слабой эффективности и низкого авторитета среди населения. Однако на низовом (сельском и волостном, затем - районном) уровне ни перестройки советской работы, ни заметного усиления партийного влияния не произошло на протяжении и второй половины 1920-х годов. Более того, автор указывает еще на один значимый фактор, недооцененный, на взгляд Тропова, в отечественной историографии. Речь идет о сохранении и усилении роли сельских общин в повседневной, в том числе управленческой, деятельности на местах (012, с. 435).
Вопреки всем официальным утверждениям об укреплении советской власти, ключевые позиции в деревенском управлении занимали крестьянские сходы, которые в результате принятых в 1927-1928 гг. нормативно-правовых актов укрепили свои позиции в качестве центрального органа местного самоуправления. Деятельность сельских сходов так или иначе координировалась с деятельностью местных советов. Последние выступали инициаторами созыва сходов, присутствовали на собраниях, выполняли решения сходов, а иногда и отчитывались перед ним (012, с. 464). Таким образом, пишет Тропов, были узаконены традиционные органы крестьянского самоуправления, которые и стали основным центром организации местной жизни, компенсируя недостатки и слабости партийного и советского управления. Вопреки устремлениям партийно-государственной верхушки СССР, в конце 20-х годов на местах сложилась весьма своеобразная модель организации власти, едиными элементами которой выступали советы, ячейки (комитеты) ВКП (б) и сельские сходы.
И только 1929 год, подчеркивает Тропов, стал годом «великого перелома» не только в социально-экономической сфере, но и рубежной вехой в сфере политической, в эволюции российской государственности. К этому времени завершились процессы унификации и бюрократизации системы местных органов государственной власти, установилась система взаимоотношений между партией и советами на местах, были созданы механизмы подчинения местных органов государственной власти политическому центру.
Своего рода иллюстрацией политики советской власти на местном уровне по отношению к крестьянству в годы Гражданской войны и нэпа и реакции крестьянства на эту политику служит книга канд. ист. наук Д. А. Борисова (013). В этой работе, состоящей из трех глав и заключения, освещается малоизученная история одного из самых масштабных вооруженных выступлений российского крестьянства. По мнению автора, крупномасштабное восстание под руководством И.С. Колесникова, прокатившееся по южным уездам Воронежской губернии в 1920-1921 гг., по количеству участников и охвату территории сопоставимо со всесторонне исследованным восстанием тамбовских крестьян, или «антоновщиной».
Для автора очевидно, что по своему характеру и содержанию колесниковское восстание следует отнести к особому этапу истории Гражданской войны в Центральном Черноземье. Автор показывает неправомерность распространенной в литературе трактовки колесниковского восстания как «антисоветского кулацко-эсеровского мятежа, принявшего форму политического бандитизма с полууголовным оттенком», поскольку ни масштабы - оно охватило весь юг Воронежской губернии, ни массовость движения -практически все слои и категории местного крестьянства, ни то, что власти в течение года не могли подавить «колесниковщину» как экономическими, так и карательными мерами - не могут оцениваться в категориях «уголовщины».
В 1918-1919 гг. Воронежская губерния, пишет Борисов, являлась ареной ожесточенных боев между частями Белой и Красной армий. Исход развернувшегося вооруженного противостояния во многом зависел от того, какую позицию в нем займет местное крестьянство. Оно, как и в 1918 г., предпочло поддержать революционную власть, давшую ему землю и новую, советскую форму самоуправления.
В результате троекратного пребывания на территории губернии белых войск, а также концентрации значительного количества вооруженных сил Красной армии, столько же раз прошедшей туда и обратно по воронежским уездам, продовольственные запасы, находящиеся на складах губернии, совершенно иссякли. Кроме того, к началу лета 1920 г. в Воронежской губернии положение осложнялось недородом хлебов, что поставило местного крестьянина в чрезвычайно тяжелое положение. В сложившейся ситуации губернская власть должна была смягчить проводимую в это время политику продовольственной диктатуры. Но этого сделано не было. Более того, был продолжен экономический нажим на все категории местного крестьянства без различия их имущественного положения.
«Перегибы» при изъятии хлебных излишков, произвол про-дработников и подготовили ту почву, на которой в ноябре 1920 г. в Старой Калитве широкое развитие получили антисоветские настроения местного крестьянства, вылившиеся в конечном счете в полномасштабное восстание, которое возглавил дезертир Иван Колесников.
Роли дезертиров в этом восстании автор уделяет особое внимание, поскольку с началом Гражданской войны дезертирство в России приняло большие масштабы. Во многом этому способствовали не только введение всеобщей военной мобилизации у белых и красных, но и объявший страну продовольственный кризис, а также повальное обнищание и разорение крестьянского населения вследствие военной разрухи. Представителей этой «социальной прослойки», подчеркивает Борисов, отличало прежде всего то, что «война против всех» сделалась для них не только своего рода образом жизни, но и единственным источником средств к существованию. В 1917 и 1918 гг. большая часть дезертиров скрывалась неподалеку от родных сел и деревень, их продовольственное и материальное положение было более чем удовлетворительным. Дезертиры снабжались всем необходимым через свои семьи. Местное крестьянство, утомленное войной, сочувствовало дезертирам и оказывало им всяческую поддержку. По этой причине любая борьба с дезертирством на тот момент была малоэффективна, да и к тому же нецелесообразна: «зеленое воинство» первое время не предпринимало каких-либо активных действий против советских
органов власти, несмотря на наличие значительного количества оружия и боеприпасов.
Но подобное положение дел резко изменилось в конце 1919 г., когда Воронежская губерния полностью перешла под контроль советской власти. Не прошло и года, как вышеназванные причины привели к выступлению И. Колесникова, которое на первоначальном этапе было быстро подавлено. Однако советская власть по-прежнему неуверенно чувствовала себя на юге Воронежской губернии.
Из документов, датированных декабрем 1920 г., автор делает вывод, что командование красных частей пыталось проанализировать истоки и сущность колесниковщины. В частности, отмечалось, что мятежи, вспыхнувшие на продовольственной почве в центральных губерниях в 1918 и 1919 гг., «по своим формам не имеют ничего общего с восстанием здесь. Там бунтовало исключительно мужское население, начинавшее действия с разгона Советов и избиения советских работников. Здесь активное участие в мятеже принимает все население, начиная от стариков и кончая женщинами». Отмечалось и то, что «самый лозунг повстанцев - против грабежей и голода - говорит за то, что восстание получило свое начало в самой гуще деревни, будучи чуждой какого-то стороннего влияния. Сторонники и всегдашние соратники кулака - деревенские попы - сохраняют полную пассивность... Наблюдалось много случаев, когда попы укрывали от повстанцев красноармейцев и даже комиссаров в своих домах» (013, с. 33). Говорилось в документах и о том, что «руководство восстанием в период активной борьбы с войсками находилось в руках враждебных нам элементов. Но с такой же очевидностью не подлежит сомнению и то, что вспыхнуло восстание не в результате враждебной нам агитации» (там же).
Ситуацию в этот период, по мнению Борисова, осложняло и то, что единственной опорой советской власти на селе в это время являлись местные коммунисты, семьи красноармейцев и бедняки. Данные категории населения даже в чрезвычайных условиях голода по мере сил снабжались некоторыми продуктами питания. Но подобными мерами советская власть, естественно, не могла укрепить свое влияние на селе, а скорее наоборот, настраивала против себя широкие массы крестьянства, и в первую очередь крестьянина-середняка.
Кроме того, красноармейцы расквартированных в южных уездах частей нередко совершали противозаконные действия в отношении местного населения. Доведенные до отчаянного положения середняки готовы были при первом же удобном случае поддержать любую силу, способную облегчить их положение. Такой силой в конце января 1921 г. и стал отряд Колесникова, который, оправившись от ударов красной кавалерии, начал активные действия в юго-восточных волостях Воронежской губернии. Его появление на юге Воронежской губернии придало местной антикоммунистической повстанческой борьбе новый импульс. В считаные дни ряды отряда Колесникова увеличились практически вдвое и составили около тысячи конных и пеших бойцов.
В это время военное руководство губернии было всецело занято борьбой с антоновцами в северных уездах и с махновцами в юго-западных волостях. Имевшиеся в его распоряжении немногочисленные силы красноармейцев не отличались боеспособностью и поэтому не могли на тот момент дать организованный отпор вновь обретшему силу отряду Колесникова (013, с. 54).
Уроки ноябрьского поражения, считает автор, не прошли даром для Ивана Колесникова и его соратников: они ясно понимали, что в неравной борьбе выстоять можно только с помощью сильного союзника. Потому Колесников решил объединиться с повстанческой армией Антонова. К исходу февраля 1921 г. И. Колесникову удалось вывести самую боеспособную часть своих сил на Тамбов-щину. Большинство колесниковцев (около 2 тыс. человек) остались в Воронежской губернии, поскольку не пожелали накануне весеннего сева далеко уходить от своей земли и своих жилищ (013, с. 80).
С уходом И. Колесникова на Тамбовщину борьба воронежских крестьян с советской властью с марта по декабрь 1921 г., считает Борисов, существенно изменилась. Основные силы колесни-ковцев распадаются на небольшие отряды, которые вскоре переходят от открытого противостояния местной власти к партизанской войне. Советские власти старались подавить повстанцев главным образом репрессивными мерами, однако не подкрепленные никакими экономическими шагами, они могли только на время ослабить повстанческое движение, но не искоренить его окончательно.
Значительным событием весны 1921 г. для всего российского крестьянства стала замена продразверстки продналогом. На мятежной Тамбовщине, пишет автор, многие антоновцы восприняли отмену продразверстки как первый шаг советской власти к изменению своей политики в отношении крестьянства. Посчитав, что основная цель восстания выполнена, повстанцы начинают возвращаться домой. В полках Антонова началось повальное дезертирство. Иван Колесников, чтобы спасти свои отряды от окончательного развала, решает вернуться в Воронежскую губернию (013, с. 87), где существенного спада повстанческой борьбы не произошло. Обусловлено это было той тяжелой продовольственной ситуацией, которая сложилась в губернии летом 1920 г. и которая не была учтена властью при сборе продналога (013, с. 118).
Появление Колесникова на юге Воронежской губернии активизировало действия местных повстанческих отрядов и придало их деятельности прежний размах (013, с. 88). Однако неожиданная гибель вожака воронежских повстанцев (март 1921 г.), по сути, считает автор, завершает в истории «колесниковщины» период открытой борьбы с советской властью. Среди воронежских повстанцев не нашлось человека, способного организационно и идейно сплотить местное антикоммунистическое движение. Как следствие этого, понеся ряд поражений, повстанческие силы к лету 1921 г. распадаются на ряд самостоятельных формирований. Действия повстанцев окончательно принимают характер партизанской войны, неотъемлемыми чертами которой становятся организации засад на красноармейские отряды, неожиданные налеты на сельские и волостные советы и продорганы, убийства совслужащих и коммунистов. Кроме того, «с момента раскола единого повстанческого движения на локальные очаги деятельность отдельных повстанческих формирований начала принимать откровенно уголовный характер» (013, с. 102). В результате наряду с красными частями в борьбу с повстанцами к исходу 1921 г. начинает активно вступать и определенная часть местного населения (013, с. 113).
Одним из действенных средств борьбы с «колесниковщи-ной», пишет автор, в данный период являлось вливание в повстанческую среду «конспиративных» отрядов. После того как этот отряд зарекомендовывал себя как повстанческое формирование, его представители вызывали на «братание» отряды настоящих пов-
станцев. Когда те выходили к своим «братьям», последние встречали их перекрестным огнем и в течение нескольких минут полностью уничтожали (013, с. 114).
К концу 1921 г. сложное сочетание различных элементов, как то: внедрение в крестьянскую жизнь новой экономической политики, уничтожение повстанцев посредством «конспиративных» отрядов и вылавливание их при «чистке» деревень, ответственность семей за укрывательство колесниковцев, жестокие меры наказания и вместе с тем поощрение добровольно сдавшихся - создало весьма быстрый и решительный перелом в настроениях крестьянства. Во многом, подчеркивает автор, он был подкреплен и мероприятиями экономического характера. К исходу осени 1921 г. воронежские крестьяне уже не понаслышке знали о таких ключевых составляющих нэпа, как фиксированный продналог, свободный товарообмен, повсеместное кооперирование. Воронежские земледельцы увидели, что с политикой советской власти можно примириться и что продолжение вооруженного сопротивления является для них экономически разорительным и безнадежным.
В совокупности все эти факторы очень быстро дали свои результаты: к исходу 1921 г. наиболее крупные повстанческие формирования либо ликвидируются местными властями, либо уходят на территорию сопредельной Украины, либо самораспускаются. Этим по сути и завершается период «колесниковщины» в истории повстанческого движения воронежского крестьянства в годы Гражданской войны (013, с. 117).
Автор особо отмечает, что колесниковское восстание имело ряд особенностей, выделяющих его из целого ряда повстанческих движений заключительного периода Гражданской войны. Ход ко-лесниковского восстания был прерывист: периоды особой активности повстанческих сил резко сменялись периодами сравнительного затишья. Кроме этого, у колесниковского восстания была еще одна особенность - оно не носило политической окраски. Воронежские повстанцы придерживались лозунгов исключительно экономического характера.
В. С. Коновалов
